Глава 7

Весь следующий день Карен металась в приготовлениях. Она ходила в магазин за продуктами, покупала вина и все тащила домой сама, в нетерпении не полагаясь на посыльных. Она также сходила в магазин принадлежностей для дома, сняв размеры окон своей спальни и заказав светонепроницаемые и легкозадергиваемые шторы, которые ей тут же и нарезали. Затем она напомнила себе, что надо сменить лампочки в люстре над потолком, так как по крайней мере одна из них перегорела. Затем она очистила овощи, вымыла салат и зелень, завернула их в полотенце и сунула в холодильник, чтобы они стали хрустящими. Потом повесила свои новые шторы, но решив, что все же сбоку может проникать свет, даже когда они опущены, стала искать свой скрепкосшиватель. Но тут вспомнила, что не спрятала все приметы присутствия Карен, которые могли бы вывести на Индиру. С почтой все было в порядке — вполне логично, что она могла собирать почту для Карен, — но надо было убрать все фотографии Карен, всю ее косметику для блондинки, старые номера «Вог» и ультрафиолетовую лампу!

Лампа была отправлена в глубины стенного шкафа. В несколько больших магазинных пакетов она еле-еле запихала все остальное.

Держи себя в руках, говорила она себе, сохраняй спокойствие! Поставив в духовку курицу запекаться, Карен вынула десертный торт от Делицции из холодильника, чтобы он не был слишком холодным, и положила «Асти Спуманте» в холодильник, чтобы оно не было слишком теплым. Держа руку на дверце, она размышляла, не подать ли на десерт что-нибудь еще. Ладно, решила она и захлопнула холодильник. Потом взяла сумки, ключи, вошла в лифт и спустилась в цокольный этаж, который всегда вызывал у нее отвращение — она была убеждена, что здесь полно мышей, хотя ни разу не видела ни одной, — и положила сумки в свою кладовую поверх сундуков.

Вернувшись на кухню, она полила жиром запекающуюся курицу и решила, что грибы могут подождать, пока она примет душ. Она приняла душ, осторожно скрепила внизу и с боков свои новые шторы, задернула занавеси и оделась, затем выдернула вилку телефона из розетки возле прикроватного столика и перенесла его на кухню, там подключив. Потом еще раз полила жиром курицу и стала запекать грибы.

Закончив все приготовления, Карен прошлась еще раз по всей квартире и убедилась, что все в порядке. Она чувствовала себя театральным режиссером, проверяющим все детали перед поднятием занавеса и началом представления. Гостиная выглядела прекрасно, обеденный стол тоже отлично смотрелся. На кухне не было слишком большого беспорядка, а спальня — ах, в спальне было теперь так же темно, как в лабораторной темной комнате.

Она ясно видела, как все произойдет. При свете мерцающих свечей они, уютно пристроившись вдвоем на диване, разделят последнее вино. А когда зайдет солнце и стемнеет, начнут заниматься любовью, интенсивность которой будет возрастать по мере наступления вечера. Потом она поведет его в спальню, в дверях они остановятся, чтобы обменяться тысячью поцелуев. Переступив порог, она закроет дверь и проведет его к постели, они медленно опустятся на кровать, и она будет пытаться разглядеть его лицо в полной темноте, но оно останется невидимым, так же спасительно невидимой будет и она. Они проведут еще одну прекрасную ночь 8 любви, но без света. Свет! Она забыла о люстре под потолком спальни!

Карен спрыгнула с дивана с такой поспешностью, что у нее закружилась голова. Чтобы добраться до лампочек люстры, нужно было принести складной стул из кухни, но, когда она пыталась протащить его в трехдюймовое пространство между плитой и столом, зазвенел дверной звонок. Она взглянула на часы. Ну что стоило ему немного опоздать? Он пришел не в назначенное время, а чуть раньше. Она поставила стул на место. Ладно, как-нибудь можно будет проделать это позже. Она скажет ему, что сожгла ужин, и он вынужден будет увезти ее куда-нибудь ужинать. Звонок снова зазвонил. Уныло опустив плечи, она медленно пошла к двери. «Вино!» — с облегчением подумала она. Она пошлет его за вином. Она распахнула дверь.

— Эрик, — начала она, — ты бы… Но он, бросив пакеты на кресло в холле, схватил ее в объятия и закрыл рот поцелуем.

— Я так счастлив быть здесь. — Он снова прижал ее и захлопнул за собой дверь.

Она закрылась бесповоротно, и он уже погрузил руки в ее волосы и покрывал поцелуями ее лицо. Колени Карен подкосились, как она и предвидела. Все именно так, как она надеялась, если бы только…

— Это тебе, моя дорогая, — сказал он искренне, разворачивая дюжину белых роз.

— Как ты заботлив, — заметила она, обнаружив две охлажденные и запотевшие бутылки белого бургундского.

Он взял бутылки и, нюхая, повел носом в сторону кухни.

— Превосходно! — воскликнул он, безошибочно найдя кухню и сунув нос в духовку, лишив ее возможности соврать, что она сожгла ужин. — Начнем с вина, продолжал он, срывая с горлышка зеленую печать. — Почему ты так долго выжидала, чтобы пригласить меня? — заключительным финалом этих слов стал звук вылетевшей пробки.

Карен не могла придумать никакого ответа, поэтому отвернулась от него и снова полила курицу.

— Захвати вино, — сказала она, выпрямляясь, — и я покажу тебе вид из окна. — Она привела его к окнам, выходящим на Пятую авеню. — Разве отсюда не чудесный вид на Центральный парк? Отсюда можно увидеть, вон, чуть правее, музей Метрополитен.

— Прошу простить меня, — сказал он, глядя ей прямо в глаза над краем бокала, — но сегодня вечером вы единственная достопримечательность, которую я хочу видеть.

Сердце Карен совершило маленькое сумасшедшее сальто-мортале, и ей стоило больших нервов удержаться от желания сказать ему, каким восхитительным и сексуальным он ей кажется. Никакой вид на свете не мог бы сравниться с видом Эрика, таким безупречным в его соломенного цвета полотняном костюме и голубоватой, цвета льда, рубашке. Конечно, она предпочла бы увидеть Эрика без одежды вообще. Она дико вспыхнула от этой мысли, но понадеялась, что он не заметит этого под ее загаром.

— Твои глаза поразительно сверкают сегодня вечером. Они как темные озера, в которых отражается свет звезд. — Он взял ее руку и покрыл ладонь поцелуями, раздувая поток бурлящей жизни.

Переборов желание закинуть руки ему за шею, она пробормотала:

— Я в самом деле должна заняться нашим ужином, — и поспешила вернуться на кухню. Все развивается слишком быстро. Она высунула голову из кухни и крикнула:

— Почему бы тебе не поставить какую-нибудь музыку? — Это дало бы ей время притащить стул в спальню. Она досчитала до пятнадцати, чтобы он успел заняться стереопроигрывателем, затем выволокла стул, на цыпочках пошла в холл и оттуда в спальню.

С бьющимся сердцем она закрыла за собой дверь, включила сверкающую люстру под потолком и попыталась вспомнить, какую часть стула надо раскладывать первой. Или его надо как-то толкнуть? Она выбрала эту вещь, потому что в сложенном виде она занимала мало места в ее крошечном пространстве, но стул был сконструирован со всем злобным коварством полотняной садовой мебели, и, как она ни дергала его то вверх, то вниз, он не желал раскрыться. Проклиная все на свете, она сражалась с ним добрые пять минут, а потом, плюнув на все, запихнула под кровать. Нужно придумать что-то другое.

Когда они наконец сели ужинать, Эрик сказал:

— Я пытаюсь дедуктивным методом, судя по вещам, которые вижу вокруг тебя, сделать выводы о твоей подруге Карен Ист.

— Правда? — нервно сказала она. — Возьми немного масла.

— Ты ее хорошо знаешь?

— Близко. Ты не нальешь мне еще вина? Пожалуйста.

Он подлил ей вина и произнес:

— Итак, сейчас, точно как Шерлок Холмс, я опишу тебе, к какому выводу пришел относительно этой Карен Ист. А ты скажешь мне, в чем я прав.

Ее аппетит сразу улетучился. Курица приобрела вкус страниц из телефонного справочника. Она попробовала весело рассмеяться, но это прозвучало весьма безжизненно.

Эрик прожевал ложку зеленых бобов, запил их глотком вина и улыбнулся.

— Начну с самого очевидного. — Он обвел взглядом гостиную. — Вон с той старой зеленой банки. Поскольку на ней написано красивыми золотыми буквами «Мука», я думал, что она содержит муку.

— Это эмалированная пятидесятифунтовая банка для муки. Такая есть на каждой американской кухне, когда женщины пекут что-то сами.

— А ты заглядывала внутрь? Я заглянул. Она вся набита газетными и журнальными вырезками — одни кулинарные рецепты. Должно быть, тысячи рецептов.

Так и есть. Это был урожай на будущее — великолепные блюда, от которых толстеешь, — Карен обещала себе, что когда-нибудь все их перепробует. Коробка была почти полна. После всех этих салатов и йогурта, порций курицы в три унции она готовилась к тому дню, когда сможет есть все, что вздумается. Поваренные книги были поэтому выстроены по всем стенам ее кухни и внизу, в кладовке. Серые эмалированные котелки и медные луженые сковороды свисали полукругом с крючьев на потолке над плитой. В сделанных вручную глиняных кувшинах и кружках стояли деревянные ложки, потемневшие от времени, и пучки сияющих стальных лопаточек и язычков.

Эрик тем временем продолжал:

— Я заметил, что соотношение поваренных книг ко всем другим равно двадцати к одному. Далее я заметил, что здесь такое количество всяких кухонных принадлежностей, что их хватило бы, чтобы открыть ресторан. И… — он наклонился вперед и, подложив руки под подбородок, оперся на них, -..все эти вещи старые и бывшие в употреблении.

Это была правда. Она никогда не покупала новых вещей. Она любила ходить по магазинам всякого старья и выискивала кастрюли, в которых когда-то булькала перловая похлебка или тушилось мясо на двенадцать человек, и шумовки, которыми снимали коричневую пену с океанов куриного супа. Она думала об этих вещах, как находящихся на отдыхе и ожидающих, когда их снова вернут к жизни.

— Итак, — сказал он, поднеся палец к носу, — из преклонного возраста и долгого использования кухонных принадлежностей я делаю вывод, что Карен Ист унаследовала свою семейную кухонную утварь. Из размеров всех этих кофейников, кастрюль и сковородок я заключаю, что это, конечно, была очень большая семья. Возможно, семья фермера, а? Из наличия поваренных книг я заключаю, что она продолжает готовить, но ушла далеко вперед в сравнении с семейными традициями. Но самый интересный ключ к пониманию ее дали мне рецепты в банке из-под муки.

— Ключ? — Его заключения звучали весьма логично, но он ударил в зеро.

— О, да. Они не рассортированы, не классифицированы, не разложены в каком-то порядке. Очевидно, ими еще не пользовались. О чем это говорит?

— Что у нее не было еще возможности воспользоваться ими?

— Вот именно! А что, мой дорогой Ватсон, может помешать женщине, которая интересуется готовкой так, что сохраняет и использует все эти старые вещи и владеет сотнями поваренных книг?

Карен покачала головой.

— Она соблюдает диету! — с триумфом воскликнул он. — Ваша подруга Карен, должно быть, весит фунтов триста. Я прав? И врачи ради ее здоровья и направили ее в этот круиз? Она ходит вперевалку, да? — И он раскатисто захохотал.

— Это очень зло!

— Ха! Но я знаю, что прав.

Карен убрала со стола и подала десерт. Сейчас не время рассказывать ему правду. Нет. Определенно не сейчас. Пусть себе думает, что Карен Ист толстуха. Карен почувствовала легкое угрызение совести, но только легкое.

Пока они разговаривали, сгустились сумерки. Оранжевый диск солнца драматично повис над Гудзон-Ривер, а затем глупо скользнул в сторону и спустился к Нью-Джерси. Темнота подступала, а Карен и Эрик все еще болтали. Мерцающие свечи отбрасывали на стену за спиной Эрика его колыхающуюся тень. Его плечи казались на ней шириной в девять футов. Карен все болтала, оттягивая момент, о котором по-настоящему только и думала, тот момент, когда Эрик возьмет ее в свои руки, а она должна будет сказать ему: «Нет, только не сегодня».

Неожиданно он отодвинул стул, встал над столом и заграбастал ее в свои объятия раньше, чем она успела запротестовать.

— Дорогая Индира, — пробормотал он, коснувшись губами ее щеки, — я так долго ждал этого момента. Я боялся, что он никогда не наступит. — Его руки, его чудесные руки скользнули вниз, легли на ее талию сзади.

— Я тоже, — согласилась она раньше, чем вспомнила, что этот момент сегодня не должен был состояться.

— Мы снова создадим наш секретный сад, и в темноте нашей тайной ночи ты явишь мне свое волшебство. — Он погрузил руку в ее волосы и жадно прильнул к ее губам.

Ее разум требовал оттолкнуться от него, но тело:

— нет. И отвечая ему, изогнувшись навстречу ему, она растворилась полностью в его тени.

— Выпьем шампанского, — выдохнула она, — чудного, хорошего шампанского. Итальянского. Я сейчас принесу бутылку, и ты откроешь.

Карен пришла в кухню и бессильно прислонилась к стене. Она вся дрожала, ее тело горело. Трепетали даже волосы. Она повернула холодный кран и ополоснула лицо, затем достала ванночку со льдом и приложила кубик к дрожащим запястьям и пылающим щекам. Должен же найтись хоть один уголок, в котором можно без страха заняться любовью. Но единственным местом, приходящим ей на ум, был шкаф в холле, весь забитый вещами. Она вытерла лицо полотенцем и отнесла вино Эрику.

Своими сильными пальцами он вышиб пробку с сильным хлопком и разлил вино по бокалам.

— Значит, вот на что ты похожа — сказал он, вручая ей бокал с пенящимся итальянским вином. — Когда я обнимал тебя, я чувствовал, как страсть закипает в тебе, как пузырьки в шампанском. Я мог чувствовать ту силу, которую ты сдерживала, чтобы она не вырвалась наружу.

Свечи догорели, и на какой-то момент Карен подумала, что, может быть, в конце концов будет достаточно темно, но, когда ее глаза привыкли к серой мгле, она поняла, что темнота все же недостаточна. Лицо Эрика отблескивало слоновой костью и золотом в свете уличных огней, глаза его сверкали в сумерках.

Он взял из ее рук бокал, снова заключил ее в объятия и опустился вместе с ней на диван.

— Индира, дорогая, — бормотал он, — ты отравила меня. Твои поцелуи пьянят сильнее вина. Позволь мне напиться, Индира. Позволь мне выпить из фонтана твоих губ.

Он приник к ее губам и пил их до тех пор, пока она поняла, что сейчас сойдет с ума от желания. Она должна сделать что-нибудь.

— Дорогой, — сказала она, когда наконец чуть высвободилась и смогла перевести дух, — ты не будешь возражать, если я переоденусь во что-нибудь более удобное? — Не дожидаясь ответа, она направилась в спальню, бросив ему на ходу:

— Можешь пока еще немного выпить. — Она проскочила холл, включила свет, заперла дверь и подтащила свое кресло-качалку — единственную прочную вещь в комнате — под люстру, скинула туфли и встала на сиденье, отчаянно цепляясь за спинку, в то время как кресло начало раскачиваться взад-вперед, словно взбесившаяся лошадь. Сердце ее бешено билось, когда она пыталась удержать равновесие. Потянувшись так высоко, как только могла достать, она уцепилась за латунный набалдашник, который держал абажур. Ее пальцам все же недоставало каких-нибудь трех дюймов. Нужно было чем-то воспользоваться, чтобы достичь цели.

Крепко держась обеими руками за спинку, она спустилась на пол, порылась в шкафу среди коробок с обувью, пока не нашла свою старую пишущую машинку в футляре. Ее вес придал ей уверенности, когда она положила ее на сиденье кресла. Снова взявшись за спинку, она залезла сначала на кресло, а потом на футляр. Кресло снова закачалось, но теперь она чувствовала себя уже более спокойно.

— Представь, что ты катаешься на лыжах, — прошептала она себе. — Думай, что ты на лыжах! — И она выпрямилась.

Ухватив латунный набалдашник, она трижды повернула его прежде, чем ее мозг зафиксировал то, что уже знали пальцы: набалдашник горячий.

О, черт! Она замахала рукой и прижала обожженные пальцы к губам. Конечно, горячий, ведь свет был включен. Когда Карен дунула на пальцы, кресло качнулось и поехало куда-то. Она попыталась схватиться за его спинку, но ей это не удалось. Она метнулась в другую сторону, и футляр выскочил из-под ног, сбросив ее на пол.

— С тобой все в порядке? — послышался голос Эрика из-за двери. — Отвечай, Индира! Все в порядке?

Она была не в состоянии ответить. Она не могла сделать даже вдоха. Вытащив из-под себя одну руку, Карен едва столкнула со своего живота что-то, по весу напоминающее гору Рушмор. Машинка со стуком свалилась на пол. А люстра под потолком светила прямо ей в глаза, словно посылая ослепляющее возмездие. Она закрыла глаза.

— Индира, отзовись! — просил Эрик, дергая дверную ручку.

— Со мной все в порядке, — откликнулась она слабым голосом.

— Я должен войти! — крикнул он.

— Моя каталка, — захныкала она, но он уже влетел в комнату, сорвав замок.

— Что случилось, дорогая? — Он освободил ее руку и обе ноги из-под кресла и осторожно ощупал всю, проверяя, не переломала ли она себе кости, спрашивая при каждом нажиме пальцами:

— Здесь не больно? А здесь? — Потом он посмотрел ей в глаза, нахмурившись. — Ты не ударилась головой? И что ты делала с этим креслом? А это что, пишущая машинка?

Она проигнорировала последние два вопроса.

— С моей головой все в порядке, честно, но что-то не так с правым коленом. Кажется, на него упало кресло.

— Вот это ты чувствуешь?

— Нет. А что я должна чувствовать?

— Я ущипнул тебя за пятку. Думаю, надо вызвать врача.

— О, нет, нет. Я в порядке.

В ее колене что-то словно пульсировало, и она немедленно вспомнила свою подругу Жанни, чья карьера в балете была прервана травмой хряща. Карен почувствовала тошноту.

Эрик осторожно ощупал ее колено.

— А я говорю, что нужно вызвать врача, — твердо заявил он.

— Пожалуйста, Эрик! — сказала она, стиснув зубы. — Не волнуйся.

Мысленно она уже видела, как Эрик везет ее в больницу Ленокс-Хилл и говорит клерку в приемном покое, что она Индира Сингх, в то время как он, не веря своим глазам, вертит в руках карточку Голубого Креста на имя Карен Ист.

— Не дави на меня, — добавила она. Впервые с того момента, как Эрик нашел ее на полу, он улыбнулся.

— Разве не было написано, что разгневанная женщина подобна горящему дворцу, пылающее пламя которого не может погасить ни один мужчина?

— Так оно и есть, — слабо согласилась она.

— Лед. Вот что тебе нужно. — Он взял ее на руки и нежно уложил в кровать. — У тебя есть пузырь для льда?

— Где-то в бельевом шкафу. — И она махнула рукой в сторону холла.

Эрик нежно поцеловал ее, откинув волосы с ее лица.

— Не волнуйся, дорогая. Лыжники все знают о коленях.

Карен попробовала пошевелить пальцами. Они послушались, но колено словно наполнилось битым стеклом.

Вот что бывает, когда позволяешь себе врать, мстительно упрекнула она сама себя.

Эрик забинтовал колено лентой полотна, оторванного от кухонного полотенца, а другой полоской прибинтовал к колену пузырь со льдом, затем подложил под колено подушку. Каждые двадцать минут он снимал лед и давал колену согреться, потом снова клал лед. Было ужасно холодно, но боль уже можно было выносить. Через час Карен уже чувствовала себя значительно лучше. Она даже смогла слегка сгибать колено под бинтом.

— Бедняжка Индира, — сказал он, целуя ее в щеку и лохматя ей волосы. Восьми часов такой процедуры бывает вполне достаточно, если нет ничего серьезного. Но если утром ты не сможешь ходить, я заберу тебя в больницу, даже если для этого придется взвалить тебя на плечо и снести туда. А теперь поспи. Давай, я помогу надеть тебе ночную рубашку, или что там у тебя?

— Нет! — Она прижала руки к груди. — Просто помоги мне дойти до туалета. Поддерживаемая крепкой рукой Эрика, она добралась до шкафа, где взяла короткое трико, а затем до ванной. Он поцеловал ее в лоб и оставил склоненной над раковиной.

— Кликни меня, когда будешь готова, помогу тебе добраться обратно до кровати.

Сейчас, когда она стояла, колену стало хуже. Она проглотила две таблетки аспирина, сняла с себя одежду и натянула черное трико. «Готова!» — крикнула она после того, как критично оглядела себя в зеркале и убедилась, что ничего из-под него не видно. Карен открыла дверь и задохнулась. Эрик преспокойно стоял, прислонившись к стене и допивая остатки шампанского. На нем не было никакой одежды, кроме белых трусиков-бикини. По размеру они были не больше запоздалой мысли.

— Что ты делаешь? — вскрикнула она. Она впервые видела его раздетым, и он выглядел просто великолепно. Теперь она могла воочию видеть все те места, до которых она дотрагивалась, которые ласкала, места, которые она с таким наслаждением целовала. Эти воспоминания заставили ее задрожать, но она не могла оторвать от него глаз. Она могла смотреть на него бесконечно.

— Я буду спать рядом с тобой. Я поставил будильник на интервал в двадцать минут, чтобы заниматься твоим коленом. — Он обнял ее за талию. — Пошли, обопрись на меня. Ты вся дрожишь от боли.

— Нет, — честно ответила она.

Когда Эрик осторожно уложил ее, подсунув подушку под ее колено, а на само колено пристроил лед, он выключил свет и улегся рядом с ней, бережно держа ее в своих объятиях. Свет из холла пробивался полоской к ногам кровати. Он ласкал ее, заботливо устраивал поудобнее, пока она ни погрузилась в смутный, тревожный сон, сознавая только, что о ней заботятся, нежно заботятся.

Холл был залит ярким солнцем, когда Карен снова открыла глаза. Она спустила ноги на край кровати, ожидая, что почувствует сейчас боль. Это было чудо, но она ощутила, что с коленом все в порядке. Под бинтами она обнаружила вполне нормальные контуры. Она-то ожидала, что колено будет выглядеть, как перезрелое авокадо, а на ощупь восприниматься, как старая картофелина, забытая на дне ящика. Уже готовая заплясать, она наступила на ногу, но боли не было. Лыжники все знают о коленях, сказала она себе. Этот лыжник понимает не только в коленях, подумала она, взглянув, как он спит в ее постели. Он знает, как устроиться удобно.

Не зная, какую кнопку на его часах следует нажать, чтобы выключить будильник, она сняла их с его руки и засунула в ящик шкафа между своими свитерами. Дорогой мой бедняжка, подумала она. Он заслужил свой сон. Сегодня вечером получит еще вознаграждение. Она едва была в состоянии дождаться этого вечера.