Глава VII
Пять тридцать, конец еще одного рабочего дня, заполненного мотанием по жаре. Рабочего дня, поделенного на собеседования, фотографирование, деловые встречи, пробы, звонки в агентство не реже раза в час — с самого утра ни минутки, чтобы опомниться. Кэрри устала, ноги отекли, макияж прилип к разгоряченному лицу, одежда пропотела, волосы обвисли, все тело ныло от напряжения.
Кэрри проверила автоответчик: звонил какой-то Сол Франклин. Кто и откуда — непонятно. Кэрри перезвонила по его номеру. Ей ответил скрипучий голос:
— Я друг Джефри Грипсхолма. Разве Джеф не говорил вам обо мне?
— Нет.
— Я вчера видел вас с Джефом в «Лютеции». Выяснил, кто вы такая. С Джефом мы старые друзья. У вас редкостной красоты лицо.
— Спасибо.
— Я как вас увидел, тут же загорелся желанием сфотографировать. Даже продумал ракурс. А тут неожиданно открылась одна возможность. И даже очень заманчивая. Но мне сначала нужна проба. Можете прийти?
— А о чем идет речь? О моделировании?
— Я уже сказал, сначала мне нужны пробы, потом посмотрим, что можно сделать. Можете сейчас прийти?
— Прямо сейчас?
— Именно.
— Уже поздно, и я очень устала. Не можем ли мы встретиться завтра?
— Нет. Я уже сказал, что дело важное. Вы не прогадаете — я вам отдам все фотографии, которые вы отберете, в формате одиннадцать на четырнадцать.
Кэрри пришло в голову, что неплохо бы позвонить в агентство и проверить, что это за Франклин, у Чарлин и Рекса.
— Как вы узнали мой домашний телефон? Насколько мне известно, в агентстве домашние номера никому не дают.
— О! Здесь другое дело, срочное и важное.
— Вот как.
— В общем, приходите. Это недалеко от вас. Я бы подождал до завтра, но невозможно. Мне надо в течение буквально часа дать ответ.
— Ну что же… Хорошо.
Сол Франклин обитал в громадной квартире, отделанной панелями из темного дерева, на углу Парковой и Шестьдесят второй. Горничная провела Кэрри через целую анфиладу гостиных — нежилого вида и мрачноватых. На ходу Кэрри отметила диван и кресла, обтянутые муаром, пожелтевшие фотографии былых лет на стенах, старинные гобелены с изображением Ионы и кита, Моисея с жезлом и апокалиптические картины Страшного Суда.
Горничная остановилась перед открытой дверью в спальню, жестом пригласила Кэрри войти, а сама поспешила прочь.
Спальня, освещенная неверным светом, казалась затуманенной, в ней чувствовалось что-то мертвящее. Замерев на пороге, Кэрри всматривалась в кровать невероятных размеров, на которой восседал изможденный старик: судя по виду, ему было здорово за семьдесят. Он был одет в измятую пижаму китайского шелка и замасленный голубой саржевый халат. Полуоткрытые бескровные губы обнажали воспаленные десны и остатки зубов. На вылинявшем одеяле покоились руки — маленькие, как у ребенка, но осыпанные пигментными пятнами старости. Редкие седые пряди облепляли череп, цветом сливаясь со щетиной на лице. Из-под морщинистых, нависших век на Кэрри смотрели темные глазки — два настороженных, подозрительных жучка. На столике у кровати расположились три телефона с целым набором кнопок и лампочек, иные из которых настойчиво мигали, пепельница, набитая недокуренными сигаретами, стаканы, ложечки и с полдюжины лекарственных флакончиков. Кэрри зачем-то попыталась их сосчитать.
Не обращая внимания на сигналящие телефоны, Сол Франклин так и впился глазами в Кэрри. Голосом, который скрипел еще сильней, чем по телефону, он произнес:
— Вам повезло, что вы меня застали. С пяти я перестаю отвечать по телефону, так что вовремя вы меня захватили. Проходите же!
Кэрри шагнула в комнату, чувствуя себя неловко в этой больничной атмосфере в присутствии старого человека.
— Можете сесть вот там, милая, — Сол Франклин указал на уродливое пухлое голубое кресло. — Как же вам повезло, что я вчера обратил на вас внимание в «Лютеции».
Он потянулся к пачке «Галуаз» на столике.
— Зажигалка сломалась… Я вечно теряю зажигалки… или порчу их. Спичек не найдется, милая?
Кэрри отнесла ему коробок и возвратилась к креслу, от шершавой обивки которого ей хотелось чесаться. Глазки-жучки сощурились в щелки.
— Хороша, безусловно, хороша!
— Благодарю вас, мистер Франклин, — Кэрри проклинала себя за то, что так и не позвонила в агентство.
— Зови меня просто Сол. И нечего благодарить, никогда не благодари за то, к чему человек не имел никакого касательства.
Он сделал несколько неловких попыток закурить свою сигарету, наконец, затянулся и сильно раскашлялся.
— Не пугайся, милая, — успокоил он Кэрри. — Я был нездоров. Доктора требуют, чтоб я бросил курить, но, Боже ты мой…
Он снова затянулся, на этот раз без кашля, только грудь судорожно приподнялась.
— Первая затяжка плохо проходит… особенно «Галуаз», — посетовал старик. — Так о чем я говорил?
Кэрри поерзала на колючем кресле:
О том, что врачи советуют вам бросить курение…
— Ах да! Я и хотел сказать, что в жизни так мало истинных радостей.
Телефоны продолжали раздражающе мигать. Сол Франклин откинулся на подушки и на миг прикрыл глаза.
— Сейчас мне станет получше, и мы займемся пробами, милая. Заболел, надо же, каждый день меня колют. Вчера я себя прекрасно чувствовал, завтра опять будет лучше — скорей всего. Тем временем я хотел повидать тебя наедине. — Он зевнул. — Да и линза на моем «Хассельблате» разбита. Все равно я рад, что мы встретились. Тебе нужно что-нибудь? Деньги?
Внезапность и непринужденность вопроса насторожили Кэрри, и она стала соображать, как бы ей уйти по-хорошему. Сол Франклин бросил на нее долгий и жесткий взгляд.
— У меня чутье на людей. Я доверяю первому впечатлению. Ты можешь ничего мне не рассказывать, я и так все о тебе знаю с той минуты, как увидел тебя в «Лютеции». Ты не просто красивая девка. У тебя и здесь кое-что есть.
Он постучал себя по тощей груди.
Не следовало ей приходить. О чем она думала, отправляясь в дом к совершенно незнакомому человеку?
— Я не такой, как все, — продолжал он. — Люди стараются взять. А я предпочитаю давать. И я хочу сделать тебе подарок!
Сейчас она начнет чесаться от этой обивки. Как же удрать без неприятностей?
— Видите ли, мистер… то есть Сол… я не…
— Ты в этом городе свежачок. Мне это нравится. Я интересуюсь новыми лицами. Я уже сказал — предпочитаю давать. И рад услужить. — Франклин скрипуче рассмеялся.
Он пристроил сигарету на краешек пепельницы и перегнулся к столику, опасно хрустя всем костяком. Вытянув нижний ящик, он достал несколько пачек денег.
— Знаешь, сколько в этом ящике? Двести тысяч. Наличными. Бумажки по тысяче, по пять сотен, по сотне. Бери сколько хочешь. Только бери купюры помельче — крупные все зарегистрированы.
— Благодарю вас, не надо, — сказала Кэрри, стараясь не обнаружить свое состояние.
— Не будь гордячкой, милая. Что, тебе деньги не нужны? Сделай себе приятный подарок!
— Благодарю вас, нет!
— Я ведь не каждой делаю такие предложения! Ты не такая, как все они. Поэтому…
Он небрежно расшвырял деньги по одеялу.
— Как надумаешь, тебе известно куда приходить. Откроешь ящик и бери! Я уже сказал, что предпочитаю давать и что имею нюх на людей. Сколько девушек появлялись и исчезали, Господи, Боже мой! Но таких, как ты, мало. Почти нет. У тебя есть класс, настоящий класс, я сразу это отметил!
Сол изучающе посмотрел на Кэрри, просто раздевая ее глазами. Кэрри с легкостью представила, какого рода фотографии он рассчитывал сделать. Нужно немедленно выбираться из этой ситуации!
Кэрри встала и наклонилась за своей рабочей сумкой. Но Франклин, волшебным образом исцелившись, выпрыгнул из постели и как хищная птица навис над Кэрри, стараясь захватить ее в когти. Он дышал часто и коротко:
— Слушай меня, слушай! Что хочешь дам! Скажи свою цену! С такой красавицей на двадцать лет моложе стану! — Он вцепился в запястье Кэрри. — Поцелуй! Хоть раз поцелуй! Один разик! Жалко тебе?
Кэрри передернуло от отвращения. Оттолкнув его в сторону, она рванулась в дверь.
Оказавшись снова на улице, Кэрри с особой остротой ощутила прикосновение теплого ветерка к коже, вдохнула запахи раннего вечера, вобрала в себя городские звуки: сотрясающийся и гудящий под ногами асфальт, отдаленные гудки автомобилей, негромкий гул кондиционеров. Тени быстро удлинялись, а там, где меркнущий свет еще окрашивал камень и цемент в золото, охру, шафран и топаз, сгущалась загадочная дымка.
Неожиданно душа Кэрри преисполнилась каким-то странным, самой ей непонятным чувством, которое она не смогла бы выразить словами, но точно знала: в нем — ключ к ее жизни. Если бы только удалось понять, что же оно означает.
— Дядя Наппи! — позвала Ева с порога парикмахерской.
— Ева, детка!
Наполеоне Петроанджели, любимый Евин дядя, был старейшиной клана Петроанджели. Сейчас он возвышался над клиентом, занеся над ним ножницы.
— Это дочка моего племянника, — объявил он, делая ножницами широкий жест. — Она у нас будет манекенщицей. Ну, Ева, когда же старый дядя Наппи получит твою фотографию?
— Как только будет готов мой композит, дядя Наппи, — Ева поймала в зеркале взгляд старика и улыбнулась ему. Ни у кого на свете не было таких добрых карих глаз! Дядю Наппи все любили, а он вечно перешучивался с клиентами или мурлыкал народную итальянскую молитву: «Господи, ты заставляешь даже тыкву цвести, сделай наших девушек красивее, чем есть!»
— Большой успех ждет маленькую Еву! — объявил дядя Наппи. Обслужив клиента, он потянул Еву в уголок и что-то сунул ей в ладошку.
— Бери, пригодится! — шепнул он.
Ева так и разинула рот, когда обнаружила в руке скомканную десятку.
— Но, дядя Наппи…
— Маме и папе ничего не рассказывай, они могут неправильно понять! Но нам-то с тобой известно, что ты будешь знаменитой манекенщицей, а пока что — на мелкие расходы…
— Дядя Наппи, я…
— Тихо! — распорядился дядя Наппи.
Ева знала, как тяжко достаются деньги членам ее семьи, и не хотела ничего ни у кого брать. Дядя Наппи понял ее.
— Заработаешь первые большие деньги — вернешь! — предложил он, похлопав ее по руке. — Тебя ждет огромный успех, Ева! У тебя есть все, что для этого требуется.
Из дневника Кэрри
28 июня. Обстановка вчера была бесцветная, люди — безликие. Все считали, что это большое дело — приглашение Эдмунда Астора, одного из главных нью-йоркских распутников, на прогулочный корабль, но прогулка оказалась скучнейшей из всех затей, в которые меня втягивал Джефри. Я умирала с тоски, не понимая, зачем я согласилась явиться, когда вдруг появился он. Мел Шеперд.
Дальше все было предельно просто: с первого взгляда я поняла, что передо мной мужчина, в которого я могу влюбиться. И поняла, зачем я на корабле.
Что привлекло меня в нем? Впечатление необычности и донкихотства? Попробую описать его.
Темно-русые волосы, довольно длинные и чуть волнистые, сардонические складки у рта, но главное — ощущение полнейшей сосредоточенности на всем, что он делает или говорит. Наблюдая его манеру общения с людьми, я живо представила себе, как это будет, если в фокусе его внимания окажусь я. Его руки спокойны, но полны внутренней жизни, напряженности и силы. Я смотрела на эти руки и отчаянно желала почувствовать их объятия. В нем есть искрометность и даже лихость, но в сочетании с мягкостью и силой. Есть что-то в пластике его мускулистого тела, и даже в том, как он носит одежду, убеждающее в его способности заставить меня чувствовать. За ним я последовала бы на край света и обратно! Сейчас, когда я записываю свои впечатления, только сейчас я осознаю, в чем тут дело: он же похож на отца! Теперь все ясно.
Нас познакомили, и я узнала, что он кинопродюсер.
— Вы давно знакомы с Эдмундом? — спросил он меня.
— Я его впервые вижу. А вы?
— Я? — он отмахнулся. — У нас есть общие друзья.
Он приехал вместе с главой крупнейшей голливудской студии Р. Т. Шеффилдом. После прогулки мы с Долорес обедали с ними в «Кот Баск», а потом еще танцевали в «Эль-Марокко».
Обед я почти не запомнила — ни о чем шел разговор, ни что мы ели, настолько я была поглощена присутствием Мела. А в «Эль-Марокко» кто только ни подходил к нашему столику! Долорес была в своей стихии, лезла из кожи вон, зачаровывая старого, лысого Р. Т.
В танце Мел прижимал меня к себе, и наши тела гармонично покачивались в такт томной, чувственной музыке. Мел говорил, что «Эль-Марокко» — одно из немногих мест, где еще можно потанцевать. Мы будто плыли сквозь туман, упоительный туман, а музыка звала нас слиться друг с другом — да были ли нужны нам призывы?
Мел вдруг отвел меня на расстояние вытянутой руки:
— Ты так прекрасна, что не можешь быть настоящей! Но вот поразительно — все в тебе самое настоящее! Тебя надо рассматривать на расстоянии, чтобы оценить эту неслыханную красоту.
Он снова прижал меня к себе, легко поцеловал в висок, и я почувствовала его дыхание. Как же я была счастлива, прижимаясь к его широкой груди!
— Я все бы отдал, чтобы иметь возможность не лететь завтра на побережье! — сказал Мел. — В один вечер ты стала самым дорогим для меня существом!
С тех пор как умер отец, ничто не трогало меня сильней, чем эти слова!
А утром меня разбудил его звонок. Он сказал, что у него в городе дела, мы могли бы встретиться за ленчем в районе Йорк-вилля, но только если это не слишком расстроит мои планы. Я отменила две деловые встречи ради того, чтобы повидаться с ним. Не сошла ли я с ума? Или я влюблена? Я начинаю ликовать от одного только звука его голоса!
На ленч я, конечно же, явилась раньше времени и страшно боялась, что он не придет. Но он пришел, опоздав всего на несколько минут.
Мы заказали сосиски с кислой капустой, картофельные оладьи, мы объедались, смеялись и болтали.
— Кажется, я хорошо на тебя действую, — сказал он. — Сегодня ты еще красивей, чем вчера вечером.
— Но мы и познакомились только вчера!
— Неважно, я чувствую, что хорошо на тебя действую. Значит, тебе нужен такой человек, как я!
Как он прав! Такой мне и нужен. Но мне нужен именно он, а не просто такой, как он. Около него я становлюсь сама собой. Он снимает с меня чувство неприкаянности, и я начинаю понимать, что оказалась, наконец, на своем месте. Оно — рядом с ним.
На месте! Дома! Его сходство с отцом настолько очевидно, что я не могу закрыть на это глаза. Даже руки у Мела — сильные, с довольно широкой кистью — такие же, как у отца. Наверное, поэтому я чувствую себя на месте рядом с ним. Он сказал:
— Я хотел бы сделать тебя женщиной.
— Разве я не женщина?
— Нет, ты юная девушка. Юная девушка, которая пробивается в одиночку. А мир слишком суров, и беззащитной девушке в нем тяжко. Я хорошо знаю этот мир.
На его лице появилось выражение удивительной нежности. Наши взгляды встретились, мои глаза стали быстро наполняться слезами, а горло сжалось. Это было ужасно и прекрасно, со мной никогда такого прежде не бывало.
На улице он на миг прижал меня к себе и нежно прикоснулся к моим губам. Потом он сел в одно такси, я — в другое. Я целый день полна им, он постоянно со мной, хотя его и нет.
Я не в силах поверить, что все это происходит на самом деле. Не слишком ли легко все получилось? Не слишком ли быстро? Он пообещал позвонить и сообщить, когда приедет снова. Как я буду ждать!
— Ты просто втюрилась в этого Мела Шеперда, — сказала Долорес, отклеивая искусственные ресницы перед зеркалом в ванной.
Кэрри стояла в дверях. Она только что закончила писать в дневник и ожидала, пока Долорес освободит ей ванную. Долорес оглянулась:
— А мне казалось, ты не любишь старых!
— Мел не старый. Ему нет и сорока.
— Он врет тебе в глаза, а ты веришь. Такие голубчики, как он, тщеславятся своей внешностью больше, чем бабы. Мне, например, точно известно, что Мел Шеперд каждый день бывает в парной и держит массажиста на зарплате. Ты не заметила, какие у него на шее складки?
— Не говори глупостей!
— Ты ослепла, детка. Я тебя предупреждаю: поосторожней с ним. Он же известный Казанова!
Долорес занялась втиранием кольдкрема — осторожными поглаживаниями снизу вверх, чтобы не натягивать кожу.
— Вся голливудская шобла на один манер. Я совсем не против показываться на людях с Р. Т., но ты не думаешь, надеюсь, что я завела бы с ним роман? Только если бы он предложил мне контракт на блюдечке. Все они пресыщены, все они за долгие годы перебрали столько красивых девушек, что давно перестали их различать. Что для Р. Т., что для Мела все женщины взаимозаменяемы и большой роли в их жизни не играют.
Долорес аккуратно стерла лишний крем и приготовилась взорвать бомбу.
— Если я не ошибаюсь, — небрежно сказала она, поворачиваясь лицом к Кэрри, — Мел к тому же еще и женат.
Увидев неверие в глазах Кэрри, она легко засмеялась:
— Скорей всего, на богатой! Он же настоящий оппортунист. Известно, что он использовал ее положение, чтобы стать тем, кто он сегодня есть. В Голливуде все строится на личных связях.
Долорес притворилась, будто не замечает, как потрясена Кэрри. Тут зазвонил телефон, и Кэрри ринулась ответить. Долорес рассматривала свое лицо без краски — поры, подчеркнутые блеском остатков крема, землистый цвет щек и тоненькие морщинки у небольших глаз с красноватыми веками. Без умелого макияжа она выглядела весьма непривлекательно. Секрет ее успеха был в доскональном знании самой себя и в настойчивом исполнении задуманного. «Таких глупостей, как Кэрри, я не наделаю, — подумала Долорес. — Вот от чего зависит успех или провал в этом мире».
