Часть 2
Магистр

– Останови-ка вон там! Да не здесь, олух, а там, вон, у дерева!

Повозка, последний раз скрипнув осью, стала. Уломара торопливо извлекла из кошеля зеркальце, поправила сбившуюся во время тряской езды вуаль; ее вышколенный кучер уже ждал, протягивая руку – и она, опершись на крепкие пальцы простолюдина, лихо спрыгнула на булыжную мостовую. Процедила:

– Жди здесь. И чтобы никуда, понял?

На площади было людно. Сновали туда-сюда торговки с корзинами на головах, патруль разъезжал, поблескивая латами в затянутом туманом утреннем свете, мимо, грохоча колесами, лихо пронесся открытый возок.

Уломара протолкалась сквозь это колышущееся людское море, поднялась по широким ступенькам крыльца и постучалась.

Тишина.

Магесса яростно ударила бронзовым молотком по дверям, еще и еще. Пока, наконец, ей не открыли.

На пороге мялся неопрятного вида юноша, долговязый, похожий на цаплю; Уломара без труда узнала в нем ученика Альхейма, Кролла.

– Я хочу видеть твоего учителя, – без предисловий сказала магесса, – надеюсь, он здоров?

Кролл отчего-то смутился, опустил глаза. Его подбородок, на котором только-только начала пробиваться первая борода, плаксиво задрожал.

– Что такое? – Уломара нахмурилась. Происходящее начинало откровенно не нравиться; уже то, что Альхейм не девал о себе знать в течение целого лунного круга, настораживало. Ведь даже о своем путешествии он счел нужным предупредить ее, а тут – на тебе…

– Э… Госпожа Уломара… Видите ли… учитель…

– Говори, болван! – гаркнула магесса. В голове крутилось самое страшное – но вместе с тем самое простое предположение.

– Э… он исчез.

– Исчез?!!

Оттолкнув в сторону юношу, она шагнула через порог, прикрыла за собой дверь.

– Что значит – исчез?

Кролл съежился под ее сердитым взглядом.

– Ну… пропал, то есть. Ушел и не вернулся больше.

И тут же заблеял:

– Прислуга разбежалась, пришлось отдать им все, что мы с Заметором собрали, а господин Альхейм все не появлялся…

Уломара не слушала. Решительно двинувшись вперед, она поднялась по лестнице в рабочий кабинет учителя, с которым было связано столько радостных воспоминаний. Тогда… Она была совсем еще девчонкой. И могла надеяться на то, что обретет мужа. Но это было до того, как вылазка в Черный город едва не отправила юную магессу в небесные сады Хаттара.

Все осталось по-прежнему. Даже казалось, что Альхейм вышел ненадолго, и вот-вот зазвучат по ступенькам его старческие, шаркающие шаги. В дверях снова появился Кролл, захныкал:

– Что же нам теперь делать, госпожа Уломара?

– Для начала – заткнуться и не мешать мне думать, – процедила она.

И Кролл испуганно замолк, хотя шмыгать носом не перестал.

А Магесса занялась осмотром кабинета. Ей все казалось, что столь предусмотрительный человек, как Альхейм, ни за что бы не предпринял ничего рискованного, не оставив об этом никаких пометок.

Предчувствие не обмануло; сперва Уломара из вазона с сухими розами добыла ключик, которым отперла бюро учителя, затем выудила из кипы старых свитков небольшую, сшитую из новеньких кусков пергамента, книжечку. Она хорошо помнила, как именно туда Альхейм записал: «сего дня отправляемся с моей ученицей Уломарой покорять Черный город», а потом, в течении долгих дней, дописывал: «Уломара при смерти», «состояние не изменяется» и, наконец, «моя ученица самостоятельно сидит».

На глаза навернулись непрошенные слезы, Уломара торопливо отерла их – не время для сентиментальных воспоминаний, ох, не время… Пролистав книжку до конца, магесса растерянно уставилась на последнюю запись, усаженную кляксами. Верно, у старика здорово тряслись руки…

«Сего дня иду в Черный город. Знаю, что мне уготована победа, Хаттар, в которого я уверовал наконец, послал мне настоящего мага дэйлор, который убежден в своих силах. Он знает, твердо знает, что может войти в кольцо древних стены – точно так же, как я знаю, что смогу распутать заклятия на магии вещей. Он встретился мне у дверей дома моей ученицы, Уломары. Странный парень. Странно, что он вообще забрался так далеко от земель своего народа. Но волосы выбелены, как это делают многие женщины, а потому не сразу можно увидеть в нем дэйлор. Не иначе, это подарок Хаттара, да! Ведь он ждал меня, и знал, что я хочу попасть в Черный город… С благословения Отца-Неба мы отправимся туда. В случае, если удача повернется ко мне спиной, все свое имущество оставляю моей лучшей ученице, магессе Уломаре, что живет в Купеческом тупике, в доме с тремя колоннами».

Она обессилено присела на стул. Вот, значит, куда пропал старенький учитель! В слепой погоне за мечтой, за проклятым миражом, он все-таки отправился к черному кольцу стен… Да и сгинул там навеки.

Уломара перечла запись Альхейма еще раз.

«Странный парень. Странно, что он вообще забрался так далеко от земель своего народа. Но волосы выбелены, как это делают многие женщины, а потому не сразу можно увидеть в нем дэйлор».

По спине забегали колкие иголочки. Конечно, она догадывалась, о ком идет речь… Но кто бы мог предположить, что дэйлор, просивший ее раскрыть тайны магии вещей, тоже хотел попасть в Черный город?

Уломара вздохнула. Аккуратно закрыла книжечку и невольно прижала ее к груди.

– Отдыхай с миром, учитель.

С порога, разинув рот, на нее испуганно таращился долговязый Кролл.

Глазастый Лин стоял, прислонившись спиной к вычурной колонне и почти невидимый в густой, чернильной тени. Судя по расположению Малой луны, давно перевалило за полночь; но Лину все еще не везло – ни одного прохожего, даже самого захудалого, не появилось на улице. Словно все они, эти жирненькие, сытые горожане, разом сговорились остаться ночью в мягких постелях, а до этого весь день никуда не выезжать, чтобы потом не задержаться до темна и не попасться кому-нибудь из ночных братьев Алларена. Вот и стоял Глазастый, тоскливо рассматривая пустую улицу, ежась на пронизывающем ветру и моля все силы небесные послать ему хотя бы спившегося сапожника. По крайней мере, с него можно было снять башмаки.

Но никто не появлялся в просвете между добротными домами. Лин замерз окончательно; чтобы отогреться, начал прыгать на месте, похлопывая себя по плечам. В лицо дохнуло холодным ветром, пропитанным какой-то вонью…

Глазастый принюхался – не то, чтобы воняло, но все равно – неприятный запах гнили, плесени и… болота.

– К чему бы? – пробурчал он и метко сплюнул себе под ноги.

Затем, совершенно случайно, бросил еще один взгляд на дорогу… И едва не завопил от радости.

Ибо по гладенькой булыжной мостовой неторопливо шествовал хорошо одетый господин. Лина даже не смутило то, что запоздалый путник шел, никуда не торопясь, да еще и спиной к стоящему в тени колонны вору; это значило, что он должен был пройти мимо– но Глазастый его отчего-то не заметил…

Лин прикинул, что господин одет в дорогой кафтан из блестящего черного бархата и весьма недурственные башмаки; так казалось на расстоянии десятка шагов.

«Купец, не иначе», – подумал Глазастый и осторожно вышел из своего укрытия.

Судя по тому, как хватался купчишка за стены домов, он был мертвецки пьян. Его белые, тонкие пальцы со странной нежностью гладили камни, голова тряслась. Казалось, еще чуть-чуть, и он свалится, и заснет до самого утра…

Лин устремился за добычей.

Купец шел очень медленно, едва волоча ноги.

Но Глазастый даже быстрым шагом отчего-то не мог его нагнать.

В лицо снова потянуло болотом. И промозглым, неприятным холодом.

«Раздери меня упырь!» – подумал вор, – «это еще что такое?»

И припустил вдогонку за пьяным, уже изо всех сил, и даже не опасаясь того, что будет замечен.

Глазастого прошиб пот; дыхание сбилось. Он бежал изо всех сил, но казалось, что топчется на месте. Ноги словно вязли в трясине. А странный купец в черном кафтане, покачиваясь, касаясь руками стен и ажурного литья оград, уходил все дальше, дальше…

Лину стало страшно. Он остановился, с трудом переводя дыхание, бросил опасливый взгляд на плетущегося впереди человека. И осторожность все-таки возобладала над желанием обрести дорогой кафтан и кошелек, набитый золотом.

– А, ну тебя, к упырям. Другой кто попадется.

Метко сплюнув как раз между носками собственных сапог, Глазастый повернулся.

А в другую сторону, по той же улице, ранее совершенно пустой, неторопливо шла прочь какая-то женщина. Шла довольно быстро, легко, и в манящем свете Малой луны казалось, будто точеные ее ножи и вовсе не касались земли.

Глазастый едва не облизнулся. Вот это была хорошая добыча, ничуть не хуже, чем пьяный – но отчего-то не дающийся в руки купчишка. И, бросив последний взгляд на медленно удалявшегося господина в черном, Лин со всех ног устремился за девкой.

Она беззаботно шла впереди, словно и не слыша за спиной топота тяжелых сапог. Светлое платьице, короткое, так что было видно изящные лодыжки, серебрилось в обманчивом ночном свете; недлинные волосы тяжелой волной легли на узкие плечи, едва прикрытые яркой шалью. В руке женщина несла маленькую корзиночку; простолюдинки не носят таких, они вынуждены таскать на себе огромные, неуклюжие корзины. А здесь – так, ажурная безделушка…

Лин догнал ее на углу и, замедлив шаг, пошел следом. В душе росло неясное, смутное удивление – отчего, слыша тяжелые шаги и сопение за спиной, эта краля даже не обернется и не посмотрит, кто за ней бежал? И снова, снова этот промозглый, пропахший гнилью ветер в лицо.

У Лина затряслись руки. Все-таки женщина – куда как лучше, чем мужчина… И он уже сладко представил себе, как с хрустом раздерет корсет, обнажая великолепные, изнеженные, а оттого и ненавистные плечи, как увидит испуг и отчаяние в ее широко распахнутых глазах, и как она будет кричать и вырываться…

Но сперва… Надо бы обратить на себя внимание. А, может, она просто глухая?

И Лин, рванувшись вперед и выхватывая нож, свободной рукой схватил женщину за локоть.

– Эй, красавица, а ну-ка…

Он не договорил. Так и не сказанное слово застряло в горле, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Волшебство лунного света схлынуло, и Глазастый вдруг увидел свою жертву… Такой, какой она была на самом деле.

Платьице, серебристое и изысканное, обернулось грязными, полуистлевшими лохмотьями. К тому же, покрытыми кое-где бурыми пятнами. Красивая шаль оказалась изодранным куском рогожи, повязанным на плече большим узлом. Маленькая корзинка в руке… Да, когда-то это была корзинка, но теперь от нее остались лишь бестолково переплетенные и связанные шнурком прутья, уцелела только ручка.

Но мертвенно-бледное лицо незнакомки все еще оставалось красивым, не по-людски; в свете луны оно казалось вылепленным из самого дорогого фарфора, который только довелось видеть Лину. Темные волосы гладко обрамляли совершенные черты – высокий лоб, небольшой, изящный носик, пухлые губы… Огромные глаза насмешливо щурились, но, как ни глядел в них Лин, он не смог различить ничего, кроме влажной, бесконечной тьмы.

Он отшатнулся. Тело одеревенело, ноги не слушались. А в мозгу дико визжала, билась в агонии мысль – бежать! Бежать отсюда, как только можно скорее, иначе – смерть, быстрая и неминуемая. Ибо только дурак мог не распознать в этом нечто старое зло Кайэрских топей. Да и многих болот вообще.

– Не торопись, человек, – прошептала ночница.

Она шагнула навстречу и нежно положила руки на плечи Лину. Улыбнулась, глядя ему в глаза.

– Я знаю все, о чем ты думал, – медленно сказала нелюдь.

Ее маленький ротик вдруг превратился в страшный черный провал, усаженный иглами-зубами. Лин, в последнее мгновение обретя способность двигаться, судорожно дернулся назад, поскользнулся… Он падал на спину, увлекая за собой тварь, но уже не почувствовал удара.

Хрясь! Черный провал страшного рта сомкнулся над ним, унося в никуда.

Две луны освещали путь Костлявого Виса. Надо сказать, шел он с трудом – и не мудрено: бражка в «Сытом гусе» была просто отменная, а закуска подавалась совсем уж крошечными порциями, да и то исключительно тем, у кого бодренько звякала монета. К слову, Вис к этому меньшинству не принадлежал – вот и ковылял по улице, устало вздыхая, отталкивая прочь стены, что самым наглым образом становились на пути. А с деревьями и оградами он и вовсе не ладил. Все потому, что они так и норовили неожиданно прыгнуть на дорогу, хватаясь за рукава торчащими гвоздями, тыча в лицо острым сучком…

Костлявый противостоял им, как мог, в неравной борьбе потеряв куртку и – о, горе! – наполовину еще полную бутылку той замечательной браги. Усталость брала свое; Вис подумывал о том, что неплохо и передохнуть.

– Иэ-эх! – он плюхнулся тощим задом на чье-то крыльцо. Потом лег, положил голову на согнутую в локте руку. Он всего-то передохнет немножко, и продолжит столь трудный путь ко двору Одноглазого…

Стало холодно, и Вис пожалел о том, что неведомо куда исчезла куртка, не новая, конечно же, но достаточно крепкая. Он подтянул колени к груди, пытаясь таким образом согреться, но тепло будто бы не желало держаться в его тощем теле, ускользало, уходило в камень, на котором Вис прилег.

– Нет уж, дудки, – решил Костлявый, – раз уж я здесь лег, то и отдохну!

И он закрыл глаза, но тут же открыл их снова: промозглый холод пробирал насквозь. Да еще, ко всему прочему, потянуло неприятным запахом – сладковатым, гнилостным.

Тут Вис решил, что честному вору, вроде него, совсем не подобает ночевать на помойке и стоит подыскать другое местечко. Правда, снова придется расталкивать толпящиеся дома – а они, будто подслушав его мысли, уже зашевелились, угрожающе надвинулись.

Костлявый Вис обхватил руками плечи и горестно помотал головой. Мысли, хорошо разбавленные брагой, заплескались внутри; улица поплыла перед глазами, смазываясь… Костлявый придержал голову руками, чтобы не взбалтывать содержимое; осторожно огляделся в поисках помойки…

И увидел, что по улице бредет господин в хорошем черном кафтане. За ним же – Вис затрясся всем своим щуплым телом – тащилось на четвереньках нечто серое, с большой лысой головой, острыми ушами… отчего-то Костлявый не сомневался, что воняет именно эта жуть, самый настоящий упырь. А жертва его преспокойно шла вперед, не оглядываясь.

Тут Вис подумал, что мужика надо выручать, пусть даже он и не алларенский вор, а какой-нибудь мягкотелый торговец. Ухватившись за резные перильца, Костлявый приподнялся (при этом весь мир пошатнулся и пугливо замер, обретя равновесие), махнул рукой.

– Э-эй, господин хороший! Там, сзади! Берегись!

Человек остановился.

А Вис вдруг услышал… Темная нелюдь, упырь, тащился за намеченной жертвой, пускал слюни и мямлил:

– Хозяин, хозя-аин, помоги…

Костлявого вдруг прошиб пот; моментально протрезвев, он уставился на странного господина, на бледное, почти неживое лицо, обрамленное желто-серыми гладкими волосами…

– Хозяи-ин, – канючил упырь.

Дотянувшись до башмака человека… Тут Вис усомнился в том, что существо в дорогом кафтане можно было отнести к людской породе… Упырь подобострастно облизал носок.

– Дай нам это, хозяин.

Господин не сделал ровным счетом ничего. Даже рукой не пошевелил. Только что-то невидимое вдруг обрушилось на упыря, сминая его серое тело, круша кости, размазывая по мостовой жутким кровавым месивом…

Вис поперхнулся воздухом. В голове – слишком поздно – всплыла мысль, что надо бы бежать, бежать… Но тело стало непослушным, как тюк шерсти. Он только и смог, что хватать ртом вязкий воздух и смотреть…

Расправившись с упырем, господин внимательно посмотрел на Виса. И махнул белой рукой, словно хотел отодвинуть невидимую завесу.

Больше Костлявый Вис ничего не помнил; тьма в глазах страшного нелюдя поглотила его, легко, как сторожевой пес лакомый кусок мяса. Остался холод и… легкий запах гниения.

…В Алларен робко стучалась весна.

И пусть сочатся холодные капли дождя из рыхлой плоти туч, а по ночам грязь застывает причудливыми барельефами – все равно, что-то неуловимо менялось вокруг. Даже воздух пах по-иному; и принесенная ветром свежесть заглушала вонь бедняцких кварталов.

Уходящая зима многое изменила в жизни Тиннат: с гибелью Томми Ловкача в их «дворе» начались распри, у ночных братьев никак не получалось выбрать нового предводителя. В конце концов случилось то, чего и следовал ожидать – когда-то единый двор распался на два лагеря, первым начал заправлять Одноглазый Керви, вторым – Тиннат. Получилось все это как-то легко и внезапно; никто не пытался оспаривать у нее право главенствования, хоть и была она женщиной. Видать, ее меч все-таки внушал должное уважение ночному братству Алларена. Так Лисица Тиннат стала главарем одного из весьма известных дворов, и жить бы ей да радоваться, но – из головы не шло, что вместе с Томми Ловкачом навсегда остался в чародейкином доме странный дэйлор по имени Ильверс д’Аштам. И постоянно вспоминать об этом ей было невыносимо.

«И куда уходят дэйлор после смерти?» – думала Тиннат, – «люди – понятно куда. В сады Хаттара, на небеса… Где же ты сейчас, Ильверс?»

Она зябко поежилась, и вдруг поняла, что Малыш ей уже довольно долго что-то с увлечением пересказывает.

– Ходит. Видели его – весь в черном, сам бледный, как призрак… Костлявый Вис едва жив остался… И, возвращаясь в башню, проходит сквозь стену! И темная нелюдь стала шастать по Алларену, словно ее что-то приманивает, – страшным шепотом закончил он, озираясь по сторонам. Словно упомянутая темная нелюдь в лице вампира или ночницы могла подслушать.

Тиннат досадливо поморщилась и попробовала вспомнить, с чего начинался разговор. Ах, да. Кажется… Малыш начал рассказывать о том, что за стенами Черного города поселился призрак. Или некто, очень похожий на призрака.

Они неспешно прогуливались по рынку, Тиннат – в платье добропорядочной горожанки, Малыш рядом, с корзиной на голове, в качестве слуги.

– Может быть, вампир? – высказала она предположение, щупая тугие кольца кровяной колбасы.

Малыш только хмыкнул.

– Откуда ему взяться-то, вампиру? Я слышал, много лет стоял пустым этот проклятый город, закрытый страшной нелюдской магией – ведь не зря же туда не смог пробраться ни один маг Алларена? Наверняка и вампир туда не влез бы…

– Думаешь, кто-нибудь из магов сподобился? – Тиннат положила колбасу в корзину и, рассчитавшись с торговцем, медленно пошла дальше.

– Не знаю, – шепотом сказал мальчишка, – не знаю… Я все Ильверса вспоминаю, Лисица.

Она замедлила шаг.

– Забудь о нем, Малыш. Его давно нет среди живых…

– А если это все-таки он?

– Замолчи, – Тиннат жестко оборвала его, – если я еще раз хоть слово от тебя про Ильверса услышу – так и знай, выгоню прочь. Пойдешь к Одноглазому.

Малыш укоризненно взглянул на нее из-под плетеных боков корзины и замолчал. А Тиннат крепко задумалась.

С середины зимы ползли по Алларену недобрые слухи о том, что в Черном городе кто-то поселился и по ночам шастает по улицам, жутко завывая и расправляясь с любым, кто попадался на пути… И, само собой, никто не знал, кто это такой, что ему нужно в Алларене, да и какого упыря он делает за черными стенами давно мертвого города. Но зато всем было доподлинно известно, что эта таинственная личность есть Зло, и что его надо опасаться еще похлеще, чем темной нелюди.

Малыш шмыгнул носом, и это вернуло Тиннат к действительности.

– Слушай-ка, – она даже остановилась, – почему ты думаешь, что это Ильверс?

Он пожал плечами, отчего груженая корзина угрожающе качнулась.

– Ты ведь видел, как дэйлор погиб, а? – Тиннат, наклонившись, пристально смотрела прямо в глаза Малышу, – это же ты рассказал, что чародейка, в дом которой залез Ловкач, сожгла всех, и дэйлор в том числе?

Малыш засопел носом и ничего не ответил.

– Та-ак, – пальцы по привычке вцепились в завитый локон и принялись его теребить, – почему молчим? Еще раз спрашиваю, ты видел Ильверса мертвым?

Тиннат со все возрастающей тревогой смотрела на мальчишку; а он, опустив глаза, молчал. Неужели… неужели?..

Сердце совершило немыслимый скачок под ребрами, и горячо забилось, эхом стуча в висках.

– Говори, – приказала Тиннат, – расскажи мне все, как было. Почему ты молчал? Все это время?!!

В голубых глазенках Малыша появился страх.

– Лисица… прости меня. Но я ничего не могу сказать. Ильверс погиб. Я просто думал, что по городу ходит… его призрак.

– Дурак, – прошипела Тиннат, – дурак! Не напоминай мне больше о нем, понятно? Слышать ничего не желаю!

И, круто развернувшись, она решительно направилась прочь от шумных рядов и крикливых торговок. Горло саднило и хотелось плакать.

– Ну какая же ты дура, Тиннат… Оплакивать того, кому ты никогда не была нужна… глупо все это.

Малыш догнал ее и, сопя, пошел рядом, но Лисице не хотелось даже смотреть на него. Ей хотелось остаться одной, чтобы никто не заметил, как ей плохо и больно.

Так, не обменявшись более ни единым словом, они свернули в переулок Горшечников, туда, где двор Тиннат занимал добротный домишко. Дождь, который едва накрапывал, вдруг припустил во всю силу, норовя забраться за шиворот; под ногами звучно захлюпала грязь. Лисица тихо выругалась – а ведь как хорошо день начинался!

– Пойдем быстрее, – сквозь зубы скомандовала она и ускорила шаг, не желая долго мокнуть.

Навстречу им, сквозь мутную пелену дождя, кто-то шел – Тиннат видела только темный силуэт. В голове мелькнула мысль о том, что не очень-то приятно разгуливать по такому дождю. Малыш, сопя и отдуваясь, спешил вперед, к дому, придерживая обеими руками корзину и одновременно прячась под ней от ледяных струй ливня; он разминулся с незнакомцем, не обратив на него внимания и, добравшись до крыльца, остановился.

– Тиннат! – голос просочился сквозь шелест дождя.

Она замерла, как от удара. Затем, содрав с головы капюшон, и вытирая воду с лица, уставилась на того, кто только что назвал ее имя.

Томми Ловкач неторопливо шел к ней, и выглядел так, как будто только-только отлучился на минутку из дому за колечком колбасы, а теперь возвращался.

– Ты? – Тиннат ощутила, как во рту собирается горечь, – Томми?!!

Вне всякого сомнения, это был Ловкач. Она узнала его потертые сапоги с безвкусными пряжками, старый бархатный костюм, который Томми снял когда-то с убитого им богача, короткий меч в аляповато украшенных ножнах… Ловкач пригладил пальцами напомаженные волосы, кудряшками вьющиеся у шеи, и подмигнул.

– А ты, небось, уже меня к Хаттару отправила?

– Но… – Тиннат невольно попятилась, восстанавливая дистанцию, – но… Малыш сказал…

– Малыш соврал! – вдруг рявкнул Ловкач.

И мягким, текучим движением рванулся вперед, вытянув вперед руки… на которых во мгновение ока отросли…

Кажется, в этот миг закричал Малыш. Тиннат, подхватив юбки, отскочила в сторону, проклиная тот час, когда решила одеться порядочной женщиной. Еще мгновение ей понадобилось, чтобы выхватить небольшой кинжал из ножен на поясе…

А вместо Томми на нее, порыкивая, глядел зеркальник во всей красе: лысая голова, круглые, выпученные глаза, щуплое тело, почти человеческое, покрытое серой слизью… В памяти услужливо всплыли обрывки сведений, которые были известны об этой нелюди: принимая облик умерших знакомых жертвы, зеркальник подбирается близко… так близко, что уйти от него не остается никаких шансов.

– Малыш, беги! – крикнула Тиннат, – позови на помощь!

Когти темной нелюди вспороли воздух в дюйме от лица – и без труда ушли от лезвия кинжала.

И еще один безумный прыжок в проклятых тяжелых юбках… Зеркальник на расстоянии вытянутой руки… Его пасть приоткрылась, обнажились игольчатые зубы, и Лисице в этом оскале померещилась издевательская улыбочка. Мол, думаешь, что от меня можно спастись? Напрасно, милочка, ты на это надеешься…

Тиннат еще раз махнула кинжалом, надеясь даже не задеть чудовище, а только припугнуть. Зеркальник зарычал, его щуплое, покрытое серой слизью тело напряглось для последнего рывка, и…

Малыш возник будто ниоткуда; Тиннат только увидела, как, размахнувшись своими кинжалами, он всадил их в основание шеи зеркальника. Отскочить уже не успел: страшные когти пропахали ничем не защищенную грудь, разбрызгивая темную кровь вперемешку с ядом и слизью.

И Малыш начал падать – медленно, так, словно шуршащая пелена дождя поддерживала его щуплое тельце.

– Неет! – уже потеряв всякую способность мыслить, Тиннат рванулась вперед. Тварь медленно разворачивалась, из двух ран хлестала черная кровь, и Лисица все-таки успела нанести еще один удар. Последний. В поджарый живот.

Она дернула на себя и вниз рукоять кинжала, вспарывая с хрустом тело нелюди. Зеркальник дернулся, взвыл; его до смешного тонкие ноги подломились.

– Будь ты проклят! – взвизгнула Тиннат, опуская тяжелый кинжал на хлипкую шею, – проклят!

И, тяжело дыша, уставилась на бьющегося в агонии зеркальника. Было ясно, что он уже не поднимется; тело, и без того тщедушное, теряя кровь, начало съеживаться, усыхать…

Тиннат метнулась к Малышу, перевернула его на спину.

– Хаттар всемогущий! Зачем, зачем ты полез? Я же сказала – зови на помощь!

Не нужно было обладать великими познаниями в области целительства, чтобы понять: Малышу оставалось совсем немного.

Он дышал тяжело, с хрипом вбирая в себя сырой весенний воздух, а взгляд его уже был устремлен за грань жизни.

– Малыш, Малыш… – Тиннат прижала его к себе, положила голову на колени, – мой бедный Малыш… Прости меня, если можешь…

Мальчишка застонал, вздрогнул всем телом.

– Лисица… я боялся… раньше…

– Что?

– Ильверс… не погиб тогда. Он сам убил… всех… чтобы остаться… у магессы.

– Что ты говоришь?!! Ты бредишь, мой бедный Малыш…

Ее душили слезы. Как же ужасно держать на руках Малыша, и знать, что ничем не можешь помочь! Тиннат убрала с лица мальчишки спутанные мокрые пряди, прикоснулась губами к горячему лбу. Он благодарно взглянул на нее и прошептал:

– Это… правда… я не мог сказать раньше… прости…

Той же ночью, оставив двор пить за покой Малыша в садах Хаттара, Тиннат отправилась к стенам Черного города. За спиной в ножнах уютно устроился ее верный клинок, что приехал в Алларен вместе со своей хозяйкой от самого побережья океана Дождей.

Она бесшумно шла по мокрой мостовой, к центру города; в душе огненным морем клокотала злость. Неужели то, что сказал Малыш, было правдой, и бедный мальчуган молчал все это время, опасаясь Ильверса? И неужто и вправду дэйлор, показавшийся ей таким… благородным, и таким непохожим на прочих обитателей двора, оказался самым обычным… предателем?

«Ведь, раздери меня упырь, он мог уйти просто так! Зачем ему понадобилось убивать ночных братьев?»

Тиннат презрительно хмыкнула. И тут же подумала о том, что Томми Ловкач никогда бы не отпустил Ильверса по доброй воле, и о том, что никому на самом деле неизвестно, что произошло в доме чародейки – нескольких слов Малыша было слишком мало, чтобы полностью собрать осколки происшедшего…

«Ну, признайся хотя бы себе… Ведь ты так зла на мага потому, что Ильверс отказался от тебя и предпочел твоему драгоценному обществу одиночество», – пыталась иронизировать Тиннат, – «если бы он остался с тобой, разве не безразличны были бы тебе жизни трех мерзавцев?»

– Может быть, и безразличны, – пробурчала она, словно оправдываясь, – но если Малыш сказал правду – это из рук вон плохо. Томми подобрал, приютил его – и что получил взамен?

«В любом случае, я должна понять, что к чему! И если Ильверс и в самом деле жив, и сделал все то, о чем сказал бедняга Малыш… Ему придется иметь дело с моим мечом, пусть он хоть трижды маг!» – решила Лисица и тем самым завершила свой бурный внутренний диалог.

И все же, все же… Потерять дэйлор было слишком больно, чтобы, обретя вновь, убить.

Она добралась до кольца черных стен.

В это время луна, большой глаз Хаттара, вынырнула из-за рваного облака и осветила спящий город. Словно покрытые глазурью, заблестели полированные стены башен, карнизы, зубцы стены. Блики завораживающе скользнули по застывшей с распростертыми крыльями каменной гарпии, и у Тиннат екнуло сердце – ей показалось, что тварь ухмыльнулась, глядя на незваную гостью.

Стараясь больше не смотреть на чудовище, Лисица пошла вдоль стены – благо, все дома были построены чуть поодаль, словно те, кто их строил, так и не решились прикоснуться к черному камню. Да здесь, пожалуй, можно было и дорогу замостить, которая бы кольцом охватывала загадочный город.

Теперь оставалось только бродить в окрестностях города, надеясь увидеть то самое жуткое создание, о котором ходят леденящие кровь слухи. Тиннат отчего-то полагала, что большая их часть – выдумка.

Впрочем, Хаттар оказался к ней милостив: луна только-только подобралась к зениту, как Тиннат увидела черный силуэт. Он словно вылился из стены и медленно поплыл прочь по улице; Лисице даже показалось, что он не шел – а именно плыл по воздуху, не касаясь ногами земли.

Тиннат рванулась вперед. Она бежала бесшумно, так, как ее учили, почти сливаясь с тенями от богатых домов, моля небеса о том, чтобы успеть догнать призрак до того, как он ускользнет и затеряется в лабиринте улиц. Потом, затаившись за углом, осторожно выглянула: черный мужской силуэт медленно удалялся вдоль залитой лунным светом мостовой, но он уже был не один: откуда ни возьмись, из тени вынырнула изящная женская фигурка в длинном платье со шлейфиком.

Хмыкнув, Тиннат заскользила следом, стараясь держаться среди расплывчатых теней. Она не мучила себя глупыми вопросами вроде – а кто эта женщина и Ильверс ли тот мужчина. Она просто шла следом, смотрела и слушала. К счастью, ночью даже самый легкий шорох слышен хорошо.

– Королева хочет знать о твоих планах, Высочайший, – говорила женщина, – она считает, что твой приход был предопределен, и есть ни что иное, как начало нашего конца. Королева полагает, что ты можешь стать предсказанным кога-то Последним Магистром.

– Я еще не решил, что буду делать дальше.

Тиннат вздрогнула; где-то под грудиной зашевелилась скользкая личинка страха. Ведь голос-то… принадлежал Ильверсу! Кем же был на самом деле, и кем стал этот дэйлор, и о какой королеве идет речь?!!

– С гибелью Дэйлорона мы лишимся части отражений, – продолжила его собеседница, – а с гибелью людей перестаем существовать и вовсе. Королева просила передать, что от тебя многое зависит.

– Я учту, – тот, кто говорил голосом Ильверса, отвесил легкий поклон, – а ты… ты можешь сказать королеве, что пока все останется по-прежнему. Пока Сила не поглотила меня…

Женщина присела в реверансе. Тиннат присмотрелась – и ей стало страшно. Теперь уже по-настоящему. Потому что платье незнакомки было заношено до лохмотьев, шлейфик – истрепан и вымазан грязью, а лицо, шея и руки – белы, как мрамор. Длинные черные волосы, в лунном свете отливающие синевой, струились по узким плечам и спине до самых бедер.

– Я прошу тебя передать королеве вот что, – вдруг сказал Ильверс (или его призрак? Или чудовище, завладевшее внешностью дэйлор?), – мне не нравится, что в Алларен устремилось столько n’tahe. Зачем он идут сюда? Я бы хотел, чтобы они не тревожили город. И без того ползут нехорошие слухи, а мне это нужно меньше всего.

Они остановились на перекрестке, и тут Тиннат впервые увидела лицо женщины. Безусловно, оно было красиво – но уж точно не той, живой красотой, какой светятся человеческие лица. Это была гармония черт, застывших и уже не меняющихся с течением времени; глаза же… казались двумя провалами в бесконечную ночь.

По спине пробежал холодок, ибо посреди улицы Алларена преспокойно стояло существо, место которому было среди гиблых топей. Болотная ночница.

– Но, Высочайший, королева бессильна это изменить. Нас манит та сила, что стекается сюда отовсюду. Ты бы мог нам ее дать, если бы… Если бы пожелал!

– Ничего вы не получите, – процедил Магистр, – пока что…

Тиннат до рези в глазах всматривалась в лицо мужчины, но оно тонуло в густой тени капюшона – а потому оставалось для нее невидимым. И она так и не определила, Ильверс ли этот Высочайший, или кто-то другой.

Между тем ночница отвесила последний поклон и удалилась, нырнув в узкий проулок. Мужчина, помедлив, направился в противоположную сторону – бодрым, пружинящим шагом. Когда и он исчез, Тиннат вышла из своего укрытия; стараясь ступать бесшумно, как кошка, пересекла открытое и освещенное пространство, затем погрузилась в липкий мрак квартала.

Тот, кого она преследовала, бесследно исчез. То ли притаился в чернильной тени, у стены одного из хлипких домишек, то ли просто унесся прочь, как и полагается призраку.

Меч с тихим шелестом покинул ножны. Что бы там ни было, теперь следовало быть начеку – мало ли что выкинет тип, якшающийся с темной нелюдью?

Шаг. Другой. Третий. Впереди – по-прежнему никого…

И вдруг Тиннат поняла, что не может вздохнуть. Невидимая петля крепко охватила горло, сдавливая, пережимая кровоток… Тьма вокруг сгустилась.

Лисица попыталась перерубить мечом невидимую веревку, но – бесполезно. Похоже было на то, что происхождение этой удавки было слишком далеко от происхождения обычной пеньки. С хлюпающим звуком меч упал в грязь.

Петля потянула вверх, осторожно, словно боясь сломать шею; ощущение земли под ногами исчезло. Перед глазами запрыгали мелкие надоедливые мошки, и сознание, пугливо съежившись, уже приближалось к той пропасти, после которой человек перестает существовать для мира живых. Тиннат выдохнула последний глоток воздуха.

– Ильверс!..

Невидимые тиски разжались, и Лисица, которую ноги уже не держали, упала в грязь. Жадно хватая ртом воздух, такой вкусный, прохладный, Тиннат даже не попыталась подняться, когда услышала близкий звук шагов.

Существо, которое едва не задушило ее, остановилось у самого ее лица; из мрака, замешанного на надоедливых кровянистых точках, выплыли два добротных башмака, к которым отчего-то не липла уличная грязь.

– Не стоило преследовать меня, – тихо сказал Ильверс, – если бы ты не успела меня позвать, то я бы, не оборачиваясь, отправил тебя к вашему Хаттару.

Тиннат, холодея от ужаса, приподняла голову. Да. Это и впрямь был Ильверс д’Аштам – в замысловатом одеянии из черного бархата. Он откинул капюшон, и лунный свет, отражаясь от мертвенно-бледного лица, делал его похожим на белый мрамор. Тот самый, которым так любили горожане украшать свои жилища.

– Ильверс, – прошептала Тиннат, – ты жив!

И, съежившись на земле, всхлипнула. Теперь, вместо петли, ее душили рыдания – и она, к собственному стыду, не могал остановиться. Все дело было в том, что она… Да, по-прежнему… и ничего не могла с собой поделать. И та самая, первая и последняя пощечина, после которой Ильверс, казалось бы, навсегда исчез – о, это была всего лишь пощечина гнева. Как мог он предложить такое? Словно и не расцвело между ними того теплого, светлого чувства, а она, Тиннат, была дешевой девкой на одну ночь…

Лисице хотелось сказать слишком много, но вместо слов, которые могли бы решить все раз и навсегда, в ночь вырывались только болезненные, горькие слезы.

Дэйлор молча ждал, пока Тиннат успокоится. Затем, словно поняв, что все ближайшее время она так и проревет, ползая в грязи, махнул рукой.

Что-то мягко приподняло Лисицу, выпрямило и поставило на ноги. С тихим шорохом в ножны скользнул меч.

– Никогда больше не пытайся меня преследовать, – негромко заметил дэйлор, – никогда. Считай, что я умер.

– Но это не так!.. Малыш…

– А, Малыш проговорился? – черные брови Илвьерса угрожающе насупились.

– Он сказал мне… перед тем, как уйти к Хаттару… – слезы все катились и катились по щекам, и она никак не могла прийти в себя, – его убил… зеркальник.

– Понятно, – холодно отозвался Ильверс, – мне жаль. Надо принять какие-то меры, чтобы Народ зла убрался подальше от Алларена, но я еще не знаю, как это сделать. Как убрать их отсюда. Я вообще… слишком мало знаю о себе.

Тиннат вытерла слезы.

– Ты стал могущественным магом, да?

Он пожал плечами.

– В некотором смысле.

Лисице показалось, что в голосе Ильверса скользнуло плохо скрываемое сожаление. Она боязливо взглянула ему в лицо – но увидела лишь холодную маску равнодушия.

– Я шла за тобой, чтобы поговорить о Томми Ловкаче и других, – прошептала Тиннат, – они из ночного братства, и я не могу позволить, чтобы…

– Замолчи, ради Предков! Неужели ты совсем выжила из ума, чтобы пытаться мне мстить за Томми Ловкача? – Ильверс надменно вздернул подбородок, – я бы понял месть за Малыша, но не я виновен в его гибели! А пытаться поквитаться за них? Тиннат, право же, я думал о тебе лучше!

Он повернулся и зашагал прочь, но Тиннат, собрав в кулак все силы, бросилась следом и вцепилась ему в локоть.

– Почему ты не дал знать мне о том, что жив?!! Почему? Да, на самом деле мне плевать на Томми и прочих, но зачем ты заставил меня оплакивать Ильверса д’Аштам?!! О, если ты просто хотел уйти, оставить меня – ради Хаттара! Я бы только знала, что ты где-нибудь живешь, и этого мне бы хватило! Почему ты заставил меня считать тебя мертвым?!!

– Но это на самом деле так, – сухо заметил Ильверс, – я бы предпочел, чтобы вы все считали меня отошедшим к Предкам.

– Но я не могу! – Тиннат только крепче вцепилась в него.

– Забудь о том, что я существовал.

– Нет. Я не знаю, что с тобой приключилось, Ильв, и ты стал каким-то… неживым… Но я не хочу тебя забыть, понимаешь?

Слезы вновь покатились из глаз. Лисица вдруг подумала, что ей уже очень давно не было так мучительно больно, и не за себя – но за него.

– Не нужно меня жалеть, Тиннат.

Шепот Ильверса резнул затаенными болью, и смятением, и страхом перед неотвратимым… А в следующий миг дэйлор просто-напросто исчез, оставив в руках Тиннат прохладный ночной воздух вместо бархата одеяния.

Дом Великого Магистра стоял на островке посреди озера, в укромном уголке Великого леса. Он был создан магией дэйлор из живого дуба во времена столь дальние, что об этом никто из ныне живущих и не помнил, и эта же магия поддерживала в старом дереве жизнь, не давая ни сохнуть, ни гнить. Дом переходил от магистра к магистру – так уж повелось в Дэйлороне, и теперь принадлежал Варне из дома д’Кташин.

Он вселился почти сразу же после того, как было предано огню тело предыдущего магистра – раньше не смел, было страшно – а вдруг это очередной эксперимент Великого Магистра, и он вовсе не умер, а погрузился в особенно глубокий транс, чтобы проверить – а выполнит ли Варна последний приказ? Маг полностью отдавал себе отчет в том, что все это – почти сумасшествие, и что Ильверс наверняка постарался отправить причину всех своих невзгод прямехонько к Предкам, но – пока тело Магистра оставалось в доме, Варна предпочел сказаться больным и сидел у себя, в замке дома д’Кташин.

Когда же, наконец, пепел старого мага был сброшен в Эйкарнас, Варна занял место, которое прочили ему последние строки Магистра, иными словами – оказался на вершине пирамиды всех чародеев Дэйлорона.

«И взойдет на вершину горы Последний магистр…»

Нельзя сказать, что нынешнее положение дел ему не нравилось, но Варна то и дело возвращался мыслями к другому Магистру, что поселился в Черном городе и наотрез отказался помогать своему народу.

«Он отрекся от Дэйлорона. Пожалуй, даже ненавидит многих дэйлор за то, что с ним произошло, с ним и его матерью», – думал маг, – «и никто не скажет, что ему придет в голову завтра. Не получится ли так, что Ильверс перейдет на сторону людей? А там – кто знает, что он может предпринять? Уж если он шутя расправился с Великим Магистром, значит, в его руках слишком много Силы, а это плохо… очень плохо. Ильверс похож на дремлющий вулкан, и извержение может начаться в любой миг… и одним Предкам ведомо, что будет тогда…»

Подобные мысли тревожили Варну и днем, и ночью. Он не мог спокойно заниматься, не мог проводить аудиенции, учить молодых… И, наконец, маг решился совершить путешествие в Драконовы горы. Не для того, чтобы развеяться, а для того, чтобы испросить совета – ибо только один дэйлор мог ему помочь.

Впрочем, тот, живущий в горах, уже давно не принадлежал своему народу. И, кроме того, Варна еще ни разу не видел эту весьма могущественную личность, непревзойденного мечника и одаренного стратега. Знал понаслышке. Но Дэйлорон был ему обязан существованием умелых воинов-лазутчиков, коих называли куницами.

… Дождавшись заката, Варна заперся в спальне – чтобы любопытная прислуга не подсматривала за его действиями, и открыл пространственный тоннель, ориентируясь по расположению камней-порталов. Ведь, чтобы попасть туда, куда нужно, надо либо очень хорошо представлять, куда направляешься, либо ориентироваться по скоплениям Силы. Варна еще ни разу не был в горах, зато тускло мерцающие точки камней видел прекрасно и выбрал ту, что была расположена севернее прочих.

Он шагнул сквозь переливающиеся, брызжущие искрами слои пространства – и ступил на каменистую почву. Неспешно огляделся: вокруг, окутанные сиреневой дымкой, теснились каменные громады. Макушки гор светлели в вечернем небе, и румянец угасающей зари еще скрашивал их холодную белизну.

Варна взглянул себе под ноги и усмехнулся: оказывается, он стоял как раз на камне портала. С виду – обычный булыжник, каких тысячи. Но если присмотреться внимательнее, то можно разглядеть орнаменты, протянувшиеся крест-накрест, и опоясавшие камень по периметру. А дальше начиналась узкая тропка, змейкой скользила меж бесформенных глыб – и исчезала за перевалом.

Было тихо – так тихо, что даже собственное дыхание падало тяжелым шорохом в этом тающе-хрустальном воздухе.

«Любопытно, кто-нибудь меня встретит?» – подумал Варна. Ему-то вовсе не улыбалось брести неведомо куда по горам, особенно учитывая то, что к утру он уже должен был вернуться домой.

Он немного помедлил, прислушиваясь и надеясь услышать хоть какие-нибудь признаки присутствия куниц, но потом, махнув рукой, побрел вперед, по тропинке.

Небо наливалось темнотой; замерцали светляками первые звезды. Затем и вовсе ночь спустилась в мир.

– Не хватало мне еще где-нибудь свалиться в пропасть, – бурчал маг, пробираясь между гигантскими осколками базальта, – да и не так я и молод, чтобы, как горный козел, прыгать по камням! Где, спрашивается, эти хваленые куницы, которыми королю все уши прожужжали?!!

И едва успел, схватившись за Силу Воздуха, отбить стрелу. Которая, как он понял, предназначалась именно ему – и никому больше.

Еще мгновение – и Варна весь окутался непроницаемым коконом.

– Стойте! Да как вы посмели?!! Я иду к Старшему Гнезда, и я – Великий Магистр Дэйлорона!

Чтобы усилить действие слов, Варна развел руки в стороны, потянул в себя Силу – и швырнул маленький смерч в том направлении, откуда в него стреляли.

Тишина. Только где-то посыпались камни.

– Мне нужен Старший! – еще раз гаркнул маг. Он щурился, до рези в глазах всматривался в непроглядную темень – но разглядеть что-либо вразумительное было невозможно.

Наконец, после длительного молчания, ему ответили.

– Стой, где стоишь, чародей! Мы всего лишь выполняем приказ, никого не подпуская к колыбели воинов!

Варна фыркнул.

– Слушайте-ка, воины! Я пришел с миром, мне нужно испросить совета у вашего Учителя. Разве можете вы мне в этом воспрепятствовать?

Тишина. И снова шорох мелких осыпающихся камней.

– Хорошо. Мы сообщили Учителю, он готов тебя принять. Иди вперед, маг, и оставь свою магию при себе. Мы не выпустим более ни одной стрелы.

Пожав плечами, Варна медленно пошел вперед, к двум огромным камням, застывшим стражами по бокам от тропинки. В следующий миг он понял, что в проходе его уже ждут – из темноты вылились две стройных мужских фигуры, и в руках их были луки.

– Не нужно думать, что я вам лгу, – проворчал маг, – я всего лишь хочу повидать Старшего. У меня к нему очень, очень важное дело, от этого зависит судьба Дэйлорона.

Он поравнялся с воинами и остановился. Дэйлор были похожи друг на друга, как братья: в одинаковых замшевых куртках и штанах, с одинаково заплетенными косами. Даже костяные фигурки, вплетенные в черные волосы, показались Варне одинаковыми. Славные куницы, в свою очередь, беззастенчиво глазели на него, и Варне померещилась в их взглядах неприкрытая насмешка.

– Проводите меня к Старшему, – твердо повторил он, – если бы не важность происходящего, я бы не побеспокоил.

– Иди вперед, – один дэйлор чуть заметно поклонился, – Старший уже ждет тебя и готов разговаривать.

Недоумевая, Варна сделал шаг. Затем еще, и еще, и… Провалился в портал. Похоже, тот, кого именовали Старшим, запросто открыл его на пути Варны. Или же этот лаз сквозь пространство был построен здесь в стародавние времена, задолго до появления Гнезда.

… Он стоял посреди квадратной залы без единого окна. По всему периметру на стенах были укреплены гроздья тускло светящихся кристаллов; они давали рассеянный белый свет, напоминающий дневной – и благодаря им Варна смог рассмотреть и каменный монолитный пол, и гладкие стены, поблескивающие капельками слюды, и изящные мраморные колонны, застывшие двумя рядами молчаливых стражей, и даже стол и стулья, изготовленные в лучших традициях мастеров Дэйлорона.

«Да я же в пещере!» – мелькнула мысль, и тут же маг обругал себя дураком. Это ж надо было забыть о том, что ранее знал о Гнезде! На самом деле, слухи были весьма скудными, ибо куницы, воспитанные здесь, не отличались словоохотливостью, а Старший, кроме как будущих учеников, никого не желал пускать внутрь. Словно боялся, что чужаки раскроют никому не нужные его тайны… Было только достоверно известно, что где-то далеко, в теле горы, с незапамятных времен существовал всеми забытый город-лабиринт; его нашел великий воин – и с тех пор это место стало колыбелью непревзойденных разведчиков, куниц, равных которым трудно было отыскать.

– Приветствую вас, Великий Магистр.

Варна вздрогнул и обернулся, недоумевая, как это не услышал звука шагов за спиной.

Хозяин Гнезда отвесил учтивый поклон и, миновав застывшего в растерянности мага, прошел к столу. Варна шагнул вперед и постарался хотя бы сделать вид, что видит именно то, что и ожидал.

Ибо Старший Гнезда уже достаточно долгое время принадлежал к славному народу n’tahe. Был вампиром вот уже две сотни лет, а то и больше.

– Я понимаю ваше смущение, – с усмешкой сказал он магу, – вероятно, вы ожидали увидеть у меня за спиной крылья? Уверяю вас, они есть… отрастают, когда мне это нужно. Но не здесь и не сейчас.

– Благородный Норл д’Эвери…

И Варна отвесил глубокий поклон.

– Ветры иногда доносят слухи, Варна, – Старший отодвинул стул и сел, – прошу вас, присаживайтесь… Меня уже оповестили о вашем высочайшем назначении. Быть великим Магистром – и почетно, и трудно. Но в любом случае имя его не забывается…

Маг улыбнулся и кивнул. На самом-то деле, насчет имени… Вот ведь странно! А он даже не знал, как звали его старого учителя, который напоследок перехитрил сам себя… Просто – Великий Магистр. Или Учитель… И все.

– Мой предшественник затеял нехорошую игру, Норл. И проиграл, оставив меня расхлебывать. Потому я здесь, ибо спросить совета больше не у кого.

– И об этом кое-что знаю, – вампир покачал головой, – я чувствовал… это. В тот же миг, как Черный город обрел своего магистра. Возмущения Отражений, знаете ли. Но я не против, если вы мне изложите суть дела более подробно.

Варна сел напротив д’Эвери – и не смог удержаться, чтобы самым вопиюще-наглым образом не рассмотреть его. Невзирая на то, что перерождение застало Норла в самом расцвете сил, волосы его были седы, как борода упокоившегося Магистра. Кожа белизной соперничала с мрамором из рудников, что в Драконовых горах; приподнятые к вискам брови казались слегка неуместными своей угольной чернотой. Глаза же вампира походили на пару драгоценных сапфиров, яркие, голубые, словно заключившие в себе радугу небесную…

– Я слушаю вас, – прошелестел Старший.

И Варна уже во второй раз изложил историю, что поведал ему Великий Магистр, ничего не приукрашивая, но и не умаляя значения происшедшего.

Дослушав, д’Эвери вздохнул и принялся задумчиво водить острым ногтем по столешнице. В комнате медовой каплей застыло молчание – тягучее, напряженное.

– Что вы скажете, благородный д’Эвери?

Вампир пожал плечами.

– Единственное, что я могу сказать – так это то, что, будь я на месте Ильверса, тоже не вернулся бы в Дэйлорон. Раз посеяв зерна зла, уже не взрастить урожай добра.

Варна откашлялся.

– Но это не совсем то, что я бы хотел от вас услышать.

– Я понимаю, – сапфировые глаза насмешливо блеснули, – видите ли, Варна… Ситуация и в самом деле довольно странная. Что мы имеем? Обиженного на Дэйлорон, и весьма – подчеркиваю – весьма могущественного мага, который играет любопытную роль в равновесии Сил нашего мира. Кроме того, мы имеем Великого Магистра Дэйлорона, который побаивается – а как бы не задумал чего тот, другой Магистр. Ведь так? Думаю, так. И что я должен вам сказать, Варна? К сожалению, я не был знаком с магистром Черного города, он воссоединился в предками тогда, когда меня и на свете не было – так что мне неизвестно, что природа мира отводит магистру Отражений. Кроме того, я не умею пока читать мысли, а потому не могу знать, какие планы вынашивает в голове бывший раб своего дорогого отца.

Варна потер виски.

– Норл… Я хочу знать, как можно уничтожить Ильверса. Вы можете посодействовать этому?

– Не рассчитывайте на моих куниц, – Старший нахмурился, – я не собираюсь жертвовать ни одним из своих воинов.

– Даже если само существование Ильверса поставит под угрозу существование Дэйлорона?

– Если так случится, я приму меры, – холодно ответил вампир, – но пока ничего подобного не происходит. Ильверс, это несчастнейшее создание, отвергнутое дитя Дэйлорона, сидит у себя в черной башне, и Сила отражений, питающая Народ Зла, стекается к нему отовсюду. Там… я чувствую… есть что-то особенное, он словно… это похоже на песочные часы, мой дорогой Варна…

Маг затряс головой.

– Подождите, подождите… Норл! Я не совсем понимаю, о чем вы! Ваша Сила и невидима, и недоступна мне… Вы не поясните?

Но вампир, казалось, не слышит. Прикрыв глаза, он забормотал:

– Возможно, этот Магистр в какой-то мере и хранит нас всех? Если дух предыдущего магистра подскажет ему выход из ситуации… Но главное, чтобы он додумался до этого! И не оказался тем самым, Последним магистром… А играть им… уже не получится, увы…

Внезапно д’Эвери в упор взглянул на Варну.

– Оставьте в покое Ильверса д’Аштам. Ваш предшественник и без того попортил ему жизнь. Можно сказать, именно он убил его. Так что предоставьте магистру черного города заниматься своими делами – и займитесь своими.

– Это и есть ваш совет? – Варна уже с трудом сдерживал раздражение. Да что, в конце концов, мнит о себе этот n’tahe, непонятно как возглавивший Гнездо, колыбель лучших воинов?!!

– Да.

– А если он нападет?!!

– Если бы он хотел, то уже бы напал. Полагаю, ему не до того.

Варна покачал головой.

– Я не могу спокойно жить, имея под боком дремлющий вулкан.

Норл поднялся из-за стола.

– Дело ваше. Я бы не тревожил Черного Магистра.

– Неужели и убить его нельзя?

– Отчего же… можно. Нет под этими небесами неуязвимых, Варна. Но я не советую. А теперь… прошу меня извинить, – вампир указал пальцем вверх, – занимается рассвет, и мне пора на отдых.

– Благодарю за прием, – Варна поклонился.

И, уже стоя на пороге открывающегося портала, услышал:

– Надеюсь, что происходящее – это еще не исполнение пророчества о Последнем Магистре…

Маг хотел шагнуть назад, расспросить вампира о том, почему того посетила такая мысль – но сияние тоннеля уже охватило его, и Варна провалился сквозь пространство. Прямиком в свою спальню.

Впервые в жизни у Ильверса было столько книг. Вернее – он тут же одернул себя – не «в жизни», а «после жизни». Потому как он перестал быть просто дэйлор, но благодаря стараниям ополоумевшего магистра Дэйлорона и второго – Черного магистра, превратился в странное и страшное существо.

Он взял первую подвернувшуюся под руку книгу, попытался разобрать древнюю клинопись дэйлор. С пятой попытки на зов откликнулась память Предков, и, с горем пополам, Ильверс осилил название и первую страницу пухлого фолианта.

Оказалось, это ни что иное, как один из многочисленных томов хроник Закрытого города, а если уж совсем точно – том, означенный триста восьмым. Ильверс отнес его обратно, прошелся вдоль стеллажей; здравый смысл подсказывал, что, если уж мучить себя чтением, то с самого первого тома, где будет изложена сама история сотворения черной цитадели. Быть может, даже самим магистром.

Пробыв среди пыльных книг и старых, хрустящих свитков почти весь день, Ильверс нашел-таки начало хроник; вернувшись в кабинет, где от прежнего владельца сохранились большой стол и стул, новый магистр приступил к чтению, водя пальцем по строкам и с трудом разбирая слова.

«И взойдет на вершину горы последний магистр, страшный ликом.

И будут слезы мира сего ему временем и пищей.

И наступит конец времен для народа дэйлор, благословенного землей».

Ильверс покачал головой. А ведь, как ни крути, хорошо сказано! Особенно вторая строчка, которая изумительно точно отражала его нынешнюю суть… Только вот не совсем ясно с последней; любопытно – а как он может стать причиной гибели Дэйлорона?

Магистр запасся терпением. Сперва читать было тяжко, строки своенравно прыгали перед глазами, но чем дальше, тем легче разбирал взгляд грациозные значки… Потом, одолев часть, написанную лично хозяином Закрытого города, Ильверс потянулся щупальцем силы к архивариусу Алларена, выхватил у него из рук чернильницу, перо и новенький кусок пергамента. Стоило записать хотя бы самое главное из прочитанного, чтобы не запутаться самому.

Неуклюже выводя знак за знаком и сажая кляксы, Ильверс вывел первое, что уяснил из прочтенного:

«Я, черный магистр, выбрасываю прочь из этого мира Силу Отражений, и тем самым продлеваю жизнь тем, кто уже мог бы захлебнуться в собственном порожденном зле».

Усмехнулся. Еще раз пробежал взглядом по древним страницам книги, и продолжил:

«Моя власть велика. Я могу преобразовывать Силу Отражений, как и всякую любую, но могу просто выбрасывать ее из себя. Я не буду стариться, и никогда не соединюсь с Предками. Сила питает меня, мои мысли. Но я не могу не видеть того, что ее рождает. Если я пожелаю жить среди собственных иллюзий, Сила хлынет из меня, что плохо для всех ныне живущих».

Тут Ильверс задумался – и внес небольшую поправку в свой первый конспект.

«Оказывается, я – как привратник, выпускаю Силу за небесный купол, там она частью рассеивается, частью скапливается. Если со мной что-нибудь случится, весь многовековой запас этой Силы хлынет обратно в мир».

– Так что не поздоровится тем, кто меня уничтожит, – констатировал магистр. Рука устала с непривычки; он размял пальцы, потряс кистью в воздухе и продолжил писать.

«Если я пойму, что разум мой не выдержит более, что я невольно замкнусь в собственном иллюзорном мирке, то я должен в соответствии с указанным ритуалом закрыть собой врата Силы, организовать приток противодействующей Силы и тем самым предотвратить затопление этих земель Силой Отражений. Этого можно избежать и уйти к предкам в случае, если будет преемник…»

Ильверс отложил перо. Во что же он превратился? Живой – опасен в безумии своем, мертвый – всеобщей погибелью…

«Магистр отражений может стать предсказанным когда-то последним магистром».

– А почему бы и нет?.. Все зависит от того, насколько меня хватит, – процедил он. И шумно захлопнул книгу; прочитанного оказалось достаточно, чтобы осознать всю вечную безнадежность положения…

«И я должен нести в себе то, что рождают в злобе другие», – Ильверс принялся мерить шагами кабинет, – «опять, опять несправедливость! Великие предки, отчего не стал на мое место тот, кто был бы действительно готов жертвовать собой многие столетия? Отчего судьба распорядилась так, да и отчего моей судьбой распорядился выживший из ума, будь он трижды проклят, старик? Который всего-то и хотел, что сотворить пугало для людей?.. И которому было наплевать, а что, собственно, будет чувствовать это самое пугало?»

Когда он оторвался от книг, за черными стенами день клонился к закату. И Ильверс решил немного поспать. Не потому, что спать хотелось – а потому, что сон оставался хорошим воспоминанием о той, настоящей жизни.

Он выдернул из чьего-то дома через портал кушетку и растянулся на ней.

«Ты ведь можешь пожелать – и жить в мире собственных иллюзий», – пищал противненький голосок, – «ну, разве это не мило?»

Ильверс раздавил в себе это гаденькое и столь соблазнительное желание. И поэтому, пока спал, река отражений укачивала его на волнах кошмаров и травила разум мутными видениями всех оттенков красного.

…Проснулся среди ночи. Долго лежал, стуча зубами, затем, черпнув Силы, разжег огонь в камине. Стало немного теплее, но озноб не отпускал. И тогда Ильверс, почти забывший уже о том, что значит чувствовать, заплакал от страха и бессилия перед собственной судьбой.

Он снова принялся мерить шагами комнату. Черный камень неприятно холодил босые ступни, но это, казалось бы, неудобство, несколько отвлекло его от мрачных мыслей. Потом – совсем некстати – он вспомнил, как позапрошлой ночью едва не задушил Тиннат. В самом деле, если бы не ее последний, хриплый крик – и не оглянулся бы! Как и говорил когда-то: пройду мимо, не заметив…

Ильверс вновь ощутил ее пальцы на собственном локте; хватка у Тиннат была просто железной, но это все-таки было по-настоящему, и было живым…

Он зябко обхватил себя за плечи, остановился у пылающего камина. Безнадежность подступающего безумия притаилась где-то рядом. Стоит только уступить – и все. Он лишится и собственного разума.

Ильверс стиснул зубы. Он должен был удержаться, зацепиться за соломинку… Но как?

– Тиннат.

– Помоги мне, – прошептал он, – помоги… Больше некому. И прости.

Черные щупальца коснулись обнаженного плеча спящей женщины, она вздрогнула, провела по коже рукой, словно стряхивая надоедливое насекомое.

Ильверс зажмурился – и шагнул в стремительно раскрывающуюся черную кишку. Чтобы мгновением позже очутиться рядом с Тиннат.

Она что-то сердито пробормотала во сне и перевернулась на другой бок. Ильверс негромко позвал ее – раз, другой…

Тиннат резко села на постели и уставилась на него так, словно увидела выходца из садов Хаттара. Впрочем, разве так не было, на самом деле?..

– Ильв?

– Да. Прости, что разбудил. Но мне нужно было…

Она с силой провела рукой по лицу, прогоняя остатки сна.

– Вот так сюрприз! Ты меня напугал. Чуть-чуть.

И, улыбнувшись, добавила:

– Но… что бы там ни было, я рада. Не буду скрывать.

Тиннат легко встала с кровати и шагнула к Ильверсу, протягивая руку. Он осторожно сжал пальцами эту теплую, жесткую ладонь. А затем, сам не ожидая, осторожно коснулся губами ее тыльной стороны.

– Что с тобой? – Тиннат выглядела встревоженной. Странно – ее почти не испугало его появление, но взволновал столь незамысловатый жест.

– Я прошу тебя о помощи, – осторожно сказал Ильверс, – кроме тебя, мне не у кого ее просить.

Она хмыкнула, но руку не забрала.

– Зачем тебе помощь, Ильв? Ты же маг, твоя сила велика… В конце концов, ты чуть не задушил меня – и это не прилагая никаких усилий! Неужто есть кто-то более могущественный, кто угрожает тебе?

Ильверс пожал плечами.

– Мои собственные страхи, Лисичка. То, во что я превратился… Я теперь как паразит на теле Силы, но слышу и ощущаю каждое ее движение, и это… сводит с ума. Вот видишь, тебе даже слышать об этом неприятно… я хотел… просто увидеть тебя, чтобы забыть… то, что вижу и чувствую постоянно…

Тиннат, удивленно приподняв брови, молча взирала на него, и магистр понял, что это была дурная затея – пытаться поделиться с кем-то тем, что могло принадлежать только ему. Ему стало противно от собственной слабости; отпустив руку Тиннат, Ильверс развернулся. Черный тоннель уже начал раскрываться, готовясь принять своего хозяина.

– Подожди, – голос Тиннат звучал глухо, – не уходи. Я всегда готова тебя выслушать, и ты это знаешь. И я все еще жду тебя. И всегда буду ждать.