Часть 1
Дорога к городу избранных

Черная фигурка слуги медленно переползла на красную клетку доски хат-мо. Заиграв радужными сполохами, начала изменяться: выпрямилась угодливо согнутая спина, длинные, неуклюжие руки утонченно-аристократическим жестом скрестились на груди, а на бритой голове мгновенно отросли длинные волосы.

– Магистр! – Варна хлопнул в ладоши и откинулся на спинку кресла. Затем, вдруг опомнившись, взглянул на Учителя – не разозлится ли?

– Мои поздравления, почтенный Варна, – лицо старого дэйлор оставалось таким же бесстрастным, какими были лица мраморных статуй в саду, – прекрасная комбинация ходов, просто прекрасная! Иных слов не подберешь…

И, подперев сухим кулаком щеку, он принялся изучать обстановку на игровом поле. На самом деле, Учитель был близок к победе – вплоть до того момента, как Варна, предприняв отвлекающий маневр и пожертвовав последним лучником, не передвинул своего слугу на клетку Преображения, где тот превратился в грозного и могущественного магистра, который, уже не двигаясь, мог преспокойно атаковать все клетки – и в том числе ту, где на троне развалился пухленький король Учителя.

– Прекрасно, великолепно, – промурлыкал старый маг, – у вас все шансы на победу, мой друг… Но я, – тут он сделал многозначительную паузу, усмехнулся и продолжил, – но я все же не буду отчаиваться…

Варна со все возрастающим любопытством ждал продолжения, одновременно и желая его, и побаиваясь, потому как Великий Магистр Дэйлорона не проиграл еще ни одной партии в хат-мо ни одному из своих учеников. Ходили упорные слухи, что и много декад тому назад, когда в Дэйлороне еще жило куда больше магов, он тоже никогда не проигрывал, исхитряясь обвести вокруг пальца даже собственных учителей.

Воцарилось молчание. Варна ждал, а Магистр размышлял, глядя куда-то сквозь доску и перебирая тонкими пальцами белоснежную бороду. Внезапно он поднял на Варну взгляд и задумчиво, словно делясь сокровенной мыслью, произнес:

– Беспокойно мне, мой друг. Плохие времена настают для Дэйлорона, да… Людей слишком много, и через сотню-другую лет будет еще больше. Пока они успокоились, и не тянут руки к нашему последнему прибежищу, к Великому Лесу, к западным землям. Кто знает, что будет дальше?

Варна вздохнул. Все это было так, и все это он слышал от Учителя по десять раз на дню.

– Магия покидает наш народ, – прошелестел старый дэйлор, – ваше поколение много слабее предыдущего, я это вижу. Мы теряем власть над силами этого мира…

Он снова замолчал, разглядывая доску хат-мо и фигурки, покорно застывшие в своих клетках. У Варны словно пелена упала с глаз: вместо величественного и бесконечно мудрого наставника, Великого Магистра, дэйлор увидел старика, уставшего от прожитых лет, и беспомощного перед той бедой, что давно пустила корни среди дэйлор. Бедой медленного вырождения. Он был настолько жалок, этот одряхлевший маг, кутающий свое сухонькое тело в алую мантию Великого Магистра, что Варне захотелось его как-то утешить и подбодрить. Дэйлор прочистил горло.

– Но, Учитель, к чему мучить себя тем, что невозможно изменить?

Старик лишь покачал головой – большой и совершенно лысой.

– Знаешь, Варна, иной раз я думаю, что мои далекие предшественники поступили неверно, отказавшись от Силы Отражений и не приняв Магистра Черной цитадели. Нет, нет, молчи. Я и без тебя знаю, что это чуждо природе дэйлор… Быть может, именно то, что когда-то этой Силой пользовались, и привело к теперешним бедам? Никто этого сейчас не скажет… И тайны утеряны, погребены под пылью забвения… А тут еще люди, слишком много людей…

Варна поежился. Магистр был очень стар, и порой его рассудок начинал мутиться. Тогда Учитель начинал плести совершеннейшую чушь, снова и снова пересказывать легенду о Черном Магистре, который некогда построил цитадель и наводнил ее темной силой, той, что питает народ Зла и неотвратимо изменяет самую сущность дэйлор…

– Тогда людишки присмирели, да… – просипел Учитель, сверля мутным взглядом красную клетку, на которой гордо стояла фигурка Магистра, – но Преображение… дается не всем, ох, не всем…

Старик глупо захихикал и начал раскачиваться на стуле всем телом.

Варна вздохнул. Медленно, стараясь не привлекать внимания Учителя, потянулся к шнурку, чтобы позвать прислугу… Было похоже на то, что партия в хат-мо так и останется незавершенной. Но Великий Магистр вдруг замолчал и внимательно посмотрел на своего ученика.

– Погоди, Варна. Мне… уже лучше. Значительно лучше.

Пальцы дэйлор замерли поблизости от шнурка.

– Учитель… Вам лучше отдохнуть.

– Когда отправлюсь к духам Предков, тогда и отдохну, – отрезал Магистр, – я, кажется, придумал, как решить задачу.

И указал на доску.

Варна в сомнении поглядел на старого мага. Затем – на фигурки.

От короля, принадлежавшего Учителю, к сурово застывшему магистру мелкой трусцой спешил Парламентер, размахивая белым флажком. Остановившись на соседней клетке, он принялся что-то шептать на ухо магистру, переминаясь с ноги на ногу и время от времени подозрительно поглядывая на Варну. Фигурка магистра снова засверкала радужными сполохами, а затем…

– Но он же… – Варна в изумлении поднял глаза на Учителя.

– Перешел на мою сторону, – Великий Магистр удовлетворенно откинулся на спинку кресла, – это не запрещено правилами игры, мой друг.

Варна поднялся.

– Благодарю за игру, Учитель.

– И тебе спасибо, – кивнул старик, – не забывай моего указания. На этот раз не до шуток.

…Варна прекрасно помнил то, что ему приказал Великий Магистр: встретив дэйлор с задатками мага, привести к Учителю. Потому как старик был твердо уверен в скорой войне с людьми, а магов в Дэйлороне с каждым поколением рождалось все меньше и меньше.

Он вышел из дома старого магистра; после душной, пропитанной запахом старческого тела спальни, хотелось вдохнуть свежего воздуха, ощутить на лице ласкающее прикосновение весеннего ветерка.

Варна прошелся по дорожке, рассеянно обрывая сочные побеги лиственниц, сминая их и выбрасывая тут же, под ноги. Прозрачная тишина, увитая ароматом разогретой на солнце хвои, убаюкивала.

– Хитрющий лис, – пробормотал маг, – старый лис… Видите ли, парламентер не запрещен правилами!

Он уселся на скамью, откинулся на резную спинку и закрыл глаза. Время послеобеденного сна, время сонной тишины согретого весной леса… В голове крутились невнятные обрывки какой-то мысли, отдаленное, незваное воспоминание.

Варна нахмурился. Ему казалось, что этот неведомо откуда взявшийся отрывок был важен – а потому маг попытался восстановить в памяти, где и когда он его вычитал.

А вспомнив, лишь усмехнулся. И отчего в такой прекрасный день в голову лезут столь мрачные строки?

Под сердцем шевельнулся скользкий комок тревоги, и Варна рассердился сам на себя. Резко поднявшись, он зашагал прочь из сада; в такой день ему просто не хотелось думать о плохом. Особенно, когда дело касалось мутных предсказаний, бесноватых – или, как их называли, озаренных, и предреканий гибели дэйлор.

– Последний магистр, последний магистр, – недовольно пробурчал Варна, – тут и магистры-то идут один за другим, а закат продолжается… Взять бы этих предсказателей, камень на шею – да в Эйкарнас, туда, где поглубже. А еще лучше – в болото. Чтобы поменьше народ мутили…

И тут же, невольно вернувшись мыслями к проигранной партии, хрустнул пальцами.

– Ах ты, старый лис!

По мощеной мрамором дорожке ползла открытая повозка, запряженная двойкой тритонов. Возница, обряженный в одеяние из ярко-желтого шелка, то и дело нахлестывал медлительных тварей; тритоны, зажатые в оглоблях, ревели, огрызались и клацали зубами в бессильной злобе, предпочитая, однако, вышагивать столь же медленно.

В повозке сидела молодая девушка, черноглазая и черноволосая, как и все из народа дэйлор; бледно-лиловый шелк роскошного платья подчеркивал нежный цвет ее лица, а тяжелые золотые украшения – врожденное изящество рук.

Ее звали Найли, и она была третьей незаконнорожденной дочерью последнего главы правящего дома д’Аштам. Ей повезло, этой хрупкой и женственной дэйлор – просто несказанно повезло, что глава Дома взял ее мать в замок. Иначе не ехала бы она сейчас в золоченой повозке, а полола бы грядки тамико, ползая на четвереньках в жирной, пахнущей прелой листвой, земле.

Матери Ильверса повезло меньше. А потому он занимал место, уготованное простому сыну рабыни. Иными словами, был самым обычным рабом у собственного отца.

Прекрасно осведомленный о том, кем приходится ему глава правящего дома, Ильверс чувствовал в этом большую – как лес, как вся земля дэйлор – несправедливость. Происхождение его было ничем не хуже, чем у Найли, однако ж она – в шелках и золоте, а он – в лохмотьях… Наверное, чувство этой вопиющей несправедливости вскормило и то легкое презрение, которое он невольно питал к собственной матери. Порой ему хотелось спросить – почему? Почему ты не смогла удержать при себе этого ублюдка, что стал моим отцом? И отчего живем в вонючей хижине, вместо того, чтобы спать среди шелка и кружев?

Впрочем, себя Ильверс презирал еще больше, оттого, что знал, кем мог быть – если бы начал учиться у мудрых дэйлор, чующих Силу, и кем оставался по сию пору.

Но увы – на землях дома д’Аштам раб не мог стать никем иным, кроме как бессловесным тритоном, запряженным в роскошную повозку хозяина.

Он швырнул корзину, в которой таскал камни, на землю, и с наслаждением выпрямился. Ныли натруженные руки, спина, ноги – и это во время предобеденной прогулки Найли! А к вечеру он просто упадет на вонючую подстилку в углу хижины, закроет глаза и провалится в душную яму сна без сновидений, где нет ни чувств, ни мыслей, чтобы на следующее утро подняться с восходом солнца, проглотить кусок лепешки с козьим сыром и идти снова работать. В то время как Найли будет нежиться в мягкой, как лебяжий пух, постели…

Он с ненавистью взглянул на медленно приближающуюся сестрицу. Сквозь пышные кроны деревьев-стражей просачивались золотые нити солнца, и, опутанная ими, повозка сверкала и переливалась, заставляя щуриться. Презрительно сплюнув в траву, Ильверс поискал глазами мать – оказалось, та уже бросила выпалывать клумбу с лиловыми розами и, прихрамывая на обе ноги, спешила к нему, отчаянно делая какие-то знаки.

У Ильверса снова чуть не вырвался извечный упрек – почему? – но он вовремя прикусил язык. К презрению горячим ручейком примешивалась жалость к рано постаревшей, изможденной женщине.

Мать наконец добралась до него, и, вцепившись в локоть, потащила к дороге.

– Кланяйся, кланяйся, дурак!

В висках тугими ударами забилась кровь; Ильверс резко дернулся, стряхивая измазанные в земле пальцы дэйлор.

– Из ума выжила? С какой стати? Чем она лучше меня?!!

– Кланяйся, дурачок, – мать сиплым шепотом продолжала увещевать его, – может, возьмет тебя в замок прислуживать… пойдешь учиться… ну же, не упрямься!

В это время повозка поравнялась с ними; мать, испуганно ойкнув, бухнулась на колени, зачем-то прикрывая голову руками. Словно боялась, что ее будут бить.

А Ильверс так и остался стоять, не сводя взгляда с госпожи.

Тритоны всхрапнули и остановились. Найли, подперев кулачком точеный подбородок, некоторое время с любопытством разглядывала наглеца. Все это, конечно же, делалось напоказ – они прекрасно знали друг друга, и знали, кем друг другу приходятся. Возница тоже глазел на Ильверса, но со смесью страха и сочувствия. Молчание затягивалось.

Наконец, грациозным жестом раскрыв веер, Найли поинтересовалась:

– Почему ты не кланяешься, раб?

Взгляд Ильверса, помимо его воли, остановился на изящной шее девушки. В сознании вспыхнула сладко-заманчивая картина: Найли бьется в судорогах, глаза вылезли из орбит, а его пальцы с хрустом ломают ее нежное горло.

– Я тебя спрашиваю, – сахарным голоском пропела дэйлор, – ты оглох?

Это очаровательное создание находило особенное удовольствие в подобных издевках; как никто другой, она умела ворочать нож в незаживающей ране. Ильверс молчал. Да и что он мог сказать? То, что никогда не будет гнуть спину перед собственной сводной сестрой?..

Найли исторгла из себя вздох, полный сожаления, затем поднесла к губам золотой свисток и трижды резко дунула в него. Ильверс моргнул и бросил взгляд на мать: та по-прежнему валялась, распростершись на земле, дрожа всем телом. Громко топая, прибежала четверка надсмотрщиков.

– Этот раб, – сказала Найли, указывая тонким пальчиком на Ильверса, – это ничтожество не желает кланяться своей госпоже. Всыпьте ему как следует, чтобы в следующий раз неповадно было.

И снова он не мог лежать на спине. И тощенький лучик света просачивался сквозь щель между досками, выхватывая из полутьмы хижины грязную ножку стола и край миски с водой. Ильверс как-то спросил у матери – зачем в их лачуге нужен стол, когда у прочих его прекрасно заменяет брошенная на пол циновка, но женщина, улыбнувшись одним уголком рта, принялась вспоминать о своей жизни в замке, и о том, что высокорожденные всегда едят со стола, а не с пола. Тогда Ильверс только хмыкнул, и кособокий, хромой на четыре ноги стол все-таки остался жить в хижине…

– Дурачок ты мой, дурачок, – бормотала мать, – зачем тебе это? Почему не хочешь смириться?

Но он только скрежетал зубами и отплывал в темное море беспамятства. А там, в бушующем водовороте, где не было ни земли, ни неба – а только мешанина чернильных и серых пятен, его находила благословенная Память Предков, то единое, что принадлежало всему народу дэйлор, храня знания тех, кто когда-либо жил на этом свете. И он вспоминал то, чего никогда не делал; воображал, как собирает в тугой ком Силу, плещущуюся повсюду, и бросает огненный смерч прямехонько в грудь Найли. А потом испытывал темное, неправильное удовольствие от того, как она мучительно умирала в сердце пламенеющего кокона.

– Не умеешь, да и не хочешь спину гнуть, – говорила мать, – вот и зря. И нечего зубами скрипеть. Найли – госпожа, а ты – раб. Ничего с этим не сделаешь… Поклонился бы ей, попросился бы прислуживать в замок. Я же вижу, как тебе тяжело…

– Она мне не госпожа, – устало повторял Ильверс, – а я ей не раб. Я такой же, как она. Почему, почему мы здесь, матушка? Что мешало тебе остаться в замке?!!

– Я ничего не могла поделать, – только вздыхала дэйлор, дрожащей рукой приглаживая пегие, спутанные пряди своих еще недавно черных волос, – ничего… Но ты еще можешь что-то изменить, почему же ты не хочешь?..

Позже боль отступила, заползла, как змея в нору. Ильверс наконец смог выйти из хижины, но на это ушли все его силы. Он сел на пороге, тяжело дыша и обливаясь потом.

Мимо плелся старый дэйлор, Квади, по кличке Ящерица. Остановился, поцокал языком.

– Что, храбрец? И не жалко тебе матери?

Ильверс только покачал головой. Конечно, мать он жалел, но…

– Не дури больше, – назидательно рек Ящерица, – и спина будет целее. А еще личинкой был таким же настырным!

Личинкой… Значит, мать выгнали из замка еще тогда, когда он был несмышленым созданием, жалким подобием дэйлор…

Ящерица пожал костлявыми плечами в розоватой сетке шрамов и побрел дальше. А Ильверс остался сидеть на пороге, наблюдая за тем, как танцуют золотистые пылинки в столбе света. Потом вернулась мать, юркнула в зловонное нутро хижины и появилась оттуда с миской тягучего варева, которое получалось, если долго-долго варить плоды тамико.

– Ну что, ты доволен собой, я погляжу?

Ильверс вяло взял миску, обмакнул туда палец. Мать уперла руки в бока и нахмурилась.

– Ильверс. Я тебя прошу, больше не делай так…

– Угу. Кланяйся своей сводной сестричке, ползай перед ней на брюхе, и все будет хорошо.

– Ну вот видишь, сам ведь знаешь, как правильно! Они тебя бьют с каждым разом все сильнее. Допрыгаешься, что отправят тебя к Предкам, дурачок.

Ильверс облизал палец и с трудом проглотил пресную жижу.

– Не хочу я такой жизни. Пусть лучше меня убьют.

Дэйлор всплеснула руками, но не заголосила, как того ожидал Ильверс, а наоборот, присела рядом на порог.

– Послушай меня, Ильв. Может быть, сейчас мы живем плохо, не так, как тебе хотелось бы… Но твой отец уже немолод, дом д’Аштам – как сохнущее дерево, и других наследников мужского пола, кроме тебя, нет. Понимаешь ты это? Так зачем глупо рисковать своей жизнью, когда все еще может обернуться в нашу пользу?

– Ты сама-то веришь в то, о чем говоришь? – хмуро спросил Ильверс, – мы – рабы. Просто рабы. И никому мы не нужны.

Мать неопределенно пожала плечами, хмыкнула и ушла.

… Через три дня Ильверс смог самостоятельно добраться до небольшого пруда, чтобы искупаться и одеться в чистое.

Он стянул с себя пропитанные потом лохмотья, и, морща отражения зеленых крон, вошел в темную воду. В этом зеркале, дарованном землей своим детям, Ильверс придирчиво оглядел себя, и пришел к неутешительному выводу, что еще одно наказание – и он станет таким же костлявым, как Ящерица.

На самом деле, он не помнил того времени, когда бы мог назвать себя крупным мужчиной. Роста он был немалого, но сложение казалось скорее хрупким; такими обычно покидали свои коконы маги народа дэйлор. Те, кому была уготована судьба воина, выглядели куда как крепче и внушительнее.

А до кокона никто не мог предположить, кем станет будущий дэйлор. Трудно предсказать дальнейшую судьбу серой зубастой личинки; трудно даже угадать, перенесет ли она исполненный волшебства переход в коконе, или засохнет в липкой паутине дохлой мошкой. Сколько раз уже Ильверс видел, как безутешные матери несли закапывать высохший трупик…

Он тщательно вымылся, и уже надо было возвращаться – но как трудно отказать себе в удовольствии еще немного побыть в воде, а заодно и потянуться к той загадочной Силе, с которой он до сих пор не научился обращаться.

Ильверс замер на поверхности воды, закрыл глаза. На самой границе зрения уже маячили радужные потоки: зеленые – от леса, темно-коричневые – от земли, синие – от неба… Пестрым ковром Силы дымились цветы, расплавленным золотом лилась она из пылающих ладоней солнца…

«Ну где же ты? Помоги мне», – подумал он, обращаясь к Памяти Предков, – «как мне взять все это? Как стать другим?»

Но Память Предков молчала, не желая помогать презренному рабу в его преступных мечтах.

Тогда Ильверс осторожно, боясь лишний раз шевельнуться, потянулся сознанием к сверкающим зеленым нитям, прикоснулся к ним… Ему захотелось вобрать, впитать в себя хотя бы частицу этого завораживающего сияния, но… То, что произошло мгновением позже, было похоже на прикосновение к горящим углям. Ильверс вскрикнул, дернулся – и ушел с головой под воду, проклиная свою никчемность.

Ну почему, почему у него ничего не получается?!!

Разбрасывая фонтаны холодных брызг, он выплыл, выбрался на берег… Теперь нырнуть в пахнущие травами ветхие штаны, натянуть латанную рубаху – и останется только приятное воспоминание о холодной темной воде.

И тут Ильверс понял, что не один.

На берегу, прислонившись спиной к кровянистому стволу сосны, удобно расположился немолодой дэйлор в роскошном одеянии. Он молча разглядывал Ильверса, словно тот представлялся ему вовсе не рабом, а занятнейшей зверушкой.

«Кланяйся, кланяйся, дурак…» – он почти услышал материн голос, заставляющий против воли гнуться спину. Но в голову ударила отцовская кровь, и вместо того, чтобы поспешно перегнуться пополам, дэйлор замер, посматривая исподлобья на незнакомца.

Кроме одежды с золотым шитьем, тот не обладал никакими особыми чертами, на которых мог задержаться взгляд. Черные с проседью волосы были заплетены в четыре косы и украшены костяными подвесками, не тронутая сединой короткая бородка – аккуратно причесана, а, может быть, даже надушена благовониями. Лицо его казалось самым обычным и ничем не выдающимся; разве что глубоко посаженные глаза постоянно щурились, будто от яркого солнца, да в уголках тонких губ пряталась высокомерная усмешка. Словно господин этот знал куда больше, чем прочие, и не скрывал своего превосходства.

Ильверс все-таки поклонился, стискивая в кулаке рубаху. Кто знает, что нужно этому дэйлор, да еще так далеко от отцовского замка…

– Подойди ко мне, – приказал дэйлор, – ты ведь раб дома д’Аштам?

Ильверс покорно приблизился. Хоть и напомнил незнакомец о горькой несправедливости, в душе молодого дэйлор шевельнулся червячок любопытства.

– Как тебя зовут? – последовал вопрос.

Ильверс назвал себя. Под пристальным, испытывающим взглядом незнакомца дэйлор чувствовал себя неловко; он не знал, куда деть руки – а потому продолжал судорожно мять рубаху.

– Мне вот что интересно, Ильверс, – каждое слово падало тяжело, как камень, – чем это ты тут занимался?

– Я… я купался, господин.

– Ну, а потом? – глаза незнакомца подозрительно сузились, – что ты делал, лежа на воде?

– Я… – Ильверс запнулся, мотнул головой. Как объяснить этому странному дэйлор то, чем он на самом деле занимался?

– Можешь не говорить, если не знаешь, – изрек господин, – именно твое занятие и привело меня сюда. Я почувствовал – и пришел. Давно земли дэйлор не рождали столь одаренного мага!

Сердце Ильверса болезненно сжалось в груди, а потом, будто набравшись сил, весело заколотилось о ребра. Значит, он не ошибался! Был прав, когда отделял себя от простых рабов, когда просил Память Предков подсказать, как взять и обратить себе на пользу всю великую Силу!

– Мой господин, – слова тяжело, ершиком выползали из горла, – кто вы?

– Я Варна д’Кташин, маг правящего дома. Знаешь ли, твои способности впечатляют. И эта твоя попытка… взять Силу, она повлекла такой резонанс в слоях сущего, что я едва не потерял свой путь портала.

Ильверс помолчал. В его голове мелькали, кружились в дикой пляске обрывки мыслей, и дэйлор никак не мог привести их в порядок. Все это время он мечтал попасться на глаза какому-нибудь магу, чтобы попроситься в ученики, а тут силой случая маг сам нашел его… Но что теперь?

Этот вопрос Ильверс и задал Варне.

Тот чуть заметно пожал плечами.

– Ты же раб. Это осложняет дело. Но, пожалуй, я сегодня же отправлюсь к твоему хозяину, чтобы тебя выкупить. У нас слишком мало сильных магов, чтобы ими вот так разбрасываться!

– И вы… будете меня учить? – едва веря своему счастью, спросил Ильверс.

– Разумеется, – Варна скупо улыбнулся, отчего резко обозначились тонкие морщинки-лучики вокруг глаз, – я буду тебя учить. И я представлю тебя самому Великому Магистру. Разве мог ты мечтать об этом?

Ильверс ничего не ответил. Разумеется, он не раз и не два отдавался сладким мечтам о том, что когда-нибудь… Ну так ведь то были пустые грезы, а теперь все стало настоящим, живым. И происходило именно с ним, обычным рабом.

Варна, следуя указу Магистра, и в самом деле намеревался выкупить одаренного молодого дэйлор. Будучи привычным неуклонно следовать собственным планам, он вечером того же дня наведался к Эвору д’Аштам, главе дома и хозяину Ильверса.

Эвор принял гостя радушно, приказал подать легкий ужин, а затем, развалившись на диване, выслушал суть дела. Поразмыслив немного, спросил:

– И чего он сдался тебе, этот раб?

– Ильверс – одаренный маг, благородный Эвор. Сейчас все меньше и меньше магов рождает наша земля, и мы не можем позволить, чтобы столь одаренный дэйлор и дальше возделывал тамико.

Глава правящего дома задумчиво, с прищуром, глядел на огонек свечи.

– Как, говоришь, его зовут?

– Ильверс.

– Ильверс… Ильверс…

Внезапно Эвор усмехнулся, будто вспомнил нечто забавное. И – уж совершенно неожиданно – пробормотал:

– Вот что значит кровь высокорожденных!

– Я не совсем понимаю, о чем вы, благородный Эвор.

Выражение лица дэйлор вдруг изменилось, стало хмурым и отчужденным.

– Видишь ли, Варна… Я не могу тебе продать этого раба. Славно, что ты вообще о нем напомнил, а то я напрочь забыл о том, что он существует! И напомнил ты мне о нем как нельзя кстати… Так уж получилось, что сейчас у меня нет наследников мужского пола, кроме него.

Варна умел владеть собой. Очень хорошо, так, что никто не мог догадаться, что творится у него у душе. Но на сей раз новость оказалась столь ошеломляющей, что маг наиглупейшим образом вытаращился на главу правящего дома. Варна едва верил собственным ушам: кем же надо быть, чтобы забыть о единственном сыне и оставить его собственным рабом?!!

– Ну, что уставился? – промурлыкал Эвор, – В замке живут только те мои дети, чьи матери до сих пор доставляют мне наслаждение. Помнится, мать этого Ильверса ни на что не годилась, кроме как тамико полоть… Вот я и отправил ее туда!

И он ударился в воспоминания, от которых Варну едва не стошнило.

– Хорошо, что ты мне напомнил об этом рабе, – на прощание сказал Эвор, – надо будет взять его в замок. Все-таки других наследников нет. Пока нет.

Весьма впечатленный услышанным, Варна покинул гостевые покои. Но, когда уходил, заметил, как в потемках, среди полированных деревянных колонн, мелькнула стройная девичья фигурка в светлом одеянии.

«Подслушивала, что ли?» – маг покачал головой. На него вдруг нахлынула волна омерзения; стало душно. И не хотелось оставаться в этом замке ни мгновением больше.

«А что я скажу Ильверсу? Отказ убьет его, не иначе…»

Варна поморщился. Нехорошо получалось, ох, нехорошо… И красть раба и сына Эвора д’Аштам казалось не совсем правильным, и оставлять мальчишку гнить среди всей этой пакости тоже не следовало. Тем более, что Магистр…

– Учитель? – в который раз Варна поразился способностям старого мага. И в который раз с болью осознал, что самому ему никогда не достичь таких высот; магия уходила, ускользала, как вода в песок.

– Варна, не тяни. Что у тебя новенького?

В голосе Магистра скользнули первые нотки раздражения.

– Я нашел способного дэйлор, Учитель. Но все дело в том, что…

Мать не верила, с сомнением качая головой, и это злило.

Ильверс отставил миску с вареным тамико.

– Ты думаешь, я все это придумал? Матушка, но к чему мне это? Вот увидишь, не пройдет и трех дней, как я стану учеником мага!

– Рабов не берут в ученики, – спокойно возразила она, – над тобой просто посмеялись, мой бедный малыш.

– Да нет же! – дэйлор вспыхнул, – все это правда…

И он начал рассказывать все заново – о том, как попытался взять Силу, о том, как у него ничего не получилось, о том как…

Тряпку, что временно исполняла обязанности двери, решительно и резко дернули в сторону, и в хижину заглянул Кэйвур, надсмотрщик. Выпятив челюсть, он несколько мгновений рассматривал замерших мать и сына, а затем, ухмыльнувшись, проухал:

– Ну что уставились? Выходите. Мне приказали отвести вас обоих в замок.

Услышав такое известие, Ильверс едва не подпрыгнул на месте от радости. Бросил на мать многозначительный взгляд, мол, я ведь говорил, а ты не верила! К тому же, все складывалось гораздо лучше, чем он мог надеяться: похоже, Варна решил выкупить их обоих.

– Ну, живо, живо, – прорычал Кэйвур, – что вас, до восхода Малой луны ждать?

Растерянно ойкнув, мать вдруг залилась слезами. Ильверс досадливо поморщился – чего голосить, когда, наконец, в их жизни наступили перемены? Да еще такие?

– Матушка, поднимайся, – он осторожно обнял ее за костлявые, вздрагивающие плечи, – ну же, пойдем, пойдем! Хозяин не любит ждать…

Но дэйлор все никак не могла успокоиться; те слезы, что копились на протяжении долгих лет, вдруг решили выплеснуться наружу. Пришлось вести мать, придерживая под локоть, а она то и дело спотыкалась на ровном месте и дрожала всем телом, как загнанный в угол зверек.

Когда они отошли от хижины, Кэйвур указал свернутым хлыстом в направлении боковой дороги, что была проложена вдоль изгиба Эйкарнаса, пересеченного многочисленными порогами. Это и в самом деле была самая короткая дорога к замку, который рос почти на обрыве – так, что Эвор мог созерцать причудливую игру воды.

– Нам туда.

И быстро зашагал вперед, подавая пример. Ильверс поспешил следом, таща на себе мать, которая все никак не могла успокоиться.

– Ну, матушка, успокойся, – бормотал он, – зачем плакать? Все это к добрым переменам, непременно…

Стояла чудная ночь, одна из тех, что бывают только поздней весной – когда все вокруг усыпано цветами, а голова кружится от тонкого плетения запахов. Крупные цветки жасмина казались белыми звездами, упавшими с неба в пышную зелень, и лиловые ночные колокольчики чуть покачивали головками в шлейфе лунного света, как украшения на вуали новобрачной.

…Мать успокоилась, когда сквозь трели древесных лягушек пробился шум торопливо бегущей среди камней воды, и даже пошла самостоятельно, чуть-чуть опираясь на руку Ильверса.

– Я все еще не могу поверить, – пробормотала она, – неужели так оно и будет? И ты, мой малыш, станешь магом… А потом, если позволит воля Дэйлорона, и наследником Эвора? И мы будем жить в замке, Ильв. Ты ничего не помнишь, да… Там, в сплетении стволов, все резное, раззолоченное…

– Поглядим, поглядим, – сухо ответил дэйлор. Ему не нравилось, что мать разоткровенничалась в присутствии надсмотрщика. Тот, небось, шагает себе впереди и гнусно ухмыляется, привычно выпячивая челюсть…

– И ты будешь одеваться в шелка, самые лучшие и яркие, – продолжала громким шепотом женщина, – у тебя будет все, о чем ты только мечтал!

Кэйвур остановился так внезапно, что они едва не врезались в его широченную спину.

– Что случилось? – Ильверс быстро огляделся и не увидел ничего, что могло бы привлечь внимание надсмотрщика. Вокруг цвел жасмин, состязались в пении лягушки, и шумела вода.

– Ничего, – ответил Кэйвур, – ничего…

Он резко повернулся к ним; Ильверс успел только заметить, как в широкой, мускулистой руке дэйлор блеснуло широкое лезвие ножа. В следующее мгновение он услышал странный хруст в собственной груди.

Мир вздрогнул, зашатался и перевернулся; щека вдруг уткнулась в упругие стебли травы.

А потом внутри все взорвалось дикой, непереносимой болью.

– Мама! – выдохнул Ильверс; горячая волна поднялась из груди по горлу и тяжело плеснулась на траву.

Откуда-то издалека донесся испуганный вскрик. А еще миг спустя Ильверс увидел ее лицо, совсем рядом, бледное, осунувшееся, опутанное сетью ранних тонких морщинок… В черных глазах отразились непомерное удивление и боль; мать вздохнула – покорно, как будто ее снова незаслуженно огрели плетью… По щеке вниз потекла черная тоненькая струйка. Ильверс хотел протянуть ей руку, коснуться ее худенького плеча – и не смог. Силы ушли куда-то, и это было странно.

– Матушка… – он сделал попытку вдохнуть, но в груди словно не было места для воздуха, одна горячая тяжесть, вязко сочащаяся изо рта.

Сознание путалось в серой, мельтешащей паутине; не было ни мыслей, ни чувств. Ильверс неотвратимо сползал в черную, ледяную бездну, из которой уже не было возврата, и где его ждали те, кто жил раньше.

Дэйлор не почувствовал, как грубые руки Кэйвура подтащили его к обрыву и столкнули вниз. Он уже не знал, что над ним сомкнулись бурные воды Эйкарнаса.

Но что-то удержало его на краю бездонной пропасти и не дало воссоединиться с духами Предков.