Глава 11
На юг, к Диким землям
Элхадж понуро брел вслед за кочевником. Еще один сын степей почтительно поддерживал синха под локоть, и тот время от времени делал вид, что ноги его подгибаются. В конце концов, предсказать будущее великому правителю – это вам не кашу сварить… А на сердце было неспокойно. Невзирая на то, что синх никогда не был чтецом чужих мыслей, поведение степного владыки наталкивало на мысль о том, что сказанные наобум и совершенно бессмысленные слова попали в тщательно удобренную почву и уже дали свеженькие, зеленые росточки. И, похоже, Тхо-Ра вцепился в «предсказание», а в его мозгах, которые наверняка размером уступали мозгам индюшки, завертелись какие-то мысли.
Тут Элхадж обратил внимание, что его ведут вовсе не в тот шатер, где его дожидался Дар-Теен. По коже под альсунеей побежали пупырышки, и предчувствие кольнуло ледяной иголкой как раз меж сердец.
– Куда мы идем? – нарочито небрежно поинтересовался синх у кочевника. И, само собой, не забыл изобразить приступ слабости.
Шагающий впереди ийлур остановился и, повернувшись, пробурчал:
– Великий Тхо-Ра приказал поселить тебя в отдельном шатре, дабы никто не мешал тебе зрить будущее.
Элхаджу пришло на ум, что надо бы изобразить радость. Как же, раба избавляют от хозяина! Он осклабился, затем, вцепившись в рукав кочевника, выпрямился.
– А что будет с моим… спутником?
Ни единого мускула не дрогнуло в лице кочевника. В глазах – ночь, и не разберешь, правду он говорит или лжет по приказу владыки.
– Какое тебе дело то того, что будет с ийлуром, тебя пленившим? Оставь его судьбу владыке и Фэнтару.
Ийлур позвернулся и зашагал дальше. Синх потащился за ним, судорожно цепляясь за мускулистую руку идущего рядом кочевника и пытаясь сообразить, каким образом новые обстоятельства повлияют на его, Элхаджа, судьбу.
Было похоже на то, что Тхо-Ра, впечатлился предсказанием и решил оставить чудесного синха при своей драгоценной особе, а от северянина избавиться. И, скорее всего, дальнейший путь к храму Шейниры синху предстояло проделать в гордом одиночестве… Потому что Элхадж не собирался гостить у степных ийлуров дольше, чем понадобилось бы для поиска лазейки из стойбища.
Но все-таки синх был разочарован. Ведь поначалу думал, что сама Шейнира послала Дар-Теена на помощь! И вот теперь, похоже, темная богиня сама решила убрать ийлура, как ненужную более игрушку.
«Непознаваемы пути богов», – мрачно подумал Элхадж. И тут же добавил про себя, – «все-таки будет жаль, если они убьют Дар-Теена. Он бы еще пригодился, несомненно пригодился бы. Да и семена золотых роз… Если, конечно, ийлур не лгал».
Они приблизились к небольшому шатру, стоящему чуть на отшибе. Тот ийлур, что шел впереди, отдернул полог, заглянул внутрь и присвистнул.
– Проходи, синх. Ты будешь жить здесь, но не сомневайся – у входа в шатер всегда будут воины. Владыка ценит твою жизнь, и не хочет, чтобы ты ее случайно лишился во время неудачного побега. И даже в шатре ты не будешь один.
Элхадж, чуть пригнувшись, нырнул в теплое и пропахшее мелиссой нутро шатра, полог с громким шорохом опустился. Когда глаза привыкли к полумраку, синх разглядел волчьи шкуры, расстеленные вокруг очага, весело булькающий на раскаленных камнях горшок, аккуратно сложенную у дальней стенки нехитрую кухонную утварь и…
– Даже в шатре ты не будешь один, – пробурчал Элхадж на наречии синхов, – только этого мне и не хватало.
На свернутой валиком шкуре восседала молодая ийлура и старательно толкла что-то в ступе. Величественно кивнув Элхаджу, словно принадлежала к особам благородных кровей, она жестом предложила ему сесть и, отбросив за спину черные косички, продолжила свое занятие.
Очень кстати вспомнился метхе Саон, и его любимая присказка – «влип, как куропатка в горшок с кашей». Примерно так же почувствовал себя Элхадж; он обреченно разглядывал приставленную к его предсказательной особе ийлуру и размышлял, каким образом от нее можно будет в дальнейшем избавиться.
Женщина вновь посмотрела на него, отставила ступку.
– Почему наш гость не присядет у очага?
Голос оказался на удивление приятным – как прикосновение мягкой шерсти к руке.
– Мгм… – Элхадж потоптался на месте, не зная, что и сказать. Потом решил, что можно и промолчать, подошел к огню и уселся, скрестив ноги.
– Меня зовут Аль-Мааш, – черные глаза ийлуры гордо сверкнули, – моя семья близка семье Владыки. Великий Тхо-Ра почтил меня честью жить с тобой в этом шатре…
«Чтобы я никуда не сбежал», – уныло подумал синх.
– И выполнять все твои желания, – твердо закончила Аль-Мааш.
Потом, чуть помолчав, она тряхнула головой, отчего многочисленные косички рассыпались по плечам.
– Знай, что я одна из самых сильных и ловких женщин степей. И нет того ийлура, который бы не желал…
Синх поморщился. Неужели в намерения Тхо-Ра входило довести своего предсказателя до буйного помешательства?
– Я счастлив, что буду жить с тобой в этом шатре, – оборвал Элхадж ее монолог, – но ты наверняка слышала, что я занимался прорицанием будущего Владыки. Это отнимает много сил, и мне бы хотелось немного поспать. В тишине.
Не прошло и нескольких минут, как Элхадж уже пожалел о своем желании отдохнуть. Потому что Аль-Мааш поднялась на ноги, оказавшись одного роста с синхом, стянула с него меховую рубашку, хотела избавить и от альсунеи – но Элхадж запротестовал. Затем синх был спеленут в шкуры как младенец и уложен у очага.
– Отдыхай, – прошелестел над ухом голос Аль-Мааш.
Последним штрихом послужил мягкий валик, подсунутый под голову, и ийлура исчезла из поля зрения.
В шатре воцарилась тишина, которую нарушало лишь потрескивание сучьев в огне.
«Влип так влип», – подумал Элхадж и обреченно закрыл глаза.
* * *
Разбудил синха запах жарящегося мяса. Он долго щекотал ноздри, заставляя желудок вертеться и алчно бурчать, пока Элхадж не сдался.
Он нарочито неторопливо сел на своем ложе и огляделся. Так и есть! На плоском камне у огня шипели и подрумянивались бедрышки крупной птицы; Аль-Мааш кружила над ними подобно степному коршуну, то смазывая жиром, то посыпая мелко искрошеными корешками.
– Да пошлет тебе этот день много радости, – весомо сказала она, – если солнце взошло, то боги не гневаются на смертных…
«Но, похоже, они гневаются на меня», – Элхадж вздохнул, выбрался из шкур и уселся перед очагом.
– Надеюсь, твои силы вернулись, – Аль-Мааш и не думала умолкать, – к тому же, ты так и не назвал своего имени.
Синх вздохнул и представился. Нет, наверняка сама Шейнира решила помучить его, ниспослав эту женщину.
– Эл-Хадж, – на ийлурский манер произнесла женщина.
– Нет, просто Элхадж. У нас другие имена…
Аль-Мааш кивнула.
– Я приготовила тебе новую одежду, Эл… Элхадж. А это следует сжечь. Негоже синху Владыки ходить в тряпье.
Он только пожал плечами. Похоже, сопротивляться не было смысла. Никакого. И, получив в руки длинную льняную рубаху и огромную, явно с плеча самого Владыки, куртку мехом внутрь, пробормотал:
– Может быть, ты оставишь меня одного? Хотя бы пока я не оденусь?
Аль-Мааш окинула его пристальным взглядом, затем лукаво усмехнулась.
– Как ты можешь просить об этом, Элхадж? Я не должна тебя покидать.
Тут синх подумал, что непрочь придушить эту женщину, а Владыке мысленно пожелал свалиться где-нибудь со щера.
– Хорошо, – он кивнул, – но мне кажется, что женщине из народа ийлуров не следует…
И тут Аль-Мааш сказала нечто такое, отчего чешуйки на голове Элхаджа встопорщились – признак испуга, крайнего отвращения у синхов.
– Говорят, – в черных глазищах ийлуры отразилось танцующее пламя, – говорят, что синхи неутомимы во время любовных игр. И что соитие может у них длиться часами…
Огорошенный Элхадж невольно попятился. Затем все-таки взял себя в руки и ядовито заметил:
– Но никто не упоминает о том, что синх выбирает себе одну женщину на всю жизнь и никогда не взглянет на другую. А кроме того, зачастую забывают о том, что те самые любовные игры, о которых ты только что напомнила, есть специальный ритуал, к которому готовятся несколько дней!
Насчет ритуала он, конечно, приврал – но цели своей добился. Аль-Мааш скромно опустила глаза, а затем и вовсе отвернулась. Когда Элхадж переоделся, ийлура поставила перед ним миску с едой, налила в большую чашу воды.
– Я могу покидать шатер? – он даже нашел в себе сил дружелюбно улыбнуться этой несносной женщине.
Аль-Мааш провела рукой по тщательно выбритой до самой макушки голове, отбросила за спину шаловливые косички.
– Я буду сопровождать тебя, Элхадж, куда бы ты не шел.
… После завтрака они и правда отправились на прогулку. Аль-Мааш седлала двух щеров, но, поняв, что Элхадж никогда не ездил верхом, привязала поводья к своему седлу и посоветовала просто крепче держаться. Сама ийлура держалась в седле великолепно, с истинно королевским величием, и синх прекрасно видел, как смотрят на нее суровые степные воины. Он хотел было попросить, чтобы подъехать поближе к шатру, где могли держать Дар-Теена, но не стал. В конце концов, пусть думают, что он смирился со своей участью, а там будет видно.
«К тому же – на кой тебе сдался Дар-Теен? У вас разные пути, у тебя лежит к Храму, а его дорога… Гм… Впрочем, разве тебе не все равно?»
Когда стойбище скрылось за холмом с лысой макушкой, Аль-Мааш пустила щеров шагом, а затем и вовсе спешилась.
– Пойдем, разомнешь ноги. А сбежать даже не пытайся, – ийлура выразительно похлопала по кинжалу на поясе, – не забывай, что я – одна из самых ловких и сильных женщин.
– Помню об этом постоянно.
Элхадж неловко спрыгнул на снег, поправил куртку – слишком широкая, она то и дело сползала то на одно плечо, то на другое.
Аль-Мааш ткнула хлыстом в направлении ближайшего холма, и они пошли. Потом Элхадж предложил взобраться на вершину, ийлура не стала возражать, не видя в этом ничего настораживающего. Щеров оставили внизу, потому что, как объяснила Аль-Мааш, зеленые твари были далеко не столь глупыми, как порой о них говорят. Обученный щер всегда будет ждать хозяина и с места не двинется – ну, разве что только на него нападет какой-нибудь крупный хищник…
– Хотя щер сам кого угодно загрызет, – добавила она, и тут же поинтересовалась, – скажи, Элхадж… А про ритуал – это ты правду сказал?
Синх пожал плечами.
– Чего ты хочешь, Аль-Мааш? Ийлура, которую жаждет заполучить пол-стойбища?
Кажется, она даже чуть-чуть покраснела – или это ветер подрумянил щеки.
– Зачем я тебе? – с ухмылкой повторил Элхадж, – вы же ненавидите синхов!
Аль-Мааш неопределенно передернула плечами, окинула взглядом возвышающийся холм. А потом, сладко улыбнувшись, протянула:
– Мне любопытно, правда ли то, что говорят.
– И ты, конечно, готова проверить?.. – он мотнул головой, – я не понимаю. Хоть режь меня на куски, не понимаю.
Ийлура вздохнула, кивнула на вершину.
– Пойдем, Элхадж.
… Остаток пути проделали молча. Элхадж – потому что задыхался с непривычки, а ийлура – наверное, потому что обдумывала собственные планы по завоеванию упрямого синха. Но – великая Шейнира! – стоило обливаться потом и хватать ртом уже по-весеннему теплый воздух только ради того, чтобы оказаться высоко над равниной, и увидеть темную полоску на горизонте.
– Что это там? – спросил синх, указывая на юг. Он еще сомневался, ему казалось, что зрение обманывает, и там, далеко – просто мираж, или низкие тучи…
Аль-Мааш прищурилась. Ветер играл ее косичками, трепал ворот льняной рубахи, и лицо показалось Элхаджу даже приятным. Вот только зачем эти странные кочевники так тщательно сбривают волосы до самой макушки?
– Там начинаются Дикие земли и заканчиваются степи, – сказала Аль-Мааш, – несколько дней пути…
И тут же нахмурилась.
– Я не дам тебе сбежать, Элхадж. Потому что меня накажут. Но более всего пострадает моя гордость, да и что будут думать дети степей обо мне, которая упустила столь ценного пленника?
– Но все же пленника, – прошептал Элхадж.
Ветер подхватил его слова, со свистом унося прочь, и было неясно, услышала синха Аль-Мааш или нет. Впрочем, Элхаджу было все равно.
* * *
К вечеру разыгралась буря. Ветер неистово трепал тяжеленные шкуры щеров, грозя подхватить и унести шатры прочь; что-то шелестело по стенам, тяжело сползая вниз, навевая смутное ощущение опасности. А в самом шатре было тепло и тихо. Аль-Мааш, отужинав, уселась на шкуры и, сложив молитвенно руки, замолчала. Синх не стал мешать сей достойной ийлуре общаться с богом-покровителем – заполз в спальный угол, укрылся шкурами и задумался.
Итак, по прошествии долгих дней путешествия, он все еще был жив, и Храм ждал его в далеких Диких землях. Жив – но в плену. Не в цепях – но окруженный сворой соглятаев. Аль-Мааш повсюду следовала за ним тенью, не оставляя одного даже во время справления нужды, разве что отворачивалась; да еще парочка крепышей дежурила денно и нощно у входа.
А Шейнира ждала, Элхадж порой чувствовал ее зов, исполненный боли и печали. Даже не гнева, а именно печали, густо замешанной на обреченности и страдании. Богиня ждала именно его, Элхаджа… И не могла – или попросту не желала помочь.
Синх почти с ненавистью глянул на Аль-Мааш. Ийлура, подкатив глаза, медленно раскачивалась из стороны в сторону, ее губы беззвучно шевелились. Хотя подвывание ветра могло попросту заглушить слова молитвы.
Элхадж подтянул коленки к груди, свернулся калачиком под тяжелой, пахнущей зверем шкурой. От Аль-Мааш придется избавиться, тут ничего не поделаешь. Но как? Он разочарованно поцокал языком. Ийлура слишком сильна для синха, слишком ловка и осторожна; такую не придушишь ночью, да и спит она, скорее всего чутко – проснется при первом же шорохе… Синх вздохнул. Возможно, тут не помешала бы медвежья силища Дар-Теена. Именно что – силища, мозгами тут делу не поможешь.
«Но я даже не знаю, что они с ним сделали».
Тут Элхадж окончательно загрустил. Вот так и бывает: жив – но в плену. И вырваться пока что не получается. Даже ни одной дельной мысли не приходит в голову.
…Хлопнул полог шатра. Аль-Мааш вскочила, схватилась за кинжал, которому впоры было именоваться мечом. В следующий миг ийлура кошкой метнулась навстречу вошедшему.
«Дар-Теен?!!» – Элхадж едва не выкрикнул это имя, но вовремя прикусил язык: Аль-Мааш уже тягучей, расслабленной походкой отходила к очагу, а следом за ней тяжело ступал широкоплечий кочевник.
– Ты, – он кивнул Элхаджу, – поднимайся. Владыка желает с тобой говорить.
Синх вздохнул. Шейнира побери этого недалекого ийлура! Неужели еще захотелось предсказаний?
Он поднялся, накинул теплую куртку.
– Я готов.
– Да пребудет с тобой Дар, – пробасил ийлур. Затем, обернувшись к Аль-Мааш, добавил, – ты тоже должна его сопровождать. Слишком темно, я не хочу его упустить, ежели он задумает бежать.
Ийлура только хмыкнула.
– Слишком темно. Слишком опасно. Может быть, он и синх, но Фэнтар еще не отобрал у него разум.
С тем и пошли, причем Аль-Мааш крепко держала Элхаджа за локоть.
«Сбежишь от вас, как же», – уныло подумал синх.
Но, оказавшись вне теплого шатра, Элхадж понял, что в такую погоду побег был бы прямой дорожкой в царство Шейниры. Буря ярилась так, что, казалось, каждый следующий порыв ветра будет последним для зеленых пирамидок шатров. В кромешной тьме ледяной ветер хлестал по лицу, швыряясь колючим снегом. На зубах захрустел невесть откуда взявшийся песок – тут Элхадж догадался, что буря принесла с собой не снег, а пыль, поднятую где-то на востоке. И, само собой, кромешная тьма окутала стойбище – впереди идущий ийлур пробирался почти наощупь, вытянув вперед руку.
– Стой! – надрываясь, прокричала Аль-Мааш, – пришли! Глаза открой, что, ослеп?
Кочевник обернулся к Элхаджу. Затрушенные пылью глаза его слезились, ийлур щурился, то и дело тер их, но от этого становилось только хуже.
– Иди же, владыка ждет, – с трудом расслышал Элхадж.
А в следующее мгновение ийлур сгреб его за шиворот и, точно котенка, сунул внутрь шатра, даже не озаботившись перед этим отдернуть край полога.
Шершавая шкура щера прошлась точильным камнем по щеке, в лицо дохнуло жаром и запахом свежезажаренного мяса. Элхадж торопливо протер глаза – так и есть. Владыка степей Тхо-Ра возлежал на шкурах и предавался развлечению, которое, судя по всему, было любимым. Ел то есть.
Синх счел нужным раболепно поклониться – пусть себе думают, что он послушен, как ягненок.
– Великий Тхо-Ра пожелал меня видеть?
Ийлур вытер пальцы о кусок полотна, ухмыльнулся.
– Да, пожелал. Я вижу, ты и сам этому рад, презренный синх – что ж, это хорошо.
Он поднялся, прошелся по шатру и остановился перед Элхаджем. Синх съежился, глядя на нависшую над ним живую гору мускулов; оказывается, он едва ли доставал Тхо-Ра до подбородка…
«Одной рукой мне шею свернет, как цыпленку», – мысль промелькнула и исчезла, запутавшись в предположениях – отчего владыка захотел повидать своего синха в столь поздний час.
Тхо-Ра задумчиво теребил ус, рассматривая пленника. Затем вдруг положил Элхаджу на голову руку, развернул синха лицом к свету.
– Скажи-ка, предсказатель… Ты в самом деле видишь то, что предрекаешь?
Элхадж выругался в душе и еще раз мысленно пожелал владыке степей как-нибудь свалиться со щера.
– Э… образы являются мне, – выдохнул синх. Ему до смерти хотелось стряхнуть со своей головы огромную пятерню, но – понимал, что это чревато самыми неприятными последствиями.
– Смотри мне в глаза, ящерица, – прошипел Тхо-Ра, одновременно усиливая давление на череп Элхаджа.
Тот послушно взглянул в черные глаза-щелки, мимоходом отметил, что щека ийлура подергивается.
– Но я вижу только образы, – сказал Элхадж, – ты столь велик, что должен знать… Каждый видит в предсказании свое.
Тхо-Ра удовлетворенно хмыкнул и шагнул назад; синх вздохнул и невольно покрутил головой, словно пытаясь убедиться – а не свернули ли ему шею?
– Значит ты, проклятое дитя Шейниры, хочешь сказать, что твое дело – увидеть, а мое – истолковать с помощью Фэнтара?
Элхадж низко поклонился.
– Именно так, о владыка.
Ложе угрожающе заскрипело под весом ийлура. Тхо-Ра, подперев кулаком голову, задумчиво смотрел на синха, и в черные его глазах плясали, отражаясь, огненные искры.
– Скоро я получу доказательства, – произнес кочевник, – и горе тебе, синх, если ты солгал. Я ведь ни разу не слышал о том, чтобы синхи умели предвидеть будущее.
Оба сердце Элхаджа на миг замерли.
«Значит, он догадывался с самого начала? Тогда… К чему весь этот балаган?»
– Я надеюсь, что все мной предсказанное сбудется, – с поклоном проговорил Элхадж.
– Это будет хорошо, синх, для тебя. Потому как если я не увижу Черного Убийцу, висеть твоей голове у входа в мой шатер.
Элхадж молча поклонился еще раз. Знать бы еще, кто такой этот Черный Убийца… Истинно говорят: язык мой – враг мой.
– А теперь пошел вон, ящерица. Аль-Мааш, надеюсь, хорошо справляется с поручением?
– Несомненно, владыка.
И Элхадж уже было повернулся, чтобы уйти; нырнуть под хлещущий ветер казалось более приятным, нежели беседа с Тхо-Ра… Но уже на пороге услышал бас ийлура:
– Да, я хочу тебе сообщить радостную весть, синх. Я освободил тебя от твоего хозяина-северянина. Теперь ты принадлежишь мне и больше его не увидишь. Ты доволен?
Элхаджу захотелось взвыть. Кинуться на это огромное пугало, вцепиться когтями ему в лицо, чтобы брызнувшая кровь смыла отвратительную, самодовольную ухмылку. Шейнира! Кто бы мог подумать, что услышать о гибели Дар-Теена будет до такой стпени больно? Да и сам Элхадж, разве он помышлял о том, что Дар-Теена попросту зарежут? А может быть, ийлур сопротивлялся, и погиб в бою, изрубленный кривыми мечами кочевников?..
Синх обернулся, низко поклонился Тхо-Ра и решительно шагнул в исходящую злобой ночь. И когда крепкие пальцы Аль-Мааш вцепились в предплечье, Элхаджу померещилось, что его ведут на казнь. После того, как Тхо-Ра так и не заполучил своего Убийцу.
* * *
Наутро все было решено. План побега, поначалу мутный, осел четкими, прозрачными кристалликами, и Элхадж собирался претворить задуманное в жизнь. Теперь, когда Дар-Теена больше не было, помощи ждать не приходилось. А потому, с именем темной Шейниры на губах, синх собирался выцарапать себе свободу… Сам, без чьей-либо помощи.
– Скажи, Аль-Мааш, – он отставил миску с кашей, – тебе в самом деле интересно узнать, что у синхов под альсунеей?
Ийлура моргнула и в недоумении уставилась на синха.
– А что такое альсунея?
– Это наша одежда. Та, которую ты спалила… Впрочем, эта рубаха тоже походит на нее. – Элхадж с деланным равнодушием пожал плечами, – помнится мне, ты говорила…
Он не успел и глазом моргнуть, как она оказалась рядом. Совсем близко, так, что в ноздри ударил запах здорового ийлурского тела смешанный с приторно-сладким ароматом немудреного благовония. Крепкие пальцы вцепились в ворот рубахи, и ткань угрожающе затрещала.
– Э, погоди, – он крутнулся и вывернулся из рук Аль-Мааш, – это не так… все не так, милочка.
Ийлура только приподняла брови. Видимо, слов она не находила.
А Элхадж, воздев руки к небу, тихо произнес:
– Это ритуал, Аль-Мааш, понимаешь? И если тебе так хочется проверить, правдивы ли слухи, то придется следовать обычаю…
Она прикусила губу, испытывающе поглядела на синха.
«Ну, давай же, моя удача», – он даже не смел шевельнуться, не смел даже мысленно взывать к Шейнире – потому как темная покровительница вряд ли бы помогла. Помочь могли только глупость и сладострастие ийлуры.
– Что за ритуал?
И Элхадж понял, что она согласна. На все. Потому как Аль-Мааш смотрела на на пленника так же, как смотрит изголодавшийся ийлур на миску с жареным мясом щера.
«Странная женщина. Бесстыжая и глупая донельзя», – подумал синх. А вслух сказал:
– Мы принимаем особые травы, понимаешь? Ну, для того… гм… чтобы продлить…
Аль-Мааш, кажется, все-таки покраснела. Совсем чуть-чуть.
Затем, приблизив губы к ушному отверстию синха, хрипло прошептала:
– Где мне взять эти травы, Элхадж?
– Мм… – он пристально глянул в черные глаза ийлуры, – а тебе… тебя за это не накажут, а? Все-таки вы терпеть синхов не можете, и как посмотрит ваш владыка на то что ты… что мы собираемся делать?
Аль-Мааш беззаботно махнула рукой.
– Тхо-Ра ничего не узнает.
– Великолепно, – пробормотал Элхадж, – великолепно, моя милая Аль-Мааш.
…Уроки метхе Саона не прошли даром. Семь простых трав, которые используют все кому не лень и в целительстве, и в искусстве приготовления пищи. Семь трав, и каждая сама по себе полезна. Но мало кому известно, что, смешанные в определенных пропорциях, они являют собой великолепное сонное зелье. Да не просто сонное, если выпить больше, чем следует – отправишься прямиком в царство Шейниры.
«Ну, или в трапезную пресветлого Фэнтара», – Элхадж ухмыльнулся, помешивая варево.
– Ну, готово? Готово? – Аль-Мааш проявляла нетерпение, свойственное всякой женщине.
– К вечеру будет, – проворчал синх. Хотел добавить «главное, не обпейся на радостях», но промолчал. Аль-Мааш ведь ийлура. Одна из тех, что убили и Малыша, и метхе Саона только потому, что они были синхами и несли в себе проклятую душу. Да и Дар-Теен… Мда. Он тоже ничем не был лучше. Совершенно.
А «любовное» зелье тем временем деловито булькало, с каждой новой брошенной травкой бралось пеной и меняло цвет. Аль-Мааш все ходила вокруг да около, то и дело заглядывая через плечо.
– Скажи, Элхадж… – в ее голосе синх расслышал подозрительные нотки, – а ты, ты это тоже выпьешь?
– Ну конечно, – он, стоя на коленях перед очагом, поглядел на нее снизу вверх, – впрочем, я не настаиваю. Если не хочешь, то выльем это в снег и сделаем вид, будто ничего и не произошло. Хотя пока что ничего и в самом деле не произошло…
– Нет-нет, продолжай.
– Ты продолжай, – невинно проворковал синх, – нужно взять котелок и поставить его в снег, чтобы быстрее остыл. Дело-то к вечеру идет?
Аль-Мааш подхватила исходящую кисловатым паром посудину, выскочила из шатра – и тут же вернулась. Уже с пустыми руками.
Элхадж позволил себе угрюмую усмешку.
«Боится меня одного оставить. Что ж, недолго тебе осталось охранять презренного синха, недолго…»
– А теперь я должен погрузиться в медитацию, чтобы подготовиться, – объявил синх.
И действительно – отполз в спальный угол и, скрестив на груди руки, закрыл глаза. Воцарилась тишина – редкая, а оттого пьяняще-сонная. Элхадж хотел было поглядеть, чем занялась ийлура, но передумал. Какая разница?
А между тем время летело, уходило, как вода сквозь пальцы. Только Элхадж собрался вознести молитву Шейнире, как рядом завозилась и засопела Аль-Мааш.
– Уже вечер, – раздался ее требовательный шепот, – давай я принесу отвар.
Приоткрыв один глаз, синх оглядел ийлуру. Она даром времени не теряла: расплела все свои косички, чем-то нарумянила щеки и губы, подвела сурьмой глаза – так, что теперь они и вовсе напоминали два провала в пустоту. Узоры из полукругов и квадратов украшали ее кисти, запястья и лодыжки, и босые ступни – зачем разулась-то? – оказались тщательно выкрашенными в ярко-зеленый цвет.
– Неси, – только и сказал Элхадж.
И подумал, что надо бы снять рубаху. Для виду.
Аль-Мааш водрузила остывший отвар на камень у очага и выжидающе уставилась на синха.
– Что дальше?
Он сложил молитвенно руки, словно взывал к темной покровительнице. В конце концов, если Тхо-Ра был удостоен представления, отчего бы не порадовать сию достойнейшую ийлуру? Пусть даже это будет последнее, что она увидит в этой жизни?
– Разлей отвар по чашам, – приказал он, внимательно разглядывая свод шатра, – надеюсь, уже стемнело?
– Стемнело! – радостно отозвалась ийлура.
Затем послышалось бульканье льющейся жижи; Элхадж все-таки не удержался, глянул – Аль-Мааш подозрительно рассматривала густую малахитовую жидкость.
«И мне тоже придется это пить. Если только я хочу отсюда сбежать…»
– А теперь дай мне одну чашу, и выпьем до дна.
Он принял зелье из рук ийлуры. Пока пил, внимательно наблюдал, как стремительно пустеет ее посудина, прикидывая – как быстро подействует сонный отвар на крепкий организм Аль-Мааш…
Ийлура шумно вздохнула, отшвырнула чашу прочь и радостно воззрилась на синха.
– А теперь?
«Теперь… у меня очень мало времени», – он прищурился, глядя на дочь степи, – «слишком мало, и тебе следует заснуть раньше, чем это случится со мной».
– Теперь ты можешь меня раздеть, – он развел руки в стороны, – так положено. Женщина должна освободить мужчину от одежды, и в этом – глубочайший смысл, которого тебе не понять.
Аль-Мааш расплылась в улыбке, тягучим движением опустилась рядом на колени. Ее крепкие пальцы очень быстро справились с завязками на вороте рубахи и как-то незаметно подобрались к набедренной повязке синха, отчего последнему захотелось вскочить и рвануть прочь из шатра. Уж лучше мороз, чем эти жутковатые прикосновения рук чужой женщины, вызывающие лишь отвращение и мутную, сводящую с ума тревогу.
Элхадж торопливо взял руки Аль-Мааш в свои.
– Что такое? – она хмуро тряхнула волосами, – почему?..
Было похоже на то, что спать она не собиралась в ближайшие час-два. Элхадж кивнул на остатки варева в котле.
– Тебе придется допить, милочка.
Она хмыкнула. Уже не задавая вопросов, налила еще полную до краев чашу и торопливо осушила ее. А затем – Элхадж даже не успел выскользнуть из мощных объятий – ветхая ткань его последнего предмета одежды треснула, Аль-Мааш издала торжествующий вопль и… тряпичной куклой завалилась на синха.
Теперь – бежать, бежать! Он в самом деле не знал, сколько времени ему отпущено до того, как придет крепкий сон. Он не знал и того, останется ли жива Аль-Мааш, да, откровенно говоря, Элхаджу было наплевать.
Задыхаясь, он выбрался из-под тяжелого тела, нырнул в рубаху, быстро, насколько мог, набросил куртку. Шатер начинал медленно вращаться перед глазами – нехороший признак того, что зелье действовало.
– Помоги мне, – он воззвал к Шейнире, – помоги мне уйти отсюда живым, добраться до Храма, и вернуть свой народ к процветанию…
Затем отогнул край полога, сунул поглубже в горло палец. Начиная отчаиваться, синх надеялся только на то, что вовремя опустошенный желудок поможет продержаться еще немного. Хотя бы до того времени, как стойбище окажется позади, скроется за холмами.
Немного полегчало, но головокружение не отпускало. Пошатываясь, Элхадж добрался до Аль-Мааш, взял ее кинжал… И, не удержавшись, коснулся того места, где на шее бьется жилка. Пульс едва прослушивался.
– Во славу Шейниры, – пробормотал Элхадж.
От вездесущей ийлуры он все-таки избавился, но оставалась не менее сложная часть плана – незаметно увести оседланного щера и убраться из стойбища до того, как найдут Аль-Мааш, спящую или мертвую.
* * *
Как сказал бы метхе Саон, удача простерла свои крылья над Элхаджем.
Ему удалось никем незамеченным выбраться из шатра в безлунную тихую ночь. И – о, Шейнира! – у соседнего шатра мирно дремал оседланный щер. Задавив собственный страх и нерешительность, синх вскочил в седло, подхватил поводья и, колотя пятками по крутым бокам, двинулся прочь из стойбища.
Он радовался тому, что никто его не заметил, и дорога снова распахивала свои объятия под звездным небом Эртинойса. Синх очень надеялся на то, что хлещущий по щекам морозный ветер прогонит навалившуюся сонливость и позволит добраться до какого-нибудь убежища. А там и до Диких земель недалеко…
Элхадж не преставая понукал на диво смирного щера, и тот послушно рысил по неглубокому уже снегу, время от времени переходя на длинные, торопливые прыжки; тогда Элхадж судорожно вцеплялся в седельную луку и молил Шейниру только о том, чтобы она позволила удержаться на спине зеленой твари.
Стойбище осталось за крутым холмом – тихое, спящее под бархатным куполом неба. Но если бы Элхадж все-таки обернулся, он бы увидел, как на вершине этого холма появилась сухощавая фигура в длинном, до пят, плаще. Кто-то внимательно смотрел вслед бегущему щеру, постоял-постоял и начал спускаться обратно. Словно в стойбище кочевников оставались неоконченные дела.
