Глава 16
Уильям снова кинул взгляд наверх. Лицо его было бледно, маленькие глазки встревоженно блестели. Дона молча кивнула ему головой и на цыпочках прошла в гостиную. Уильям зажег две свечи и остановился, выжидательно глядя на нее.
– Он что-нибудь сказал? – спросила она. – Зачем они приехали?
– Я понял, что сэру Гарри надоело жить в Лондоне одному, миледи, – ответил Уильям. – И лорд Рокингем уговорил его приехать. Кроме того, его светлость, кажется, встретился в Уайтхолле с одним из родственников лорда Годолфина, который настоятельно советовал ему вернуться в Нэврон. Это все, что мне удалось выяснить из их беседы за ужином, миледи.
– Да-да, – задумчиво проговорила Дона, словно не слыша его последних слов, – конечно же, это идея Рокингема. Гарри слишком ленив, чтобы самому решиться на отъезд.
Уильям неподвижно стоял перед ней, держа в руке свечу.
– А что ты сказал сэру Гарри? – спросила она. – Как тебе удалось удержать его перед дверью моей спальни?
По лицу Уильяма пробежало подобие улыбки, он понимающе посмотрел на Дону.
– Я был готов стоять до последнего, миледи, и, если понадобится, удержать его силой. К счастью, обошлось без этого. Как только господа сошли с коней, я сразу же объявил им о вашей болезни. "У миледи сильный жар, – сказал я. – Она уже несколько дней не встает с постели. Ей удалось задремать совсем недавно, и было бы крайне неосмотрительно со стороны сэра Гарри нарушать сейчас ее покой".
– И он подчинился?
– Послушно, как ягненок. Сначала, правда, чертыхнулся и отругал меня за то, что я не послал за ним в Лондон. Но я сказал, что действовал по вашему приказанию, а вы запретили его извещать. А тут еще мисс Генриетта и мастер Джеймс прибежали из детской и стали рассказывать, какая серьезная болезнь с вами приключилась, а за ними спустилась Пру, страшно расстроенная тем, что вы не разрешили ей за вами ухаживать. Позанимавшись немного с детьми, сэр Гарри и лорд Рокингем изволили поужинать, затем прогулялись по саду и отправились на покой. Сэр Гарри занял голубую комнату, миледи.
Дона улыбнулась и погладила его по руке.
– Спасибо, Уильям, – сказала она. – Значит, ты всю ночь не спал и готовился к сегодняшнему утру. А если бы я не вернулась?
– Как-нибудь выкрутился бы, миледи, хотя положение, что и говорить, было не из легких.
– Ну а милорд Рокингем? Как он отнесся ко всему этому?
– Мне показалось, что он огорчился, узнав о вашей болезни, миледи, но вслух ничего не сказал. Зато очень заинтересовался, когда Пру пожаловалась сэру Гарри, что мне одному разрешено заходить в вашу комнату. Я заметил, что после этих слов он посмотрел на меня с явным удивлением и даже, я бы сказал, с каким-то любопытством.
– Ты не ошибся, Уильям. Лорд Рокингем действительно очень наблюдательный человек. Высматривать и вынюхивать – его страсть. У него нос как у охотничьей собаки.
– Да, миледи.
– Ах, Уильям, ничего не планируй заранее, это всегда плохо кончается.
Сегодня мы с твоим хозяином хотели позавтракать вместе у ручья, половить рыбу, искупаться, поужинать у костра, как в прошлую ночь. И вот – все рухнуло.
– Может быть, это ненадолго, миледи. Может быть, они скоро уедут.
– Может быть. В любом случае нужно срочно связаться с "Ла Муэтт" и передать им, чтобы побыстрей выходили в море.
– Мне кажется, миледи, до темноты кораблю не стоит трогаться с места.
– Пусть капитан решает сам. Ах, Уильям, если бы ты знал!..
– Да, миледи?
Но она только покачала головой и пожала плечами. Зато глаза ее говорили ясней всяких слов. И внезапно его ротик-пуговка дрогнул, он протянул руку и погладил ее по плечу, как если бы перед ним была Генриетта.
– Не волнуйтесь, миледи, – произнес он, – все будет хорошо. Вы обязательно встретитесь.
И этот его странный жест и неожиданное сочувствие, а также привычная домашняя обстановка, казавшаяся такой уютной после всех пережитых волнений, подействовали на нее так сильно, что она вдруг разрыдалась.
– Извини, Уильям, – проговорила она, чувствуя, как слезы неудержимо катятся по щекам.
– Ну что вы, миледи.
– Плакать глупо, я знаю. Глупо и бессмысленно. Но я ничего не могу с собой поделать: ведь всего несколько часов назад я была так счастлива!
– Да, миледи.
– У нас было все: и солнце, и ветер, и море… и нежность, которую мы дарили друг другу.
– Понимаю, миледи.
– И мы были счастливы, Уильям. А ведь это случается так редко.
– Очень редко, миледи.
– И поэтому я не буду больше плакать, как капризное дитя. Что бы ни случилось, прошлое все равно останется с нами. И никто не сможет его у нас отнять. Я всегда буду помнить дни, проведенные с ним, дни, когда я жила по-настоящему, впервые в жизни. А сейчас я пойду наверх, переоденусь и лягу в кровать. Через некоторое время ты принесешь мне завтрак, а когда я окончательно приду в себя, пригласишь сэра Гарри. Нужно узнать, надолго ли они приехали.
– Хорошо, миледи.
– И постарайся как можно быстрей связаться с кораблем.
– Да, миледи.
Они вышли из гостиной. Сквозь ставни уже пробивался утренний свет. Дона сняла туфли и босиком, накинув на плечи плащ, осторожно начала подниматься по той самой лестнице, по которой так весело сбегала пять дней назад.
Всего-то пять дней – а кажется, что прошла целая жизнь! Дойдя до голубой комнаты, она остановилась и прислушалась: из-за двери доносилось знакомое сонное ворчание Герцога и Герцогини и мерный храп Гарри. Когда-то эти звуки составляли одну из многих досадных мелочей, раздражавших ее и толкавших на безрассудные поступки. Теперь она слушала их спокойно: они принадлежали другой, прежней жизни, из которой она сумела вырваться.
Она вошла в спальню и закрыла дверь. Воздух благоухал свежестью и цветами – окно в сад было распахнуто, а у кровати стоял букет ландышей, недавно сорванных Уильямом. Она раздернула шторы, разделась и легла в кровать, прикрыв глаза руками. Ей представился француз, крепко спящий на берегу ручья. "Через несколько минут он проснется, – думала она, – протянет руку, чтобы обнять меня, и обнаружит, что рядом никого нет. Потом вспомнит о нашем уговоре, зевнет, потянется и с улыбкой посмотрит на солнце, встающее из-за деревьев. Потом поднимется, по привычке взглянет на небо, чтобы определить, какая будет погода, почешет ухо и, насвистывая, двинется к ручью. Добравшись вплавь до корабля, он окликнет матросов, надраивающих палубы. Один из них сбросит за борт веревочную лестницу, а второй сядет в лодку и пригонит от берега шлюпку с посудой и одеялами. А капитан тем временем спустится в каюту и, поглядывая из окна на воду, крепко разотрется полотенцем. Когда он оденется, Пьер Блан принесет ему завтрак. Он походит по каюте, подождет меня, но голод окажется сильней, и в конце концов он сядет за стол один. Позавтракав, он поднимется на палубу и станет смотреть на лес: не идет ли кто по тропинке?" Она ясно представила, как он стоит, облокотившись на перила, и набивает трубку, чувствуя приятную усталость после утреннего купания и думая о солнце, припекающем все сильней, о море, о предстоящей рыбалке. Может быть, в этот момент мимо корабля опять проплывут лебеди, и он, разломив кусок хлеба, примется швырять им крошки. Когда она наконец появится на тропинке, он поднимет голову и улыбнется, но не отойдет от перил, а будет все так же кормить лебедей, делая вид, что не замечает ее.
"Боже мой, – думала Дона, – зачем я себя мучаю? Ведь все это напрасно, мы никогда больше не увидимся. Он уплывет к себе в Бретань, а я останусь здесь, в Нэвроне, и вечно буду терзаться этой болью, этой мучительной тоской, которая неизбежно сопутствует любви, как зло сопутствует добру, а уродство – красоте". Она лежала, закрыв глаза рукой, даже не пытаясь заснуть, а солнце поднималось все выше и выше, и лучи его все смелей врывались в окно.
Вскоре после девяти Уильям принес ей завтрак. Он поставил поднос на столик возле кровати и спросил:
– Хорошо отдохнули, миледи?
– Да, – солгала она, отщипывая виноградину от лежащей на подносе грозди.
– Господа завтракают внизу, – сообщил он. – Сэр Гарри просил узнать, когда ему можно вас навестить.
– Ничего не поделаешь, придется его принять.
– Позвольте мне слегка задернуть шторы, миледи, чтобы свет не падал вам в лицо. Боюсь, что ваш цветущий вид насторожит сэра Гарри.
– Ты находишь, что у меня цветущий вид?
– Да, миледи, на редкость цветущий.
– Представь себе, у меня ужасно болит голова.
– Возможно, миледи, но не от простуды.
– Я чувствую себя совершенно разбитой. У меня синяки под глазами…
– Ничего удивительного, миледи.
– Ах, Уильям, ты просто невыносим. Если ты сейчас же не уйдешь, я запущу в тебя подушкой.
– Ухожу, миледи.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, а Дона встала, умылась, пригладила волосы, задернула шторы, как он посоветовал, и снова забралась в кровать. Через несколько минут в дверь заскребли собачьи лапы, затем послышались тяжелые шаги, и в комнату вошел Гарри. Следом с радостным визгом влетели собаки и тут же кинулись к ней на постель.
– А ну-ка угомонитесь, разбойники! – прикрикнул на них Гарри. – Вы что, не видите, что ваша хозяйка больна? Фу, Герцог! Фу, Герцогиня! Кому я сказал! Немедленно на место!
Произведя по своему обыкновению гораздо больше шума, чем обе собаки, вместе взятые, он удовлетворенно плюхнулся на край кровати и, тяжело пыхтя, принялся стирать надушенным платком следы их лап с одеяла.
– Проклятая жара! – проговорил он. – У меня вся рубашка мокрая, а ведь еще и десяти нет… Ну как ты, моя радость? Что тут с тобой стряслось?
Где ты умудрилась подхватить эту дурацкую простуду? Дай я тебя поцелую.
Он неуклюже потрепал ее по щеке и наклонился, обдав густым запахом духов и оцарапав париком подбородок.
– Выглядишь ты совсем неплохо, хотя в этой темноте трудно что-либо разглядеть. Твой слуга так меня напугал, я уж и не чаял застать тебя в живых. Кстати, он что, новенький? Ты им довольна? Если что-нибудь не так, скажи, я его немедленно уволю.
– Нет-нет, Уильям отличный слуга. Я на него не нарадуюсь.
– А, ну ладно… Как же ты все-таки умудрилась простудиться, дорогая?
Говорил же я, что не надо уезжать из Лондона. В Лондоне совсем другая атмосфера. Хотя без тебя там, признаться, довольно скучно. В театре показывают всякую ерунду, а в картах мне, как всегда, не везет: сел недавно играть в пикет и, представь себе, проигрался вчистую. У короля, говорят, завелась новая пассия – какая-то комедиантка, я ее еще не видел. Да, ты знаешь, здесь со мной Рокингем. Это он надоумил меня приехать. "Гарри, – сказал он, – послушай, почему бы нам не прокатиться в Нэврон? Прогуляемся, а заодно и Дону навестим". И вот мы здесь, а ты, как нарочно, прикована к постели.
– Не волнуйся, мне уже лучше. Думаю, что я скоро поправлюсь.
– Да? Ну вот и отлично. Выглядишь ты и в самом деле неплохо. Даже загар откуда-то появился. Ты стала смуглой, как цыганка.
– Это не загар, просто кожа слегка потемнела от лихорадки.
– И глаза, черт побери, сделались как будто больше.
– Должно быть, я похудела во время болезни.
– Странная болезнь. Видимо, что-то связанное с климатом… Ты не возражаешь, если собаки заберутся на кровать?
– Возражаю.
– Эй, Герцог, быстренько поцелуй свою хозяйку и слезай. А теперь ты, Герцогиня. Представь себе, у Герцогини на спине открылась ужасная язва, она чешется не переставая. Ну вот, опять, что ты с ней будешь делать! Я пробовал втирать мазь, но пока что-то не помогает. Да, кстати, я купил новую лошадь, она стоит сейчас на конюшне. Гнедая кобыла, злая как черт, но очень резвая.
Рокингем предлагает мне за нее тысячу, но я сказал, что меньше чем за пять не отдам, а он уперся и не уступает. А у вас, значит, объявились пираты? Я слышал, что местные жители просто в панике, эти негодяи совершенно распоясались: грабят, убивают, насилуют…
– Кто тебе сказал?
– Рокингем встретился в Лондоне с племянником Годолфина… Кстати, как он поживает?
– Кто? Годолфин? Когда я видела его в последний раз, он был вне себя от ярости.
– Еще бы! Он прислал мне на днях письмо, но я как-то все забывал ему ответить. Говорят, у его шурина недавно похитили корабль. Ты ведь знаешь его шурина? Его зовут Филип Рэшли.
– Понаслышке.
– Ну, вы еще успеете познакомиться. Я встретил его вчера в Хелстоне и пригласил к нам. С ним был еще Юстик, оба просто рвали и метали. Вообрази, этот подлый француз сумел вывести корабль из Фой-Хэвена под самым их носом.
Какая наглость! И никто даже не попробовал его догнать. Теперь-то он, конечно, преспокойно стоит где-нибудь во Франции, а ведь ему цены нет – он только что вернулся из Индии!
– Зачем тебе понадобилось приглашать Филипа Рэшли?
– Собственно говоря, пригласил его не я, а Рокингем. "Гарри, – сказал он, – мы должны помочь твоим землякам поймать этого негодного пирата. Ты здесь личность известная, тебя все уважают, вот увидишь, развлечение получится на славу". Рэшли так и взвился. "Развлечение? – завопил он. – Хорошенькое развлечение, когда у человека из-под носа уводят целое состояние!" "Охранять надо лучше, – возразил Рокингем. – – Вы тут, похоже, совсем обленились. Ну ничего, мы вам поможем, а когда дело будет сделано, повеселимся все от души". Одним словом, мы решили пригласить сюда Годолфина и кое-кого из соседей и обсудить план действий. Я уверен, что мы в два счета поймаем этого пирата. Представляешь, как будет весело, когда мы наконец вздернем его на каком-нибудь суку!
– Почему ты думаешь, что тебе это удастся?
– Я рассчитываю на Рокингема. У Рокингема голова варит, он обязательно что-нибудь придумает. Я-то, слава Богу, в таких делах ничего не смыслю.
Послушай, Дона, когда ты собираешься вставать?
– Как только ты отсюда уйдешь.
– Узнаю свою строптивую женушку. Герцог, дружище, ты не знаешь, почему твоя хозяйка всегда со мной так сурова? А ну-ка, разбойник, смотри, что у меня есть! Ну-ка, ищи, ищи!
И, схватив туфлю Доны, он швырнул ее через всю комнату, а собаки, рыча и отталкивая друг друга, кинулись за ней. Притащив туфлю на место, они снова начали носиться вокруг кровати.
– Идемте, собачки, – проговорил Гарри, поднимаясь, – нас прогоняют, нас не желают больше видеть. Дона, я пришлю к тебе детей, хорошо? И передам Рокингему, что ты скоро спустишься. Он будет на седьмом небе от счастья.
И, напевая и громко топая, он вышел из комнаты, а собаки с лаем помчались за ним.
Итак, Филип Рэшли и Юстик были вчера в Хелстоне. Наверное, и Годолфин уже вернулся домой. Она вспомнила покрасневшее от злости и бессилия лицо Рэшли и его изумленный взгляд, когда он, уставившись на нее из лодки, завопил: "Там женщина! У них на борту женщина!", а она, стоя наверху с развевающимися по ветру волосами, хохотала и махала ему рукой.
Нет, не может быть, чтобы он ее узнал. Это просто немыслимо! На ней была мужская одежда, лицо заливали потоки дождя, волосы растрепались… Она встала и начала одеваться, обдумывая то, что рассказал Гарри. Внезапный приезд Рокингема и его коварные планы не могли не насторожить ее – Рокингем был далеко не глуп, и его присутствие в Нэвроне не сулило ничего хорошего. К тому же он был живым напоминанием о прошлом: о Лондоне, о булыжных мостовых, о театрах, о жарких, пропитанных ароматом духов залах Сент-Джеймса. Он был посланцем старого мира, чужаком, вторгшимся в ее дом и нарушившим его тишину. Она слышала его голос под окном, он о чем-то болтал с Гарри, оба смеялись, возились с собаками. "Вот и все, – думала она, – – вот и кончилось мое бегство. Лучше бы я совсем не возвращалась". "Ла Муэтт" мирно стояла бы у берегов Франции, дожидаясь, пока матросы отведут "Удачливый" в ближайший порт. Волны накатывали бы на пустынные белые пляжи, лазурное море сияло в лучах солнца, прозрачная, чистая вода приятно холодила кожу, и сухие доски палубы казались бы теплыми, когда, растянувшись на них после купания, она глядела бы вверх на высокие наклонные мачты "Ла Муэтт", пронзающие небо…
В дверь постучали. В комнату ворвались дети. Генриетта прижимала к себе новую куклу, подаренную Гарри, Джеймс забавлялся с игрушечным зайцем. Они бросились к Доне и принялись обнимать ее горячими ручонками и осыпать поцелуями. Пру за их спиной приседала в реверансе и заботливо расспрашивала хозяйку о здоровье. Дона смотрела на детей и думала о том, что где-то, далеко-далеко, осталась женщина, которой нужны были вовсе не домашний уют и не детские ласки, а палуба корабля, улыбка возлюбленного, стоящего рядом, вкус соли на губах, жар солнца да синева морских волн.
– А моя кукла красивей, чем заяц Джеймса, – неожиданно заявила Генриетта.
На что Джеймс, примостившийся на коленях у Доны и прижимавшийся своей пухлой щечкой к ее лицу, тут же возразил:
– А вот и нет, мой заяц красивей!
И, размахнувшись, запустил злополучным зайцем в сестру. Поднялся рев, начались уговоры, утешения, поцелуи, поиски шоколада, шум, суета – и корабль незаметно исчез, море растаяло вдали, и осталась только леди Сент-Колам, знатная дама с высокой прической, в красивом голубом платье, медленно спускавшаяся вместе с детьми по лестнице, ведущей в сад.
– С выздоровлением, Дона, – произнес Рокингем, целуя ей руку. Затем отступил на шаг и, оглядев ее с ног до головы, добавил:
– Кажется, болезнь пошла вам на пользу.
– Вот и я так считаю, – вставил Гарри. – Посмотри на ее цвет лица.
Она стала смуглой, как цыганка.
Он наклонился, подхватил детей и усадил их себе на плечи. Малыши радостно завизжали, собаки залаяли. Дона опустилась на скамейку. Рокингем остановился рядом и принялся расправлять кружевные манжеты.
– Вы не слишком обрадовались нашему приезду, – проговорил он.
– Почему я должна была обрадоваться?
– Мы не виделись несколько недель, – ответил он. – Вы так внезапно уехали после нашего маленького приключения в Хэмптон-Корте. Я решил, что вы обиделись.
– Мне не на что было обижаться, – ответила она.
Он искоса взглянул на нее и пожал плечами.
– Чем же вы занимались все это время? – спросил он.
Дона зевнула и посмотрела на лужайку, где Гарри и дети играли с собаками.
– Наслаждалась одиночеством, – ответила она. – Я предупреждала Гарри, что хочу побыть одна, и я очень недовольна тем, что вы ради своего удовольствия нарушили мой покой.
– Мы приехали не только ради удовольствия, – возразил Рокингем, – но и по делу. Мы хотим помочь местным жителям поймать дерзкого пирата, запугавшего всю округу.
– Как же вы собираетесь его ловить?
– Еще не знаю. Посмотрим. Гарри целиком одобряет мою идею. Последнее время он что-то совсем заскучал. Да и мне, признаться, изрядно надоела лондонская жара и вонь. Нам обоим нужно немного размяться.
– И сколько вы намерены здесь пробыть?
– Пока не поймаем пирата.
Дона рассмеялась, сорвала маргаритку и принялась обрывать лепестки.
– А если он уже вернулся во Францию?
– Не думаю.
– Почему?
– Я разговаривал с вашим соседом, Томасом Юстиком…
– С этим нелюдимом? Ну и что?
– Он сказал, что вчера на рассвете рыбаки из Сент-Майклз-Маунта видели какое-то судно, направлявшееся к юго-западному побережью Англии.
– Мало ли торговых судов бороздит в это время пролив!
– Рыбаки уверяют, что это было не торговое судно.
– В конце концов, юго-западное побережье тянется от Лэндз-Энда до полуострова Уайт. Не будете же вы обшаривать весь этот район.
– В этом нет никакой необходимости. Француза не видели ни на Уайте, ни на Лэндз-Энде. Его, похоже, привлекает только этот уголок Корнуолла. Рэшли утверждает, что он заплывал даже в Хелфорд.
– Разве что ночью, когда я спала.
– Возможно. Так или иначе, но мы намерены положить этому конец. Я сам с удовольствием возьмусь за это дело. Прежде всего надо осмотреть ближайшие ручьи и бухты. Их тут, очевидно, немало?
– Спросите у Гарри. Он лучше меня знает эти места.
– Насколько я понимаю, Нэврон – единственная большая усадьба в округе?
Других домов поблизости нет?
– Кажется.
– Идеальное убежище для разбойника. Если бы я был пиратом, я непременно взял бы его на заметку. А если бы мне к тому же стало известно, что хозяин усадьбы в отъезде и очаровательная хозяйка живет в доме одна, я бы…
– Что вы бы?
– Я бы постарался – при условии, повторяю, что я был бы пиратом, – постарался вернуться сюда еще раз.
Дона снова зевнула и отбросила растерзанную маргаритку.
– Но вы не пират, Рокингем, вы всего лишь расфранченный, жеманный щеголь, питающий слабость к женщинам и вину. И давайте оставим эту тему. Мне она, признаться, уже надоела.
Она встала и направилась к дому.
– Раньше вам никогда не надоедало со мной беседовать, – небрежно уронил он.
– Вы себе льстите, Рокингем.
– А тот вечер в Воксхолле, помните?
– Какой именно, Рокингем? Их было так много. Может быть, тот, когда вы, воспользовавшись моей слабостью и беспечностью после двух выпитых бокалов вина, осмелились меня поцеловать? Если речь идет о нем, то позвольте вам сообщить, что этот вечер я до сих пор не могу вспоминать без отвращения.
Они остановились у балконной двери. Рокингем, покраснев от досады, посмотрел на нее.
– Вы сегодня удивительно красноречивы, – сказал он. – Сколько яду!
Неужели здешний климат так на вас повлиял? Или, может быть, это результат болезни?
– Может быть.
– А с вашим любимчиком, с этим чудаковатым лакеем, вы тоже так суровы?
– Спросите об этом у него самого.
– Спрошу, непременно спрошу. Будь я на месте Гарри, я нашел бы, о чем у него спросить, и, уж поверьте, не стал бы с ним церемониться.
– О чем это вы тут болтаете? – раздался у них за спиной голос Гарри.
Он вошел в комнату, плюхнулся в кресло и принялся вытирать лоб кружевным платком. – С кем ты не стал бы церемониться, Роки?
– С твоим лакеем, – широко улыбнувшись, ответил Рокингем. – Я хотел узнать у Доны, за что ему была оказана такая честь – ухаживать за ней во время болезни.
– Да, черт побери, мне это тоже показалось странным. У малого очень подозрительный вид. Не понимаю, Дона, что ты в нем нашла?
– Он молчалив, сдержан, умеет себя держать, чего не скажешь об остальных слугах. Только поэтому я его и выбрала.
– Слишком много достоинств для одного лакея, – полируя ногти, промолвил Рокингем.
– Вот именно, – подхватил Гарри. – Роки совершенно прав. Малый может черт знает что о себе вообразить. Ей-Богу, дорогая, ты поступила очень неосмотрительно. Подумать только, ты лежала здесь совсем одна, больная, беспомощная, а этот тип постоянно шнырял вокруг. Да и вообще, откуда он взялся? Раньше я его у нас не видел.
– О, так он вдобавок еще и новенький? – заметил Рокингем.
– Ну да. Ты ведь знаешь, Роки, мы редко бываем в Нэвроне. Хозяин из меня никудышный, половины слуг я и в глаза не видел. Проще всего, конечно, его уволить…
– Только попробуй! – воскликнула Дона. – Уильям будет жить здесь столько, сколько я захочу.
– Ну хорошо, хорошо, не надо ссориться, – проговорил Гарри, поднимая с пола Герцогиню и сажая ее к себе на колени. – Я просто хотел сказал, что ты зря позволяешь лакею безвылазно торчать у себя в спальне. А, вот и он! Несет какое-то письмо. Ну и физиономия, черт возьми, можно подумать, что он сам только что оправился от болезни.
Дона оглянулась: Уильям стоял в дверях, держа в руке письмо. Лицо его было бледно, взгляд выражал тревогу.
– Ну что там у тебя? – обратился к нему Гарри.
– Письмо от лорда Годолфина, сэр, – ответил Уильям. – Только что получено. Посыльный ждет ответа.
Гарри развернул письмо, прочел его и перебросил Рокингему.
– Так-так, – проговорил он, – загонщики собираются. Похоже, охота будет удачной.
Рокингем с улыбкой пробежал письмо и разорвал его на части.
– Что ты ему ответишь? – спросил он.
Гарри склонился над собакой и принялся перебирать шерсть у нее на спине.
– Дьявол, еще одна болячка! Никакого толку от этой мази!.. Что ты говоришь, Роки? Ах да, ответ Годолфину. – Он повернулся к Уильяму:
– Скажи посыльному, что мы ждем лорда Годолфина и остальных господ сегодня на ужин.
– Слушаюсь, сэр, – ответил Уильям.
– Может быть, вы все-таки объясните мне, в чем дело? – проговорила Дона, поправляя волосы перед зеркалом. – Кого это мы ждем сегодня на ужин?
– Джорджа Годолфина, Томми Юстика, Филипа Рэшли и еще кое-кого из соседей, – ответил Гарри, сталкивая собаку на пол. – Сегодня ночью они хотят расправиться наконец с этим проклятым лягушатником. И мы им в этом поможем, верно, Герцогиня?
Дона снова посмотрела в зеркало и встретилась с внимательным взглядом Рокингема.
– Вечер обещает быть интересным, не правда ли? – заметил он.
– Посмотрим, – ответила Дона. – Боюсь, что при таком гостеприимном хозяине, как Гарри, к полуночи вы все будете валяться под столом.
И она вышла из гостиной, плотно прикрыв за собой дверь. Уильям уже ждал ее, вид у него был по-прежнему встревоженный.
– Что с тобой, Уильям? – спросила она. – Неужели тебя напугали лорд Годолфин и его приятели? Не волнуйся, они совершенно не опасны. Прежде чем они встанут из-за стола, корабль уже благополучно выйдет в море.
– Нет, миледи, – проговорил Уильям, – корабль не сможет выйти в море.
Я спускался к ручью и беседовал с капитаном. Сегодня утром во время отлива "Ла Муэтт" села на мель и повредила днище. Матросы сразу же начали его чинить, но пробоина большая, и раньше чем через сутки они не управятся.
Он вдруг поднял голову и посмотрел через ее плечо. Дона обернулась: дверь, которую она только что плотно закрыла, была снова распахнута. На пороге стоял Рокингем и расправлял кружевные манжеты.
