Темнота. Глухая черная полночь.

Лина всегда любила ночь — ночью меньше изматывающих тренировок, ночью можно расслабиться хоть ненадолго… отдохнуть.

И если сон не наваливается неодолимой каменной глыбой, то можно сесть на подоконник и посмотреть на звезды, такие далекие, такие прохладные. Если посмотреть на них сквозь ресницы, то кажется, что они движутся. Кружатся в неспешном хороводе, касаются друг друга, танцуют, им не одиноко.

Она любила ночь.

Но сейчас темнота не была другом.

Что-то… что-то было не так. Здесь нет звезд. Нет покоя. Это черное небо… лживое.

Х-холодно-о.

По крови плавают ледяные кристаллики… на коже нарастают льдинки. Нет, целые льдины… айсберги. Дыхание серебряными снежинками осыпается обратно, в остывающие губы… холодно! Очень, очень холодно. Где я? Что со мной…

Чернота, глухая чернота и холод. Они затягивают.

В не-жизнь. В лед.

— Лина, открой глаза!

— Лина!

Они кого-то зовут, эти настойчивые безликие голоса, и им отзывается что-то в груди… внутри нее самой, что-то маленькое, перепуганное, и они мешают… мешают.

Не надо тепла. Я уже не хочу. Темнота… спокойнее. Не хочу, отпустите!

А голоса не умолкают. Они толкутся, переплетаются, наливаются злостью.

— Что творится?

— Черт возьми, чем вы ее?

— Это обычный «ледяной лепесток», парализующее вещество с примесью… Я не понимаю!

— Чем?! Вы с ума сошли! Ей нельзя!

— Но, Хранительница, Лиз сказала…

— К дьяволу Лиз! И вас тоже! Мария, сюда, быстро!

А внутри уже нет холода, там пляшет погибельный жар, огненный вихрь. Волосы ожившим полымем обжигают голову, губы горят… и хочется поднять руку, чтобы посмотреть на пляшущие по коже языки пламени.

Но глаз не открыть, никак не открыть, там только огонь. И он все выше.

— Ну?

— Не получается, Хранительница. Простите.

— Пустите, я сама!

— Но.

— К дьяволу!

И пламя застилает все.

Оно поднимается кипящим огненным валом, надвигается гудящей стеной, зависает над головой. Она зачарованно смотрит, как из ало-оранжево-багровой волны выстреливают золотистые языки — почти игривые.

Но почему-то пламя не жжет. Золотистые огонечки словно расслабляют что-то внутри, какой-то больной, туго затянутый узел, и это что-то, перепуганно застывшее, словно… расцветает. О, это такой же золотисто-оранжевый огонек — такой красивый. Он растет и растет, он наливается силой, оплетает сияющими золотистыми нитями. Он словно расцветает, обращаясь в птицу, обнимающую ее птицу.

С зелеными глазами.

Никогда раньше…

Лёш?

В доме было тихо. После ливня вопросов и урагана предположений (Лёш молчал как статуя), а главное, после неосторожного высказывания расстроенной Марго о том, что игры с фениксом до добра не доведут, Александр волевым решением отправил всех спать и, пошептавшись о чем-то со старшим сыном, увел с собой Людмилу.

Покосившись на застывшего Лёша, разновозрастная компания магов и ведьм все-таки разошлась по комнатам.

— Лёш, ты идешь?

— А? А… да.

Лёш продолжал хранить молчание и в комнате. Молча стащил куртку, отрицательно покачал головой на предложение поговорить и лег лицом вниз, больше не отзываясь ни на один вопрос. Уткнулся лицом в сгиб локтя и не откликается.

Что ж, ясно. Умный поймет, понимающий не потревожит рану, когда она еще свежа. Кто сказал? Кто-то из древних.

Вадим довольно быстро замолк, вызвал Иринку, но та не отвечала — наверное, опять сняла сережку, бережливая. Сколько раз говорил, сережка вороженная, ее не возьмет ни вода, ни даже кислота, и снимать ее не надо, ему спокойней будет. Упрямая Иринка подарок берегла и снимала перед тренировками и при купании. Иринка-Иринка, снежинка моя…

Вадим отстучал Иринке, чтоб не ждала сегодня, выключил компьютер, погасил свет и зашуршал пледом и простыней.

Когда с его постели донеслось ровное дыхание, Лёш шевельнулся.

Совершенно бесшумно приподнялась с подушки голова, чуть прищуренные глаза быстро оглядели комнату, задержавшись взглядом на Вадиме. Тот, совершенно очевидно, спал — даже вроде как посапывал. Связка тоже ничего определенного не доносила: судя по ровному фону и настроению, от Дима шло спокойствие — и все.

Лёш беззвучно соскользнул с постели, снова оглянулся на брата… молча кивнул своим мыслям и придвинул к себе кроссовки.

— Далеко собрался? — послышался прохладный голос.

Та-ак. Вадим проснулся.

Вадим был от души благодарен судьбе, что родился старшим сыном. Серьезно. Еще в самый первый момент, когда ему, маленькому, поднесли нового братика — познакомиться, Вадим осторожно тронул его щечку, удивляясь тому, какие у нового мальчика крошечные пальчики.

И тут братик открыл глазки — сонные. И самое интересное, не выпустил пузырика. Так Дим про себя называл защитный экран, который обязательно выскакивал, если к нему приближался кто-то незнакомый и опасный. А маленький ничего не сделал. Только смотрел, и глаза у него были совсем непонятливые.

И Вадиму не захотелось его отпускать. Он вдруг почувствовал, насколько он сильнее этой беззащитной крохи. А значит, должен его защищать и заботиться. Конечно, двухлетний малыш таких слов еще не знал, но папа и мама скоро убедились, насколько серьезно настроен их старший ребенок. Братцев невозможно было разлучить. Вадим желал видеть рядом младшего братика и на прогулке, и в комнате, с интересом наблюдал, как того купают и кормят. Ему даже пришлось объяснять, что таким малышам, как Лёш, еще нельзя ни шоколадку, ни орешки, — Дим желал поделиться вкусненьким.

Взрослые такое поведение одобряли, хотя часто шепотом чему-то удивлялись. «Тетя Лита» даже приводила какую-то другую тетю советоваться, но та захотела о них куда-то написать, а папе и маме это не понравилось, и больше та тетя не приходила.

Время шло. Вадим и Лёш подрастали, в доме звучало все больше детских голосов (дом был «свой», в соседях у ребят жили сплошь молодые чародеи, и потомством решили обзавестись как-то все разом), и братья часто сидели с малышней. Няни из них были что надо — кто еще удержит в узде малолетних магов и ведьмочек, как не более сильный маг?

Вадим любил меньших братиков-сестренок-малышат — и родных, и двоюродных, и соседских. Ему нравилась веселая, шумная, капризная, ясноглазая малышня, постоянно виснущая у него на руках, он с удовольствием обо всех заботился, но младший брат… он был особенный. И не потому что первый. Просто потому, что он такой.

Лёш.

Вадим чуть с ума не сошел дважды: когда Лёшка погиб, а потом — когда он оказался живой. Мама даже психолога нанимала.

И в школе они очень часто были вместе, несмотря на кучу друзей-сокурсников, так и норовящих растащить их в разные стороны. И влетало им тоже вместе за разные проказы, на которые братцы были большие охотники. И никакая ответственность и серьезность им не мешала.

Когда стало ясно, что невозможно отговорить младшего от сумасбродной идеи разделить наказание и поохотиться на нарушителей Соглашения, Дим угробил кучу времени на личные тренировки. И на свои — он должен был точно знать, что защитит брата в любом случае, и на другие. Взялся за такое опасное дело, как охота, так надо обеспечить максимальную безопасность. Вот.

Мама качала головой и улыбалась, глядя на такое рвение, Марго ставила их с Лёшкой в пример своим близняшкам, отец одобрял.

История с загадочной Лёшкиной невестой Вадиму не понравилась с самого начала. Нет, он радовался, что у брата наконец появился кто-то кроме гитары и многочисленных зелий — у самого-то Дима давно была девушка. И они даже подумывали пожить вместе когда-нибудь. А пока их все устраивало и так.

Но вот сама «невеста».

Что-то странное, затаенное, непонятное было в этой внезапно возникшей незнакомке, что-то неестественное — точно она айсберг, прячущий под водой свою большую часть, словно смертоносный сокол вдруг решил притвориться лебедем и присел на воду, сложив усталые крылья.

Дим на всякий случай проверил ее на зло — ничего. В клубе она действительно танцевала, и хорошо — у темпераментного менеджера Рамаза при одном воспоминании глаза разгорелись. И вообще все вроде было спокойно.

Жаль, что он не знал про фениксов полную информацию. И почему это племя так засекречено?

И вот, пожалуйста.

Контракт.

Проклятье. У какой сволочи язык повернулся?! Кому так хотелось убить Лёшку? Тем более так: сначала привязав парня к себе, заставив полюбить. Руками любимой девушки, так, что ли? Младшего это буквально подкосило. Отец попросил приглядеть за ним, но Вадим и сам прекрасно знал, что Лёш недолго усидит дома.

И вот, как по заказу.

— Далеко собрался?

Стоит. Смотрит. Вот глазищи. Неудивительно, что девушка-феникс про контракт забыла. С таким забудешь.

— Дим, я должен пойти к ней.

Так и знал.

— Здорово. Зачем?

Младший закусил губу. Из-под челки снова полыхнуло — тревогой и мольбой.

— Ей плохо.