Книга: Солнце любви
Назад: Глава 40
Дальше: Глава 42

Глава 41

Стоял самый знойный час дня. Старая асиенда была погружена в тишину и безмолвие. Слуги дремали у себя в комнатах. Время сиесты в Орилье. В просторном особняке бодрствовала только Эми.
Жара мешала ей уснуть. При закрытых ставнях и задернутых шторах в темной спальне было мучительно душно. Это не беспокоило ее в начале сиесты, когда они с капитаном занимались любовью.
Тогда жара почти ей не досаждала, хотя они оба покрылись испариной уже после первых поцелуев. И говоря по правде, это каким-то образом даже усиливало удовольствие.
Но потом, когда он заснул, а она лежала рядом с ним, ей вдруг стало трудно дышать спертым воздухом спальни, трудно выносить липкость собственной кожи. Она молча выбралась из кровати, обтерлась мокрой губкой, оделась и, выскользнув из комнаты, спустилась по лестнице.
Теперь она стояла на каменном крыльце, поливая жаждущие, увядающие кустики олеандров.
Она заметила облако пыли на горизонте и отставила лейку. Поддавшись любопытству, она пересекла просторное крыльцо, подняла руку, защищая глаза от солнца, и увидела одинокого всадника, быстро приближающегося к асиенде.
Натянув поводья, он осадил лошадь, спешился и долго стоял на месте, осматривая асиенду. Потом снял шляпу, и Эми схватилась за сердце.
По центральной дорожке к ней решительным шагом направлялся высокий стройный мужчина. Его светлые золотистые волосы блестели на солнце, а широкая улыбка оставалась такой же фальшивой, какой была всегда.
— Бэрон… — Эми беззвучно, одними губами произнесла его имя.
Да, по дорожке и в самом деле вышагивал к ней навстречу ее эгоистичный подлый братец, не подававший о себе вестей уже много лет, а ее первой и единственной мыслью была мысль о Луисе Кинтано, который сейчас спал мирным сном в ее постели. Что же произойдет, когда он проснется? Что произойдет, когда Бэрон узнает, что Луис здесь?
— Бэрон… — сказала она, с трудом обретая голос. — Я просто поверить не могу. — Она шагнула вперед, чтобы приветствовать его, в то же время лихорадочно соображая, как быть. — Что же ты нас не предупредил?..
Бэрон, который выглядел много старше своих сорока лет, вступил на каменное крыльцо. Его лицо, когда-то бесспорно красивое, было бледным и одутловатым; голубые глаза потускнели от постоянного пьянства и разгульной жизни. Он, прежде так заботившийся о своей наружности, теперь явился в родной дом в истрепанной и грязной одежде, мешком висящей на слишком худой фигуре.
Но улыбка, рассчитанная на то, чтобы покорять самые холодные сердца, все так же сияла, намертво приклеенная к лицу.
— Рад видеть тебя, сестренка, а ты?
Он раскрыл братские объятия, но от этой чести Эми уклонилась.
— Ты, должно быть, устал и натерпелся от жары, Бэрон, — сказала она, с трудом скрывая беспокойство. — Посиди здесь, в тени, я принесу тебе чего-нибудь прохладительного выпить. Как ты к этому относишься?
Бэрон поднял светлые брови и остался на ногах.
— С чего бы это мне вдруг захотелось сидеть тут на крыльце, когда я могу войти в дом, где все-таки попрохладнее? — Он шагнул к парадной двери. — Нет уж, поднимусь-ка я наверх, приму ванну да скину с себя хоть часть дорожной пыли.
— Подожди! — воскликнула Эми, преграждая ему путь. — Я… ах… может быть, мы сначала посидим вместе, а потом…
— Это что-то новенькое, ей-богу! — Его улыбка стала еще шире, и он укоризненно покачал головой; — У тебя раньше для меня и двух слов никогда не находилось. Откуда же сейчас взялась эта сестринская забота? — Он протянул руку и коснулся длинного золотистого локона, лежавшего на плече Эми. — Э-э, сестренка, уж не завела ли ты себе еще одного мексиканского жеребчика с горячей кровью, чтобы он согревал тебе постель, пока старина Дуг играет в солдатики под началом у Максимилиана?
— Ну что ты, конечно, нет. Не будь таким…
— Об заклад бьюсь, что попал в точку, — перебил он ее. — Держу пари, при тебе тут ошивается какой-нибудь Хосе, или Карлос, или Хесус и каждую ночь вставляет тебе то, что полагается. Что скажешь, сестричка? Все еще позволяешь объездчикам поездить на себе?
— Прекрати, Бэрон! Не смей так со мной разговаривать!
— Ладно, я иду в дом, — небрежно бросил он.
Эми, выведенная из себя, круто развернулась и бросилась в дом впереди него, пытаясь придумать, как быть дальше. Она стремительно пересекла коридор, надеясь увлечь Бэрона за собой в гостиную. Но Бэрон, едва ступив за порог, задержался и дальше двигаться не стал. Эми оглянулась: сначала на него, а потом — туда, куда воззрился он.
Наверху лестницы стоял обнаженный по пояс Луис Кинтано с «кольтом» сорок четвертого калибра в поднятой руке. При виде неукротимой ненависти, горевшей у него в глазах, Эми невольно вскричала:
— Господи помилуй, нет! Луис, не стреляй, это же мой брат! Затаив дыхание, она наблюдала, как медленно опустилась его рука. И сразу же раздался звук выстрела, и на бронзовой груди расплылось яркое крбвавое пятно. Эми в ужасе вскрикнула, но, прежде чем она успела шевельнуться, прозвучал еще один выстрел.
Словно все это происходило во сне, Эми повернулась и увидела, как Бэрон, не выпуская дымящегося револьвера, повалился на пол.
А к нему спокойно подходила Магделена, все еще сжимая пистолет, от которого также поднималась струйка дыма, и ее лицо являло собой застывшую маску ненависти. Не в силах ни двигаться, ни соображать, Эми словно вросла ногами в пол, сердце у нее бешено стучало от страха и потрясения, а тем временем пожилая мексиканка, которая на своем веку и мухи не обидела, решительно приближалась к умирающему светловолосому покорителю сердец.
Прижимая руку к животу, уставившись на эту женщину голубыми глазами, которые уже застилала смертная пелена, он пробормотал:
— Мэгги… Магделена, лапочка… За что?
— Было время, я любила тебя всем сердцем, — сказала она, стоя рядом и глядя на него сверху вниз. — Но потом ты убил мое дитя, мою Розу. А теперь я убыо тебя.
Она медленно навела пистолет.
— Нет! — разрезал гнетущую тишину голос Педрико, и этот голос услышали все. Он рывком распахнул парадную дверь, кинулся к Магделене и отнял у нее пистолет. И тогда, зарыдав, она уткнулась головой ему в плечо.
Полный ужаса взгляд Эми был прикован к брату. Не двигаясь, она наблюдала, как Бэрон Салливен испустил последний вздох. Эми не подошла к нему. Не разразилась слезами. Ни на секунду в ней не шевельнулась хотя бы тень сожаления.
— Луис! — отчаянно закричала она и кинулась вверх по лестнице.
На высоком лбу Эми пролегли складки беспокойства: она была измотана вконец. Эми Салливен Парнелл сидела подле кровати раненого капитана Луиса Кинтано, отказываясь кому бы то ни было перепоручить уход за ним.
С того момента, как разразилась трагедия, прошло три дня.
За эти три ужасных дня Эми прожила целую жизнь. Через час после перестрелки прибыл из Сандауна доктор Гонзалес, который извлек пулю из груди Луиса. Следующие двое суток его жизнь висела на волоске. Но этим утром наконец, когда взошло солнце, черные глаза Луиса открылись, и он попросил воды.
Теперь, когда солнце уже спускалось по небосклону, Эми сидела в полумраке и всматривалась в спокойное лицо на белой подушке. Его выступающие скулы, казалось, заострились еще больше.
Сдвинув брови, Эми наклонилась ближе к нему. Она откинула белую простыню с забинтованной груди и осторожно положила руку на его впалый живот. Если он не начнет в самом скором времени принимать пищу, последние запасы сил, еще оставшиеся у него, быстро истощатся.
Эми погладила его по животу, как будто он был больным ребенком, и горестно покачала головой. Снова укрыв простыней его грудь и плечи, она на цыпочках вышла из комнаты. Оказавшись в коридоре, она поспешила к лестнице и, позабыв об усталости, спустилась на кухню.
Там она нашла Магделену.
Мексиканка, сидевшая у стола, положив сцепленные руки на столешницу, подняла голову и взглянула на вошедшую Эми. С того времени, как стряслась беда, это была их первая встреча. Обильные слезы ручьями потекли по пухлым щекам Маг-делены.
Встав из-за стола, она заявила:
— Я убила вашего брата. Я должна оставить Орилью. Завтра я уеду.
— Орилья — твой дом. Я хочу, чтобы ты осталась, — возразила Эми, и эти слова шли от души. Широко раскинув усталые руки, она шагнула вперед, чтобы утешить друга… женщину, которая была ее другом всю жизнь.
Магделена рыдала, даже не пытаясь сдержать слезы:
— Неужели вы сможете простить мне то, что я натворила?
— Тут нечего прощать, — постаралась Эми ее утешить и погладила ее вздрагивающую спину. — Выкинь это из головы, и не будем больше об этом заговаривать.
— Dios, сколько же у вас доброты и терпения, — с благодарностью сказала Магделена. Она отклонилась назад, чтобы подолом передника вытереть слезы.
— Нисколько нет. — Эми тоже сморгнула набежавшие слезы. — Сейчас мне требуется твоя помощь. Капитану нужно поскорее поесть что-нибудь питательное, или…
— У меня уже сварен для него крепкий мясной бульон. Подогревается на плите. Он проснулся?
— Нет, но я собираюсь его разбудить. Я намерена его. кормить, хочет он или не хочет.
Кивнув, Магделена напомнила:
— Доктор Гонзалес говорил, что Луису повезло: пуля не задела сердце. Так что выкарабкается наш капитан. Или нет?
— Не знаю. Я очень беспокоюсь, Мэгги. Сегодня утром доктор Гонзалес сказал мне другое: он не замечает тех признаков выздоровления, которые уже должны были бы проявиться. По его словам, все выглядит так, будто Луис не борется. Как будто ему все равно, будет он жить или умрет.
— А уж это ваше дело — добиться, чтобы ему было не все равно, — заключила Магделена и поспешила налить горячий бульон в чашку.
Эми удалось добиться, чтобы ему было не все равно.
Она его разбудила и настояла на том, чтобы он разрешил ей покормить его, — таким образом он проглотил несколько ложек крепкого бульона. И этот простой акт человеческой заботы стал началом глубоких перемен в душах обоих любовников.
Именно во время выздоровления Луиса жестокость уступила место доброте. На смену похоти пришла любовь. Жажда мести сменилась раскаянием.
Две долгие недели Эми не покидала его дольше чем на пару минут. Она делала для него все, отклоняя помощь Магделены и Педрико. Она кормила его, мыла, брила и меняла на нем бинты. Она исполняла все, в чем возникала нужда, ласково, терпеливо и ни на миг не теряя присутствия духа и хорошего настроения.
В свою очередь, Луис стал образцовым пациентом. Он беспокоился о ее здоровье. Он пытался убедить ее побольше отдыхать, не сидеть при нем столь неотлучно, позволить ему самому позаботиться о себе. Он от всего сердца благодарил ее за все, что она для него делала, сколь бы незначительной ни была оказанная услуга.
Однажды — дело было вскоре после полудня — Эми заметила выражение страдания в его черных глазах, хотя он ничего ей не сказал. Он ни на что не жаловался. Но ей невыносимо было сознавать, что его мучит боль. Доктор принес изрядное количество лауданума, но она не могла уговорить Луиса принять хотя бы малую дозу. Тогда она прибегла к такому способу, который уже не раз выручал ее за то время, что прошло после его ранения. Она незаметно добавила несколько капель в чашку с чаем и заставила Луиса этот чай выпить.
Через несколько минут он заснул и проспал все оставшиеся часы этого долгого жаркого дня. Сон, подаренный принятым снадобьем, был крепким и спокойным. А Эми, сидя на своем постоянном месте, в кресле около кровати, наблюдала за ним, как наблюдает заботливая мать за своим единственным ребенком.
Она наблюдала за ним со стесненным сердцем. Он был так красив, так невозможно красив! Его лицо, обращенное к ней, не тронули морщины; гладкая кожа не имела ни единого изъяна, если не считать белого шрама на щеке. Он выглядел как юный невинный мальчик. Как юный невинный мальчик, которого она обожала… целый век тому назад.
И сразу потребность дотронуться до него накатила на нее с такой силой, что она соскользнула с кресла. Опустившись на колени около кровати, она медленно, осторожно откинула простыню с его груди. Прилагая все старания, чтобы не потревожить рану под повязкой, Эми положила руку поперек его тела и прижалась щекой к правой стороне его груди.
Тихо вздохнув, она позволила своим рукам легко, любовно погладить его выступающие ребра. Глубоко вдохнув его неповторимый запах, она закрыла глаза и тихо прошептала:
— Милый мой, я так казню себя, так казню! Все плохое, что когда-нибудь случалось с тобой, — это моя вина…
Ее дрожащие веки разомкнулись, но щека оставалась прижатой к его горячей груди. Губами касаясь его гладкой бронзовой кожи, она беззвучно повторяла его имя. Просто повторяла имя, снова и снова. Не Луис. Его настоящее имя. Единственное имя, которое для нее было неотделимо от него.
Тонатиу.
— Тонатиу, мой Тонатиу, — шепнула она. — Тонатиу. Тонатиу. Тонатиу… — Она вздохнула. — Любимый мой, единственный мой, Тонатиу… Тонатиу, Тона…
Эми внезапно замолкла, когда почувствовала, как мягко легла ей на затылок его рука. У нее перехватило дыхание, когда длинные твердые пальцы зарылись в ее волосы. Она не смела шевельнуться, не смела произнести хоть слово… не смела надеяться.
Назад: Глава 40
Дальше: Глава 42