Глава четырнадцатая

Птица открыла глаза. В окне мягко струились лиловые отсветы вечернего неба, а вокруг царила непривычная ей тишина. «Интересно, какой сегодня день?» — вяло подумала Лина, разглядывая высокий белый потолок, тонущий в подступающих сумерках. То, что не суббота — это точно. На сколько же она отключилась?

Птица поморщилась. Голова болела ужасно, особенно затылок и у основания черепа. Как будто её с размаху приложили чем-то тяжёлым, вроде утюга. А всё эта сволочь очкастая: «Сю-сю-сю… Светочка-Светуня… Ты такая замечательная девочка… лясим-трясим». А, потом, н-на сзади, иголкой в шею. Там, кстати, болит сильнее всего. Гнида высохшая. Это ж надо, паскуда какая!

Помаргивая от боли, она привстала на кровати. Комната, где находилась Птица, нехорошо напоминала ей интернатский медизолятор. Во всяком случае, белый металлический шкаф с пузырьками и ампулами, стоящий у стены, был очень похож. А непонятные приборы, громоздившиеся по обе стороны от кровати, скорее ассоциировались у неё с кабинетом физики. Птица вздрогнула и зашарила руками по телу, ощупывая себя. Ей в голову пришли страшные истории о том, как похищают людей и вырезают у них органы для пересадки. По рассказам девчонок, у живодёров особенно ценятся дети; их органы самые здоровые и лучше приживаются.

Но, всё было на месте, и никаких шрамов и швов на себе Птица не нашла. Не по таким делам люди, к которым она попала. Вот уж, действительно, лучше слова не подберёшь — «попала» на все сто. Нет, этим бандитам нужен тот дядька, Лазарев, за дочь которого они её выдают.

В памяти Птицы всплыло, как сутулый лысоватый человек в очках, который назвал себя Виктором Николаевичем, провозился с ней битых два часа, пытаясь разговорить Лину и загрузить ей в голову всё, что они хотели услышать. Но, Птица держалась хорошо, ни разу не сбилась, с какой бы стороны к ней ни подкатывался излишне дружелюбный Виктор Николаевич. Она так и осталась в образе напуганной, недалёкой, слегка косноязычной Светы Первушиной, и, вконец измотавшийся очкарик вынужден был, в конце концов, махнуть рукой и заявить, зашедшему узнать как дела, Антону Павловичу:

— Бесполезно. Абсолютно провальный вариант. Она не выдержит и нескольких минут, после чего вся ваша конструкция рухнет, как карточный домик. Контактировать с Лазаревым ей нельзя.

— Но, иначе никак, Виктор Николаевич. На слово он нам не поверит.

— А после разговора с ней он, вообще, пошлёт вас куда подальше.

— Чёрт. Что же делать?

— Есть одна мысль… — очкарик блеснул стёклами, оглянувшись на Птицу, обнял Антона Павловича за плечи и увлёк вслед за собой из комнаты.

Птице очень хотелось услышать, о чём они сейчас шепчутся в коридоре, но ей мешал водитель Володя, возившийся в углу с электрочайником, поэтому приходилось сидеть на диване и делать вид, что она целиком поглощена дебильными, непонятно на кого рассчитанными, мультсериалами.

Чаю, кстати, ей попить так и не пришлось, потому что минут через пять Виктор Николаевич вернулся и забрал Птицу с собой. Они вышли в коридор и стали заниматься совсем уж бестолковым делом. Очкастый принялся вышагивать по коридору, держа Птицу за руку. Они то убыстряли, то замедляли шаг, при этом Виктор Николаевич без конца останавливался и, нахохлившись, начинал что-то высчитывать, шевеля губами и поглядывая то на часы, то на лестницу. В это время кончик его носа оживал и тоже начинал двигаться, из-за чего очки Виктора Николаевича медленно ползли вниз, грозя свалиться наземь. В последний момент он поправлял их средним пальцем, водворяя на место. Всё это выглядело довольно комично, но Птице было не до смеха. Она, стараясь не привлекать к себе внимания, тем не менее украдкой оглядывалась по сторонам в поисках какой-нибудь лазейки, ведущей из этого дома.

В конце концов Виктор Николаевич позвал ещё одного человека, какого-то Юру, и заставил его подниматься по лестнице, в то время, как они с Птицей шли по коридору. Юра, у которого из-под левой руки виднелась кобура с торчащей рукояткой пистолета, был, кажется, этим весьма недоволен и постоянно что-то ворчал себе под нос. Потом Виктору Николаевичу пришла идея, что Птица должна оглядываться. Для этого им приходилось считать шаги, начиная от угла, и на счёт «семь» Птица оборачивалась, поднимая голову вверх, туда, где на лестнице стоял, изнывающий от всего происходившего, Юра.

Потом опять появился всесильный Антон «Падлович», как его про себя окрестила Лина, и на этот раз Виктор Николаевич сказал, что «это, вроде бы, то, что надо». Тогда они отпустили, заметно обрадовавшегося этому, Юру, а Птицу хотели отправить обратно в комнату с телевизором, но она попросила разрешения зайти вымыть руки. Одна из дверей, мимо которой они проходили во время репетиции, очень напоминала Птице туалетную комнату. Её уже водили в туалет, находившийся возле места её заточения, но то был маленький чуланчик с унитазом и рукомойником, без окон, что не представляло никакого интереса, в смысле возможностей к побегу.

Занятые своими делами очкастый с Антоном Павловичем без задней мысли отпустили её, а сами, оставшись у дверей, продолжали обсуждать какие-то проблемы, связанные с этим Лазаревым.

Туалетная, в которой оказалась Птица, разительно отличалась от той, куда её водили прежде. Она была больше, с двумя кабинками, двумя рукомойниками и, главное, высоким узким окном. Птица открыла кран, откуда с шумом ударила в раковину тугая струя воды, а сама, украдкой оглянувшись на двери, бросилась к окну. Оно выходило во двор, и сквозь него видна была лишь вымощенная плитами дорожка и часть газона. Тишина и отсутствие людей благоприятствовали планам Птицы. Внутри неё затрепетал огонёк надежды, разбрызгивая вокруг себя азартные искорки. Птица провела рукой по задвижке и осторожно потянула её. Та вышла из паза, и рама легко и почти бесшумно поднялась вверх. На Птицу пахнуло вечерней свежестью.

Лина выглянула наружу. Невысоко. Выбраться отсюда — нечего делать. Перемахнуть через подоконник, потом пробежать через двор, улучив момент, чтобы поблизости никого не было, затем к ограде, перебраться через неё и — она на свободе.

У Лины появилось искушение проделать это всё прямо сейчас, пока никого нет. Но, она продолжала стоять, сжимая край рамы так, что твёрдые пластиковые углы впивались ей в ладонь, и не двигалась с места. Её рюкзак остался наверху, в комнате, а вместе с ним вся одежда, еда, заяц бабы Ксени и фотография мамы. Если бы не фотография, можно было махнуть рукой на остальное, до Нового Оскола она всё равно бы добралась. Но, карточка была единственной памятью о маме, оставшейся у Птицы. Поэтому Лина со вздохом опустила раму и поставила задвижку на место. Ничего, скоро она вернётся сюда с вещами и помашет ручкой этой банде, занимающейся подозрительными делами с каким-то неизвестным Лазаревым. Тоже, наверное, бандит похлеще их.

Впрочем, самого Лазарева она вскоре увидела. Виктор Николаевич отвёл Лину наверх и там продолжал втолковывать ей всё, что она должна будет сделать. Слушая его объяснения по сотому разу, Птица зевала и сожалела о том, что выбрала для себя образ такой недалёкой и туповатой девочки. От занудных объяснений очкастого у неё начали ныть зубы. Затем у Виктора Николаевича зазвонил мобильник, ему что-то передали, и он, заторопившись, сказал Птице, что им пора. Лина схватила свой рюкзак, ещё не успев даже придумать, как объяснить, зачем он ей понадобился. Но Виктор Николаевич, поглядев на неё, заметил, что она умница, и что это «очень точная и нужная деталь». Насчёт своего ума Птица и так не беспокоилась, а эти его «детали» были ей побоку. Главное, что всё хозяйство будет при ней, когда предоставится возможность ускользнуть.

Спустившись вниз, они некоторое время стояли и ждали, пока у Виктора Николаевича снова не подал голос мобильный телефон. Тот выслушал очень короткое сообщение, бросил в ответ: «Понял», и они пошли. На счёте «семь» Птица, как и было отработано, оглянулась, подняв голову, и увидела человека на лестнице. Судя по всему, это и был злополучный Лазарев. Нужно сказать, что мужчина этот Птице сразу не понравился. Хотя, если бы её спросили «почему», она, наверное, не смогла бы объяснить. Может быть, ей надоели разговоры о нём, которые только и велись вокруг последние несколько часов. А может быть, Птица бессознательно считала его виновником произошедшего с ней. Как бы то ни было, симпатий этот человек у Птицы не вызвал.

— Замечательно! — зашептал Виктор Николаевич, как только они скрылись за углом. — Хорошая девочка! Сделала всё как надо.

От возбуждения волосики вокруг его лысины встали дыбом.

— Я писать хочу, — заявила ему Птица, зная, что в момент, когда всё идёт как надо, в просьбах не должны отказывать.

— В туалет? — засуетился Виктор Николаевич. — Конечно. Сейчас-сейчас…

Они как раз находились возле заветной двери. Птица уже чувствовала себя на свободе. От неё Лену отделяли лишь считанные метры. Бешеная энергия, закипая, бурлила в ней. Птица ощущала, что теперь никто не сможет её остановить.

— Давай я рюкзак подержу, — услышала она за спиной голос очкастого, уже направляясь к туалетной.

— Ничего. Мне не мешает, — крикнула она, не оборачиваясь.

Но рука Виктора Николаевича уже держала её за лямку, а тихий вкрадчивый голос втолковывал:

— Ну зачем тебе с ним носиться? Оставь…

И, прежде чем Птица успела возразить, что-то невыносимо острое укололо её сзади в шею. Лина даже не вскрикнула, потому что у неё перехватило дыхание, как будто воздух разом вылетел из съёжившихся лёгких. Она начала оборачиваться, стараясь увидеть, что этот двуличный очкарик с ней проделывает, но стены, вдруг, заскользили куда-то всё быстрее и быстрее, а пол исчез, оставив под ногами зияющую пустоту, куда Птица и провалилась.

И вот сейчас она сидела на этой чёртовой койке, в каком-то больничном помещении, раздетая и без рюкзака, но, зато, с такой головной болью, словно кто-то изнутри стучал кувалдой по черепной коробке. Птица ещё раз с чувством прокляла всю эту банду, в руках которой находилась, и в первую очередь — сладкоголосую сволочь Виктора Николаевича. Оставалось надеяться, что до того, как она сделает отсюда ноги, ей предоставится возможность сквитаться с предательским очкариком.

Птица ещё раз оглянулась по сторонам и, выбравшись из-под одеяла, зашлёпала босыми ногами по гладкому линолеуму. Она повернула ручку двери, ожидая, что та окажется запертой, но замок неожиданно щёлкнул, и дверь легко отворилась. Птица сделала шаг вперёд и остановилась, чувствуя, что её с непривычки ещё слегка пошатывает. Перед ней тянулась узкая длинная комната, из которой вели несколько дверей. Вдоль стен выстроились шкафы с препаратами, что подтверждало сходство всего этого помещения с больницей. Через одну дверь от Лины стоял стол, за которым сидела, погружённая в чтение, полная женщина в белом халате и шапочке, из-под которой выбивались пряди крашенных хной волос. Лицо женщины было сосредоточенным, но, как успела заметить Птица, лежавший перед ней журнал был отнюдь не медицинским.

Услышав звук открывшейся двери, женщина задумчиво повернула голову в сторону Птицы, но в тот же момент её глаза округлились, и она закричала:

— Владимир Фёдорович! Владимир Фёдорович! Лазарева очнулась!

Сиделка вскочила и засеменила к Птице, причитая:

— Ну, что же ты! Зачем ты встала? Тебе ещё нельзя. Вот Владимир Фёдорович сейчас придёт…

Соседняя дверь открылась и оттуда вышел высокий мужчина со впалыми щеками.

— Так, — недовольным тоном произнёс он, — очнулась? Это хорошо. А почему встала? Тебе никто не разрешал вставать, Вита.

— Меня Света зовут, — заявила Птица, вдруг ощутив приступ лёгкой паники. На несколько секунд фамилия, которой она здесь назвалась, вылетела из её головы, из-за чего мысли лихорадочно засуетились, мешая друг другу: Савельева, Протишина, Полуян? Нет, нет, точно не Полуян.

— А меня зовут Владимир Фёдорович, — зевнул мужчина, не замечая замешательства девочки. — Света, Вита — меня это не касается. А вот следить за тем, чтобы ты оставалась в постели — это моя забота.

— Я её отведу, — подобострастно сказала женщина, пытаясь взять Птицу за руку.

— Не надо, Эльвира Александровна, — лениво произнёс мужчина. — Я сам.

Медно-красная Эльвира кивнула и, вспомнив об оставленном поверх стола журнале, зацокала каблучками-копытцами в обратном направлении, торопясь убрать его в ящик, пока не заметило начальство.

«Первушина», — всплыло в памяти Птицы, и она облегчённо вздохнула.

— Пойдём обратно, — Владимир Фёдорович хотел обнять её за плечи, но Птица юркнула в дверь, и рука худощавого лишь загребла воздух. Он зашёл вслед за девочкой.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился доктор, если, конечно, это был настоящий доктор.

— Плохо, — пожаловалась Птица. — Голова очень болит. А что со мной?

— Потеряла сознание в коридоре, — стал объяснять Владимир Фёдорович. — Устала, наверное. Перенапряжение… нервы. Хорошо, что Виктор Николаевич не растерялся и тебя сразу доставили к нам.

«Нервы, — подумала Птица. — Такая же гнида, как и этот Виктор Николаевич. Парит мне мозги и глазом не моргнёт».

— Ты помнишь как упала?

— Нет, — простодушно ответила Птица. — Помню только, как мы шли по коридору, а дальше — ничего. Темнота.

Владимир Фёдорович с важным видом покивал головой:

— Да-да. Ну, это не страшно. Мы тебе ввели укрепляющее, кое-какие витамины. Так что, всё будет в порядке. А голова скоро пройдёт. Думаю, Руслан Константинович разрешит тебе завтра вернуться домой.

— Кто такой Руслан Константинович? — заинтересовалась Птица.

— Э-э-э…

Владимир Фёдорович принялся яростно тереть переносицу, сознавая, что сболтнул лишнее:

— Это… э-э… наш… Ну, в общем, не важно. Ты есть хочешь? — неуклюже попытался он сменить тему.

— Хочу, — немедленно откликнулась Птица, не заботясь на этот раз о чистоте образа. Как бы то ни было, а отказываться от кормёжки она не собиралась.

Но, не успела Лина расправиться с принесённым ей обедом или, точнее говоря, ужином, как в её комнате опять появился сухопарый Владимир Фёдорович, на сей раз в компании с широкоплечим увальнем, которого можно было принять за близнеца мордастого Игоря.

— Собирай свои вещи, — сказал доктор. — Сейчас вы с дядей Сашей поедете в одно место.

Ага! Вот это уже кое-что. Птица даже отставила в сторону пластиковый судок с едой. Переезд, куда бы то ни было, давал определённые шансы. Всё же лучше, чем сидеть под охраной в этой крепости. Только бы не показать свою радость слишком явно, не вызвать у них подозрений. Хотя нет, в её положении — это естественно.

— Домой? — наивно спросила Птица, широко распахнув глаза.

— Пока ещё не домой, — ответил мордастый. На одной фабрике их всех делают, что ли?

— Ещё не домой, но скоро уже вернёшься. Может быть, даже, сегодня. А сейчас мы тебя отведём к одному дяде, а уж он отправит тебя к маме и папе. Только, если этот дядя начнёт расспрашивать кто ты, нужно говорить то, чему тебя здесь научили.

«Куда же он меня тогда отвезёт? — промелькнуло в голове у Птицы. — К каким маме с папой, Назаровым что ли?»

— Поняла? — переспросил мордастый Саша, брат Игоря.

— Поняла, — кивнула Птица.

— Как тебя зовут?

— Вита Лазарева, — бойко ответила Лина. Сейчас не следовало тянуть время, изображая полудебильную Свету Первухину.

— Вот и молодец, — обрадованно сказал дядя Саша. — Главное, не перепутай.

На сборы много времени Птице не потребовалось. Надев как можно больше тёплых вещей, вдруг рюкзак, всё-таки, придётся оставить, а впереди целая ночь, и неизвестно, сколько ещё таких ночей её ждёт, она заново пересмотрела его содержимое, незаметно проверила на месте ли деньги и, подхватив свою ношу на плечо, поспешила к выходу. Её провели длинным запутанным коридором, где им не встретилось ни единой живой души, словно все обитатели этого дома вымерли. «Или убиты», — мелькнула шальная мысль в голове у Птицы.

Единственными живыми и бодрствующими субъектами были два охранника, лениво переговаривавшихся у невзрачной на вид двери. При появлении мордастого Саши, с семенившей за ним Линой, они замолчали и подтянулись. Лица у обоих мужчин были осунувшиеся и серые, как штукатурка на стенах. Даже Птице было заметно, что они уже долгое время находятся в напряжении и давно не отдыхали. Что же, всё-таки, здесь происходит?

За невзрачной дверью оказался маленький дворик, в котором стоял, уже знакомый Птице, тёмно-зелёный «опель». Из него вышел ещё один мордоворот и открыл заднюю дверцу.

— Садись, — сказал Саша, легонько подталкивая Птицу в спину.

Лина сбросила рюкзак и забралась внутрь. Саша захлопнул дверь, обошёл машину и сел рядом с водителем. Это уже хорошо. Птица скосила глаза на запорную ручку. При удобном случае можно будет распахнуть дверь и задать стрекача. Она намотала на левый кулак лямку рюкзака и затаилась в ожидании подходящего момента.

До города они добрались быстро. Когда за стеклом замелькали знакомые места, Птица почувствовала себя почти на свободе.

«Опель» остановился возле невысокого, в два этажа, здания. Саша достал из кармана какой-то предмет, передёрнул его, издав металлический лязг, и положил себе на колени.

— Это он? — спросил водитель, глядя на стоявшую вдалеке машину и близоруко наклоняясь к самому стеклу.

— Сейчас узнаем, — Саша достал мобилку.

— Алло! Антон Павлович… На месте. Да, видим…, белая «мазда»… Хорошо, — он повернулся к Птице и предупредил. — Выходим.

Лина всё это время вертела головой, осматриваясь по сторонам. Место, в котором они находились, было безлюдным, что вполне её устраивало.

Команда на выход застала Птицу в тот момент, когда она уже примеривалась, не выскочить ли ей из машины именно сейчас и припустить вниз по улице туда, где стоял одинокий фонарный столб с неработающей лампой. Её останавливало то, что расстояние до ближайшего поворота было довольно большим, никаких лазеек, въездов, арок поблизости не наблюдалось, и неизвестно ещё, что там за поворотом. А на долгой дистанции Птица явно проигрывала своим возможным преследователям. Кроме того, её обнадёживало то, что возле «мазды» виднелась всего одна фигура. Это увеличивало её шансы на побег ровно вдвое. А считать Птица умела.

— Этот человек будет спрашивать тебя, кто ты такая, — мордастый Саша продолжал инструктировать Лину, пока они выбирались из машины. — Ты помнишь, что я тебе говорил?

— Да.

— Будешь говорить то, чему тебя учили.

— Хорошо.

Птицу начало раздражать, что ей повторяют одно и то же. Но, она продолжала кивать головой и соглашаться, ничем не выдавая своих чувств.

Саша хмыкнул и подтолкнул локтем догнавшего их водителя. Тот понимающе скривил губы. Птица шморгнула носом. Присутствие этих двоих ей не очень нравилось. Она уже начинала жалеть, что не воспользовалась подвернувшейся только что возможностью.

Человек, ждавший их возле «мазды», был сутулым и нескладным. Он явно нервничал и постоянно выписывал руками замысловатые зигзаги, словно никак не мог найти им подходящего применения. Глаза за стёклами очков в тонкой металлической оправе беспокойно бегали, перескакивая с Саши на водителя, с того — на Птицу, а затем обратно на мордастого крепыша.

— Константин? — осведомился Саша, подходя ближе.

Нервный мужчина вскинул руку, будто хотел протянуть её для рукопожатия, затем судорожно поправил дужку очков, уронил её вниз, хотел что-то сказать, но, вместо этого, лишь кивнул.

— Ясно, — удовлетворённо кивнул мордастый. — Вот ваша девочка, в целости и сохранности.

Он подтолкнул Птицу вперёд. В другое время Лина доходчиво объяснила бы ему, что она думает об этих тычках в спину, но сейчас приходилось сдерживаться.

Сутулый пытливо уставился на Птицу. Взгляд его, увеличенных диоптриями, глаз был неожиданно спокойным и, даже, немного ироничным.

— Ты Вита Лазарева? — спросил он.

— Да, это я, — кивнула Птица.

— Хорошо, — Константин порывисто распахнул дверку «мазды». — Садись в машину.

— Всё в порядке, — Саша подбросил на ладони мобильный телефон и протянул его Пирогову. — Звони Штурману.

— Не надо, у меня свой, — заполошно взмахнул руками Костя, доставая из кармана старенькую «моторолу».

Он набрал номер и заговорил, прикрывая рукой трубку:

— Макс! Это я… Девочка у меня. Да… голубые глаза, светлые волосы. Нет, вроде бы всё в порядке. Да… Вита Лазарева… Хорошо, садимся и уезжаем. Удачи!

Во время разговора Костя повернулся спиной к людям Шабарина. Водитель шагнул чуть вправо, к «мазде», освобождая огневую линию своему напарнику. Саша выпятил лобастую голову и напряжённо вслушивался в каждое слово приглушенной беседы Пирогова с Максом. Когда Костя разъединился, виновато кивнул им и наклонился, открывая дверку «мазды», Саша слегка обернулся, многозначительно посмотрел на своего напарника и полуприкрыл глаза. Одновременно с водителем он сунул руку под полу пиджака и ухватил рукоятку пистолета, торчавшего за поясом. Но в эту секунду их остановил голос Кости, в котором плясали лёгкие панические нотки:

— Ничего не понимаю! Где же девочка?

Все трое в растерянности уставились в пустой салон автомобиля.

А Птица, тем временем, мчалась по тёмному переулку, прижимая к себе рюкзак, из которого торчали, хлопая по ветру, длинные неправдоподобно розовые заячьи уши. Она бежала в сторону уродливого девятиэтажного здания, возвышавшегося перед ней.