Глава 5
Потоки, стекающие с восточных отрогов Безымянного хребта, образуют Житу — реку, у истоков своих капризную, но обретающую мирный нрав, когда, протиснувшись между холмами в предгорьях, она выливается на равнину, прозванную Владимировой Крепью. Правда, и здесь Жита любит поиграть да пошутить — такие порой коленца выписывает, что с непривычки и заплутать недолго.
В нижнем течении, подле лесов, Жита успокаивается, игры ее становятся степенными, как плавный танец, — здесь выгибается она широкой дугой, какое-то время течет прямехонько с запада на восток, потом поворачивает к Туманному и лишь перед самым впадением в него опять резко виляет в сторону: не хочется ей расставаться с вольной волей, подчиняться озеру! Но от судьбы не уйдешь…
Поселения славиров имеются на предгорных холмах, где устроены заставы, стерегущие землю от Немара. Есть они и на юге, по реке Верее, вытекающей из Туманного озера, — там от опасности со стороны Хаража заслоны поставлены.
А на Жите, на широкой дуге, получившей название Булатовой, стоит на восточном берегу город Новоселец. С чужой меркой подойти — так и не город, одно недоразумение: крепостная стена, высокий боярский терем и пустота, слегка разбавленная бараками, капищами, а по большей части мастерскими. Всего — домов с полсотни да под сенью стен четыре сельца хлебопашеских.
Но за год и это отстроить — дело немалое, а ведь главные труды еще впереди… Было так.
Уже много лет князь Нарога посматривал в сторону Безымянных Земель, да и не он один. Уж больно хороши были кони, которых приводили оттуда купцы. Может, они и уступали в чем-то харажским, зато водились ближе и стоили оттого несравненно дешевле. Опять же, когда скакуны из Хаража попадали в Немар, цена им была уже просто немыслимая, доступная лишь для царей да самых знатных дворян.
Легконогие лихские кони, за которыми быстро укрепилось прозвание «лихачи», могли послужить прекрасной заменой. Первыми на них набрели славиры, но и восстанавливавший силы после короткой, но жестокой войны с Нарогом Немар вскоре обратил взор к укромной стране за непроходимыми горами. Однажды большой отряд обогнул горные кручи и проник в земли лихов, где разграбил два степных селения, угнав немало коней. Ходили слухи, что их оценили в Немаре все же ниже харажских… но не намного.
Славиры, бывшие в то время в Немаре, успели предупредить Нарог о подготовке нового похода. Нарожский князь рассудил, что не будет большой бедой несколько поумерить пыл северо-западных соседей, и второй отряд сгинул. Что по этому поводу думал немарский царь, осталось неизвестным, но в следующий раз за лихачами опять обратился к славирским купцам.
Затем повод для тревоги дали лиссарги — соседи, периодические союзники, а в будущем, видимо, данники и подданные немарской короны. По своему ли почину, нет ли, но потянулись в пустоши между Нарогом и лихами разбойники из этой страны — отлично вооруженные и сплоченные.
Лиссарги, кстати, приходились сродни лихам. Как некогда часть древлетов образовала даорийскую династию Ливеи, так и часть лихов ушла из родных земель искать лучшей доли. Но под тенью неуклонно крепнущего Немара им не удалось повторить славный путь древлетов.
На следующий год появился новый разбойный отряд. Лиссарги опасались усилившейся охраны славирских купцов, эти новые — нет. Нарожский князь, не мудрствуя лукаво, отправил на запад, в глухомань Согры и страну лихов, полную дружину.
Лиссарги бежали, рассудив, что даже лучшие кони в мире не стоят потери голов. А вот новые разбойники оказались ловчее и доставили немало хлопот. Тем не менее и их удалось настичь, причем — не иначе, боги помогли — в Согре, на месте сбора ватаг.
Оказалось, пол-лета дружинники рыскали по следам ливейцев! Хоть и не далека Ливея, но именно их в Согре ожидали встретить в последнюю очередь. Уже больше ста лет между ними и славирами был мир, и лошадьми они не слишком интересовались. Однако вожаками ватаг оказались харажцы, это все ставило на свои места: Хараж руками наемников хотел устранить соперников в торговле!
В сущности, даже этой «лошадиной войны» было бы довольно, чтобы принять единственно возможное решение. Но были у нарожского князя и другие причины. Он отлично понимал, что дело не только и не столько в конях, а в том, что происходящее — не случайность. Это предвестие новой войны — за торговые пути!
Исконная земля славиров — Деревля — лежит на востоке. Очень долго в поисках новой земли племена продвигались на запад неспешно и мирно, пока дорогу им не преградили купеческие пути харажцев и их поселения со странным именем «караван-сараи». Харажцы не обрадовались новым соседям, но смотрели на «дикарей» с презрительным высокомерием, за что и поплатились, когда дело дошло до стычек.
Стычки превратились в целую череду войн, в которых охотно приняли участие западные державы во главе все с тем же Немаром — они и сами были не прочь продвинуться на юго-восток, в обход Безымянного хребта.
У славиров не было ни богатого воинского опыта, ни хитрости в делах торговли и управления — все приходило с годами, с горьким опытом, щедро оплачивалось потерями и кровью. Однако «дикарская» глушь Деревли выплескивала все больше людей, искавших славы и подвига, а враги их быстро слабели.
Доблесть славиров, их способность быстро учиться на своих и чужих ошибках и, что едва ли не важнее, их осознанное единство против спесивой самостийности немарских баронов и осторожной расчетливости харажских купцов предопределили исход войны.
Все это позволило вырасти и окрепнуть княжеству Нарог. Со временем соседи смирились с новой державой.
Время шло. Рос Нарог — но креп и Немар, а в тени его поднимались новые народы. Все чаще обращались на север глаза харажцев. Пока эти стороны света успешно сносились через посредство Нарога. Согра с ее сложными дорогами, неплодородными пустошами и глухими лесами не слишком прельщала купцов. Но рост торговли заставлял пересмотреть былые взгляды: при определенном уровне прибыли тот, кто займет Согру, сможет переписать торговые соглашения!
В свете такой возможности страна лихов с ее конями — не более чем лишний кусок хлеба к богатому столу.
И почти наверняка эта мысль уже пришла в голову немарскому царю.
И царю ливейскому.
И харажскому шаху.
А значит, надо действовать первым.
Однако не все было так просто. Когда князь Вячеслав даровал своим приближенным право передавать боярское звание по наследству, он сильно укрепил свое положение… и ослабил собственных потомков. Дети отчаянных воинов, имевших лишь то, что добывали мечом под знаменами Вячеслава, стали копить достояние, полученное без труда, просто по праву наследования.
И теперь внук Вячеслава, Брячислав по прозвищу Могута, видел, что внуки героев обрели слишком много сил, стали слишком независимы. Внешняя угроза помогала держать их на коротком поводке, и до поры Брячиславу не стоило больших усилий оправдывать свое грозное прозвище. Но годы мира показали, что усилившиеся боярские роды начинают думать о том, что могли бы управлять Нарогом не хуже, чем князь.
…И кого теперь отправить в Безымянные Земли? Собственных сил у Могуты не так уж и много, да и нельзя ему оставлять столицу. Доверить ли задачу новому человеку? За последние годы выделилось в его личной дружине немало бойцов, которые в былые времена легко заслужили бы боярское звание.
Но отличить одного из них — значит обидеть других и просто умножить в будущем число тех, кто станет зариться на нарожский престол.
Одним из первых о присоединении Безымянных Земель заговорил боярин Ярополк из Стабучи. Ну нет! Стабучь — и без того сильнейшее поместье, с новыми землями Ярополк окончательно возвысится над всем Нарогом.
Могута избрал другой путь и поручил дело сурочцам — роду среди бояр не самому богатому, но уважаемому. Эти не возвысятся без меры, а зависть к ним отведет мысли стабучан от престола… И князь щедро открыл перед Владимиром казну, даровал ему многочисленные послабления от податей, позволил безраздельно по всему Нарогу сманивать мастеровой люд.
Ярополк затаил злобу, но возразить не посмел, и это было хорошо. Князь Могута успокоился. Дело пошло.
* * *
Владимир Булат распахнул окно, подставив лицо свежему ветру. Полдня сиднем в четырех стенах, дышать уже нечем. Постоял, глядя на город, на сверкающую ленту Житы.
Смешной городишко… если не знать, какая огромная работа проведена за последние два года. Сколько труда и любви вложено в эти постройки, большая часть которых лишь прошлой весной заложена была. Если не помнить, что есть еще села с заставами и укрепленные земляные валы… До города руки в последнюю очередь доходят.
Да и кто, собственно, в городе живет? Немало мастеровых сманил Владимир, беззастенчиво пользуясь разрешением князя, так ведь некогда им в Новосельце прохлаждаться — веси растут и ширятся, рабочие руки повсюду нужны. А скоро еще важнейшее дело приспеет: Опорную заставу ладить и торить путь в Нарог, прошивая Согру цепью укрепленных поселений…
Владимир оборвал себя: нет, другие заботы теперь.
Он вернулся к столу, за которым сидели трое: волхв Светша — главный обрядник Новосельца и Владимировой Крепи, Некрас — главный счетовод боярина и верный советник да Вепрь — тоже старый друг, боевой товарищ, знаток военного ремесла.
— А молодец твой сын, Булат, — промолвил Некрас, перебирая разложенные на столе карты и заметки покойного Кручины. — Надо же: из Ашета домчаться как на крыльях.
Улыбка счетовода была неуместной, и Владимир поморщился:
— А по делу есть что сказать? Что надумал?
— Надумаешь тут, пожалуй, — вздохнул Некрас. — Не по моей это части. Ты меня спроси, когда решим, что делать: тут сидеть или в Нарог уходить…
— Не по уму говорим! — объявил Вепрь. — Сперва давайте о главном: чего нам ждать?
— По рассказу Нехлада выходит, что, чем дальше от Ашета, тем слабее была нечистая сила, — сказал Некрас. — Да и лихи тут живут испокон веков и, хоть закатной стороны страшатся, беды от нее не имеют.
— Однако при всем том мой сын не спешит уверенно сказать, что опасности нет. Что-то недоброе в будущем усмотрели Радиша и лихский жрец Даурон — именно для Новосельца.
— А раз мы точно ничего не знаем, то, как на войне, будем готовиться к худшему, — заключил Вепрь. — Итак, на нас нападут. Кто? Демоны и вурдалаки? Положим, так — вот от этой печки и пошли плясать.
В его устах это не прозвучало бравадой.
— И что выплясывается у тебя? — спросил Владимир.
— А не сказать, чтобы что-то сильно хорошее. Если здраво рассудить, так сил у нас немного.
— Ну это ты, мой друг, зряшное говоришь, — протянул счетовод. — Ничего себе — немного! Ты бы знал, сколько эти немногие силы снеди проедают, сапог да подков изнашивают…
— Знаю, еще, может, получше твоего, — усмехнулся Вепрь. — Не о том речь. Мы привыкли думать, что у нас тут полторы тысячи войска — сила знатная. А вот посмотрите внимательней. Своих дружинников у нас всего триста пятьдесят, из них полсотни в Новосельце, а прочие на двух северных заставах сидят. Еще четыреста — тоже наши мужики и в ратях бывали, но все одно — ополчение. Эти по южным заставам да в Согре. А все остальное, что есть у нас, — нарожцы, с бору по сосенке, от каждого боярина по сотенке.
— Они все равно славиры, — возразил Светша, недовольно качая головой. — И опыта им не занимать. Зря ты так, Вепрь… Знаю, не всегда лад царит между славирскими землями, а все же мы — одного корня народ, сомневаться в братьях нам не пристало. Да ведь ты сам с ними в походах бывал, плечом к плечу строй держал.
— Ох, обрядник, не серчай, но не дело ты говоришь! — возразил Вепрь. — Плохих бойцов у нас нет, но дружина — это не просто набор молодцов. Они друг друга еще толком не знают, не притерлись, не приспособились. А главное — почти все они сейчас по Согре ходят, обозы охраняют. Эх, вот кабы прошлым летом еще Опорную заставу построили…
— Ну не разорваться же нам было! — воскликнул Некрас. — На все рук не хватает, а ведь ты сам соглашался, что заставы на севере и юге укреплять важнее. Валы, опять же, насыпали…
— Да разве я спорю? — пожал плечами воевода, неожиданно ссутулившись. — Вот и выходит, что враз наши полторы тысячи не соберешь. С южных застав еще можно бы людей снять, а с северных — ни в коем разе: немарцы и их наемники такого случая не упустят. И другое, — чуть помедлив, продолжил он тихо, — мы тут себя защищенными мним, а от кого? От разбойников — да, на одних валах кого хочешь остановим. Но все наши укрепления в глухоманье смотрят, а с запада нас только Жита заслоняет.
— Так что же ты хочешь сказать, что надо все бросать и уходить из Крепи? — воскликнул Светша, оглядываясь на боярина.
Вепрь собрался было ответить, но тут дверь открылась, и в горенку вошел незваный гость — Сохирь. Безбородый, с вислыми усами, в зеленом плаще. Стабучане уже давно себя наособицу ставят и всячески выделить себя норовят, каждой черточкой…
— Добра вам, други, — сказал Сохирь с порога и, подойдя к столу, замер, ожидая приглашения сесть.
При его появлении все невольно напряглись.
— Виделись уже сегодня, — промолвил боярин. — Ну и тебе добра, как нам сулишь. С каким делом пришел?
— С каким делом?! — изумился Сохирь, — С вашим, самым насущным, ради которого и затворились вы тут.
— И что же про него ведаешь?
— Да вот и пришел проведать, — крутя ус, ответил стабучанин. — Крепь, хотя твоим именем названа, для всех славиров дело общее, и не к лицу тебе, Булат, от державы что-либо укрывать. Я как-никак князя верный слуга, а светлый князь наш строго спрашивает, все ли ладом в новых его владениях.
Владимир знал, что Могута всеми силами старался не допустить участия в деле подданных Ярополка, и догадывался почему. Однако стабучане, служившие при княжеском дворе, сумели-таки поставить своего одним из вестников.
Вестникам надлежало следить за исполнением работ и тратой средств. Почти все, подобно Сохирю, были выходцами из разных поместий — на том настоял боярский совет. Требование это было вполне разумно, все-таки немалая часть средств шла, по велению князя, от бояр. Но если прочие вестники постоянно навещали стройки, выезжали на заставы (и, кстати, немало помогали, сносясь с поместьями, когда требовалась дополнительная помощь), то Сохирь, скользкий угорь, прочно прописался в Новосельце. Вроде бы вреда от него нет, а все равно неприятно.
— Не обо всем сразу нужно говорить, сперва рассудить надобно, — спокойно сказал боярин. — Сейчас у меня разговор для своих людей.
— Что ж, Булат, не стану навязываться, — вздохнул Сохирь. — Хоть и жаль, что ты не от меня, от всего Нарога скрываешь…
— Скрываю — что?
Догадки догадками, но пока даже о гибели походников не сообщалось. Сохирь мог весь терем, весь город расспросами замучить, но, кроме того, что внезапно, мало не загнав двух коней, вернулся сын Булата, выведать ничего бы не смог.
— Тебе виднее, — ответил стабучанин, отходя к двери. На пороге он посторонился, пропуская Яромира.
— Добро тебе, Нехлад, сын Булата.
— И тебе добро, Сохирь. Неужто и ты зван на совет?
— Нет, не зван. Не доверяет твой отец вестнику светлого князя нарожского…
— Мой отец знает, что делает, поучись и ты у него делать то, что знаешь, — ответил Нехлад, прикрывая за собой дверь.
Некрас, не сдержавшись, фыркнул:
— Хорошо сказал! Не обидно, а занозисто.
— Вошь стабучская, — стиснув кулаки, проворчал Вепрь. — Удружил с ним светлый князь, ничего не скажешь.
— Полно, — остановил его Владимир. — Не о том речь. Ты хоть выспался, Яромир?
— Как мог, — сказал тот, подсаживаясь к столу и потирая красные глаза. — Не до сна. Что вы решили?
— Пока немногое, — ответил Владимир. — Вот, кажется, Вепрю еще есть что сказать.
— Есть, — кивнул воевода. — В Ашете, где эти вурдалаки, или как их там, навайи были сильны, горстка людей отбилась от целого войска. Особенно если бой на реке вспомнить — опытных бойцов всего ничего: Ворна, Торопча да Горибес. Крох, как помню, парень не промах, но ведь молод, то же и Нехлад — уж не сочти за обиду, Булатыч. Лихи — люди не военные, да двое стариков. Девять человек бились с полчищем — и из трех убитых только один воин. Вот это уже вселяет надежду.
— Но там была река, — заметил Некрас. — А вот к слову: если, скажем, воды из Лесной бочонок-другой привезти, не поможет?
— Если воину отрубить руку и принести ее на поле боя, она никого не убьет, — отмахнулся Вепрь. — Дай договорить, — Он положил на стол один из навайских клинков. — Оружие знатное, но, по всему видно, строевое. А навайи, если я правильно понял, строя не ведают?
— Скорее нет, чем да, — ответил Нехлад. — На хитрость способна та, кто их ведет, но сами навайи едва ли понимают, что и зачем делают. Их действия не совершенно бессмысленны, они умеют окружать, отступать… но именно в бою мешаются в толпу.
— Значит, в строю мы их опрокинем, — убежденно сказал Вепрь. — Три ряда ратников в доспехе, со щитами и рогатинами легко удержат толпу. Помнишь, Булат, как с Гезиром, когда орду его спешили? Даже если прорвут первый ряд — отступаем, выдвигаем второй…
— Помню, помню, — кивнул боярин. — Значит, отобьемся, по-твоему?
— Конечно. Страшновато будет, но если рассказать парням, как наши походники в самом краю навайском воевали…
— Это другой страх, — заметил Нехлад. — Бесовка умеет жуть навеять… она сердце леденит.
— Однако же здесь и не Ашет, — возразил Вепрь. — Готовиться, конечно, ко всему нужно… Я так думаю, если вдруг все совсем плохо пойдет, надо держать наготове лошадей и повозки. Хорошо бы часть припасов в Перекрестье отправить, для сохранности. Вот еще с людьми бы придумать…
— Это, кстати, можно, — сказал счетовод, поднимая голову от карт. — Булат, я уже говорил, у нас тут человек триста одиночек, которые не прочь родню проведать. Иные по году дома не были. Многие основную работу уже закончили, те же каменщики. Объяви, что отпускаешь их на побывку, ну и чтобы между делом знакомых да сродников уговаривали в Крепь идти. И еще: работы в городе можно пока приостановить. Главное сделано, теперь надо Перекрестье укрепить и, на него опираясь, за Опорную заставу приниматься. В общем, не меньше тысячи человек можно прямо сейчас из Новосельца удалить… на совсем уж, как воевода говорит, крайний случай.
— А что, толково придумано! — обрадовался Вепрь. — И для дела польза, и разброда в мыслях не будет.
Его поддержал Светша:
— Хуже ничего не сделаем, как если веру пошатнем. Согласен я с воеводой.
Владимир посмотрел на сына:
— А ты как мыслишь?
Яромир помедлил с ответом. Его мучила мысль о предсказаниях Радиши и Даурона, но здесь, в Новосельце, обдумав все без спешки, он понял, что сам и является той опасностью, которая грозит городу.
Как ни туманны побуждения упырицы-бесовки, что-то ей нужно именно от Нехлада. Найгур говорил: когда-то, в прадедовские времена, навайи появлялись в лихских землях. Значит, все-таки способны они пересекать Ашеткуну? С уверенностью сказать нельзя, но из-за странной прихоти своей повелительницы могут и попробовать.
Только как это выразить вслух? Вы оставайтесь под боком у Тьмы, а мне бы скрыться где подальше?
Он обвел взглядом собеседников. Некрас рассматривал карты Кручины и качал головой, поглаживая пальцами отметки рудников и соляных залежей, но Светша и Вепрь, кажется, отлично понимали состояние молодого боярина.
— Я думаю, у Тьмы нет особых причин приходить сюда, — осторожно начал Яромир.
К счастью, отец избавил его от обязанности произносить нужные, но оттого не менее отвратительные слова.
— Знать бы еще, что она собой представляет, Тьма эта. Я думаю, тебе стоит съездить в столицу, поговорить с учеными людьми. Светша по твоим описаниям не смог ничего определенного сказать, но, может, в Книгохранилище отыщется ответ?
— Это разумно, — опустив глаза, произнес Нехлад.
* * *
Вечером следующего дня в Новоселец въехала повозка, запряженная парой каурых кобылок. На передке с вожжами в руках сидел Крох, рядом с ним Радиша. Тинар полулежал, вытянув раненую ногу вдоль повозки. Торопча с Ворной шагали рядом.
Повозка остановилась у боярского терема. Дружинники, как и стражи на городских воротах, узнали походников, шумно поприветствовали Ворну и тут же стали спрашивать:
— Да что же это деется, а? Неужто и правда больше никто не вернется? Что там случилось, в полях?
— Все после, — ответил Ворна, спрыгивая на землю. — Примите лошадей.
К прибывшим вышел Вепрь. Они с Ворной обнялись.
— Прибыл Нехлад?
— Конечно. Все уже рассказал. Булат велел пока языками не чесать. Тут Сохирь вьется, как муха над столом, и вообще, нечего народ зря пугать.
— Ясно, — кивнул Ворна. — Где сейчас Булатыч-то?
— Спит.
— Все еще?
— Да только и прилег! Сам не свой он вернулся, с ног валится, а отдыхать, говорит, невмоготу. Ну пошли ему, Морева, добрых снов.
— Лады. Нас-то на постой определишь?
— Куда ж от вас денешься? — усмехнулся Вепрь. — Заходите.
Приехавшие выгрузили небогатый походный скарб. Воевода распорядился, чтобы их провели в трапезную: вскоре и Владимир должен к ужину спуститься, наверняка захочет их рассказы выслушать и сам скажет слово походникам. Ворна же вместе с Вепрем задержались во дворе.
— Что, брат, худо пришлось?
— А то не знаешь.
— Как мыслишь, отбиться можно, если и вправду?.. Ворна посмотрел в глаза старому другу и ответил:
— Отчего нет? Лишь бы эта бесовка ничего нового не удумала…
* * *
Следующее утро Тинар встретил со смешанными чувствами. Скорбь по погибшим сородичам, особенно боль потери Найгура, который был учителем молодого лиха, как-то постыдно быстро отступила перед новыми впечатлениями. Никуда не делась, но почему-то позволяла и радоваться жизни, и с любопытством смотреть по сторонам.
А посмотреть было на что. Тинар, как и все ловчие, давно общался со славирами, но в Новосельце не был никогда. По его мнению, город был устрашающе большим и многолюдным, но вместе с тем — красивым и богатым.
Даже в тереме, по уверениям славиров более чем скромном, он едва не заплутал с непривычки. Хорошо, наткнулся на Кроха, который позвал его завтракать:
— Заспались мы сегодня, друг, ну да ничего, в поварне люди добрые, голодать не оставят. Чего ни на есть, раздобудем.
«Что ни на есть» оказалось обычной кашей с ягодами, на которую Крох только вздохнул, а Тинар набросился, словно сутки не евши. Каша — не лихское кушанье, поскольку лихи злаков не растят, а Тинар это славирское блюдо полюбил до умопомрачения.
Когда поели, он спросил у Кроха:
— А ты теперь что делать будешь?
— Наш отряд сейчас в дозор вышел, в глухоманье. Придется ждать. Ну а пока я Нехладу служу, хотя поход уже и кончился… вроде бы. Там видно будет. Может, Нехлад пожелает меня в ближники взять — так я с радостью.
— В ближники — это как?
Крох изогнул бровь, словно затрудняясь толковать столь очевидные вещи.
— Ну ближник — это товарищ боярский или, скажем, княжеский. Считай, как дружина личная, только числом малая. Нехлад пока только по названию боярин, но пора бы уж ему и своим умом жить да служить. Даст ему отец дело — вот ближники и понадобятся.
— Понятно. А это лучше, чем в обычной дружине?
— Кому как, — пожал плечами Крох. — Раз на раз не приходится. Только мне Нехлад по душе, мыслю, он далеко пойдет…
— Куда пойдет? Крох улыбнулся:
— Это значит — многого добьется.
Тинар уже открыл было рот, чтобы спросить, а не может ли быть так, чтобы, скажем, в ближниках у славирского боярина оказался, предположим, какой-нибудь лих, но вовремя прикусил язык: что на него нашло? Вообще-то он ловчий! А тут еще и Крох вдруг опустил плечи, говоря:
— Хотя куда это я разбежался? Сам не пойму. В ближники захотел — а это, друг, непросто, это еще заслужить надобно.
Тинар понимающе кивнул, про себя уже думая: и ладно, зачем мечтать перепрыгнуть через облако? Ловчий тоже человек знатный. Особенно теперь, когда славиры постоянно покупают диких лошадей, ловчий тоже «далеко пойдет»… Хотя как будто и жаль. Тинар не мог подобрать нужных слов, но было в этом Нехладе что-то такое… из-за чего хотелось быть рядом, когда он «далеко идет».
— Ладно, пойду я, — сказал Крох, поднимаясь из-за стола. — Нужно к кузнецу зайти, шлем в починку отдать. Испоганили проклятые вурдалаки шлем. Хочешь, пойдем со мной? — предложил он. — Город покажу.
Дважды предлагать не потребовалось.
Шли медленно — Тинар опирался на клюку, которую ему еще в Карасевке дали, да постоянно глазел по сторонам. А Крох никуда и не торопился, кажется, ему было в удовольствие давать пояснения.
— Это Плотницкий дом, здесь артельщики останавливаются… артель — это, ну дружина работников. Только Плотницкий дом нынче пустует: все артели, что по зимнику прибыли, давно уже по селам дома рубят, тут засиживаться некогда. Говорят, когда вдоволь домов настроено будет и артельщики обратно в Нарог потянутся, в этом доме постоялый двор разместят. А это пекарня — чуешь? Хочешь, зайдем, по прянику купим. А вон там уже и кузница… Можно бы и в нашу, дружинную, да парни баяли, новый кузнец какой-то прибыл, дюже хороший — охота посмотреть. Потом вот еще куда завернуть можно будет — оружейная лавка, вишь? Тут торговец хороший, да, впрочем. Булат на этот счет строг: кто хоть раз товар негодный привезет, тот больше Крепи не увидит… А если дома тебя девка ждет красная — так ты вон туда заверни, в ту лавочку. Подберешь ей платок цатровый, или лучше браный — вмиг ее сердце покоришь!
— Да у меня денег нету, — сознался Тинар, часто смаргивая — у него в глазах пестрело от городского изобилия. — И обменять нечего. Разве нож, да славира ножом удивишь ли?
— Как нету? Владимир без рубля никогда не оставит! За службу и одарит, и деньгу какую непременно даст.
— Нет, Крох, у нас другой был уговор. Найгур сразу говорил: мы не наемники, Владимиру от чистого сердца поможем, без всякой платы. Мне слово Найгура нарушать не с руки.
— Бона как… Постой, да и вчера же Владимир говорил нам всем: что душе угодно, просите, коли возможно, мол, исполню. Ну не деньгу, так вот сразу платочек для милой и попроси:
— И так не годится. Мы обещали. Ничего, схожу в степь, пригоню десяток кобылиц — не один платок возьму! Никуда1 от меня платки не денутся. Да и дарить-то, если честно, некому. Смотрела одна на меня, да глаза отвела…
— Ну и дура! Ничего, не на ней же свет клином сошелся. С боярина, значит, награды не возьмешь… Ладно, пошли в кузню.
Когда вышли от кузнеца, Тинар не удержал в душе, поделился впечатлениями от города. Крох только засмеялся, но не обидно:
— Это еще что! У нас в посаде иного добра поболее будет, одних ткачей-красильщиков больше дюжины, кузнецов — целых пять! Наш товар в городах нарожских на хорошем счету. Хотя, правду молвить, в столицу-то мы ничего не возим, на тамошних рынках все больше стабучанские вещицы…
Тут вдруг Тинара окликнули по имени. Он оглянулся, не сразу разглядев молодого сородича, ехавшего по улице одвуконь, причем в поводу у него бежал знакомый вороной рысак. Как и Тинар, он был одет в кожаную безрукавку, и в точно такую же косицу, перевитую тонкой красной ленточкой, были заплетены у него волосы за левым виском — в общем, он тоже был ловчим и кайтуром, только из другого рода.
— Лаутар? — удивился Тинар. — Как ты здесь оказался?
— Обыкновенно, — усмехнулся тот, покидая седло. — Как у добрых кайтуров и принято. Вот, коня боярского привел. Как мне до терема-то добраться? А то воин на воротах объяснял, да невнятно, я уж не стал переспрашивать, — старательно и безуспешно делая вид, будто ничуть не заблудился, сказал Лаутар.
— Сейчас покажем, — пообещал Тинар, познакомил Кроха с соплеменником и спросил по-славирски: — Проводим его до терема? Он дороги не знает.
— Отчего ж не проводить? Айда…
Однако Лаутар, поглядев на клюку Тинара, вздохнул:
— А может, вы сами отдадите? Я и так задержался в пути, поспешить бы надо… а то без меня уйдут, догоняй потом.
— Что?
Крох по-лихски почти ничего не знал, кроме «здравствуй», «до свидания», «спасибо» и «ну я тебе покажу, гадина брыкливая» (с лошадьми ловчие лихи обходятся ласково, но на словах порой куда как грозны), поэтому не понял ничего из короткого разговора двух соплеменников. Только видел, как мрачнеет лицо Тинара. Наконец Лаутар вскочил в седло и поскакал к воротам, а тот стоял, глядя ему вслед невидящими глазами и бездумно наматывая на руку поводья Уголька.
— Ты чего, друг? — не выдержал Крох. — Он что тебе сказал? Что, умер кто?
Тинар взметнул на него взгляд, полный боли.
— Многие умерли, Крох! Забыл? — Он отвернулся, потом все же проговорил, вполне осознавая, насколько жестокие слова сорвались с его губ: — Не сердись, друг. Просто плохо все… Кайтуры на юг откочевывают, поближе к Войтар. Жрецы обеспокоены… Кое-кто из старейшин говорит: все из-за славиров… Лаутар сказал, мне из-за этого пока и возвращаться не стоит. Ну из-за того, что я с вами. Нет, ты не думай, так не все говорят! Но…
Ладонь Кроха легла ему на плечо.
— Понимаю, друг. Скверно все это… Однако пошли в терем. И Уголька отведем, и, главное, надо бы Владимиру этакие вести передать.
— Да, пошли, — не глядя на него, сказал Тинар и зашагал вперед, тяжело ступая на разболевшуюся вдруг ногу.
