Глава XIV
Рекс поднял трубку.
— Моя любовь! — сказал он с придыханием.
Сигарднер Сен-Лорэн был его новейшим увлечением. Их любовь длилась уже почти неделю, и Рекс начинал думать, что на сей раз это настоящее чувство. Си тоже так думал.
— Бэби, — стонал он в трубку. — Я так влюблен в тебя! И знаешь, мне кажется, что между нами происходит нечто из ряда вон выходящее. Я читал «Четыре вида любви» Льюиса, и, по-моему, у нас с тобой все четыре: сторге, филия, агапэ и эрос. Этого же почти никогда не бывает — все четыре сразу!
Глаза Рекса искрились, тело напрягалось от желания. Но уже мигали лампочки на других телефонах, и надо было заниматься делами. Дела шли совсем неплохо, дела шли просто хорошо. Еще никогда агентство «Райан-Дэви» не зарабатывало столько денег, рекламщики отдавали ему предпочтение перед всеми другими агентствами в городе, зная, что на «Райан-Дэви» можно положиться и получить наилучших манекенщиц. В этом сезоне у моделей бывало по шесть собеседований на день, шесть дней в неделю, а заказами на коммерческую рекламу они были обеспечены чуть не до конца года.
Кэрри старалась, как можно реже выходить из дома. Она часами сидела без движения, чувствуя себя такой же стылой, как зимняя улица за окном. Ее апатия была защитным средством от нестерпимой боли. Больше не было Мела, больше не было ребенка. Бог с ним, с Мелом. Остался бы ребенок…
Долорес опять уехала. «Мне надо взять себя в руки, — думала Кэрри. — Надо что-то делать, все равно что, все равно с кем».
Она рассеянно взяла со столика почтовую открытку и перечитала ее:
«Тринидад: солнце, синева, секс и испанский аристократ. О чем еще может мечтать девушка? Привет, Долорес».
Зимний Нью-Йорк, шипованные шины и цепи вспахивают мостовые, сейчас уже очень поздно, четвертый час ночи, и за окном — густой шепот снежных хлопьев, подрагивание замерзшей улицы, низкое гудение охолодевших проводов.
Устав от бесплодных размышлений, Кэрри решила принять ванну.
— Стоп! Детка, ты прямо молодец!
Ева подняла голову от туалета, над которым склонялась целый съемочный день. Коленки ныли — спасу нет, болела спина от беспрестанных наклонов, распрямлений и вытягиваний, которых требовала ее роль — роль молодой жены, открывшей для себя достоинства нового средства для чистки ванн и туалетов.
— Закругляемся! — объявил Рон Томпсон, режиссер и продюсер рекламы.
Ева стала собирать свое барахло, Рон удержал ее руку.
— Слушай, давай выпьем вместе в моем личном офисе, а потом уже разойдемся по домам, а? Не знаю, как ты, но мне сейчас выпивка не повредила бы!
Стены личного офиса Рона увешаны дипломами. Ева читала: «Специальная премия: десерты», «Второе место: сладости и закуски», «Золотая пальма: моющие и чистящие средства».
— Тебе нравятся мои Клео?
— Клео?
— Ну, статуэтки! — Рон указал на полку. — Это наш эквивалент голливудских Оскаров.
— Здорово!
Еве казалось лестным, что Рон Томпсон, смуглый и симпатичный победитель всех этих конкурсов, настолько расположился к ней, что пригласил выпить в свой кабинет.
— Ты же самая сексуальная маленькая мойщица туалетов во всем Нью-Йорке, — смеялся Рон.
Он допил остатки своего виски и потянулся к бутылке.
— Позвольте! — он галантно взял стакан из Евиных рук.
— Ой, нет, мне хватит! Я так хочу, есть, что еще капля алкоголя, и я просто свалюсь.
— Ну, это не проблема! Можем либо съесть по бифштексу в «Чак композит», либо по гамбургеру в «Пи-Джей».
— Тут другая проблема: на мне же весь этот грим, я под ним задыхаюсь.
— Тоже мне проблема! Забежим на минутку ко мне, и ты ополоснешься. Ванна-то у меня есть! — Рон подмигнул. — Потом можем пойти поесть или заказать домой ужин из «Довер-деликатессен».
Измотанной съемочным днем Еве больше всего хотелось бы добраться до дома и полежать в горячей ванне, но упустить возможность провести вечер с Роном Томпсоном, одним из влиятельнейших людей в мире рекламы, было бы глупо. Откажи ему сейчас, он в другой раз, пожалуй, и не пригласит!
В квартире Рона Ева прямиком отправилась в ванную, стены которой были отделаны золотистой плиткой и золотистой же мешковиной. На крючке, прикрепленном к внутренней стороне двери, висел халат с турецким рисунком и спринцовка. Ева смыла с себя густой и липкий грим, подкрасилась заново и через несколько минут уже была в гостиной, где ее ожидал Рон.
— Как насчет бренди? — спросил Рон.
— Давай, — ответила Ева, не желая выдавать свое невежество. Ева никогда раньше не пробовала бренди. Она с робостью приняла большой округлый бокал — и обожглась первым же глоточком.
— Ох, кашель этот, — пробормотала Ева, стараясь унять его.
— Поесть надо! — объявил Рон. — Давай закажем сюда. У тебя какой сегодня настрой — закажем из «Золотой монеты» или из «Довера»?
— Все равно! На ваш вкус, — ответила Ева.
У нее так закружилась голова, что ей действительно было все равно, что есть.
— Я хочу включить телевизор в половине десятого, сегодня же первый показ нашего ролика! Вот увидишь, его в этом году выдвинут на Клео.
Рон набрал номер и заказал из ресторана ужин.
— Давай пока посмотрим телевизор, — он провел ее в спальню. Ева шла за ним, едва переставляя ноги — голова кружилась все сильней.
— Лучшая коммерческая реклама года, уверяю тебя! — говорил Рон. — Там есть такой кадр — модель свисает с небоскреба, и держит ее только эластичный лифчик! На всей Мэдисон-авеню никто не делал ничего подобного!
— А вам как удалось?
— Система блоков и проводов.
Рон включил телевизор, сбросил обувь и уселся на кровать, усадив Еву рядом.
— Ну что скажешь? — спросил он, когда передача закончилась. — Не слабо, а?
— Совсем не слабо, — согласилась Ева.
— Это что-то говорит людям, а?
— Безусловно, говорит.
Теперь к головокружению добавилась головная боль. Ева мечтала о том, чтобы Рон выключил проклятый телевизор, но он и не собирался.
— Это хорошо, — сказал Рон, блестя глазами. — Здесь все в порядке. Можем перейти к более приятным делам!
Он закатал рукава своего свитера и придвинулся к Еве, всем телом нажимая на нее.
— Ты меня так завела, когда наклонялась над этим туалетом, — прошептал он. — Платье у тебя сзади вздергивалось — ну есть же предел мужскому терпению!
Полузакрыв глаза и приоткрыв рот, он зарылся головой в ее грудь. Губы у него оказались нежными и мягкими, язык шелковистым, а руки сильными и умелыми. Еве хотелось растаять в его объятиях… Но ведь она едва знакома с Роном. Неужели это всегда так? Почему мужчина обязательно старается захватить девушку врасплох? Но Евины сомнения и сдержанность быстро слабели, а Рон все сильней притягивал ее к себе. Ева больше не противилась.
— Давай устроимся поудобней! Рон стащил с себя свитер.
Господи, что он, совсем раздеться собирается? Ева в смятении смотрела на его голую грудь, поросшую волосами. Рон наклонился и целомудренно поцеловал Еву в лоб.
— Дай я все сделаю, — сказал он и, осыпая поцелуями ее лицо и шею, принялся расстегивать пуговички на блузке.
Расстегивая Евин пояс, он уже тяжело и громко дышал, а Еве казалось, будто ее разум отделился от тела и существует самостоятельно, плавая где-то над ними.
Рон сбросил с себя брюки, потом трусы. У Евы болезненно пульсировало в висках, перед глазами все плыло, ее начало тошнить.
Рон, совершенно голый, вытянулся в постели рядом с ней. Ева пыталась противиться, но он снова отыскал ее рот и, закрыв его губами, снимал с нее юбку. Ева дернулась, его рука скользнула в трусики и проникла туда, где было шелковисто и влажно.
— Рон, — стонала Ева, — ну пожалуйста…
— Да, детка, да, детка…
— Не надо, это может плохо кончиться… Чем-то ужасным…
— Что же тут может быть ужасного? — Рон нежно целовал ее. — Я буду, осторожен, я все буду делать, как тебе хочется.
Его движения вызвали ураган ощущений, которым она уже не в силах была противиться. Все происходило чересчур быстро. Ева хотела, чтобы это происходило помедленней. Она хотела бы привыкнуть, и тогда, может быть…
Надо было что-то сказать.
— Рон, мне хорошо с тобой.
Голос ее звучал напряженно и фальшиво.
— Я хотела сказать… надо поосторожней… нельзя так увлекаться, потому что… я девственница.
— Девственница! Господи, да мы сейчас решим эту проблему!
— Нет! Я не могу… Не сейчас.
— Это почему еще?
— Не знаю… Просто не могу.
Еву начало по-настоящему тошнить.
— Я католичка, и я всегда считала, что это можно только в брачную ночь, сейчас я уже стала многое понимать, но все равно нужно ведь, чтобы я тебя любила, чтобы ты меня тоже любил, но я же не знаю, мы с тобой почти незнакомы, и рано говорить, любим ли мы друг друга…
— Тебе что надо? — рявкнул Рон. — Ты понимаешь, что у меня все болит от твоих штучек!
— Ну, я…
— А какого же черта ты вообще пошла ко мне? Почему ты раньше ничего не сказала? Я же думал, ты знаешь правила игры!
— Я не знала, что будет так…
— А зачем ты меня завела? Кто тебя научил динамо крутить?
— Что?
— Я так понимал, что идем, чтобы переспать! Дерьмо!
— Рон, я виновата…
— Застегивайся, мажь губы и вали отсюда!
Все еще всхлипывая, Ева исполнила приказ. Выпроваживая ее, Рон сказал:
— Если хочешь знать, именно католички — самые горячие сучонки в городе!
