ГЛАВА 9

О помолвке должным образом дали объявление в «Таймс». Вслед за этим Крисиги пригласили владельцев Алконли с субботы до понедельника к себе в Гилдфорд. Леди Крисиг в своем письме к тете Сейди употребила словцо «уик-энд» и прибавила, что приятно будет поближе друг с другом познакомиться. Дядя Мэтью пришел в неописуемую ярость. Среди особенностей, присущих ему, была та, что он не только никогда не гостил в чужом доме (кроме как, и то крайне редко, у родни), но и рассматривал как личное оскорбление любую попытку предложить ему это. Выражение «уик-энд» он презирал, а свое отношение к мысли, что с Крисигами может быть приятно познакомиться поближе, выразил, саркастически фыркнув. Когда тете Сейди удалось несколько его утихомирить, она высказала встречное предложение — что, если вместо этого пригласить семейство Крисигов, отца, мать, дочь Марджори и Тони, с субботы до понедельника в Алконли? Бедный дядя Мэтью, проглотив главное горе, Линдину помолвку, твердо вознамерился, надо отдать ему справедливость, соблюдать наилучшим манером все внешние приличия и не собирался создавать осложнений для Линды, испортив отношения с ее будущими родственниками. Он в глубине души питал большое уважение к родственным связям — был случай, когда Боб и Джесси стали при нем прохаживаться по адресу родича, десятой воды на киселе, который у всех в семье, включая дядю Мэтью, пользовался горячей нелюбовью; дядя Мэтью налетел на них, больно столкнул их лбами и произнес фразу, ставшую у Радлеттов классической:

— Во-первых, он родственник, во-вторых, священник, и потому — цыц!

Надлежащим порядком Крисигам послано было приглашение. Его приняли; договорились и о датах. По завершении чего тетя Сейди ударилась в смятение и призвала для поддержки тетю Эмили с Дэви. (Что до меня, я и так уже находилась в Алконли, приехав на несколько недель поохотиться.) Луиза у себя в Шотландии кормила второго ребенка, но надеялась, что сумеет выбраться потом на свадьбу.

Пришествие четырех Крисигов в Алконли состоялось, что называется, донельзя через пень-колоду. Не успел заурчать на подъездной аллее автомобиль, который встречал их на станции, как во всем доме, словно по команде, погас свет — Дэви привез с собой кварцевую лампу самоновейшего устройства, она-то и произвела неполадку. Гостей пришлось провожать в холл в кромешной тьме, пока Логан тыркался по кладовке в поисках свечи, а дядя Мэтью бегал смотреть пробки. Леди Крисиг и тетя Сейди обменивались вежливыми фразами ни о чем, Линда с Тони хихикали в уголку, сэр Лестер ушиб подагрическую ногу, ударясь впотьмах о край стола, а с верхней ступеньки лестницы тонким плачущим голосом рассыпался в извинениях невидимый Дэви. Словом, вышла большая неловкость.

Но вот, наконец, зажегся свет и Крисиги явились взорам. Сэр Лестер, высокий, белокурый с проседью, бесспорно мог бы претендовать на звание красивого мужчины, когда бы его не портило нечто глуповатое в выражении лица; жена и дочка были кургузенькие, пухленькие, и больше ничего. Тони явно пошел в отца, Марджори — в мать. Тетя Сейди, грубо выведенная из равновесия внезапным обращеньем в плоть и кровь бестелесных голосов из тьмы, поспешила отправить гостей наверх отдыхать и переодеваться к обеду. В Алконли бытовало мнение, что поездка из Лондона — акция, требующая предельной затраты сил и после нее людям необходимо отдыхать.

— Что там еще за лампа? — спросил дядя Мэтью у Дэви, который продолжал взывать о прощении, по-прежнему прикрывая отдельные места халатиком, накинутым для приема солнечной ванны.

— Видите, пища в зимние месяцы, как вам известно, практически не усваивается.

— У меня — усваивается, черт бы вас подрал. — Последнее, обращенное к Дэви, следовало толковать как изъявление особливой симпатии.

— То есть это вы так думаете, но на самом деле — нет. Так вот лампа посылает в ваш организм лучи, ваши железы начинают работать и пища снова приносит вам пользу.

— Хорошо, хватит посылать лучи, пока мы не сменим напряжение. Когда в доме немчуры полно паршивой, хочется все же видеть, какого она тут беса выкамаривает.

К обеду Линда вышла в белом платье вощеного ситца с очень пышной юбкой и кружевном черном шарфе. Она выглядела сногсшибательно, и видно было, что ее внешность произвела на сэра Лестера большое впечатление — леди Крисиг и мисс Марджори, обе в куцем жоржете с кружевной отделкой, кажется, не замечали этого. Марджори, безнадежно тоскливая девица на несколько лет старше Тони, не изловчилась до сих пор выйти замуж и не имела, судя по всему, никакого биологического оправдания своему существованию.

— Вы не читали «Братьев»? — осведомилась у дяди Мэтью для затравки леди Крисиг, когда они принялись за суп.

— Это что такое?

— Новое сочинение Урсулы Лангдок — «Братья» — про двух братьев. Непременно прочтите.

— Я, дорогая леди Крисиг, прочел за всю свою жизнь одну-единственную книгу, и это «Белый клык». Такой силищи вещь, что я не вижу смысла читать что-либо еще. Это Дэви у нас читает книги — Дэви, ручаюсь, вы читали «Братьев».

— И не думал, — с неудовольствием отозвался Дэви.

— Я дам вам почитать, — сказала леди Крисиг, — книжка у меня с собой, я как раз дочитала ее в поезде.

— В поезде, — сказал Дэви, — читать не следует никогда. Это невероятно утомительно, безумная нагрузка для нервных центров глаза. Вы мне позволите взглянуть на меню? Дело в том, что я на новой диете, один раз вы едите все белое, другой раз — красное. Замечательно помогает. М-мм… ах, какая жалость! Сейди — нет, она не слушает, — Логан, мог бы я попросить себе яйцо, только всмятку, и варить очень недолго. Это будет у меня белая еда, а то нас, вижу, ждет седло барашка.

— Почему вам красное не съесть сейчас, а белое будет на завтрак, — сказал дядя Мэтью. — Я откупорил к обеду «Мутон Ротшильд» — для вас специально открыл, зная, как вы его любите.

— Вот обида, — сказал Дэви, — потому что на завтрак, как я узнал, будет копченая селедочка, а я так ее люблю! Труднейшее решение… Нет, сейчас все-таки яйцо и глоток рейнвейна. Невозможно отказаться от селедки — так вкусна, так легко усваивается, но главное — как богата белками!

— Селедка, — сказал Боб, — коричневого цвета.

— Коричневый относят к красному. Разве не очевидно?

Но когда подали шоколадный крем, не поскупясь на количество — впрочем, если мальчики бывали дома, его всегда не хватало, — обнаружилось, что его скорее относят к белому. Радлетты уже убедились, что никогда не знаешь, отвергнет ли Дэви определенное блюдо — пусть даже от него один вред, — если оно очень вкусно приготовлено.

Тетя Сейди, в свою очередь, переживала не лучшие минуты рядом с сэром Лестером. Он был полон нудного ботанического воодушевленья и нисколько не сомневался, что она его разделяет.

— Как хорошо вы, лондонские жители, всегда разбираетесь в садоводстве, — сказала она. — Вам нужно с Дэви поговорить, вот кто у нас истинный садовод.

— Я, строго говоря, не лондонский житель, — с укоризной заметил сэр Лестер. — Я работаю в Лондоне, но ведь дом у меня в Суррее.

— Это, я считаю, одно и то же, — мягко, но решительно возразила тетя Сейди.

Казалось, вечеру не будет конца. Крисиги явно жаждали бриджа и к предложению заменить его подкидным дураком отнеслись прохладно. Сэр Лестер сказал, что у него была тяжелая неделя и надо бы, собственно, пораньше лечь спать.

— Я вообще не знаю, как это можно выдержать, — участливо подхватил дядя Мэтью. — Только вчера говорил директору банка в Мерлинфорде — это же пытка, а не жизнь, возиться целый день с чужими деньгами, да еще в закрытом помещении.

Линда пошла звонить лорду Мерлину, который только что вернулся из-за границы. Тони последовал за ней; они долго отсутствовали и возвратились смущенные и красные.

Утром, когда мы слонялись по холлу в ожидании копченых селедок, которые уже возвестили о себе божественным ароматом, наверх у нас на глазах пронесли два подноса с завтраком для сэра Лестера и леди Крисиг.

— Нет, проклятье, уж это ни в какие ворота, — объявил дядя Мэтью. — Чтобы мужчине подавали завтрак в постель — вы слыхали такое? — И с вожделением взглянул на свой шанцевый инструмент.

Он, впрочем, немного смягчился, когда без чего-то одиннадцать они сошли вниз, вполне готовые идти в церковь. Дядя Мэтью был великий ревнитель церкви: читал из Библии во время службы, выбирал псалмы, собирал пожертвования и любил, чтобы его домашние исправно посещали богослуженья. Увы, оказалось, что Крисиги ко всему еще и поганые басурмане: недаром они при чтении символа веры резко повернулись лицом на восток. Эти люди, короче, принадлежали к разряду тех, кто, что ни сделает — все плохо, и дом огласился вздохами облегченья, когда они решили вечерним поездом вернуться в Лондон.

— Тони — Основа при Линде, правда? — сказала я грустно.

Мы с Дэви на другой день прогуливались вдвоем по Курьей роще. Дэви, среди прочих достоинств, обладал умением всегда понять, о чем ты говоришь.

— Основа, — грустно согласился он. Он обожал Линду.

— И ничто ее не разбудит?

— Боюсь, что нет, пока не будет слишком поздно. Линда, бедняжка, — отчаянно романтическая натура, что для женщины пагубно. Женщины в большинстве своем, по счастью как для них, так и для всех нас, — безумно прозаичны, иначе вообще не знаю, на чем бы держался мир.

Лорд Мерлин оказался отважнее других и высказал напрямую все, что думает. Линда отправилась навестить его и задала роковой вопрос:

— Вы довольны моей помолвкой?

На что он отвечал:

— Нет, конечно. Зачем это вам?

— Я люблю, — с гордостью сказала Линда.

— Почему вы так думаете?

— Я не думаю, я знаю.

— Чепуха.

— Ну, очевидно, вы ничего не понимаете в любви, так что с вами и толковать.

Лорд Мерлин страшно рассердился и объявил, что зеленые девчонки понимают в любви не больше.

— Любовь, — сказал он, — это для взрослых, как вам со временем предстоит убедиться. Вы обнаружите также, что она не имеет ничего общего с браком. Я всей душой за то, чтобы вы скоро вышли замуж, — через год, два года, — только ради Бога, ради всех нас, не выскакивайте очертя голову за такого зануду, как Тони Крисиг.

— Если он такой зануда, зачем было приглашать его к себе в дом?

— Я и не приглашал. Это Бэби его привезла, так как Сесил заболел гриппом и не мог приехать. К тому же мне не могло прийти в голову, что вы станете с бухты-барахты кидаться замуж за всякого, кого нечаянно занесет ко мне в дом.

— Значит, будете вперед осмотрительней. Во всяком случае, не понимаю, почему вы говорите, что Тони зануда — он все знает.

— Вот-вот, то-то и есть — он все знает. А как вам нравится сэр Крисиг? А леди Крисиг вы видали?

Но для Линды семейство Крисигов озарялось сияньем совершенства, исходящим от Тони, и того, что говорилось против них, она слышать не желала. Она довольно холодно попрощалась с лордом Мерлином, пришла домой и наговорила про него кучу гадостей. А лорд Мерлин стал ждать, что подарит ей на свадьбу сэр Лестер. Оказалось — несессер из свиной кожи с темными черепаховыми принадлежностями и на них, золотом, — ее инициалы. Лорд Мерлин прислал ей сафьяновый, вдвое больше, с принадлежностями из очень светлой черепахи, и на каждом предмете, вместо инициалов, выложено бриллиантами: «ЛИНДА».

Так положено было начало серии тщательно продуманных Крисиговых завидок.

Приготовления к свадьбе шли негладко. Без конца возникали разногласия по поводу того, кто на сколько раскошелится. В состоянии дяди Мэтью предусматривалась известная доля для младших детей, которую он распределял по своему усмотрению, и ему, вполне естественно, не хотелось ничего давать Линде в ущерб другим, раз уж она выходит замуж за сына миллионера. Сэр же Лестер, со своей стороны, заявлял, что не выделит ей ни гроша, если дядя Мэтью тоже не внесет свою лепту — он вообще не горел желанием назначить ей что бы то ни было, утверждая, что замораживать часть капитала противоречит политике его семейства. Кончилось тем, что дядя Мэтью чистым упорством добился-таки для Линды мизерной суммы. Он очень волновался и расстраивался из-за этой истории и, хоть в том не было нужды, еще сильнее укрепился в своей ненависти к тевтонской расе.

Тони и его родители хотели, чтобы свадьба состоялась в Лондоне. Дядя Мэтью говорил, что в жизни не слыхал более пошлой и вульгарной идеи. Женщин выдают замуж дома, модные свадьбы, по его мнению, — предел падения, он никогда не поведет свою дочь к алтарю Святой Маргариты сквозь толпу глазеющих зевак. Крисиги объясняли Линде, что свадьба в деревне лишит ее половины свадебных подношений, не говоря уже о том, что в Глостершир посреди зимы не заманишь тех важных, тех влиятельных особ, которые окажутся впоследствии полезны Тони. Ко всем этим доводам Линда оставалась глуха. Она еще с тех дней, когда собиралась замуж за принца Уэльского, составила мысленно собственную картину того, как будет выглядеть ее свадьба, а именно, по возможности так, как изображают свадьбу в детском сказочном спектакле: огромная церковь, толпы народа внутри и снаружи, фотографы, белые лилии, тюль, подружки и многоголосый хор, поющий ее любимый гимн «Умолкли струны». Поэтому она выступала заодно с Крисигами против бедного дяди Мэтью, и когда в алконлийской церкви вышло из строя отопление и таким образом чаша весов, по воле судьбы, окончательно склонилась в их пользу, тетя Сейди сняла дом в Лондоне и свадьбу, по всей форме и со всей вульгарностью, сопутствующей широкой огласке, отпраздновали в церкви Святой Маргариты.

Одно цеплялось за другое — и, словом, к тому времени, когда Линде настал срок идти под венец, ее родители и родители ее мужа больше не разговаривали друг с другом. Дядя Мэтью безудержно проплакал всю церемонию, сэр Лестер, кажется, дошел до такой крайности, когда уже не плачут.