XIII

Девушка, лежавшая на громадной кровати, подняла тяжелые веки, чтобы увидеть, кто ее будит.

— Значит, вы мне не верите, деточка! Оказывается, вы все-таки меня не любите.

Она видела блеск его глаз, его слегка улыбающиеся губы, все морщинки и впадинки на его обожаемом лице. В ее усталом теле слабо плеснулось ощущение удовольствия. Сознание ее было как-то странно затуманено, и она не сразу припомнила все, что произошло.

— Нет, я вас люблю, — настойчиво произнесла она. — Люблю.

— Тогда почему же вы попытались убежать назад, к вашему художнику?

— О! Вам уже рассказали!

— Конечно, рассказали. А вы чего ожидали? — Кончиками пальцев он провел по ее лбу и щекам. Ощущение было изумительное: такая она сонная, такая теплая…

— Вы думали, он может дать вам больше счастья, чем я?

— Нет, не счастья. Нет. — Ее рассудок пытался совладать с толпившимися в мозгу образами. Что-то проснулось — какое-то напряжение, ощущение ужаса. — Безопасность, — закончила она и отшатнулась, увидев презрение в его взгляде. Впрочем, он все еще улыбался.

— А кому нужна безопасность? Вам бы она не показалась скучноватой? Особенно без меня?

Ей хотелось, чтобы он обнял ее и крепко прижал к себе. Но в то же время по какой-то смутной причине, которую никак было не вспомнить, она страшилась его прикосновения. От этих взаимоисключающих эмоций она смертельно устала.

— Да, — покорно сказала она. — Наверное, показалось бы. Очень-очень скучной.

— Тогда будьте умницей. — Он наклонился и легонько поцеловал ее. — Больше таких вещей не делайте.

Он говорил слишком несерьезно и ласково, чтобы расслышать в его голосе угрозу. Но угроза была. Теперь ей это было ясно. За всем — за ощущением удовольствия, за ласками, за комфортом, в котором она жила, — всегда присутствовала угроза. Иногда это не слишком ее тревожило — ей казалось, что компенсирующие моменты преобладают, однако иной раз ее охватывал леденящий ужас и ей хотелось позвать на помощь кого угодно, даже незнакомого прохожего.

Но это случалось лишь тогда, когда она бывала одна, не спала и оттого испытывала напряжение — такое, что малейший шорох в доме и даже крик совы в саду наполнял ее душу страхом. Но когда она была во власти тяжелой дремоты, как, например, сейчас, ничто не имело значения. Она забывала, чего, собственно, боится, и хотела только одного — спать.