Глава 14
Вдоль пролива, на расстоянии трех миль один от другого, медленно плыли два корабля. Первый – яркий, легкий, словно устремленный вперед, к неведомым горизонтам, выглядел гораздо нарядней второго – скромного торгового судна, послушно следовавшего за ним.
Летний шторм, бушевавший целые сутки, наконец утих; на пронзительноголубом небе не было видно ни облачка. Волны улеглись, море застыло в каком-то странном оцепенении, и только легкий северный бриз слегка шевелил бессильно повисшие на реях паруса. Из камбуза "Удачливого" потянуло запахом съестного, аромат жареного цыпленка, смешанный с соленым морским воздухом, прогретым горячими солнечными лучами, ворвался в окно каюты. Дона открыла глаза и сразу же почувствовала, что корабль больше не швыряет из стороны в сторону. Дурнота прошла, но ее место занял голод, мучительный и неодолимый.
Она потянулась, зевнула, ощущая приятную легкость во всем теле, и тут же выругалась сквозь зубы, припомнив самое забористое ругательство из репертуара Гарри: так значит, ее все-таки укачало, значит, она все-таки проиграла пари. Она подняла руки, проверяя, на месте ли серьги, и вдруг с ужасом осознала, что лежит совершенно раздетая, накрытая одним лишь одеялом, и платья ее нигде не видно.
С тех пор как она, усталая, измученная и продрогшая, спотыкаясь, спустилась в каюту и, стянув с себя рубашку и брюки, скинув неуклюжие башмаки, забралась в теплую, уютную постель, мечтая только об одном: чтобы ей дали спокойно выспаться, – прошла, казалось, целая вечность.
Пока она спала, в каюте, как видно, кто-то успел побывать: окно, плотно закрытое на время шторма, было широко распахнуто, одежда ее исчезла, а вместо нее на стуле появился кувшин с горячей водой и полотенце.
Выбравшись голышом из огромной кровати, в которой она провела не меньше суток, она взяла кувшин и начала умываться, размышляя о том, что капитан "Удачливого", кто бы он ни был, явно не чуждался комфорта. Закончив свой туалет и причесавшись, она выглянула из окна: справа по борту виднелись мачты "Ла Муэтт", залитые ярким солнечным светом. Снова аппетитно запахло жареным цыпленком. На палубе послышались чьи-то шаги. Дона торопливо юркнула в кровать и натянула одеяло до самого подбородка.
– Вы уже проснулись? – раздался из-за двери голос француза.
Чувствуя, как сердце ее вдруг отчаянно забилось, она крикнула:
– Да, входите! – и откинулась на подушки.
Он остановился на пороге, держа в руках поднос и с улыбкой глядя на нее.
– Я проиграла пари, – сказала она.
– Знаю, – ответил он.
– Откуда?
– Я заходил вас проведать, но не успел открыть дверь, как вы запустили в меня подушкой и велели убираться к черту.
Она рассмеялась и покачала головой:
– Не правда, сюда никто не заходил, я никого не видела.
– Охотно верю. В том состоянии, в котором вы находились, мудрено было что-то разглядеть. Но не будем спорить. Вы проголодались?
– Да.
– Я тоже. Предлагаю пообедать вместе.
Он принялся накрывать на стол. Она наблюдала за ним из-под одеяла.
– Сколько сейчас времени? – спросила она.
– Около трех, – ответил он.
– А день сегодня какой?
– Воскресенье. Боюсь, что вашему приятелю Годолфину не удастся послушать сегодняшнюю проповедь, разве что в Фой-Хэвене очень искусные парикмахеры.
И он кинул выразительный взгляд на стену за ее кроватью. Она подняла голову и увидела висящий на гвозде парик.
– Когда вы успели его повесить? – рассмеявшись, спросила она.
– Когда вы лежали с приступом морской болезни, – ответил он.
Она прикусила язык: Боже мой, какой позор, в каком виде он ее, должно быть, застал! Она подтянула одеяло еще выше и принялась следить за тем, как он расправляется с цыпленком.
– Хотите крылышко? – спросил он.
Она кивнула, прикидывая, как бы усесться поудобней, чтобы одеяло не сползло. Наконец, улучив минутку, когда он отвернулся, чтобы откупорить бутылку, она приподнялась на подушке, накинула одеяло на плечи и старательно подоткнула его с боков.
Он подошел к ней с тарелкой в руках и критически оглядел со всех сторон.
– М-да, – протянул он. – Попробуем подыскать вам что-нибудь поинтересней. Как-никак "Удачливый" только что вернулся из Индии.
Он вышел из каюты и склонился над большим деревянным сундуком, стоявшим у трапа. Подняв крышку, он вытащил из сундука шаль с яркими золотисто-алыми разводами и шелковой бахромой по краям.
– Кто знает, возможно, эта шаль предназначалась для жены Годолфина, – произнес он. – В этом сундуке много занятных вещиц, если хотите, можете потом взглянуть.
Он снова уселся за стол и, отломив куриную ножку, принялся ее обгладывать. Дона отпила глоток вина и посмотрела на него поверх бокала.
– Подумать только, а ведь мы оба могли бы сейчас висеть на самом высоком дереве в парке Годолфина!
– И висели бы, если бы ветер не подул с запада, – ответил он.
– А чем вы собираетесь заняться сегодня?
– Я никогда не составляю планов на воскресенье.
Следуя его примеру, она взяла крылышко обеими руками и начала с аппетитом есть. На палубе послышались звуки лютни и негромкое пение.
– Скажите, вы всегда так дьявольски удачливы? – спросила она.
– Всегда, – коротко ответил он, выкидывая за окно обглоданную ножку и приступая ко второй.
Солнечные лучи заливали стол, за бортом лениво плескались волны. Они продолжали обедать, ни на минуту не забывая друг о друге и о долгом дне, ожидающем их впереди.
– А матросы Рэшли недурно устроились, – проговорил наконец француз, оглядываясь по сторонам. – То-то они так сладко спали, когда мы поднялись на борт.
– Сколько их было?
– С полдюжины.
– И что вы с ними сделали?
– Привязали спина к спине, заткнули рты и посадили в лодку. Надеюсь, Рэшли быстро их обнаружил.
– Как вы думаете, шторм может начаться снова?
– В ближайшее время нет.
Она откинулась на подушку, глядя на солнечных зайчиков, бегающих по стене.
– Я рада, что испытала все это: и волнения, и тревогу, и опасности, но повторить это я, наверное, уже не смогла бы. Снова стоять под окном у Рэшли, прятаться на причале, бежать из последних сил через холмы – нет, слава Богу, что все кончилось!
– Для простого юнги вы справились очень неплохо.
Он быстро взглянул на нее и отвернулся, а она опустила глаза и принялась теребить бахрому на шали. Пьер Блан продолжал наигрывать на лютне.
Это был все тот же веселый, переливчатый напев, который впервые донесся до нее с борта корабля, стоящего в ручье неподалеку от Нэврона.
– Долго вы еще намерены оставаться на "Удачливом"? – спросила она.
– А вы уже соскучились по дому?
– Нет, но…
Он встал из-за стола и, подойдя к окну, посмотрел на "Ла Муэтт", замершую в двух милях от них.
– Обычная история, – сказал он. – На море всегда так: то шторм, то затишье. Будь ветер хоть немного покрепче, мы давно уже добрались бы до Франции. Надеюсь, к ночи погода улучшится.
Он остановился у окна и, засунув руки в карманы штанов, принялся насвистывать в лад песенке Пьера Блана.
– И что вы будете делать, если она улучшится?
– Поплывем к берегу. Часть матросов останется на "Удачливом" и отведет его в порт. А мы с вами опять пересядем на "Ла Муэтт".
Она снова начала теребить бахрому на шали.
– А потом?
– Вернемся в Хелфорд. Разве вы не хотите увидеться с детьми?
Она молчала, разглядывая его спину, широкие плечи, затылок…
– В ручье, наверное, по-прежнему кричит козодой, – проговорил он. – Может быть, на этот раз мы его наконец увидим. А если повезет, то встретим и цаплю. Я ведь так и не успел ее нарисовать.
– Да, конечно, – пробормотала она.
– Да и рыба в реке, я думаю, еще не перевелась. Мы обязательно должны съездить на рыбалку.
Пьер Блан допел последний куплет и замолчал, слышался только плеск волн за бортом. На "Удачливом" пробили склянки, через секунду донесся ответный сигнал с "Ла Муэтт". Спокойная гладь моря искрилась под лучами солнца. Все замерло. Воцарилась полная тишина.
Француз отошел от окна и сел на край кровати, продолжая негромко насвистывать.
– Блаженные часы отдыха! – произнес он. – Отрадное время для пирата!
Битва закончена, все волнения остались позади. Можно спокойно насладиться победой, на время забыв о потерях. Итак, впереди у нас долгие полдня. Ветер установится только к ночи. Чем вы хотите заняться?
– Может быть, искупаемся? – предложила она. – Вечером, когда станет прохладней.
– Хорошо, – согласился он.
Снова наступила тишина. Дона следила за игрой солнечных зайчиков на потолке.
– Я бы и сейчас с удовольствием искупалась, но, боюсь, моя одежда еще не успела высохнуть.
– Наверняка не успела.
– Может быть, если повесить ее на солнце, она подсохнет быстрей?
– В любом случае не раньше, чем через три часа.
Дона со вздохом откинулась на подушки.
– А нельзя ли спустить лодку и попросить Пьера Блана съездить на "Ла Муэтт" за моим платьем?
– Он спит, – ответил француз. – И остальные матросы тоже. Разве вы не знаете, что с часу до пяти у французов принято отдыхать?
– Нет, – отозвалась она, – я никогда об этом не слышала.
Она закинула руки за голову и прикрыла глаза.
– Англичане не спят днем. Очевидно, это типично французская привычка.
Так чем же нам все-таки заняться?
Он посмотрел на нее, и на губах его промелькнула улыбка.
– Если бы вы жили во Франции, – ответил он, – вы знали бы, чем нам заняться. Хотя, возможно, это тоже типично французская привычка.
Она не ответила. Он наклонился, протянул руку и осторожно вытащил сережку из ее левого уха.
