ГЛАВА 19

До дома Тигга я добрался минут за двадцать. Отметил, что в окнах, застекленных мутными и с наплывами стеклами, горит свет. «Не спит, странно». По звездам и расположению лун получалось, что время уже далеко за полночь. Постучал, и из-за двери раздался приглушенный голос мужичка:

— Кто там?

— Открывай, я сегодня днем у тебя лодку на время брал, вот за конем своим пришел, лодку тебе вернуть и заплатить за помощь.

За дверью помолчали, потом, скрипнув, она немного приоткрылась. «Ого, как все серьезно», — подумал я, увидев внушительный цепок. Тигг посветил на меня фонарем, подслеповато вгляделся и, убедившись, что это действительно я, открыл створку.

— Долго тебя не было. Далеко, наверное, плавал? — справился он, а сам незаметно так принюхался.

«Ну да, есть еще амбре мертвечины, хрена ты принюхиваешься, не мертвец я». — Но не это я ему сказал, а то шуганется, и что потом с ним делать. Грохнуть? Так я не агнец божий, конечно, но и не палач.

— Может, впустишь для начала и напоишь горячим, а то прохладно уже на улице, — поинтересовался я у рыбака, загородившего проход и мнущегося. «Не иначе, плату ждет». — Через порог ночью деньги не отдают и в руки тоже, достатка не будет, — припомнил я одну из примет.

Сира чем дальше, тем больше становилась суеверной, так что источник у меня на эту тему был. Тигг посторонился.

— Проходи.

В доме было тепло, я бы даже сказал, жарковато. Печь располагалась почти посреди дома, дверной проем во вторую комнату был закрыт занавеской. Грубо сколоченный стол, в глиняном стакане с отбитым краем — свеча, два табурета, у дальней стены грубая кровать, накрытая простым покрывалом, больше похожим на дерюгу. На стенах несколько полок с посудой и какими-то мешочками и пучками трав. Небогато живет Тигг… Хотя с чего бы ему быть богатым? Я заметил на столе плошку, судя по запаху, с уксусом, а рядом горшок с настоем из трав, многие из них я знал. Такие заваривают не для питья, а для лечения. Уксус, травы, кисловатый и резкий дух болезни. Однажды у нас в семье заболели сразу сестра, брат и мать, так в квартире именно такой дух стоял. Мужичок повозился возле печи и достал оттуда еще две посудины. Одну с обычным взваром, какой здесь пили повсеместно, вторую с перловой кашей, и выставил все на стол. С полки снял черный хлеб и тоже положил на стол.

— Вот плата, держи. — Пока он возился с угощением, я бросил на один из табуретов серебряную монету.

В другой комнате кто-то надсадно и хрипло закашлялся, и Тигг, взглянув на меня с опаской, прихватил фонарь и плошку с уксусом и заспешил туда. Так и не присев за стол, я пошел за ним. Душок болезни усилился. На кровати лежала девочка лет тринадцати, с изможденным лицом, впавшими глазами, накрытая до подбородка одеялом, а сверху еще и шубейкой. Девчонку аж скручивало от надсадного кашля.

— Что с ней? — спросил я.

Рыбак смачивал в уксусе тряпицу и протирал девчонке виски и лоб.

— Сам не знаю. С раннего утра ей стало худо, а к вечеру жар поднялся. Я заварил трав и горячку пытаюсь сбить уксусом, но ничего не помогает. Ей становится только хуже. У нас здесь поблизости нет ни знахарок, ни магов. Да если бы и были, мне и заплатить им нечем. Если внучка умрет, что я буду делать? Это единственный родной мне человек, — чуть не со слезами на глазах, проговорил мужик.

— Ты вот что, Тигг, отойди. Позволь мне ее осмотреть, я знахарь, может, чем и помогу.

Вроде бы и начал изживать переизбыток жалости, а поди ж ты, увидев захлебывающуюся кашлем девочку, вспомнил младшую сестренку и разжалобился. Можно, конечно, мимо пройти, не мараться. Но если внучка помрет, то и дедуля с тоски сляжет. Еще было памятно, как мужик, встретившийся у дубового леса, растрепал обо мне Оллу. Знания ведуний постепенно переходили ко мне, и я вполне понимал, что и как надо делать с больной. Мужичок с какой-то тоской и одновременно с надеждой посмотрел на меня, но отошел от хворой.

Подвинув к кровати табурет, я присел и положил руку на лоб девочке. Градусника у меня не было. Глупо вспоминать в этом мире про градусник, да в этом случае он и не нужен. Больная была горячей, словно стена печки, я отметил учащенный пульс, и, что самое странное, она не открывала глаза, даже когда кашляла: то ли без сознания, то ли спит. Непонятно, как можно так кашлять и не приходить в себя? Закончив с поверхностным обследованием, я уже хотел посмотреть в магическом спектре. Но увидел, как Тигг бочком переместился к входной двери, за которой, насколько я помнил, стоял топор.

— Ты хочешь, чтобы твоя внучка выздоровела или нет? Она горит изнутри, и, если температура не спадет, она недолго продержится. Я могу уйти, если ты мне не доверяешь, только скажи. Или ты можешь попытаться напасть на меня, но тогда твоя внучка останется совсем одна, я и не подумаю ее лечить. Так что отойди к окну и не дергайся, а то…

Нож, просвистев, воткнулся в косяк дверного проема, и мужик замер, покосившись на вибрирующий в полуметре от его головы клинок. Потом, словно бы сдувшись, поник и растерянно пробормотал:

— Как может воин, к тому же такой молодой, быть знахарем?

— Не твоего ума дело. Так мне уйти или как? — Я начал выходить из себя.

Ну их всех! Сделаешь добро, а тебе же за него нож в спину воткнут. Я клятву Гиппократа не давал и табличку на грудь не вешал — «Бюро добрых и безвозмездных услуг». Что мог видеть этот немолодой подслеповатый мужичок? Если что-то и запомнил, то до города далеко, да и не поедет он туда, тем более сейчас.

— Ты прав, ей становится все хуже. Вылечи, если сможешь, рабом твоим готов стать, только излечи ее, — совсем скуксился рыбак, когда девчонка, так и не открывая глаз, снова зашлась надрывным кашлем.

Я начал осматривать больную теперь уже в магическом зрении и увидел, что это было… В любом человеке есть магические токи. Те, у кого они достаточно развиты и у кого есть дар, становятся знахарями, магами и чародеями. У девочки не осталось даже малых крох силы, какие есть в обычном человеке. В районе грудной клетки распустил щупальца словно бы осьминог серо-черного цвета. И эта тварь, осушив магические каналы девчушки, сейчас пировала. От осьминога протянулась серо-черного цвета тонкая нить. Заемное знание говорило о том, что это сглаз и порча, направленные на полное осушение жертвы, и я знал, как с этим бороться. Осталось только уточнить кое-что, и можно приступать, силы много, хватит за глаза. Имей я только свою собственную силу, это было бы спорно, а так выполнимо. Прервав истечение энергии, я повернулся к молча наблюдавшему за мной Тиггу и спросил:

— Девочка была посвящена Триединому при рождении или позже? И как ее зовут?

— Нет, не была. Невестка не придавала этому особого значения, а после того, как сын сгинул по вине священника, даже и не поминала вслух Триединого. А два года назад ее лихорадка убила. Данаей внучку зовут.

Ну что ж, и хорошо и в то же время плохо. Хорошо потому, что я смогу ее излечить, а плохо потому, что посвящение богам давало защиту и покровительство. Не стопроцентную, но все же. Закрыв глаза и удерживая руки над больной, я направил силу богини на девочку и, замкнув в сферу паразита, представил, как его сворачивает и вытягивает из жертвы. Медленно, а потом все быстрее эту гадость начало сдавливать, и вот уже она собрана в ставший абсолютно черным клубок. На лбу больной выступил холодный пот, паразит боролся за тело девчушки, которое уже считал своей вотчиной. Да еще тонкая поначалу нить на глазах увеличивалась. А это говорило о том, что тот, кто его наслал, сделал это преднамеренно и осознанно и сейчас пытался помочь своей «зверушке». Стиснув зубы и чувствуя, как от напряжения на лбу набухли вены, я начал приподниматься с табурета. Создавалось ощущение, что я поднимаю неподъемный груз, но как только большая часть паразита показалась над прогнувшейся дугой Данаей, стало легче. Встав во весь рост и вытянув светящиеся без всякого магического зрения руки, я рассматривал черный клубок. Без жертвы он был слаб. Вот так, немного воли и магического дара, побольше злобы, зависти и осознанное и преднамеренное желание убить и позаимствовать при этом жизненную силу жертвы. В результате появляется такая пакость. Наславший получает толику украденного, паразит — остальное, а жертва лишается даже посмертия и возможности переродиться. Все это я знал, а как это знание пришло ко мне, представлял себе слабо. Спасибо ведунье за то, что не захотела, чтобы накопленные знания пропали бездарно. Сдавив руками сущность, я словно бы растапливал ее заемной из истока силой. Паразит становился все меньше и меньше и в конце концов просто исчез. Как только это произошло, нить с неслышным обычному уху звоном лопнула и раздался женский крик, полный страха. Любое действие рано или поздно нарывается на противодействие. В этом случае лучше раньше, чем позже. Ведьма, питающаяся чужими жизнями, получила свое, и по тому, как она сопротивлялась, можно было сказать, что это не первая ее жертва.

Присел возле бледной как простыня девочки, так и не пришедшей в себя, но уже не заходящейся в страшных приступах кашля. И речитатив заговора с вплетаемым в ключевых местах именем больной полился равномерным потоком. Одновременно с заговором сила вливалась в измученное и истощенное тело. Щеки Данаи порозовели, спокойное дыхание возвестило о том, что излечение удалось и паразит не успел добраться до души внучки рыбака. Вот и все, только ощущение усталости сигналило о том, что я снова переоценил свои силы.

— Ну что, хозяин, пойдем, покормишь гостя. Все хорошо, твоя внучка почти здорова. Теперь ее никакой сглаз не возьмет. Здоровая пища вроде куриного бульона или наваристой ухи, прогулки на воздухе, и через несколько дней она будет на ногах, — ответил я на невысказанный Тиггом вопрос. Мужик во все глаза смотрел на меня, точно никогда не видел.

Рыбак на подгибающихся ногах подошел к кровати с мирно спящей девочкой и расплакался. Подхватив под руку, я вывел его из комнаты.

— Все нормально, не надо ее будить хотя бы до утра, и вот еще что… — И я открыл мешок, в котором на дне лежали арбалет с болтами и шлем, а сверху охапка паутинника. Достав из связки одно растение, прозванное так, видимо, за листья овальной формы с узором-паутинкой, я положил его на стол и объяснил: — Завари и, как проснется, дай ей, и сам выпей — зрение восстановится. Зачем такой славной девчушке слепой дед? — Я попытался разрядить обстановку и растормошить мужика. — Кстати, ты с ней ходил куда-нибудь вчера или позавчера?

— Да, в деревне были, что в часе ходьбы от нас, мясо и молоко купили, и рыбу я продал, — наконец-то вышел из ступора Тигг.

— Там она эту заразу и подхватила. Не болезнь это была, а сглаз и порча на отъем жизни. Вначале магические токи, потом жизнь, а в конце душа. Сильна твоя внучка, долго боролась. Сможет целительницей со временем стать. Про то, что на девочке был сглаз и порча, никому не говори, и про меня тоже. Надеюсь, ты меня понял.

— Не скажу никому. Не знаю, как тебя зовут, парень, но клянусь всем, что для меня свято, никому об этом не говорить. И деньги свои забери. — И мужик протянул серебряный мне.

— Не нужно, оставь. Может, внучке своей что купишь, а насчет слова твоего, ты сказал — я услышал. Разогрей отвар и кашу, поедим да я поеду. — И я кивнул на остывшую уже еду.

Из дома рыбака я уезжал ранним утром. Тигг разговорился и поведал, как раньше здесь жили люди. И как они живут сейчас, чем живут и кто здесь рулит по деревням от лица барона Зорга эл Толли. Я его не перебивал, поддерживал разговор. Было видно, что деду просто надо выговориться. Как только на дворе начало сереть, я оседлал коня и тронулся в путь, напоследок напомнив Тиггу, чтобы напоил целебным отваром девочку, как только она проснется. Часам к девяти-десяти утра я уже подъезжал к городским воротам. Доспех упаковал еще перед пригородом, а паутинник убрал в специально приготовленный для этого мешок. Содержательная вышла поездка, однако, и чуть не стоившая мне жизни. Правильно сказала Великая Мать: «Ты еще не готов».

Что-то из того, что требовалось для приготовления эликсира, я закупил и привез Мику, когда был у него последний раз. Травы, что нужны были в свежем состоянии, приобрел у Марии и Лестера и уже перед самым обедом приехал к алхимику. Это надо было видеть, с каким лицом он смотрел на добытый мною паутинник. На его вопрос о том, где я его достал, ответил полуправдой. Мол, сунулся на остров, нашел траву недалеко от берега, а тут мертвяки… нарвал, сколько успел, прыгнул в лодку и сбежал. Вот и вся эпопея. Лучший вариант лжи — это полуправда. Мик добродушно покивал, посетовал на то, что вот, я же говорил, а ты не верил, и, не откладывая в долгий ящик, перешел непосредственно к нашей договоренности. По его словам выходило, что всего того, что я добыл и подвез ему, хватит на семь-восемь стандартных флаконов. Но так как флаконы для этого эликсира требовались зачарованные, и в процессе приготовления нужно было использовать магию, и прочие затраты… Сошлись на том, что мне пять флаконов, а ему — остальное. Я отчетливо понимал, что алхимик схитрил, но промолчал. Я ему обязан — это раз. Два — он лучший алхимик в городе и пригороде. Так что в этих местах только он и может изготовить такие эликсиры, и мне это ничего не будет стоить по деньгам. Есть еще один алхимик в среднем городе, но у того эликсиры по большей части хрень полная. Слабенькие, для бедноты. Все, как у нас: нет денег, значит, нет полноценных лекарств. Этот едва ли сможет изготовить нечто подобное, так что, опираясь на все эти сведения, я промолчал. Мне нужны были эликсиры во что бы то ни стало, и мое состояние после драки с мертвецами это наглядно доказывало. Сговорились, что Мик привезет эликсиры в следующий свой визит к Даго или приурочит к поездке за травами. Пообедали, и когда я уже надумал уезжать, то кое-что вспомнил и попросил алхимика об услуге. Я подумал о том, что алхимик в дубовой роще на месте силы уже примелькался и вполне сможет достать для меня кусочек древа богини. Он очень удивился, пустился в пространные объяснения, что это бесполезная трата времени и сил и я не смогу ничего с этим куском сделать. Но потом согласился, добавив напоследок, что ничего у меня не выйдет. «Не выйдет, не выйдет, это у вас ничего не выйдет», — подумал я обо всех этих магах и целителях, ломающих головы над тем, что сила есть, а не взять. Хотя тот же мертвый маг додумался, как закольцевать исток, и какие-то крохи с этого имел. Потому как, если бы за ним была вся сила истока, он бы меня прибил одной левой.

Выехав за ворота и переехав через мост, я решил завернуть на ярмарку. Уже несколько дней как шла торговая неделя, а я так и не удосужился посетить это мероприятие. Сама ярмарка проводилась в районе пригорода на берегу Гонты где-то в полукилометре от моста. Обширный луг был заставлен шатрами, навесами, загонами для домашних животных и прочими времянками. Поодаль были разбиты орочьи шатры, а недалече от них расположился десяток егерей. Орки уже сбыли практически весь товар, предназначавшийся королевским приказчикам, и у них осталась только то, чего не было в списке товаров, запрещенных к продаже простым людям: меха, оружие, доспехи и инструмент из хорошего железа, украшения и разные поделки из черного дерева. Были у них и звери в клетках, несколько щенков гончих, уже сейчас размером с дворовую собаку, и какие-то пушные зверьки, похожие на ласок. Вот у поделок из черного дерева я и остановился. Два орка, о чем-то между собой переговаривающиеся, замолчали, и тот, что был постарше и с браслетом из рубиновой стали, заметив, что я не ухожу, направился ко мне.

— Что надо? Может, подсказать что-то?

— Есть у вас еще что-то похожее на это? — справился я у него и показал на поделки из черного дерева и изделия из той же древесины, но с дополнительными деталями из рубиновой стали или серебра.

Обернувшись к молодому орку с более светлой кожей, старший сказал на орочьем:

— Олав, принеси сумку с украшениями, теми, что моя сестра дала на продажу.

Пока Олав отсутствовал, я разглядывал предметы, что лежали на прилавке, — красивые и сделаны с душой. Все деревянные части покрыты резьбой, а сверху — лаком, да и серебряные детали и выполненные из рубиновой стали смотрелись что надо. Когда я увидел эти поделки, мне подумалось, а почему бы не прикупить несколько украшений для Сиры и Айрис. И не только красота этих вещиц была тому причиной, но и то, что сглаз и порча в этом мире имели реальную силу. А черное дерево, рубиновая сталь и серебро были идеальной основой для создания защитного амулета. За Сирой, как и за Айрис я не замечал особой набожности, а значит, стоит купить несколько побрякушек и наложить на них хотя бы простейшие заговоры. Благо знания, доставшиеся мне по наследству от ведуньи, позволяли это сделать, да и заемной силы из истока на это хватит. Из тех, что лежали на прилавке, я выбрал для Сиры заколку с серебряной окантовкой и деревянный браслет, украшенный серебряными деталями, с замком из рубиновой стали. А когда Олав принес сумку, то, пока перебирал вещицы, стал невольным свидетелем разговора двух орков.

— Шорг, а с чего такое отношение к какому-то гохлу, — спросил молодой и косо так на меня посмотрел.

— Потом расскажу, иди лучше делом займись, вон покупатели подошли, присмотри за ними, — сказал на орочьем Шорг и кивком показал на троих горожан, глазеющих на зверей в клетках.

— Вот эти украшения еще возьму и эти. — И я сложил в кучу выбранные ранее поделки и еще один браслет и заколку тонкой работы.

Для себя я присмотрел у орков композитный лук, связку стрел, наконечники отливали красноватым оттенком, перчатку и колчан, закрывающийся сверху кожаным клапаном на случай непогоды. В походном положении клапан можно было подстегнуть на ремень с внешней стороны. Когда орк назвал цену, я чуть не присвистнул от удивления. Двадцать золотых — большие деньги.

— А почему так много?

— Лук и колчан со стрелами — пятнадцать золотых и украшения — пять, и то это только потому, что мы завтра уезжаем, иначе было бы тридцать. Лук не обычная палка, а композитный, его сделать не так-то просто, да и украшения тоже не за один день смастерили, и материал непростой. Не хочешь, не бери, а нет, возьми только украшения, — нахмурился Шорг.

— Беру, только скажи, что значит слово «гохл», — спросил я на орочьем.

— Гохл — это чужак, или иноплеменник, не орк. Откуда наш язык знаешь, да еще так свободно на нем разговариваешь? — справился орк, но уже без прежней хмурой мины на лице.

— Знал одного орка, он и научил, — солгал я.

— А, изгой, наверное… Понятно, — не очень-то и удивился Шорг и объявил: — Восемнадцать золотых — последняя цена, дешевле не найдешь. Лучше лук можно найти только у эльфов, но у них ты можешь стрелу в глаз заполучить, а не оружие. Так все берешь или одни украшения?

— Беру все, — решился я и, отсчитав восемнадцать золотых, ссыпал их на прилавок перед орком.

Закрепив застегнутый колчан с луком, стрелами и перчаткой, я, не садясь в седло, направился к загону с лошадьми. У меня мелькнула мысль, какой подарок можно сделать Айрис. Они до сих пор не обзавелись лошадьми. Ну, Арибун не девушка, чтобы его подарками осыпать, а вот Айрис — это да, тут у меня был интерес, и он был направлен на серьезные отношения. Вполне нормальный подарок и, самое главное, в тему.

Два орка смотрели вслед уходящему человеку, и, помявшись, молодой спросил своего более опытного и взрослого дальнего родича:

— Шорг, а почему ты меня оборвал? Обычный гохл, к тому же еще и молодой.

— Какой же ты неопытный! И как только дожил до совершеннолетия? Ты видел его глаза? Не знаю, как ты, а у меня чутье. И оно говорит, что парень этот странный. У него словно смерть смотрит из-за плеча. А я привык своему чутью верить, потому я один из лучших охотников в клане. А ты всего лишь удачливый юнец, не получивший еще своего браслета и татуировку воина. Развивай чутье в себе и тогда доживешь до моих лет и станешь одним из лучших. И, самое главное, ты, верно, забыл, что твоя прабабка тоже была из гохлов, и из-за этого твой дед получил родовое имя позже всех своих ровесников. Иди, помоги остальным разбирать шатры! — Шорг отправил понурившегося Олава к остальным.