Глава 13
Я хочу твою память
Небо снова играло в калейдоскоп. Синие пятна, желтые тучки, красные полосы.
Словно услышав его, цветные пятна задергались, скручиваясь в смерчики. Отзываются, хозяин пришел. Барьеру все равно. Что ж, к лучшему.
Покажись!
Небо не отозвалось.
ПОКАЖИСЬ. ТЫ ЗДЕСЬ. Я СЛЫШУ.
Дохнуло холодом. Почти снежным. Один из вихрей оказался совсем близко. От радужной сумятицы даже глаза заломило. Резко закружилась голова, и Дим пропустил момент, когда пляшущие сполохи словно втянули его в себя.
Спасать пришлось не только Лёша, но и всю его группу. Парни имели неосторожность пообещать целых три песни, причем одну обязательно с танцем, а репетировать было некогда. Так что брали старые, а танец… танец возлагался на Лину.
Одним словом, на выбор танца, осмотр сцены, всякие прикидки и отбор танцевального костюма времени оставалось в обрез.
Сейчас подготовительная суматоха в зале уже отбушевала. Осветители заменили все, что у них лопнуло, светотехники разложили, развесили и распихали по местам свои коробочки, звукооператоры все проверили в тысячный раз. Обпился успокоительными порядком охрипший распорядитель концерта. Капризничающие звезды наконец поделили очередность, кому за кем выступать (не могли заранее выяснить!) и сейчас настраивались на работу, каждый по-своему: кто-то гладил любимую собачку-талисман, кто-то пилил привычных ко всему костюмера и визажиста.
В зал наконец стали запускать народ. В креслах устраивались зрители постарше, а молодежь стягивалась к сцене и выражала полную моральную готовность подпевать, танцевать и орать до хрипоты, поддерживая своих кумиров.
Все так знакомо.
И привычно замирает сердце от первых аккордов гитары.
Мы о завтра думать не будем —
Можем позволить.
Два бокала, вишня на блюде,
Двое нас, двое.
Светотехники не подвели — не успели отзвучать последние слова, как из полутьмы на сцене проросли два языка огня, дрогнули, качнулись навстречу друг другу и переплелись, слились воедино. Двое, двое.
И в одну сливаются тени
За темною шторой.
Мы до завтра оставим сомненья,
Доводы, споры.
Пламя вновь распадается на два огня — нет, два человеческих силуэта, и призрачный юноша с невесомой девушкой, взявшись за руки, кружат, не в силах оторвать друг от друга глаз.
Мы поймали в пригоршни ветер,
Синюю птицу.
От него ли — мы не заметим —
Дрогнут ресницы?
Нарисует рассвет нежный профиль,
Волосы, руки.
Поцелуй наш горек от кофе —
Не от разлуки.
Ясный голос несся над затихшим залом, и люди светлели лицами. То ли радуясь за неизвестных влюбленных из песни, то ли вспоминая свое обретенное счастье. Лина машинально провела ладонями по щекам и с удивлением ощутила влагу.
Эмпат… несчастный. Растревожил.
Но долго грустить зрителям не дали.
Замолкшая было гитара как-то озорно-легкомысленно выдала пару веселых аккордов, и по зрительному залу словно прошла волна — ноги сами собой начинали притопывать, а губы неудержимо расцветали улыбками. Усмехнулась и Лина. Группа выдавала уже известную песенку про чародея-неумеху и героя, который прятался в кустах от влюбленных слоних и прочих дам.
Неизвестно, использовал на этот раз Лёшка эмпатию или нет, но заведенный зал хохотал уже на втором куплете, а на пятом, после того, как в дело включилась та самая слониха, народ уже стонал. Звезды-конкуренты, поначалу еще высокомерно морщившие носы на песни молодой группы (всем известно, что «на разогрев» лучших не зовут), забыв о надменности, смеялись вместе со всеми. Лина сама видела, как горделивая Эль Дива, кумир плазмосети, забыв о тщательно наведенном макияже, вытерла слезы вместе с тушью, пудрой и румянами… и ничуть по этому поводу не расстроилась. Рядом привалился к стенке мэтр эстрады Макс Галкин. Согнулся в три погибели конферансье…
А через несколько секунд по сцене забегали световые волны — осветители, в конце концов, тоже люди. Вот и не удержались.
Это был успех.
— Зачем ты пришел? — пепельные глаза смотрели устало.
— Не догадываешься?
Если мы правда одно и то же, должен бы догадаться.
— Курс гадания я завалил, — без улыбки признался альтер-Дим. — Так что с прогнозами всегда были проблемы. Зачем пришел? Работы мало?
Странный у него тон. Почти враждебный. И этот испытующий взгляд. Сколько он прожил тут, что передумал? И что думает о своей второй версии?
— Я сдал гадание, — вдруг сказал Вадим. — На «нормально». Погрешность прогнозов — пятнадцать процентов. Только времени отнимает много.
Альтер-Вадим не шевельнулся.
— У меня есть девушка. Иринка. И работа. Я — не ты, понимаешь? Ты можешь успокоиться, история не повторяется.
Он угадал. Неподвижное лицо Вадима-второго как-то… оттаяло.
— Хорошо бы. Но все же. Зачем ты здесь?
Алекс. Дай-имоны. Ян. Регенератор. Он должен знать.
— Хочу твою память.
Черное платье с золотой каймой по подолу. Волосы черной волной. Золотой цветок у гребня. И кастаньеты.
Словно облитая темнотой, гибкая фигура замерла у края сцены.
Звон гитары. Ни движения — только чуть шевельнулась туфелька у подола. Легко стукнул каблучок.
Новый аккорд. И снова — лишь стук каблука. Резкий звук кастаньет словно оживляет статую — по телу пробегает дрожь, девушка плавно поводит плечами. И точно ураган срывает ее с места.
Юбка стала вихрем, волосы бурей, улыбка на смуглом лице — молнией, манящей, но опасной, опасной, но бесконечно притягательной.
Смотри на меня. Смотри только на меня. Смотри — и помни.
Телу жарко, сердцу тесно, и сцена, кажется, сейчас раскалится под ногами. Горячо. Нестерпимо, невозможно горячо.
Прекрасно.
Кажется, ничто не может остановить этот оживший вихрь. Кажется, в теле что-то плавится. Кажется, Феникс раскрывает крылья и поднимает над землей.
И тело живет своей жизнью, живет музыкой, живет!
А потом обрывается музыка.
И ты остаешься на сцене в кольце ножей, с сумасшедше довольным Фениксом.
И гадаешь, как это вышло…
Вот это да! Как же это вышло?
— Лина! — одними губами говорит Лёш. — Лина, неужели?
Его голос почти не слышен, шум зала накатывает и глушит, но она понимает. И одновременно — не понимает. Это невозможно! Девушка медленно опускает края шали, недоверчиво глядя на серебристый блеск под ногами — свои ножи.
Блокировка… Чары, ограничивающие ее магию; чары, снять которые даже Стражам было не под силу… они просто сгорели неведомо почему.
А зал беснуется, выкрикивая «бис» и «браво». Лёшкины штучки?
Феникс нетерпеливо дергает хозяйку за руку, и в машинально раскрывшейся ладони возникает еще один нож. Острый блик, знакомая теплота и тяжесть.
Правда. Это правда.
— Бис! Бис!
Улыбка замерла на губах. Преисподняя, Феникс, ты что творишь? Обрести силы — здорово и замечательно, но другой момент выбрать можно было? Не такой, когда хозяйка на виду у тысячи с лишним человек? Что случилось, кто пережег чары, она узнает потом. Сейчас — надо как-то отвлечь толпу.
Лина озорно улыбнулась и вскинула руку, прося тишины. Лёш понимающе отозвался аккордом гитары… и стало тихо.
Хотите бис — будет!
Цветные облака закружили вихрем. Дим невольно отвел глаза от дикой пляски — было в них что-то такое, отчего в момент заломило виски. Пришлось сосредоточиться на лице двойника.
Тоже не сахар. Серый пепел вдруг стал льдом. Тяжелым таким.
— Повтори!
Тон такой, что сама собой промелькнула мысль: а так ли уж нужен этот разговор и это «наследство»? ЭТОТ Вадим, пусть и свергнутый правитель, почти раздавленный грузом своей вины, пусть бесплотный и заключенный в этой небесной полутюрьме… а все-таки было в нем что-то такое, чего Дим в себе не ощущал. Какое-то королевское величие, властность какая-то.
И, может быть, именно это помогло ему когда-то справиться с дай-имонами.
Нет. Никуда не денешься.
— Мне нужна твоя память.
— А я думал — послышалось? — усмехнулся хозяин барьера. — Бредово звучит. Прямо по-Лёшкиному. Раньше… — Он вдруг замолк, и улыбка ушла с потемневшего лица. — Объясни.
— Чтобы знать.
— Зачем? — Лед уже обжигал. — Любопытно стало? Острых ощущений не хватает? Слишком благополучной жизнью живешь? Или охота в повелители, а не знаешь как? Что тебе надо?
Двойник не повышал голоса, но Дим на секунду ощутил себя щенком, которого ткнули носом в лужу. Ухватили за ворот и ткнули: не глупи.
Потом пришла злость. Он успел обуздать ее — двойнику за его непростую жизнь в этом цветном гробу можно многое скостить, — но она все-таки вплелась в голос горячей ноткой.
— С чего бы такие вопросы? По себе судишь или есть что скрывать? Оставь свои тайны при себе, мне не они нужны.
— А что нужно?
— Я должен знать про все! Про дай-имонов знать, чтобы не дергать Лёшку каждые пять минут, про союзников этих, настоящих и будущих, чтобы сообразить, что, черт возьми, все-таки можно сделать… про врагов, про то, где ты споткнулся, демон возьми, чтобы не вляпаться! Ты хотел все исправить, так давай исправлять, пока еще можно. Вместе исправлять.
Он замолк, и снова навалилась давящая тишина. Дим неожиданно осознал, что невольно повысил голос. Вместо разговора получалась перепалка.
Паршиво.
Двойник молчал. Сказать нечего? Но он молчал и смотрел, не двигаясь. В этой неподвижности было что-то от хищника.
Стало не по себе. Нет, не страшно. Скорее стыдно, что ли. Двойник, что бы он там ни натворил, уже расплатился. Отказаться от будущего, от собственной жизни, от тела, добровольно сотворить эту радужную жуть и запереться в ней, чтобы дать миру немного дополнительного времени. А тут еще альтер-эго является с упреками и претензиями.
«Есть что скрывать»! Ты бы на его месте хотел душу выворачивать? Перед посторонним человеком. Не собой, а чужаком с твоим лицом и твоими глазами. У этого лже-тебя благополучная жизнь, спокойная твоими стараниями, и не висит на плечах никаких кошмаров. И он должен сделать то, что не смог ты сам. Кто послабей — возненавидел бы такого «чужака». Неужели ничего не выйдет?
Или…
— Ладно. Похоже, я зря пришел.
Тишина.
— Мне тут первое время тоже часто орать хотелось, — вдруг вздохнул Вадим-двойник. Очень по-человечески. — Слишком тихо. Глухо так… Сядь. Ты уверен в том, на что напрашиваешься? Подожди. Не отвечай. Ты, если видишь дым, о чем думаешь? Костер, варенье, сигареты? А мне видится Париж. Драконы над Сеной. Эйфелева башня тает в драконьем пламени. И кристаллы на мостовой… Туристы еще успели увидеть драконов и кристаллы достать — записать уникальное зрелище… Кристаллы жаропрочные, их так в камень и вплавило. Надолго.
За спиной двойника цветной вихрь вдруг на мгновение соткался в багрово-жаркое полотно. Из него будто протаяла спаленная улица в изломанных остовах зданий, быстрые тени в дымном небе и тающая башня. Ни одного человека, вместо машин дымные факелы или лужи, проплавившие асфальт. И россыпь искр — кристаллы. Те, что должны были стать памятью…
Дим сглотнул ком в горле.
— Послушай…
— Подожди. — Картина погасла, будто выжженная, пепельные глаза снова смотрели на Дима. — Тебе действительно все это надо? Лёшка и тот не хотел памятью делиться. Слишком уж веско по мозгам дает, обоим.
— Что ж он тогда так?
— Как? Не знал он, что так выйдет. И я не знал. Недоучки мы оба. Энергии полно, а знаний не хватает. Все случайно вышло.
— Почему — недоучки? — осторожно спросил Дим. Кажется, контакт начинает налаживаться.
— Обучение не закончили. Ни я, ни он. Не до того стало. А ты доучился?
— Почти. Минимум на Стража уже сдал, сейчас и университет заканчиваю.
Пауза.
— Университет, — раздумчиво повторил альтер-Вадим. — История? Медицина?
— В некотором смысле. Психология.
— А-а… — В сером пепле словно промелькнуло что-то недосказанное, неуловимое. — Детская?
Так-так. Кажется, это у них тоже общее. Но это уже не тревожило, не раздражало.
— Интересно. И странно.
— Что?
— Я иногда думал, как бы все сложилось, не будь дай-имонов. Был там и этот вариант. Не худший. И отец жив. И мать. А Зайка?
— Кто?
— У тебя есть младшая сестра?
— Есть. Маринка. Та еще пройдоха. Но веселая и добрая. С семи лет рвалась Стражам помогать, те уж не знали, как ее удержать. Целую контору организовала, бюро добрых дел.
Вадим говорил и говорил все, что попадалось на язык — про соседей, про беспокойную Марго. Про Юрку Змиева, Лёшкиного друга. Про сироту Игорька, что вместе с Маринкой полоскал мозги Стражам: мол, почему это возраст «деяний» должен начинаться с восемнадцати лет? Анахронизм. Он говорил — и видел, как потихоньку мягчает лицо альтер-Вадима, как светлеют глаза.
— Все-таки не зря… — наконец проговорил тот. — Ладно, поговорили — и будет. Иди домой. Моя память не улучшит дела.
— Так ты обо мне заботишься?
— Обо всех. Будешь носиться с воспоминаниями и психовать, и станет еще хуже, чем без памяти.
— Не буду. Я ведь знаю, что все будет по-другому.
— Уверен?
— А ты? — Дим уже чувствовал, что победил. Неизвестно, обрадуется он выпрошенной памяти, или, наоборот, от такого подарка только в петлю влезть захочется. Но он своего добился — двойник готов сдаться. Кажется.
Цветной хаос вдруг застыл на месте. А седой альтер-Дим усмехнулся — почти одобрительно.
— Упорный. Ну хорошо. Хорошо… предположим. Память, допустим, дам… Но с силами не выйдет, дай-имонов с их дьявольским даром нет, да и к лучшему.
Так они не знают? Этот Алекс, который в Лёшке, ничего не сказал? Не поддерживает связи?
— Почему нет? — на пробу сказал Дим. — Здесь они.
Может, он ошибается? Может, эти демоны…
Нет. Лицо двойника оцепенело:
— ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
— Дай-имоны здесь. Уже несколько дней. Небольшая группа.
— Ты с ними контактировал?
— Мы с ними дрались. На Уровнях.
— Ты и…
— И Лёш. И горные. И демон один. Двоих мы убили, остальные скрылись.
— Преисподняя!..
По иллюзорным стенам снова заметались вихри красок, в хаосе мелькали панорамы городов, какие-то пейзажи, обрывки событий, чьи-то лица… и Дим замер, не в силах отвести взгляда от этого мелькания событий чужой жизни.
— Преисподняя, — снова раздался голос, и это было последнее, что Вадим услышал перед тем как погрузиться в них, раствориться, прожить — впервые или заново?
