Глава XIX
К тому времени, когда виноградные гроздья созрели, ребенок справился с трудностями, вызванными его преждевременным появлением на свет, и развивался прекрасно. К огромной радости Юджинии, она в состоянии была сама кормить дочь в течение наиболее важных первых недель жизни, после чего переход на коровье молоко совершился без особых осложнений.
Корову Дэйзи, мирное пятнистое животное с изогнутыми рогами, доила утром и вечером Эллен, сама попросившаяся на эту работу. Она не хотела, чтобы к молоку, предназначенному для младенца, прикасался кто-нибудь из ссыльных — у них руки могли оказаться грязными. Маленькая Виктория была ее собственной подопечной. Ведь у миссис Джарвис имелась Рози, да и Кристофер тоже, с общего молчаливого согласия считался ее воспитанником, так как всякий раз, когда его разлучали с Рози, малыш начинал кричать.
Собственнический инстинкт, окрашивающий отношение Юджинии к Виктории, не переставал удивлять ее саму. Ей невыразимо дорого было это крошечное большеглазое существо. Она даже отчасти скрывала страстную любовь к малютке и в письмах к Колму строжайшим образом воздерживалась упоминать о появлении дочери на свет.
Как она могла сказать любовнику, что родила дитя от другого мужчины? Разве можно причинить такую боль кому-то, столь же ранимому, как и она сама? Лучше им обоим поглубже погрузиться в свою мечту и писать что-нибудь вроде: «Ярраби обзавелся собственным призраком. Я думала, они водятся только в старых домах, но могу поклясться, что иногда вижу на стене высокую худую ирландскую тень…»
Но чем объяснить, что она видит призрак значительно реже, с тех пор как появился крохотный ребенок, которому приходится уделять так много времени? По мнению Юджинии, сила ее чувства к Виктории объяснялась тем, что дочь для нее была своего рода заменой любимому. Если она лишена Колма и того навсегда запечатлевшегося в памяти наслаждения, которое он ей подарил, то она сольет все свои чувства воедино и воплотит в материнской любви. Сама природа сотворила для нее этот защитный механизм.
Она и в самом деле была на удивление довольна всем. Возвращение в марте жестокой жары причиняло гораздо меньше страданий, чем обычно. Она была слишком занята, чтобы обращать на это внимание. Малютку надо было по возможности держать в прохладном помещении, а Кристофера, или Кита, как он начал сам себя называть, следует приучать тратить поменьше энергии в середине дня, когда жара наиболее сильна, иначе к вечеру мальчик становится невыносимо капризным.
К счастью, именно в это время из Англии прибыла очередная посылка от Сары и заставила позабыть об удушливом зное.
Все окружили ящик. Юджиния стояла на коленях на полу, миссис Эшбертон пыталась сунуть внутрь свой любопытный нос, служанки ахали от восторга, по мере того как содержимое ящика извлекалось наружу.
Отрез серой тафты. Юджиния подумала про себя: не забыть бы написать Саре, что для этой страны серый цвет не годится. Птицы затмевают его своим ярким оперением.
Изумительная кружевная накидка для малютки. Шкатулки с выскакивающей фигуркой для Кита (он просто верещал от восторга). Деревянная кукла для Рози. Сара всегда отличалась справедливостью и помнила обо всех.
В посылке еще оказались отрезы полосатой бумажной плательной ткани для служанок и целая коллекция лент из цветастого шелка. И книги, за которые Юджиния с радостью вцепилась. А на самом дне ящика лежало с полдюжины шелковых шейных платков для Гилберта.
С разгоревшимися от возбуждения щеками Юджиния присела на корточки:
— Кит, детка, приведи сюда папу. Покажи ему свою новую игрушку. Скажи, что и для него есть подарок.
Она радостно захлопала в ладоши, увидев, что мальчонка понял и заковылял прочь, выкрикивая своим высоким голоском:
— Папа, папа!
Вскоре он возвратился, ведя за собой Гилберта.
— Что это такое? Когда получили?
— Да всего полчаса назад. Мы уже успели как следует разделаться с содержимым. Поглядите-ка, у меня будет новое платье, а вы получаете шесть новых шейных платков.
Гилберт с самым серьезным видом примерил один из них:
— Пожалуй, я стану самым нарядным мужчиной в Парраматте.
— Давно пора. Вы совсем обносились. Может, мы устроим званый обед?
— Папа, папа, посмотри! — крикнул Кит, высоко поднимая свою игрушку.
Гилберт кивнул сыну, но глаза его по-прежнему были устремлены на Юджинию.
— Вы очень хорошенькая сегодня. По-моему, вы в таком же восторге, как и дети.
— Да, в восторге! Я так люблю получать посылки из Англии. Взгляните на эти книжки. Мне их хватит на всю зиму! — Она отбросила со лба влажные локоны. — Такая жарища! Мне по-прежнему просто не верится, что в этой стране бывает зима.
— Но вы как будто начинаете привыкать к жаре. У вас на лице румянец. Раньше при такой температуре вы были очень бледны.
— Я готова признать, что теперь легче переношу жару, но это не означает, что она мне стала больше нравиться.
Гилберт рассмеялся и повернул жену лицом к себе. На мгновение он положил руку ей на грудь. Она не смогла сдержать сильной дрожи, охватившей ее, так как это с пронзительной ясностью напомнило совершенно такой же жест Колма в тот далекий день у озера.
Лицо Юджинии исказила гримаса. Она думала, что сумела совсем позабыть о той запретной радости. Гилберт сразу же убрал руку: он заметил выражение боли на ее лице. Она огорчилась. Пожалуй, она слишком часто его обижает, а почему это происходит, она никогда не сможет ему объяснить. Об этом нельзя было не пожалеть, потому что в такие вот моменты, как сейчас, она ясно сознавала, что, в сущности, у них достаточно счастливая семья, и если их брак лишен того экстаза, который мог бы привнести в брачные отношения один только Колм, все равно он, вероятно, ничуть не хуже большинства браков.
Юджиния снова заговорила о званом обеде, но Гилберт задумал нечто куда более грандиозное. Он хотел отвезти партию вина в Сидней и вознамерился сделать это на корабле, захватив с собой и Юджинию. Морской воздух пойдет ей на пользу, так же как и некоторое участие в светской жизни Сиднея. Ей надо взять с собой самые нарядные туалеты.
Юджиния загорелась, но ей очень не хотелось оставлять малютку. Конечно, хорошо было бы поехать, но как заставить себя оторваться от колыбели?
Гилберт не скрывал нетерпения. Про себя он решил превратить эту поездку во второе свадебное путешествие. Пора ему и Юджинии снова сблизиться. Она оправилась после родов, и в ней появилась некая зрелость. После рождения Кита она все еще оставалась совсем молоденькой девочкой, а вот теперь в ней вдруг обозначилось нечто неуловимое, говорящее о том, что она вполне сложившаяся женщина. Гилберта это волновало, но в то же время дразнило и мучило, потому что в ее глазах слишком часто появлялось отсутствующее выражение, которого он не понимал. Он полагал, что это все та же вечная ее тоска по родине. В нынешней поездке надо приложить новые усилия к тому, чтобы внушить жене любовь к этой совершенно чудесной стране.
— Малютка будет так же прекрасно существовать и в наше отсутствие, — заявил он в ответ на возражения Юджинии. — Вы ведь знаете, что Эллен ее просто обожает. И раз уж речь зашла об этом, почему вы не беспокоитесь о Ките?
Она слегка нахмурилась:
— Думаю, мне вряд ли придется когда-нибудь о нем беспокоиться. Он такой здоровый, да и миссис Джарвис хорошо о нем заботится. Но, знаете, Гилберт, он страшно своенравный ребенок. У него бывают прямо-таки ужасные капризы. Вам скоро придется как следует взяться за него.
Гилберт рассмеялся:
— Да ведь он совсем еще крошка!
— Ему почта два годика. Пора бы уже научиться слушаться.
— Мы этим займемся после возвращения. Юный Кристофер обучится хорошим манерам. Должен вам признаться, я до безумия люблю этого малыша.
— Это потому, что он в точности такой, как вы, — сказала Юджиния поддразнивающим тоном. — В нем вы как бы снова видите себя.
— Неужели я до такой степени тщеславен?
Она чуть заметно улыбнулась уголком рта. Гилберт очень любил эту ее улыбку.
— Возможно. Во всяком случае, хвастаетесь вы предостаточно — своим вином, своим домом, своей семьей. Иногда вы меня просто смущаете.
— Я честный малый. Я говорю правду — ни больше, но и ни меньше. А когда я имею дело с вами, мне приходится догадываться, каковы ваши невысказанные мысли.
Юджиния уклонилась от ответа на эту реплику, сказав:
— Только вернувшись, я намерена взять на себя благотворительные дела, которыми занималась миссис Бурке. Там очень много работы. Мне придется ездить в Парраматту по меньшей мере раз в неделю.
— Ну что ж, вы ловко ушли от ответа.
Она рассмеялась и лукаво произнесла:
— Я очень горжусь моим домом, моим хвастливым мужем и моими очаровательными детками. Пожалуйста. Это вам больше нравится?
К несчастью, случилось так, что перед самым отъездом Кит простудился. От этого он стал раздражительным, а увидав свою мать в дорожном платье, разразился громким криком:
— Мама, нет! Мама, не надо!
Юджиния взяла его на руки, и он, рыдая, прижался к ней.
— Спустите мальчика на пол, — приказал Гилберт. — Вы совершенно правы — он избалован.
— Нет, папа! Не надо, папа!
Вопли ребенка стали еще громче, когда его оторвали от матери.
— Гилберт, он нездоров. У него горячий лобик. Я думаю, мне не следует его оставлять.
— Да ничего серьезного у него нет, просто насморк. Кристофер, немедленно прекрати этот шум.
Повелительный тон отца поверг ребенка в такой трепет, что рыдания его мигом стихли. Он стоял с несчастным видом и икал, умоляюще глядя на мать сердитыми синими глазами. Он очень раскраснелся — вероятно, от бушевавшей в нем ярости.
Юджиния пыталась высвободить руку из цепляющихся за нее горячих пальчиков.
— Гилберт, я все же немного тревожусь. Нельзя ли нам отложить поездку и отправиться на следующем корабле?
— Это исключено. Мое вино уже грузят на борт. Я хочу проследить за тем, чтобы бочки были как следует закреплены. Какое вино я смогу предложить покупателям, если в дороге оно будет бултыхаться во все стороны? С ним надо обращаться осторожно, как с ребенком. Я все это уже объяснял вам в свое время.
— Ваш сын тоже ребенок.
— А я не желаю, чтобы с ним цацкались. Где слуги? Велите Эллен отвести его в детскую.
— Я вовсе не жесток, — сказал Гилберт, когда они уселись рядышком в двуколке. — У ребенка простуда, и он достаточно хитер, чтобы попытаться на этом сыграть. Вы сами сказали, что я должен прибрать его к рукам. Так что не надо сейчас дуться оттого, что я сделал первый шаг в этом направлении. В любом случае, — добавил он уже более мягким тоном, — у него есть миссис Джарвис, которой не занимать здравого смысла, и миссис Эшбертон.
— Миссис Эшбертон? — обеспокоенно воскликнула Юджиния. — Вы не замечаете, как много она пьет? Фактически каждый вечер она напивается до умопомрачения.
— Ну и что? Она старая женщина, и это приносит ей утешение. Мне приятно видеть, что она получает удовольствие.
— А вы ее поощряете, милый мой.
— Ясное дело! — Гилберт внезапно снова пришел в хорошее настроение. — Я всех поощряю пить вино Ярраби. Я хочу, чтобы во время нашего плавания его каждый вечер подавали за капитанским столом. И я надеюсь, вы убедите сиднейских дам, что рюмочка сотерна или легкого бургундского весьма подходящий напиток для представительниц прекрасного пола.
Твердое убеждение в том, что ей не следовало ехать, не покидало Юджинию до того момента, пока они не поднялись на борт «Тасман Стар». Позднее прохладный морской ветерок и покачивание палубы под ногами оказали на нее освежающее действие, и тревога начала стихать. Гилберт совершенно прав: слишком уж она беспокойная мать. Дети прекрасно обойдутся без нее, а ей необходимо бодрящее воздействие морского путешествия. Как чудесно уйти от нестерпимого пыльного зноя и видеть вокруг себя сверкающую синюю воду! Качку она переносила хорошо. Ныряния судна, под которое непрерывной чередой подкатывались волны, были приятны. В маленькой каюте нашлось достаточно места, чтобы вынуть из чемоданов и развесить ее туалеты. Сегодня она наденет самый красивый из них и будет пить вино Гилберта, чтобы доставить ему удовольствие. Она даже постарается не думать слишком много о детях.
Может, удастся убежать и от своих вечных мечтаний о Колме О’Конноре, не думать о письмах, которые приходят каждые два-три месяца, когда Колму удается найти какой-нибудь способ их отправить. Ее ответы были пространными, она давала в них полный выход своим чувствам. Иногда Юджиния спрашивала себя, как бы она существовала без этого духовного общения, ставшего для нее лекарством от тоски.
Бывали мгновения, когда она презирала Гилберта за то, что он даже не подозревает о ее тайной жизни. А в иные моменты испытывала глубокие угрызения совести и принимала решение делать все, что в ее силах, чтобы угождать мужу.
Поездка получилась очень удачной. Они остановились у супругов Келли, у которых было теперь пятеро детей, посещали и других своих старых друзей, разговоры за обеденными столами затягивались иногда до утра. Все кругом так быстро росло и развивалось! Мир открывал для себя новую страну, такие люди, как Стерт и Хьюм, пускались в путешествия с целью исследовать континент. Поговаривали, что, возможно, будет найдено золото. Будущее было неведомо.
Предчувствие богатств, которые оно сулило, повергало всех в состояние лихорадочного возбуждения. По всей видимости, в тысячах миль к югу отсюда находились долины, где виноград мог вызревать даже лучше, чем в районе реки Хантер. Ну а пока ничто не мешало с удовольствием попивать винцо из Ярраби. Гилберт бывал несказанно счастлив, когда ему удавалось убедить самых ярых приверженцев рома и виски одобрительно отозваться о его кларете.
В последний вечер пребывания в Сиднее Гилберт подарил Юджинии бриллиантовые серьги, которые прекрасно подходили к ее брошке. Она заставила себя не думать о невозвращенном миссис Эшбертон долге и тепло поблагодарила Гилберта. Серьги действительно красивы. Она с гордостью будет их носить.
Юджиния про себя приняла решение не относиться к Гилберту столь критически — например, с ее стороны было недостойно вспомнить именно сейчас об их долге миссис Эшбертон. Гилберт был импульсивно великодушен и щедр и заслуживал соответствующего отношения. Ей следует также относиться более реалистично и философски к интимной подоплеке этого подарка. Гилберт вправе рассчитывать на то, что сегодня ночью в его объятиях окажется любящая жена, так что нельзя допускать, чтобы все тело деревенело при мысли о неверности Колму. Так уж сложилась жизнь, и Юджинии необходимо по возможности к ней приспособиться.
Кроме того, в последнее время она вдруг начала подумывать, что, если бы перед ее мысленным взором не стоял столь яркий образ Колма, она, быть может, смогла бы без внутреннего сопротивления предаваться объятиям Гилберта. Ее давний кошмар уже не ассоциировался с мужем, как это неизменно случалось в прошлом. Поразительно, но он вообще постепенно развеивался. Но по-прежнему она всем сердцем стремилась как можно скорее вернуться домой, к своим детям… и к своему письменному столу.
Когда «Тасман Стар» бросил якорь в маленькой гавани Парраматты, в голове у Юджинии блуждали приятные мысли — возможно, в Ярраби ее ждет очередное письмо. Эллен было дано строгое указание: если появится какой-нибудь путник, как это уже не раз случалось в прошлом, с письмом от друга из Батерста, она должна сохранить это письмо у себя до прибытия госпожи.
Совершенно неожиданно она увидела Эллен в небольшой группе людей, махавших кораблю с пристани.
Юджиния сразу же заметила ее и схватила Гилберта за руку.
— Гилберт, смотрите — вон Эллен! Как она посмела оставить ребенка? Поскорее бы спустили трап. Жду не дождусь узнать, как там дети. Мы так долго отсутствовали. Три недели от них ни словечка!
— Вы же знали, милая, что так будет. Осторожнее! Не вывалитесь за борт.
Гилберт с силой оттянул ее назад, когда она слишком далеко перегнулась через перила, охваченная внезапным страхом. Дело в том, что Юджиния вдруг увидела круглое лицо Эллен, залитое слезами. А рядом с ней стояла миссис Эшбертон, одетая во все черное.
— Что-то случилось, — сказала она. — Наверное, что-то с Китом! Вы помните, он был простужен. О, ради Бога, только бы не…
Она кусала пальцы в перчатках, перед глазами стояли маленькие могилки, о которых было столько разговоров, опустошенное выражение лица Мерион Ноукс, Бесс Келли, стоически заполняющая новым ребенком внезапно опустевшую колыбель.
Гилберт наклонился вперед и громко крикнул:
— Миссис Эшбертон! Все в порядке? — Он обнял Юджинию. — Вы слишком спешите с выводами.
Однако рука его неестественно напряглась. Он тоже был взвинчен. Никто из тех, кто стоял в небольшой группке встречающих, не улыбался.
Он снова крикнул, пытаясь пошутить:
— Только не говорите мне, что Ярраби сгорел дотла.
Миссис Эшбертон начала было что-то говорить, но голос ее сорвался и с языка слетело нечленораздельное карканье. При сверкающем солнечном свете она и сама — в своих черных одеждах — походила на громадную толстую ворону.
Трап опустили. Пассажиры начали сходить на берег. Юджинию задержала чья-то рука.
— Миссис Мэссинхэм! — Это был капитан. Его круглое лицо, обрамленное рыжей бородой, внезапно переменилось от сжимавшего его сердце сочувствия. — Пожалуйста, зайдите в мою каюту. У меня есть для вас известие.
— Сообщите его нам здесь, — натянутым как струна голосом проговорила Юджиния.
— Что-то случилось с нашим маленьким мальчиком, да?
— Нет, не с мальчиком, мэм. Он поправляется. Случилось с вашей дочкой. Ваши друзья прислали записку и попросили меня сообщить вам об этом.
Юджиния закрыла лицо руками. Она почувствовала, как все внутри нее заливает черная тьма. Под сомкнутыми веками предстала четкая картина: она стоит на высохшем потрескавшемся дне речки, читая надпись, выжженную на покосившемся кресте. Детская могила, но надпись теперь гласила: ВИКТОРИЯ.
Она всегда знала, что кого-нибудь из ее малюток обязательно подстережет могила…
— Милая! Пойдемте, сядьте. Капитан послал за бренди. Пойдемте.
Юджиния сразу почувствовала, что Гилберт испытал величайшее облегчение, узнав, что погиб не сын. Это слышалось даже в его голосе.
Естественно, он любил сына и еще не успел почувствовать неизъяснимую прелесть своей дочери. Она была похожа на один из розовых бутонов, выхаживаемых Пибоди.
Была!
Юджинию охватила неудержимая ярость. Все ее былые предубеждения вернулись, ничто не изменилось. Она вырвалась из оберегающих объятий мужа:
— Я вам говорила, что Кит болен. Но вы не могли остаться. Вы сказали, что ваши вина испортятся. Для вас они самое ценное на свете. Сначала надо было думать о них. Что ж, вместо вина мы принесли в жертву своего ребенка!
В голосе ее звучало такое отчаяние, что люди оборачивались и начинали в упор ее разглядывать. Гилберт пытался взять жену за руки, призывал успокоиться, но она вырвалась и, прокладывая дорогу между кучками любопытствующих пассажиров, быстро сбежала по трапу на берег.
— Тише, маленькая моя, тише! — Голос миссис Эшбертон был необыкновенно нежным, успокаивающим. — Это оказалась скарлатина. Она страдала недолго. А Кит уже почти совсем поправился.
Черная грудь миссис Эшбертон пахла чем-то затхлым и лавандой, лиловое лицо невероятно постарело. Юджиния с трудом подняла отяжелевшие веки, приглядываясь к перемене, происшедшей в наружности миссис Эшбертон.
Затем она обратилась к Эллен:
— Ты ухаживала за ней, Эллен?
— Я все время держала ее на руках, мэм.
— Но ты ведь сама могла заразиться.
— Да что мне было до этого!
К ним подошел Гилберт.
Юджиния машинально сказала со свойственной ей сдержанностью:
— Миссис Эшбертон и Эллен страшно натерпелись. Пока мы… — Голос ее дрогнул, и она не смогла закончить фразу.
— Вы не должны ни в чем себя винить, — решительно произнесла миссис Эшбертон. — Мы бы послали за вами, если бы могли. Но так как это было невозможно, мы позвали врача, и он пробыл у нас три дня, пока Кит не был уже вне опасности. А эта Рози, эта девчонка, которую приютили из сострадания, даже сыпью не покрылась. Если Всевышний считает, что это справедливо, я с ним не согласна.
