XV

Пролетели конец лета, осень, зима, а в начале весны Арудж-Баба потребовал, чтобы его заменили во дворце: бейлербея вновь одолела страсть к войне.

Теперь делами государства займется Хайраддин. Баба уезжает. Сначала он испытал свои силы в коротких стычках с врагами на внутренней территории и почувствовал, что свежести и энтузиазма ему не занимать. Теперь можно приступить и к осуществлению своего главного плана. На сей раз море его не привлекает: операция, и очень рискованная, будет произведена на суше. Относительно ее удачного исхода Баба не сомневается и даже испытывает радостный подъем. Вот если бы спокойствие Арудж-Бабы было таким, как у всех прочих смертных, тогда оно могло бы вызвать тревогу.

Достаточно увидеть, как он обсуждает на ходу со своими командирами детали предстоящей кампании, чтобы понять, какой огонь бушует у него в груди. Его огромная фигура проносится по длинному дворцовому коридору, ослепляя окружающих блеском тщательно начищенной слугами искусственной руки, которой он непрестанно жестикулирует. Тех немногих битв, в которых он участвовал с серебряной рукой, оказалось достаточно для появления на свет легенды: говорят, что стоит Аруджу ее просто поднять, чтобы враги ударились в панику еще до начала атаки. Кто-то даже утверждает, что если смотреть на руку из вражеского стана, она, ярко светясь под солнцем, кажется больше, чем сам ее владелец.

Удача и слава улыбнулись наконец и маркизу де Комаресу, который, вернувшись на родину, сулил отыграться за свои злоключения. Теперь он известен как крупный специалист по всем вопросам, касающимся государства берберов. Он сеет ненависть и призывает к мщению всем неверным вообще, а Краснобородым в особенности, проповедует идею священной войны, призывает поднять мечи против антихристов — убийц и пиратов.

Он уже изъездил вдоль и поперек европейские владения Карла Габсбургского, пытаясь сколотить союз католиков и лютеран, отвлечь их от других конфликтов, натравить на Краснобородых еще и покровителя и друга берберов Великого Султана Истанбула, прикрываясь именем которого два мародера хозяйничают на море, не пуская туда порядочных людей. И от всех требует денег, живой силы и кораблей для крестового похода.

— Братья, примемся за дело, пока не поздно! — говорит он пророческим тоном. — Пока всю землю не сожрал кровожадный Мамона!

Правда, на призывы маркиза дать деньги или солдат никто не обращает внимания, зато с интересом и сочувствием выслушивают его истории о якобы пережитых им в плену ужасных приключениях, о злодеяниях турок и берберов, о каких-то фантастических пещерах, где, по его утверждению, живут и затевают свои черные дела Арудж-Баба, его одержимый брат и ублюдок-ренегат, которого Краснобородые называют своим сыном.

А лютеране и католики продолжают воевать друг с другом. Государства и охваченные духом предпринимательства частные лица строят и оснащают все новые суда, вовсе не намереваясь идти на войну из-за Гроба Господня. Их корабли, распустив паруса, спешат, конечно же во славу Христа, к Новым Индиям, чтобы вернуться оттуда с драгоценными грузами.

— Потерпите немного, — пытается уговорить мужа Шарлотта-Бартоломеа, — ну что за дело какому-нибудь принцу из холодной Верхней Германии, какому-то гамбургскому или гейдельбергскому торговцу до того, что Великий Султан Оттоманской империи поддерживает берберов, рассматривает их как своих стражей и позволяет им расчищать для себя пути в маленьком внутреннем море? Да у них нет ни времени, ни охоты отправляться на войну! Я что-то не вижу вокруг людей, горящих желанием отправиться в крестовый поход.

Маркиза права. Богатые и могущественные христиане равнодушны к призывам Комареса.

Единственный человек, готовый прислушаться к маркизу, — это его кузен Карл Габсбургский. Он-то как раз часто подумывает о крестовом походе, который кажется ему куда заманчивее завоевания каких-то неведомых далеких Индий. Но даже такой могущественный монарх не может делать только то, что ему хочется. Прежде чем принять самостоятельно подобное решение, Карл должен навести порядок в собственном государстве и набить свою казну так, чтобы можно было оплачивать корабли и армии, не прибегая к помощи аристократов, городов и вассалов.

Арудж-Баба уехал на войну. И если она действительно окажется для него приятной прогулкой, как он заявил перед отъездом, то у Хасана появится надежда на то, что его мечты о путешествии в Персию наконец сбудутся. Хайраддин обещал ему, что по возвращении Арудж-Бабы, если, конечно, Великий Султан даст на то свое согласие, он пошлет сына на переговоры об освобождении Цай Тяня, которого все еще держат в заложниках.

«Какой странный этот Цай Тянь», — думает Осман Якуб. От юноши изредка приходят послания: оказывается, он доволен, что у него теперь есть достаточно свободного времени для медитаций. Здесь, в Алжире, у него вроде не было такой склонности к отшельничеству. Да, жизнь меняет людей, и Осман, уже не раз имевший возможность убедиться в этом, не удивляется. Старику тоже хотелось пережить нечто подобное, но его жизнь почему-то совсем не меняется. А как замечательно было бы стать, например, птицей и полететь. Хотя, пожалуй, ничего хорошего в этом нет, так как тогда ему нельзя было бы жить рядом с теми, кого он любит.

Кстати, об изменениях. При Хайраддине во дворце каждый день рождаются сотни разных идей и новых планов, они набегают друг на друга, как волны: наверно, у Краснобородого это создает иллюзию, будто он все еще на море. Естественно, ни одно важное дело не обходится без Хасана, в жизни которого из-за этого все перемешалось. Изменилась и жизнь Анны де Браес. Нет больше занятий с Арудж-Бабой, и, увы, слишком редкими стали утренние прогулки верхом, часы изучения разных дисциплин и беседы с принцем Хасаном, который теперь очень занят государственными делами, доверенными ему Хайраддином. Когда же Хасан вынужден надолго уезжать в западные области, Хайраддин, верный данному Аруджу обещанию, остается во дворце. Так понемногу он начинает ближе знакомиться с невольницей Анной де Браес, которую теперь не назовешь ни девочкой, ни женщиной. Есть в ней что-то колдовское, раз она умеет так расположить всех к себе.

Но Анна не все время проводит с раисом: она охотно помогает Осману в его постоянных хлопотах о своей аптеке и посещает женщин в гареме. Чтобы отблагодарить их за науку, Анна тоже старательно принимается за дело: она решает отдать из своего багажа знаний все, что может быть полезным для этих женщин или позабавить их; она стала учить их ткать, вышивать и плести кружева — в общем, показывать им все, чему учили ее на родине с детства и что так не похоже на искусство алжирских мастериц. Анна, по натуре непоседливая и не очень умелая в работе, прекрасно знает, что и как нужно делать, и забавляется, давая уроки своим ученицам, которые очень скоро начинают превосходить учительницу.

В летнем павильоне гарема первого разряда, под портиками и в саду с фонтаном и большими опахалами устроена прекрасная мастерская, которую дамы из гарема могут посещать независимо от места, которое занимают в списке фавориток, и невзирая на возраст. Туда ходят даже служанки, которым тоже позволено пользоваться иголками и нитками. Все вместе они целыми неделями предаются этим скучным занятиям.

Естественно, что дело не обходится без ссор и склок, но все это пустяки, так как вообще в гареме царит мирная, спокойная обстановка, а щебет дам напоминает Анне житье в монастыре, где она пробыла некоторое время, пока не появилась перспектива ее замужества и поездки в Рим, — так же щебетали юные монахини и послушницы. Только здесь роль матушки-настоятельницы выполняет главный страж-евнух, и иногда какой-нибудь даме приходится прерывать свою работу над пяльцами, но не в наказание и не ради чтения молитвы, а для выполнения своих функций наложницы и жены или просто для удовлетворения чьих-то любовных желаний.

После курса обучения учительница и ученицы принимаются за изготовление большого занавеса в подарок Аруджу. Его преподнесут бейлербею, когда он вернется.

Однако ученицы заметили, что кроме общей работы у Анны есть еще и другая, тайная: девочка носит что-то в привязанной к поясу корзинке, похожей на обычную сумочку. Когда Анне кажется, что ее никто не видит, она вынимает из корзинки какое-то вышивание и делает несколько быстрых стежков.

— Что у тебя там? — спрашивают ее подруги. — Подарок для Аруджа?

— Нет, — отвечает она. — Это секрет.

Чтобы поддержать боевой пыл Комареса, Карл Габсбургский назначил его губернатором Орана, предоставив широкие полномочия. Для подготовки войны с берберами, турками и африканцами император выделил в его распоряжение сколько смог средств и людей — осталось только ждать момента, когда можно будет начать самый настоящий крестовый поход против всех неверных в мире.

Во дворце Карла в Толедо, в украшенном алыми знаменами и грозными военными доспехами зале для торжественных церемоний, сам Карл жалует Комаресу новый титул.

На церемонии присутствуют кардинал, три генерала, четыре герцога, два посла, вся коллегия придворных нотариусов с секретарями и писцами, а также простые священники, монахи и гранды, занявшие два ряда расставленных вдоль стен скамей. Дамы разместились в специальной ложе за узорной решеткой: иногда оттуда доносилось жужжание их приглушенных голосов.

Маркиз де Комарес перед отбытием считает своим долгом попрощаться с монархом и двором.

Взволнованным, но решительным тоном он подтверждает свое намерение истребить берберов — этих опасных бандитов и пиратов — не только на Африканском побережье, но и во всем мире.

— Честь предков, вековые священные права, сохранение тысячелетней цивилизации, вера — все зовет нас к борьбе. Вы можете подумать, господа, — говорит он, — что эти гнусные разбойники живут в пустыне, разделяя с диким зверьем проклятые Богом земли! Ничего подобного! Они захватили вечно цветущий сад!

И тут Комарес расписывает роскошные берберские сады, которые могут стать красой и гордостью испанской короны и способствовать процветанию торговли и народа Испании. В стране, которую он намерен покорить, растут оливы, кедры, лимонные деревья и зреют невиданные прекрасные плоды; там много пшеницы, древесины для строительства сотен кораблей. Эта страна должна принадлежать испанской короне — наследнице Римской империи, которая, подчеркивает Комарес, всегда господствовала на Африканском побережье. Да, новые варвары будут изгнаны оттуда — губернатор Оранский сделает эту войну целью своей жизни.

Далее Комарес поясняет, что интересы Испании на море будут постоянно находиться под угрозой до тех пор, пока он не вырвет с корнем берберские сорняки. Маркиз особенно нажимает на Карла: разве его величеству не известно, что берберы нагло грабят суда, приходящие из-за океана, из-за чего богатства, с таким трудом добытые в Новых Индиях для императорской короны, богатства, являющиеся данью вассалов, недавно обращенных в христианство и приобщившихся к католической цивилизации, оказываются в сундуках нечестивцев, неверных?

— Не Христовы церкви построят они на эти деньги, а свои мечети.

Настал момент, когда ренегатам Краснобородым придется расплатиться за свои преступные дела. Для выполнения этой миссии и родился на свет маркиз де Комарес. И потому, испросив у присутствующего духовенства позволения произнести торжественную клятву, он велит принести требник и расписную свечу, протягивает правую руку вперед, а левую прижимает к сердцу и, опустившись на одно колено и подняв глаза горе, клянется:

— Перед лицом его величества Карла Габсбургского… и т. д. и т. д. — При перечислении всех титулов монарха маркизу трижды приходится переводить дыхание. — Перед лицом его высокопреосвященства… — и опять целый ряд титулов с придыханием и поклоном в сторону самого высокого представителя Римской церкви в Испании, — клянусь и торжественно обещаю доставить Аруджа живым или мертвым к вашим стопам. Он будет побежден и разбит наголову во славу нашей страны и веры.

Сидящая в противоположном углу на самых высоких скамьях группа грандов с трудом сдерживает смех. При любом дворе есть враги и злопыхатели. Несмотря на то что Комарес находится сейчас на вершине славы и пользуется особым доверием монарха, кто-то распустил слух, будто его ненависть к Арудж-Бабе объясняется банальной ревностью, а Карл идет на поводу у фанатика священной войны — Комареса. Но все это, конечно, досужая болтовня бездельников, не стоит обращать на нее внимания.

Произнеся слова клятвы, все присутствующие хором возносят молитву Господу, после чего в зале появляется весьма скромное угощение, так как уже наступило время поста. Завязывается беседа, но Комарес держится так, словно официальная часть еще не окончена.

— Не говоря уже о гнусностях и грехе, в котором пребывает с утра до вечера и с вечера до утра сей монарх, если позволено называть монархом это дьявольское отродье с бородой и усами адски рыжего цвета, так вот, сей монарх к тому же еще и жестокий тиран.

Комарес на мгновение умолкает, чтобы перевести дух и продолжить свою обличительную речь, но осовевшие от скуки присутствующие его уже не слушают. Уж кому-кому, а не им должен Комарес объяснять, кто такой Арудж-Баба. То, что говорит Комарес, давно и хорошо известно всем: Арудж-Баба действительно ренегат, неверный и разбойник, кто ж назовет его святым или благородным монархом!

— У нас при испанском дворе, маркиз, уже давно поговаривают, что от Аруджа-Бабы разит серой и что он заглушает этот запах всякими восточными благовониями, — говорит один из придворных просто так, чтобы развеселить немного чопорных участников церемонии. — Что скажете, дорогой маркиз? От него действительно несет адским духом?

Комарес подтверждает, что бейлербей и впрямь злоупотребляет всякими благовониями и ароматическими эссенциями, но запаха серы, честно говоря, он не почувствовал. Вообще все это мелочи. Главное, что из-за страшных злодеяний Арудж-Бабы его ненавидят очень многие.

Известно, что он всегда обводил вокруг пальца других султанов и раисов с побережья. С одними он бессовестно разделался под тем предлогом, что они оказались ненадежными союзниками, хотя в действительности он просто хотел взять под контроль чужие земли. Других он давно водит за нос, называет своими друзьями, а сам использует их солдат и деньги.

— На них-то и надо делать ставку.

По окончании церемонии Карл Габсбургский уходит в небольшое прилегающее к залу помещение — там он будет держать совет с кузеном и новоиспеченным губернатором Орана, который должен изложить ему свой план действий; а состоит этот план в том, чтобы найти кого-нибудь, у кого есть свой счет к бейлербею, и заключить с ним союз.

А Арудж-Баба, оставив в Алжире брата, пустился в весьма рискованное предприятие и стал навещать соседей, всячески склоняя других султанов к сотрудничеству, чтобы, опираясь на их помощь, объявить войну тем, кто не намерен поддержать давно вынашиваемый им безумный план захвата всей Африки.

Один из султанов, которому Арудж-Баба предложил присоединиться к этому союзу, на словах горячо поддержал его, но в действительности он, по уговору с маркизом де Комаресом, лишь прикинулся сторонником Аруджа. Этот султан уже давно затаил обиду на бейлербея, который когда-то его унизил, и теперь жаждет отомстить ему.

Маркиз пока не хочет называть его имени, так как Арудж-Баба, известный маг и хиромант, даже на расстоянии может все узнать и тогда план маркиза обязательно провалится. И еще он не желает называть имя султана из благородных соображений, ибо сам был не только свидетелем, но и участником, так сказать, унизительной процедуры, когда как-то ночью оба они выполняли весьма неприятную работу в портовых нужниках Алжира.

Самые молоденькие обитательницы гарема с хохотом и веселыми шутками бегают за Анной по большому саду перед окнами парадных залов, пытаясь отнять у нее корзинку с таинственным рукоделием. Они носятся среди кустов, водоемов и фонтанов, и в конце концов загоняют Анну на самую верхушку центрального фонтана, куда остальные забраться не осмеливаются.

Стоящие на посту солдаты боятся, как бы шум не достиг зала Совета, где обсуждаются серьезные вопросы, требующие сосредоточенности и тишины. Женские крики мешают государственным мужам, поэтому стражи строго одергивают шалуний:

— Тихо, женщины! Не шуметь! Вон отсюда! Сами знаете — когда заседает Совет, вам здесь находиться запрещено!

Дежурный евнух — а их в гареме множество — оказался неопытным новичком и никак не может загнать женщин за загородку гарема.

— Ну, красавицы, уходите отсюда, прошу вас. Будьте умницами, идите домой!

Стражники при зале заседаний Совета очень злятся и куда менее терпеливы и снисходительны к дамам из гарема, затеявшим возню в столь неподходящий момент:

— А ну убирайтесь к себе, а то сейчас получите! Совет заседает!

Молодые женщины, огорченные тем, что игра окончена, поглядывают на большой фонтан, опасаясь, что Анну, как самую недисциплинированную, серьезно накажут. Но она сама спускается к стражам, прижимая к груди свою корзинку:

— А что случилось? Почему вдруг такое важное заседание?

Начальник стражи, узнав Анну, смягчается и вступает с ней в доверительный разговор, показывая тем самым, что он выделяет ее среди этих глупых бабенок:

— Военные дела, госпожа, в лагерь бейлербея отправляется подкрепление. Уже чистят лошадей для отряда отборных воинов, который выйдет в путь на рассвете.

Анна бежит к апартаментам Хасана. Душа у нее замирает от тревоги, и ей просто необходимо услышать слова утешения от Османа Якуба.

Бейлербей прислал лаконичное и загадочное послание, позволяющее все же догадаться, что он остро нуждается в военной помощи и, не полагаясь на слишком слабых союзников, решил набрать армию наемников, и вот теперь требует, чтобы ему поскорее выслали деньги и золото.

Совет одобрил требование Арудж-Бабы, собрал сколько смог золотых монет, но главным образом золотых слитков и драгоценностей, и вручил все это назначенному капитаном принцу Хасану, чтобы тот под эскортом отряда отборных солдат отвез ценности в западные районы, где сейчас воюет Баба.

По окончании столь важного заседания Совета, который решал, какой ответ дать Аруджу, Хайраддин уединился с сыном для серьезного обсуждения сложившейся ситуации.

Слишком многое им непонятно, слишком многое тревожит. Прежде всего похоже, что Арудж-Баба попал в очень серьезную переделку, раз ему приходится брать наемников: братья всегда старались этого избегать. Больше того, войско, которое Баба хочет нанять, принадлежит некоему султану Ибрагиму, никогда прежде не бывшему союзником Краснобородых. Разработал план и установил связь с этим Ибрагимом, кажется, султан Феса — тоже человек ненадежный, не числившийся в друзьях берберов и даже, наоборот, нередко выступавший против них. Впрочем, Хасан знает его, он был в Алжире — и не заложником, а обычным пленным — как раз в то время, когда там находился и Комарес.

— Отвези ему эту казну, но гляди в оба и Аруджу скажи, пусть не забывает об истории с султаном Белима.

Чтобы развеять грустные мысли, Хайраддин рассказывает сыну старую историю, немало позабавившую Краснобородых еще в дни их молодости. Однажды Арудж-Баба, владевший тогда всего шестью галиотами, но уже испытавший себя в деле, встретил какого-то щедрого и общительного султана, который пригласил его погостить месяц в своем дворце — в доказательство дружеского расположения и удовольствия, которое доставляет ему общество Краснобородого. В знак уважения и приязни он открыл даже перед Аруджем двери своего гарема.

— Выбирай кого хочешь, — сказал султан Белима, вталкивая его в гарем. — Пока ты здесь, они будут твоими.

Арудж-Баба выбрал себе трех женщин, но к концу своего пребывания во дворце Белима он весь был покрыт чесоткой, после чего поклялся никогда не полагаться вслепую ни на одного государя.

Еще прежде, чем окончился Совет, поскольку и у стен есть уши, до Османа уже дошла весть о предстоящей экспедиции, так что, когда к нему прибежала Анна де Браес, ничего нового он от девочки не услышал, только сердце у него заныло сильнее.

— Вечные войны и сражения! И почему только Господь Бог не вытравит из сознания людей само это слово — война?

Анна заперлась в комнате, где настаивались травы, и как одержимая принялась работать иголкой. Осман же стал готовить в дорогу вещи Хасана, злясь на бейлербея, который, вместо того чтобы прожить свою старость в покое, пускается в такие опасные приключения.

— Не может усидеть на месте, — ворчал он. — Воевать ему, видите ли, необходимо. Вот одержимый! Обязательно ему надо полюбоваться на то, как люди выпускают друг другу кишки.

Арудж же решил захватить все Африканское побережье, чтобы потом нанести удар по Испании и присоединить к своим владениям еще и ее. Осману Якубу прекрасно известно, что это давняя его мечта, но мечта безумная. Арудж-Баба не подумал, готов ли он к такому предприятию. Просто посмотрел в зеркало, увидел, что старость не за горами, что нужно поторапливаться, и вскочил на коня. А все его люди — солдаты и офицеры, — как стадо гусей, помчались за ним навстречу своей гибели.

Потом Осману становится неловко оттого, что он так несправедлив к своему господину. Арудж-Баба вовсе не дикий зверь главное для которого — кусаться, нет, он великий государь. Будучи хорошим хозяином, он никогда не позволит своему народу умереть с голоду и никогда не пошлет людей на убой без великой необходимости или даже ради достижения благородной цели. Может, он руководствуется какой-то высшей целью, не известной подданным и слугам? Но стоит в душу старика закрасться сомнениям — все, покоя как не бывало, и потому Осман Якуб, стиснув зубы, гонит от себя дурные мысли.

— Работай, работай, — приказывает он себе, — готовь вещи, чтобы у мальчика было под рукой все, что ему может понадобиться.

Хасан присылает сказать, что ему нужен в дорогу один небольшой сверток. Значит, придется дать ему с собой только плащ. А Осман Якуб вытащил из сундуков горы вещей, которые теперь придется укладывать на место. Вот так всегда. Хасан отказывается от хорошо подобранной одежды. Слава Богу, что его слуге Осману Якубу Сальваторе Ротунно — когда-то нищему рыбаку — не надоедает каждый день любоваться этими прекрасными одеяниями, которые он заботливо развешивает, чистит, гладит и держит в порядке до подходящего случая.

Прежде чем свернуть плащ, Осман зашивает в одну из его складок маленький мешочек с обломком клюва только что вылупившегося орленка, двумя шерстинками из хвоста фараоновой мыши и чешуйкой от рыбы, найденной посреди пустыни: вместе — это замечательный талисман.

Назавтра все готово к отъезду принца Хасана и его отборного войска. Помощником командира назначен Ахмед Фузули, два дня назад прибывший из своего оазиса. По призванию он не воин, но всегда участвует в военных походах из чувства дружбы, и стоит Фузули только учуять, что дело пахнет войной, как он немедленно бросается на помощь Хасану.

Во дворе перед конюшнями все строго и торжественно — так бывает перед важными событиями. Дворцовая гвардия выстроилась в полном составе, чтобы проводить в поход лучших всадников, которым предстоит тяжкое испытание — как можно скорее добраться до далекого военного лагеря Аруджа. Во главе отряда, на коне, — сам принц Хасан. Ахмед Фузули — в центре, рядом с казной, хранящейся в специальном сундучке, который поставлен на особый возок, способный выдержать быструю езду и дальнюю дорогу.

Из внутреннего перехода, соединяющего конюшни верхним уровнем дворца, двое солдат выволакивают какую-то девушку, которая вырывается и кричит:

— Руки прочь, идиоты! Вы же уронили ее!

И действительно, выпавшая из рук девушки корзинка докатилась бы до самого обрыва, если бы ее вовремя не остановил конюх, сразу узнавший Анну и освободивший ее из рук двух новичков, только что взятых на почетную службу в дворцовую стражу и очень удивленных тем, что от них требуют уважительного отношения к какой-то девчонке, к тому же без чадры. Анна де Браес подхватывает свою корзинку и бежит искать Хасана.

В предрассветной дымке еще только вырисовываются контуры мечети с ее высокими минаретами, а муэдзин уже созывает верующих на молитву. Когда же молитва кончается, Анна, добежавшая до головы колонны и идущая рядом с конем Хасана, перед самым открытием ворот вынимает из своей корзинки атласную феску рубинового цвета, расшитую серебряными нитями: каждый узор — отдельная картинка. Если рассматривать их по порядку, то можно узнать всю историю, начавшуюся с плавания двух галер.

Хасан берет подарок, разглядывает его и, поблагодарив Анну, с улыбкой разматывает свой дорожный тюрбан: длинный шарф из полосатой ткани падает Анне на руки.

Небольшая феска подчеркивает красоту высвободившихся черных длинных кудрей Хасана и приходится ему как раз впору.

— А вдруг ее унесет ветром? — спрашивает он с улыбкой.

— Я сделаю тебе другую, еще красивее.

Хасан взмахивает саблей. Стражи открывают ворота, и отряд исчезает за ними. Пожилой мулла возвращается к себе домой. Помощники конюхов собирают навоз и разравнивают площадку. А Анна все так и стоит в клубах пыли, сжимая в вытянутых руках, словно драгоценный дар, длинный кусок шелка в яркую полоску. Стоит и глубоко вздыхает. Она боится дать волю слезам, не хочет плакать: девочка поклялась, что никогда больше не проронит ни единой слезинки. В противном случае Хайраддин ни за что не позволит ей вступить в отряд отборных всадников Хасана.

Этот план она вынашивает уже давно, а точнее, с того самого момента, как ей стало известно, что поступление в отряд не ограничивается никакими четкими нормами. Нужно только стараться. Анна де Браес освоила все тонкости поединка на шпагах, и Хайраддин не может этого не знать, так как сам забавы ради тренирует ее. В верховой езде вообще ей нет равных — кто из мужчин может ее обскакать? За исключением Хасана, конечно. Остается только продемонстрировать свою выносливость на больших переходах, и сейчас как раз самое время для этого. Спросить разрешения она не успела, но в сложившейся ситуации Хайраддин, конечно же, не отпустит ее. Скажет — как-нибудь в другой раз.

А Хасан между тем уехал на войну.

— Что теперь делать?

Земля на плацу сухая, клубы пыли стоят в воздухе, конюхи злятся. Но Анна застыла на месте, и им неловко попросить ее уйти с дороги.

Ну вот, теперь она может уйти: слез не было и никогда больше не будет — не пристало плакать гордому всаднику. К тому же она поклялась! И Анна с болтающейся на руке пустой корзинкой, едва переставляя ноги, покидает плац.

Османа всего трясет. Предсказания разных прорицателей довольно туманны. На вечер и ночь они сулили отряду успех, но впереди, по их словам, на пути всадников сгущаются тучи. Три дня тому назад уже перед рассветом Осману привиделся сон, а предрассветные сны — самые вещие. Ему приснился клинок, рассекающий скалу, из которой брызжут тяжелые красные капли, сразу же покрывающиеся пылью или тонущие в дыму. Все это, конечно же, предвещает битву и смерть, но ведь на войне смерть — самое обычное дело. Хотелось бы только знать, что за битва, где она происходит и кому выпала смерть. Об этом сон ничего не говорил. Днем один из садовников, наблюдая за движениями ящерицы, пришел к противоречивому выводу: сон Османа может означать и гибель, и спасение.

Совсем запутавшемуся во всех этих толкованиях старику остается только зажечь целый лес свечек и наложить на себя самую суровую епитимью: раз не известно, откуда грозит беда, кто строит козни, лучше вознести как можно больше молитв всем святым.

В том, что речь идет именно о кознях, у Османа нет никаких сомнений, так как сгустки, образовавшиеся в свернувшемся молоке, принимают форму натянутых сетей и безголовых тел, а что это, как не предательство и засада?

— Чем ты занимаешься? — спрашивает Анна старика, найдя его наконец в укромном местечке за кедром в зимнем саду Арудж-Бабы. Осман стоит там на четвереньках, упираясь локтями и коленями в мелкую острую гальку.

Старик не отвечает. Шепча себе под нос какие-то нечленораздельные фразы, он испускает тяжкие вздохи, поднимая глаза к небу, и, преодолевая боль, с трудом ползает по гальке. После этой неоднократно повторяющейся пантомимы он всякий раз осеняет крестным знамением лоб, губы и сердце. Затем после нескольких минут сосредоточенного молчания Осман резко поднимается и, воздев руки со скрещенными указательным и средним пальцами, начинает прыгать с приседаниями по кругу, щуря глаза, нелепо надувая губы и не произнося при этом ни слова.

— Перестань, Осман, ты же сломаешь себе ноги на этом щебне.

Но Осман продолжает прыгать, все сильнее мотая головой, пока не валится на землю.

— О Господи, что с тобой? Тебе плохо?

— Нет, нет. Наверно, я слишком быстро вертелся. Жаль, ничего не получилось. Мне надо было сделать семь кругов! В следующий раз не оплошаю!

— И что ты придумал! — Анна усаживает старика под кедром. — Наверняка не это велел тебе делать принц Хасан. Неужели он не поручил Осману ничего более серьезного?

— Он сказал: «Присматривай за Анной де Браес», но не запретил ни молиться за кого захочу, ни заклинать злых духов, ни накладывать на себя епитимью!

— Повтори-ка, повтори, Осман.

— Он сказал, чтобы я присматривал за тобой.

Анна крепко сжимает ему руки, но бедный Осман со стоном отдергивает их: вся кожа на ладонях ободрана о щебенку.

— Хасан сказал, чтобы ты присматривал за мной, потому что он мне не доверяет? Повтори, Осман, повтори точно его слова, мне надо знать…

— «Присматривай за Анной де Браес».

— И больше ничего?

— Ничего.

— Значит, он беспокоится обо мне, правда, Осман Якуб?