Глава пятнадцатая
Темная жареная ножка фазана, тушенного в горшке с незнакомыми, но, если судить по аромату, очень даже съедобными корешками, луком и мелким, как горох, картофелем, исчезла в объемной утробе за один прием. За ней последовали еще три четверти фазана. И кролика Унн своим вниманием тоже не обошел. Вскоре перед тарелкой отшельника выросла приличная груда обглоданных костей.
Почему, спрашивается, наш гостеприимный хозяин сам не охотится? Ведь кушать мясцо он очень любит! Этот вопрос всплывал в моей голове каждый раз, когда я смотрел, как отшельник уписывает добытую другими дичь. После его зубов на костях не оставалось не то что мяса, а даже хрящей. Предложи такие объедки собаке, она бы обиделась.
Жил Унн исключительно собирательством, правда, иногда ставил сети и ловил рыбу. Необходимые мелочи и одежду ему приносили искатели приключений вроде меня. Сам отшельник, насколько я знаю, границу Пустоши не переходил вот уже лет… восемнадцать.
Наше знакомство состоялось, когда мне исполнилось четырнадцать и я осмелел настолько, что на спор вызвался углубиться в проклятые земли на два дня пути. Про руины святилища я уже знал и первую ночь провел в относительном спокойствии, хотя от страха почти не спал.
Дальше судьба решила взять жизнь глупого юнца в свои руки и свела меня с отшельником. Мы встретились, когда он возился на берегу ручья, выкапывая себе на десерт сладкие корни аира.
Увидев меня, Унн так удивился, что даже не стал хвататься за дубину. А уж как изумился перепуганный мальчишка… И обрадовался.
У хозяина избушки было укрытие на ночь, у меня – тушка куропатки, в итоге обмен вышел равнозначный, к взаимному удовольствию.
Делать в то время постное, равнодушное лицо я еще не умел, и Унну понравилась наивная искренность нового знакомого, а меня впечатлила отвага отшельника. По молодости лет мне казалось, что жить в одиночестве в подобном месте могут только невероятно храбрые люди. С годами пришло понимание – не в храбрости дело. То есть и в ней, конечно, но не она – главная причина одиночества. Просто этот здоровенный как медведь мужик – беглец. Такой же, как и все, кто живет в этих местах. Я, конечно, имею в виду людей.
С первого взгляда на Унна могло показаться, что он простоват и недалек. Это настолько расходилось с истиной, что заблуждающиеся на этот счет недобрые гости пару раз оказывались на ночь глядя за порогом. Один раз Унн внял мольбам и пустил провинившихся обратно, в другой – нет.
Отшельник жил упорядоченно, по собственным законам. Самые главные из них считал своим долгом огласить вслух при первом знакомстве, остальные всплывали в общении. Было их великое множество, и самый простой – есть молча. Вот и сейчас над столом повисла тишина, прерываемая только громким чавканьем хозяина. Кем бы ни был в прошлой жизни отшельник, ясно одно – он рос не во дворцах.
Наконец отшельник насытился, переполз со стула на лавку и доброжелательно потребовал:
– Ну рассказывай.
Его маленькие, обрамленные редкими и короткими ресницами глазки моргнули в предвкушении новостей из Большого мира (так Унн сам называл все, что лежало за пределами Пустоши).
– А вы все – спать! – Хозяин бесцеремонно отправил в постель рош-мах и девочку.
Оборотень возражать не стала, только чувственно улыбнулась, вызывающе распрямила плечи, выставила грудь и медленно поправила сползшую с плеча сорочку.
Ох, не живется ей спокойно, опять за старое принялась! Наверное, дня через три придется Агаи варить новую порцию зелья.
Кокетство впечатление произвело, но совсем не то, на которое рассчитывала красавица: лицо отшельника помрачнело, на лоб набежали хмурые складки, брови встопорщились, как у ежа, и Унн одарил Таниту недобрым взглядом. Хорошо, что у меня ноги длинные и я смог дотянуться под столом до колена рош-мах и пнуть ее. Сообразительная девчонка воспитательную меру поняла правильно и скромно уткнулась взглядом в тарелку.
– Где ты нас разместишь? – как ни в чем не бывало спросил я у хозяина.
– Они все на нары, а ты на полу, – все еще сердито отозвался отшельник.
– Еще чего, – усмехнулся я. – На полу ляжет она.
Кивнул головой на рош-мах.
Ей в другой ипостаси без разницы на чем спать, а хозяину – приятно. Танита скривилась, но возражать не стала, видно, поняла, что женщины у Унна не в фаворе.
Такое решение отшельника успокоило. Он рассмеялся, подмигнул мне ярко-голубым глазом и прошелся по всему женскому роду парой ехидных шуточек. Оборотень проглотила и это, чем окончательно примирила Унна со своей персоной.
Что-то не срослось у хозяина с дамами в прошлой жизни. Может, из-за них он стал изгоем?
Унн прикрутил фитильки светильников, но до конца тушить не стал. Оно и понятно, свет лишним в Пустоши не бывает.
– Ночь нынче беспокойная будет, – задумчиво сказал отшельник, вытаскивая из ниши рядом с очагом маленький бочонок с наливкой. – Последний, из прошлогоднего урожая. – Любовно огладил приятно булькнувшую тару приятель, поднатужился, вытащил пробку и налил вино в кривенькие самодельные кубки.
Я оценил густой цвет напитка. Он пах ягодами, диким медом и особыми, известными только Унну травками. Имел чудный, чуть кисловатый, немного вяжущий терпкий вкус и нес с собой веселье, новые силы и отдохновение от забот. Главное – не переборщить с количеством.
Под неторопливое смакование хмельного напитка я поведал Унну, в общих словах, естественно, о приключениях, выпавших нам во время пути, а также о том, что случилось в Наорге и за его пределами. Заодно поинтересовался новыми соседями.
– Плохо, что вы с колдуном поругались, – осуждающе покачал головой отшельник. – Как бы худа не вышло. Просто так унижение тебе не спустят.
Делиться предположением, что маглук сдохнет от гангрены, я не стал: и Морра еще не спит, да и Агаи тоже.
– Ты что, его знаешь?
Задавая этот вопрос, я рассчитывал на подробный рассказ, но Унн коротко бросил:
– Пересекались.
И тут же посоветовал:
– Ты, Дюс, теперь чаще оглядывайся. Он большой мастер на пакости.
Да я как-то и сам догадался, потому и постарался отправить мерзавца на тот свет.
На этот раз мы выпили всего по два бокала.
– Мало осталось, – деловито объяснил причину своей скаредности хозяин и спрятал бочонок обратно в нишу. – Ты это, ложись, а я еще посижу немножко, – кивнул в сторону нар отшельник. (По случаю многочисленности гостей нам уступили хозяйское лежбище.)
Я не стал себя уговаривать – когда еще выпадет возможность спокойно выспаться? – и примостился с краю, ближе к дверям. Уже засыпая, видел, как, повозившись в поленцах растопки, Унн выбрал маленький чурбачок и уселся строгать из него какую-то вещицу.
Неисчислимо число талантов у одинокого мужика, жалко, радовать ими некого.
Ночью, сквозь сон, я слышал вой, раздававшийся снаружи, и царапанье когтей о стены. В узкие, как бойницы, окна никто не лез – решетки из заговоренного железа, покрытые серебром, не нравились нежити. И крышу когтями не скребли. Попробуй покопай, если в земляной насыпи торчит заточенная осина.
Когда скрежет становился особенно сильным, я приоткрывал веки, но, видя неподвижную фигуру Унна, снова успокаивался. А может, на меня действовало мирное сопение Морры у самого уха. Малышка почти не реагировала на царящую за стенами суету, лишь иногда, при особенно громких завываниях, недовольно кривила губы, словно собиралась заплакать. Танита в такие моменты чуть слышно рычала, и только Агаи спал тихо. Все его силы уходили на восстановление пошатнувшегося здоровья.
А вот нечего шастать где не надо.
Смутные мысли, звуки и образы теснились в моей голове до самого рассвета, пока солнце не пробилось сквозь занавешенное небеленым куском холста окно. Оно-то и разбудило меня окончательно. Я проснулся, сел, разлепил неохотно открывшиеся веки и осмотрелся.
Ну не приют для путников, а сонное царство! На мою возню никто даже глаз не открыл.
Пришлось самому разжигать очаг, ставить воду, разогревать вчерашний ужин. Мелкая стружка, аккуратно собранная в круглый глиняный черепок, разгорелась быстро, и я хотел вернуться в кровать, чтобы добрать еще минут пять сна, но наткнулся взглядом на результат вчерашних трудов хозяина. Я не ошибся в его талантах, из Унна получился бы славный резчик. За три часа он смастерил очень красивую птицу, раскинувшую в стороны два крыла. Моей первой мыслью было – это подарок для птенца сирин. Видно, старого увальня тронул вид играющей с поленцами девочки, и он решил порадовать ее.
Я осторожно взял игрушку в руки и осмотрел со всех сторон. Странно все-таки, что Унн сделал именно птицу. Я бы на месте мастера вырезал куклу, если бы только не понял, кто у меня в гостях. И тут до сонного разума с опозданием дошло – отшельник узнал меня сквозь личину! А ведь по идее – не должен был!
Да, опрометчиво думал, что хорошо знаю хозяина и что у него нет способностей к колдовству. Зато теперь стало понятно, как Унну удалось в благополучии прожить столько лет в Пустоши. Ведь одной дубинкой тут не спасешься.
Я распахнул дверь и новым взглядом осмотрел участок, густо заросший травой. Раньше зеленые дебри казались обычными сорняками, но теперь даже мой неискушенный в травоведенье взгляд легко выхватил полезные в волшебстве растения.
Надо спросить у сирин, что он думает по этому поводу.
Словно услышав мои мысли, волшебник завозился, проснулся и, скинув одеяло, испуганно подскочил на месте. Нервное движение оборотня послужило сигналом для всех остальных, и дом наполнился утренней суетой.
Унн бодро вышагивал впереди, его дубинка лежала на широком плечище, сверкая в солнечных бликах серебром и полированным железом. Перед отшельником трусила рош-мах. Она убедила нас, что звериный нос в это утро – самая полезная вещь в мире. В какой-то степени кошка была права, но у меня вызывал сильное беспокойство тот факт, что сирин остался в доме один. Надеюсь, волшебник успел в полной мере прочувствовать всю степень вины и ответственности за проступок, едва не отправивший его на тот свет. Мне кажется, Агаи не выжил бы без помощи малышки. Она, как источник воды в пустыне, щедро дарила окружающих своей силой. Девочка не отходила от соплеменника целый час, поглаживая его голову маленькой ладошкой.
В том месте, где гиана бросилась на Агаи, оборотень остановилась, низко опустила голову и слегка приоткрыла пасть. Казалось, кошке недостаточно одного чуткого носа.
Потом Танита припала к земле и на полусогнутых лапах стала красться по невидимому для нас следу. С каждым шагом рош-мах двигалась все уверенней и вскоре перешла на бег. Единственное, что ее сдерживало, – наша низкая скорость, поэтому иногда кошка останавливалась, оглядывалась и раздраженно молотила хвостом ни в чем не повинные кусты. Я мог бежать быстрее, но не оставлять же Унна в одиночестве, а спешить здоровяк ох как не любил. На его счастье, гиана свила свое логово совсем неподалеку: видно, тварь рассчитывала разнообразить свой рацион за счет несведущих гостей отшельника. Как оказалось – совершенно правильно рассчитывала.
Пологий длинный холм обрывался на северном склоне неожиданными скалами из красного, крошащегося под ногами песчаника. Тропа, сложенная из отдельных плит в стародавние времена, уводила к скрывающемуся в кустах подножию невысоких скал. Вблизи оказалось, что холм, словно сыр, изрыт норами разного размера. И вряд ли в них прятались обычные звери.
Хвала Ирие, сегодня на небе не было ни тучки! А то ведь здешние обитатели достаточно дерзки, чтобы выбраться из своих надежных укрытий на запах аппетитных гостей.
Между тем рош-мах подбежала к широкой трещине и села около нее, поджидая отставших спутников. Она не сводила глаз с черноты прохода, и напряжение мышц, которого не скрывала короткая шелковистая шерсть, противоречило кажущемуся спокойствию позы. Оборотень была готова в любой момент кинуться на врага.
Не люблю пещеры. И гроты не люблю. Мне все время мнится, что в их густой темноте прячутся зубастые твари.
Интересно, а гианы умеют рыть норы, как кроты? Надеюсь, нет, а то ведь песчаник – не гранит, легко можно прокопать лаз футов в двадцать длиной. А я что-то не чувствую в себе отваги норной собаки. Да и гиана, пожалуй, не енот.
Отшельник деловито развязал горловину заплечного мешка и вытащил оттуда два факела, обмотанных пропитанной в смоле ветошью. Передал один мне и защелкал кресалом.
Первой в логово пошла Танита. Ее быстрая реакция и способность видеть в темноте позволяли надеяться, что рош-мах успеет отпрыгнуть в сторону в случае опасности. За оборотнем держался я. Унна поставили замыкающим. Несмотря на свою сказочную силу, он оставался самым незащищенным. К приятному удивлению, в прохладной расщелине не было кромешной темноты: свет просачивался сквозь узкие щели свода, превращая тьму в сносный для человеческих глаз сумрак.
В огне мы больше не нуждались, но на всякий случай факел гасить не стали: пламя само по себе неплохое оружие против любой нежити. Не любит она его очищающую силу.
Куда же забился упырь? Эх, сейчас бы еще одну пару глаз на затылок, для кругового обзора…
Оборотень остановилась, припала к земле, изготовившись к прыжку, и обернулась к нам. Ее глаза светились яркими огнями, а уши чутко сторожили малейшие шорохи. Но пока единственными звуками, тревожившими логово мертвеца, были наши собственные шаги да неровный гул ветра, воющего в разломах.
Мы замерли и стали озираться, стараясь обнаружить затаившегося врага. Какое счастье, что гианы всегда сохраняют человеческий облик, а то прикинулась бы камнем, и ищи ее среди нагромождения обломков. И без этого не видно… ничего.
Болезненный тычок под ребра, от души отвешенный Унном, заставил немедленно повернуться в его сторону. Отшельник, не отрываясь, смотрел прямо перед собой. Я проследил за его взглядом и вздрогнул: на одном из камней сидела старуха. Ее спутанные лохмы заслоняли лицо, а платье больше напоминало ветхий саван, зияющий большими прорехами. В эти дыры проглядывала полупрозрачная плоть с темными пятнами внутренностей. Даже при слабом солнечном свете, с трудом находившем себе дорогу под землю, гибельная ночная красота кровососа обратилась в прах, явив нашим взглядам отвратительную мертвецкую сущность.
Сгорбленная, немощная, криворукая фигура равномерно раскачивалась, придерживая руками слегка вспухший живот. Всего одна ночь прошла, а уже распирают мертвое тело зародыши страшной не-жизни. И гиана будет защищать свое потомство не хуже волчицы, а может, даже лучше.
Я сделал два шага вперед, надеясь подобраться поближе, но упырица очнулась, прервала монотонное баюканье и прыгнула на потолок. Как она умудрялась на нем держаться – одному Ирие известно. Унн за моей спиной выругался, бросил бесполезный факел и потащил из-за спины арбалет. Я не сводил взгляда с потолка, следовал за нежитью, как привязанный. Вампирша смотрела на нас злыми глазами, щеря острые зубы.
– Я сейчас, Дюс, – бормотал отшельник, сноровисто заряжая арбалет.
Однако гиана сообразила, что через секунду болт уйдет к цели, и метнулась в тень. Угол, куда подалась нежить, был немного ниже остального свода, и этим обстоятельством немедленно воспользовалась Танита. Она буквально взлетела вверх по каменной стене, ударом лапы сбила упыря на пол и покатилась с ним в тесно сплетенном клубке. Яростные рычание и вой огласили своды пещеры. Встрять в драку не представлялось никакой возможности: одно неверное движение – и вместо гианы под удар попала бы оборотень.
Мы с отшельником переглянулись и разошлись в разные стороны, надеясь дождаться более подходящего момента. Сначала тревожило, что нежить первой доберется до горла нашей кошки, но рош-мах в обиду себя не дала. У Таниты было явное преимущество в виде четырех сильных лап, снабженных острыми, как лезвия, когтями (только позавчера наша кошечка провела часа два, затачивая их о камень), и пасти, полной не менее опасных, чем у вампира, клыков. Она буквально раздирала кровососа на части. Когда очередной шмат гнилой плоти отлетел в сторону и шлепнулся отшельнику прямо на сапог, Унн ошалело выругался, а я хмыкнул и опустил меч.
И какого мы потащились в эту дыру? Рош-мах одна прекрасно бы справилась.
Никогда не связывайтесь с разъяренной кошкой. Даже если она меньше вас раз в десять. Это страшный зверь, при желании и везении способный сильно изувечить человека. А уж что может сделать такая огромная киса…
Не прошло и пяти минут, как с вампиром было покончено. Унн довершил дело, пронзив гнилое сердце заботливо припасенным осиновым колом. Ярко-красная кровь, позаимствованная упырем у нашего незадачливого друга, щедро окропила стену, оставив на ней веер из брызг, и образовала на полу лужицу. В этой крови плавали маленькие, овальные, слабо шевелящиеся зародыши.
Меня передернуло – ну и дрянь! Унн, заметив гримасу, хлопнул меня по плечу:
– Пойдем, Дюс, а то твоя приятельница заскучает (как только с нежитью было покончено, Танита метнулась наружу, оставив нас разбираться с останками гианы и ее нерожденного потомства).
– Спалить все к хренам собачьим, – брезгливо сплюнул отшельник, оглядываясь на кровящие куски.
Я кивнул, соглашаясь. Лучшего способа окончательно избавиться от нежити не придумать.
Мы быстро натаскали сухого валежника, завалили большой кучей прах гианы и кровяную лужу с икрой, а потом подожгли. Пещера превратилась в огромный очаг, достойный великана. Щели в потолке давали неплохую тягу, и пламя мгновенно охватило дерево.
Некоторое время мы с веселым удовлетворением взирали на вырывающийся из щелей дым, а потом Унн хмыкнул:
– Пошли, нечего любоваться.
Действительно, какой интерес смотреть, если огонь скрыт от взора. Это вам не пылающий дом.
По дороге к избушке Унн весело рассказывал, как он в прошлом году сам упокоил такую же тварь. Рядом брела Танита, вид у нее был нездоровый. Периодически кошка вырывалась вперед и начинала хватать пастью листья кустарников или кататься по траве. Рош-мах обтиралась с такой яростью, словно хотела вылезти из шкуры: оборотень изо всех сил старалась избавиться от запаха и послевкусия мертвечины.
Ну что же, оказывается, месть – не всегда лакомое блюдо.
