Глава 19
Оказавшись во дворце, Милли немедленно принялась за дела.
– По тому, как люди реагируют на неприятности, они делятся на три группы, – заметила однажды Тренна, и воспитанница эти слова почему-то хорошо запомнила, – первая, самые слабые личности, при малейших признаках несчастья теряются и расстраиваются, начинают жаловаться, плакать и заливать горе вином. Вторые – покрепче – стискивают зубы и замирают в ожидании перемен к лучшему или пытаются как-то успокоить и отвлечь себя от плохих дум. Третьи – самые сильные и стойкие – не опускают руки, а усиленно ищут выход и потому не могут оставаться на месте. Чтобы выплеснуть кипящее в них нетерпение, они должны всё время что-то делать, бездеятельно сидеть на месте кажется таким людям преступлением.
Милли в тот раз сразу поняла, что относится к третьей группе. Едва на девушку сваливалась беда, как в ней просыпалась кипучая жажда деятельности.
Вот и сейчас ей просто необходимо было загрузить себя какой-нибудь работой как можно сильнее, тогда будет казаться, что несчастье непременно пройдёт стороной. Или вдруг найдётся невероятный, но спасительный выход.
Приказав подать обед сильно поредевшей компании магов, принцесса быстро переговорила с некоторыми из них и отправилась в свои покои.
Решительно выставив жидкую кучку дежурящих в переднем зале фрейлин, поспешно переоделась в любимое платье и села за письменный стол. А уже через полчаса, торопливо написав на листе несколько строк, уверенно входила в кабинет отца.
* * *
– А потом вырядилась как конюх и побежала в зелёную гостиную, – не по первому разу рассказывала шустрая горничная, получавшая от дам за мелкие услуги раз в пять больше назначенного мажордомом жалованья. – И тут королева велела её найти. Но они заперлись!
Фрейлины перебросились многозначительными взглядами и едко заухмылялись.
– И что же дальше, милочка?! – поощрив служанку монеткой, одобрительно кивнула леди Еулиния, но досказать девица не успела.
Та, кого фрейлины так рьяно обсуждали уже не первый час, стремительно влетела в двери, услужливо распахнутые перед нею гвардейцами, и прошла на середину зала.
– Читайте, – величественно кивнула протопавшему следом за ней мажордому, и побледневший от волнения старик дрожащим голосом объявил:
– Указ. Подписан его величеством Людвигом Ди Эстарготом и её величеством Аннигелл ди Эстаргот…
По мере того как мажордом читал указ, голос его креп, а лицо постепенно приобретало нормальный цвет, зато начали стремительно зеленеть дамы.
– …фрейлины, перечисленные в приложенном списке, обязаны в течение трёх часов освободить занимаемые комнаты. При выходе из дворца они будут проверены магами на утаивание секретных документов и фамильных драгоценностей, принадлежащих королевской семье, и отвезены в экипаже в любое место в пределах Дензира.
Дамы некоторое время сидели в оцепенении, но, услышав ехидное уточнение мажордома, что через три часа строптивые будут выставлены из дворца насильно, вскочили и засуетились. Некоторые начали возмущаться, три упали в обморок. По странному совпадению, падали все очень удачно на диваны или в кресла, однако никому это не помогло. Маги и знахари, ждавшие своего выхода в соседнем зале, немедленно привели слишком чувствительных в сознание, а гвардейцы сопроводили к занимаемым покоям. Где толпы горничных, собранных по приказу Милли со всего дворца, торопливо складывали в баулы и сундуки наряды уволенных.
Потерявшие непыльную должность дамы, попытавшиеся подольститься к Милли или вызвать её жалость слезами, очень скоро убедились в безуспешности своих попыток. На девушку не действовал ни один из испытанных на королеве методов. В ответ на рассказы о бедности принцесса предлагала пойти работать. Например, в компаньонки к богатым престарелым дамам, страдающим от скуки. А слыша заверения в горячей преданности, только презрительно ухмылялась.
– Вот она, королевская благодарность, – патетически провозгласила леди Еулиния, стоявшая в списке уволенных на первом месте, – я отдала её величеству лучшие годы жизни и теперь должна поселиться в канаве.
– Не её величеству, а лордам Ондего, Вимгансу и Логрейну, – тихонько пробурчал мажордом и, поймав весёлый заинтересованный взгляд принцессы, смелее добавил: – И селиться в канаве вам нет необходимости. У вас дом рядом с центральной площадью. И поместье в Сурдейке.
– Предатель! – прошипела бывшая фрейлина и гордо направилась в сторону своих покоев, затаив в душе злобу на монастырскую выскочку.
Как жаль, что лорд Хисланд погиб! При нём никто бы не решился выгнать фрейлину, готовую ради пары золотых серёг или перстня свести любого стареющего ловеласа с молоденькой фрейлиной или чьей-нибудь хорошенькой дочкой.
До позднего вечера Милли деятельно перекраивала устоявшийся во дворце порядок, переселяла оставшихся фрейлин на второй этаж, следила за уборкой и перестановкой мебели на третьем, даже дежурному офицеру охраны насчёт новых постов успела выдать распоряжения.
А когда поняла, что за окнами давно темно и все вокруг зевают, отправила слуг отдыхать и побежала в зелёную гостиную. Там уже никого не было, только Астиман Шартон, вновь назначенный главный придворный маг, сидел в кресле перед светящимся догорающими угольками камином.
– Нет никаких сообщений, – сочувствующе поднял на принцессу усталый взгляд предупреждённый Тренной магистр, – идите отдыхать, ваше высочество.
– Астиман, неужели ты всерьёз полагаешь, будто я смогу уснуть?! – с неожиданной откровенностью горько хмыкнула Милли и села напротив: – Скажи… а ты можешь отправить меня в обитель?
– Могу, – хмуро признался он, – но не буду. Зачем вам бродить по обители, если вы ничем не можете помочь? Тренна обещала, как только появится хоть какое-то сообщение, сразу пришлёт мне письмо. А я обещаю сразу принести его вам. И ещё… можно совет? Поговорите с королевой, она тоже не спит…
– Астиман… я не могу. Правда. Я сейчас многое могу сделать, мебель двигать, полы мыть… фонтаны открывать… а вот с ней говорить не могу. Нет, не нужно мне ничего объяснять, я на неё не сержусь и не обижаюсь. Я уже давно уяснила, в жизни каждый поступает так, как считает правильным, и никто никогда не может предвидеть, во что впоследствии выльется его решение. Я сама несколько дней назад сделала неверный выбор, потому-то мне сейчас так больно и обидно. Понимаешь… если с ним что-нибудь случится… он никогда не узнает… Ладно, прости, тебе пора отдыхать.
Принцесса порывисто вскочила, и через несколько мгновений эхо её каблучков стихло в анфиладе высоких залов. А магистр тяжело вздохнул и достал лист зачарованной бумаги. Тренна обязала его докладывать о каждом шаге воспитанницы.
* * *
– Гектор, ты герой, – подходя к столовой, расслышал Ленбар едкую похвалу, произнесённую, судя по голосу, Бустеном, и кисло поморщился.
Он и сам так считал. Терпению и мягкости Гектора могло бы позавидовать большинство мужчин, если бы сумело его не презирать.
Вот уже четвёртый день в доме Лена, с той самой минуты, как он решительно забросил в портал Мирену с дочерью, свирепствовал скандал.
Буянила Аглесса. Ругалась как матрос и пыталась расколотить хоть что-то, но Ленбар мстительно зачаровал от ущерба всю посуду и мебель, как только недосчитался нескольких тарелок.
Теперь магистр и сам понимал, насколько непродуманно подошёл к решению вопроса, но в тот миг ему казалось достаточным просто привести девушек в свой дом и объявить, что они могут жить тут, сколько хотят. Услышав это предложение, даже Мирена как-то несчастно скривилась, а Аглесса высокомерно задрала носик и холодно процедила, что у неё имеется почти десяток дворцов и жить она собирается там.
Пришлось Ленбару объяснять подставной принцессе истинное положение дел.
Однако Аглесса ему не поверила и пренебрежительно расхохоталась магистру в лицо.
Да это бред! Как это у неё больше нет ни дворцов, ни отца, ни титула, а одна только мать? Да и та не королева, а бывшая фрейлина?! Глупая шутка!
А потом, разглядев несчастное лицо Мирены, бывшая принцесса осознала истинность слов Ленбара и устроила грандиозную истерику. И бушевала до сих пор.
Говоря по правде, Ленбару её буйство никак не мешало. Вещи в её комнате он защитил, звуконепроницаемый щит наложил. Крики и ругань Аглессы слышались лишь в тот момент, когда кто-то открывал в её комнату дверь, чтобы принести еду. Сама Аглесса выйти больше не могла, после того как Ленбар пару раз поймал её в парке. Куда собралась бежать бывшая принцесса, толком выяснить не удалось, она за три дня не сказала ни одного разумного слова.
Нельзя же считать разумными ругань и дикие упрёки, направленные одному-единственному человеку, родной матери?! У Ленбара даже глаза на лоб полезли, когда он услышал, в чём обвиняет Мирену дочь.
И зачем она вообще её рожала, если знала, что Хисс не собирается на ней жениться?! Почему потом не сумела прибрать его к рукам? И зачем вместо того чтобы, как другие фрейлины, умножать своё состояние и искать себе могущественных поклонников, сидела, как дура, в монастыре? Неужели думала, будто лучше всех умеет мыть полы и гладить платья?
Дальше шли десятки совершенно абсурдных обвинений, и неумение правильно выбрать любовника было ещё не самым диким. В вину Мирене вменялась загубленная жизнь дочери, на которую этой глупой курице изначально было наплевать! Она вообще всегда была эгоисткой и думала только о себе! Мирене, видите ли, приятно было играть с хорошеньким ребёнком, вот и не хотела уезжать из монастыря! А дочь теперь по её милости не имеет ни дворца, ни поместья, какие заработали детям другие, более умные и расторопные, фрейлины! Да Мирена вообще никогда не думала своей пустой головой о том, как сделать хоть что-то для будущего блага дочери! Даже достойного жениха не сообразила ей заранее подыскать на всякий случай!
В ответ на уверения Гектора, сунувшегося к Аглессе с предложением руки, что для него положение невесты не имеет никакого значения, девица обрушила на мать новый поток брани.
Она сама всю жизнь просидела в прислугах и дочери пытается подсунуть этого недоучку-мага! Нет уж! Аглесса теперь как-нибудь проживёт сама, и будьте уверены, сумеет устроиться получше Мирены! А с матерью после такой подлости больше даже разговаривать не собирается! И вообще, Аглесса ничем себя ей обязанной не считает и матерью её признавать отказывается! Мирена вообще может забыть, что у неё когда-то была дочь!
Мирена, ошеломлённая такой вопиющей несправедливостью той, с кого сдувала пылинки, целыми днями безутешно рыдала в своей комнате, а в столовой обосновался Гектор вместе с верными друзьями и время от времени пытался попасть Аглессе на глаза в надежде, что фальшивая принцесса уже перебесилась.
А самому Ленбару было так тошно, что по вечерам не хотелось возвращаться домой. От отчаянья мелькали даже мысли построить себе новый дом или временно поселиться у Тайвиноса, у него ещё, кажется, есть свободные комнаты.
Все попытки Бена поговорить с Миреной заканчивались провалом, вовсе не до собственного счастья было женщине, весь мир которой рухнул в один миг. Умом магистр её понимал, сердцем – соболезновал и сопереживал, но чем тут можно помочь – совершенно не представлял. А спрашивать Сарджабиза, занятого важными делами, не решался.
Немного спасали мага прибавившиеся заботы: Гарди уговорил Ленбара заняться снабжением обители продуктами и товарами. Разумеется, магистр набрал себе команду энергичных помощников из числа прибывших в Эр-Маджар новых учеников и магов и главным над ними назначил преданного Чино. И теперь мог бы ограничиться проверкой их деятельности, если бы не потребность сбегать от творившегося в доме кошмара.
– Что у нас на завтрак? – входя в столовую, поинтересовался Ленбар, намекая этим вопросом ученикам на своё нежелание выслушивать их планы укрощения Аглессы.
– Жареный поросёнок, сыр и пирожки, – отрапортовал Бустен, пододвигая магистру блюдо с мясом и наливая горячий чай.
– Поросёнок с утра? – насмешливо приподнял белую бровь Ленбар, но отказываться не стал, положил себе румяную ножку и потянулся за бокалом.
– Доброе утро. – От звука знакомого голоса, прозвучавшего странно ровно и спокойно, магистр едва не поперхнулся чаем.
– Доброе утро, леди, – дружно ответили ученики, и Ленбар вдруг заметил, какими заинтересованными стали их взгляды, устремлённые на вошедшую гостью.
Нехорошее подозрение вспыхнуло в душе магистра, и он поспешил оглянуться. А едва рассмотрел подходящую к нему Мирену, как почувствовал подкативший к горлу горький комок. Именно такой она двадцать лет приходила к нему во снах, в светлом платье и с распущенными волосами, собранными на затылке черепаховым гребнем.
– Можно и мне чаю? – садясь на соседний стул, с печальной улыбкой попросила Мирена, и ученики наперебой бросились за нею ухаживать.
А потом вдруг так же дружно вспомнили про важные неотложные дела, и Ленбар предпочёл им поверить. Ведь если красавцы случайно заметили побелевшие костяшки его стиснутых в кулаки пальцев, так это же ещё ничего не значит, не правда ли?!
– Хорошие они, – так же грустно заметила Мирена, когда ученики дружно исчезли за дверью, и Ленбар вдруг не выдержал.
Резко повернулся к женщине, осторожно вынул у неё из руки бокал, поставил на стол и притянул худые пальцы любимой к губам. Несколько секунд нежно целовал, потихоньку продвигаясь всё дальше, а потом отважился поднять взгляд на любимое лицо.
И в следующий момент уже одной рукой крепко прижимал Мирену к себе, а второй открывал портал в свою комнату.
Никогда до этого дня Ленбар даже не подозревал о своей способности совмещать выход из портала с собственной постелью, а заклинание, закрывающее комнату куполом, с чарами, снимающими одежду.
И случайно вспомнил об этом только много позднее, когда, плавясь от счастья и нежности, тихо перебирал рассыпавшиеся по подушкам волосы Мирены.
– Закрой глаза, – притянув к себе взглядом стоявшую на комоде шкатулку, попросил магистр любимую, ласково удерживая тонкие запястья.
– Не нужно… – вдруг испугалась Мирена, – я хотела сказать…
– Нет, родная, сначала скажу я. Потому что я старше, потому что я мужчина и потому, что именно я теперь буду принимать решения в нашей семье.
– Какой семье? – расстроенная Мирена попыталась выдернуть руки, но это у неё не получилось. – Бен… не держи… ты должен понять, мне нужно уехать…
– Это ты должна понять, – чуть нахмурились белые брови, но фиалковые глаза смотрели всё так же ласково, – что с магами такими вещами не шутят. Я сделал глупость двадцать лет назад и сполна отбыл за неё наказание. Но больше никаких ошибок совершать не собираюсь. Тсс, не говори сейчас ничего… вот браслет моей матери, он отныне твой вместе с моим именем, сердцем и всем имуществом.
Старинный, слегка потёртый, но по-прежнему сверкающий вычурными завитками и драгоценными камнями браслет белого золота с лёгким звоном защёлкнулся на запястье Мирены.
– Вот второй… отца…
Женщина не решилась отказать этим требовательным и таким родным глазам, бережно взяла браслет в ладони и осторожно надела на крепкую руку Ленбара.
Тем самым признавая его своим супругом.
– Вместе с этим браслетом вверяю твоим заботам и защите судьбу мою и моих детей, – волнуясь, произнесла Мирена стандартную клятву, которую знала назубок, как любая женщина, но давно отчаялась когда-нибудь произнести.
И тотчас спохватилась, встревоженно вскинулась: нужно было уточнить, что имеются в виду совместные дети. Однако Ленбар, прекрасно понявший её тревогу, не дал жене ничего сказать, поспешив закрепить клятвы жарким поцелуем.
Да он и в самом деле никогда не захочет отделиться от проблемы Мирены, носящей чужое имя – Аглесса. Ведь одной, без его помощи, любимой не справиться. И ещё Бен точно знал, что ни Мирена, ни бушующая в спальне напротив девица даже не представляют, какую ценность имеет Аглесса для тех, кто с её помощью наверняка попытается добраться до Имгантского трона.
А вот магистры прекрасно представляли, потому-то Гарди уже неназойливо поинтересовался, не нужна ли Ленбару помощь в охране бывшей принцессы.
Но все эти проблемы Ленбар собирался решать позднее. Много позднее.
Сейчас он, впервые за много лет, был отчаянно, просто бессовестно счастлив.
