Глава VI
Ева теряла терпение в ожидании звонка Дэвида. Как бы ни хотелось увидеть фотографии, которые он сделал, еще сильней хотелось услышать его голос и получить приглашение прийти в ателье. Не думать о том, что там произойдет, она не могла.
Через несколько дней Дэвид, наконец, позвонил. Ева закричала, что сию минуточку будет у него. Не прошло и часа, как она уже входила в ателье. Ее восторгу не было границ: Дэвид приготовил дюжину цветных увеличенных отпечатков, одна фотография лучше другой!
Цвет и светотени запечатлели радость жизни, поэтичность и нежность, увиденные Дэвидом в Еве.
Влюбленность Евы достигла верхней отметки, она смотрела на Дэвида с любовью, не скрывая чувств, мечтая о том, чтобы он понял, как много значит для нее. Сейчас он опять поцелует ее, и она опять испытает экстатическую раскованность. Они сольются в объятиях, но потом Еве придется остановиться, ибо дело может зайти чересчур далеко, и тогда Дэвид не будет ее уважать. Но придет время, когда Дэвид не сумеет совладать со своей любовью, он сделает Еве предложение, и они поженятся. Ева задержала дыхание, предвкушая тот миг, когда Дэвид сожмет ее в руках.
— Ну ладно, — сказал Дэвид, — мне надо в магазин за фотобумагой.
Ева не могла скрыть разочарования. В чем дело? Он что, не понял? Она готова снова целоваться и обниматься с ним. Еве хотелось объясниться, но порядочная девушка не скажет мужчине: слушай, ну давай же… Такие вещи говорят только падшие женщины.
Ева с грустью простилась с Дэвидом и не сводила глаз с его удаляющейся худощавой фигуры до тех пор, пока он не завернул за угол.
Она стояла на коленях в торжественном полусумраке церкви. Перед ней — красивая статуя святой Юдифи, столько раз выручавшей Еву. Ева возблагодарила Господа за всю поддержку и любовь, даруемые людям через вдохновляющие примеры и заступничество святых. Она вспоминала слова, произносимые во время мессы: «Верую в мир видимый и невидимый… в Иисуса Христа, рожденного от Отца предвечного, свет от света… Бог от Бога… единосущного с Отцом своим, сотворившим мир… и явится Он во славе своей судить и живого, и мертвого… и конца не будет царствию Его…»
Мир и покой наполнили ее сердце. Теперь, как никогда ранее, Ева понимала, что есть Любовь. Любовь, которую человек способен дарить или получать, или испытывать, или чувствовать в этом мире, вся она от Бога. Она, Ева, полюбив Дэвида, исполнилась силы более возвышенной и великой, чем она сама.
На другое воскресенье во время мессы Ева сидела в трепетном ожидании причастия.
Когда же хлеб и вино пресуществились в тело и кровь Христовы, Ева восприняла это как живую реальность, ощутила дух Божий в сердце своем, в бурном течении крови своей.
«Благодарю Тебя, Боже, — говорила она себе. — Благодарю Тебя за то, что я живу, что познала я Твою любовь — на веки веков да пребудет во мне это чувство, аминь!»
Ева перекрестилась и вышла на залитую солнцем улицу с уверенностью в том, что все у нее с Дэвидом будет хорошо.
Чарлин, Кэрри и Долорес не спешили закончить воскресный ленч. Они выпили «Кровавой Мэри» — Чарлин даже четыре порции, заказали утку с апельсинами, торт с мороженым и куантро. Чарлин едва прикоснулась к еде. Курт и Уоррен, оставленные в гардеробной, относительно прилично вели себя, и если даже подвывали изредка, то так, чтобы не смущать именитых посетителей «Четырех сезонов».
— Это отдельная сказка — что такое работать в рекламном бизнесе в нашем городке, — говорила Чарлин. — Мне бы надо написать книгу об этом. Свидетельствовать в судах, хранить секреты доброй половины наших девиц, отшивать их прежних мужей, врать их любовникам, устраивать на аборты, утихомиривать мафию…
— Мафию! — воскликнула Кэрри.
— А как же? Детка, одна из наших моделей крутит любовь с крупным гангстером — действительно крупным! Если я вам назову его имя, вы побежите прятаться. Но я это к тому, что после всего этого кошмара такое счастье — отдохнуть в воскресенье за чудным ленчем с прекрасной выпивкой и в компании таких милых девушек! О чем еще может мечтать престарелая дама!
— Не надо, Чарлин! — запротестовала Долорес. — Ты у нас вечно молода, таких на свете единицы!
Чарлин усмехнулась и отпила куантро.
— Киска, ты прелесть! Посмотрим, сохранишь ли ты молодость после сорока лет работы в рекламе, четырех замужеств, сотни романов, если приходится тащить на себе целое агентство, заниматься девушками и их проблемами, присматривать за Рексом…
— А сам Рекс не может присмотреть за собой? — спросила Долорес.
— Рекс — славный мальчик, — задумчиво ответила Чарлин. — Видимо, с годами он заменил мне сына, которого у меня никогда не было. Но беда его в том, что он не умеет пить. Что я — старая пьяница, это все знают. Я не могу жить, если каждый день не приму свою норму. Даже можно сказать, что я пью, чтобы быть трезвой. Другое дело Рекс. Лишний глоток, и он срывается, а когда он сорвался, его невозможно остановить.
Заказали еще по рюмке куантро. Чарлин становилась все сварливее.
— Все живут телевидением, фильмами, газетами, модными журналами, пластинками. Такое впечатление, будто смысл жизни только в том, чтобы войти в этот мир, а все остальное не имеет значения. Я отлично понимаю ваше состояние сейчас: вы обе на самой черте магического круга, в который рвутся буквально все. Как же вам определить, переступили ли вы уже эту черту?
Глаза Чарлин слезились и казались устремленными в невероятную даль.
— А нужно ли стараться? Я вот иногда думаю: а стоит ли жизнь того, чтобы жить?
Взгляд Кэрри сверкнул миссионерским огнем:
— Необходимо верить в жизнь! Иначе… Что иначе?
— Стоит жить, когда человек точно знает, чего хочет добиться, — выступила Долорес.
— А когда добьешься — дальше что? — спросила Чарлин. — Интересно, многие ли задумываются вот над этим вопросом? Мне часто приходит в голову, что все наше дело построено на том, что слепые тянут за собой слепых, и никто не смеет усомниться, что молодость и красота никуда не денутся. Ведь вы еще не понимаете, какая ценность у вас в руках — да хотя бы просто ваша молодость! Это самые важные годы вашей жизни, пока у вас есть возможность реализовать себя. Ради Бога, не упускайте ее, пользуйтесь своими возможностями сейчас!
Чарлин пристукнула кулаком по столу, заставив дребезжать бокалы и серебро.
— Пользуйтесь тем, что вы молоды и красивы, наш бизнес раскрывает перед вами все двери! Пользуйтесь, ищите себе богатых мужей, обеспечьте себя на будущее! Думайте о себе! Господи, мне бы сейчас ваши возможности!
— Подожди, Чарлин, но ты же воспользовалась своими! — сказала Долорес.
— А как же! Все было: мужья, любовники, взлеты, деньги коту под хвост, красивая жизнь, голодуха, дикие выходки! Теперь все это позади. Я многое узнала. Многое повидала. Много чего натворила. Мою бы старую голову да на юные плечики! Хотя в моем случае нужна юная головка!
Чарлин глотнула ликер и точно удалилась в туманный мир своих раздумий.
— Жизнь имеет привычку подбрасывать тебе не то, что ждешь, — добавила она с горькой усмешкой, — вот я и живу сейчас только работой, вами, девочки, моими собачками и этим!
Чарлин подняла бокал, чтобы чокнуться с Долорес.
— Ты живешь куда более насыщенной жизнью, чем большинство женщин в твоем возрасте, — возразила Кэрри.
— Это уж точно! Слава Богу, живу активно.
— Мне часто кажется, — продолжала Кэрри, — что девушки, работающие в нашем бизнесе, особенно не ищут в нем смысла. Их устраивает материальная обеспеченность.
— В нашем бизнесе умная девушка должна быстренько усвоить важную истину: она есть товар! — изрекла Чарлин. — Ты товар, Кэрри. И Долорес тоже товар. Во всяком случае, пока вы занимаетесь этим бизнесом. Советую вам не забывать этого, поскольку на другой основе невозможно работать.
— Что касается меня, то я себя считаю чем-то большим, нежели просто товаром, — сказала Кэрри.
— Неужели ты не понимаешь, кисуля? Это же извечный бартер. Не зря говорится: женщина расстегивает юбку, мужчина — кошелек. Не спорю, это истина всеобщая, но нигде не наблюдается она так явно, как в этом городке и в нашем деле. Ты что думаешь, тебя зовут на коктейли, в рестораны, в загородные клубы, потому что ты такая умная или такая хорошая? Ничего подобного! Зовут ради твоего красивого личика и роскошного тела! Еще раз повторяю: извечный бартер, в котором твой товар — ты сама.
Кэрри упрямо покачала головой:
— Я большего хочу от жизни.
— Скажи спасибо за те возможности, которые у тебя есть, — сказала Долорес. — Только подумай, сколько девушек мечтали бы быть на твоем месте, Кэрри: сниматься в коммерческой рекламе, пользоваться успехом, быть окруженной мужчинами…
— Какими мужчинами — одни плейбои! — возразила Кэрри.
— Ты подумай! И это говорит Кэрри, которой нравится только один мужчина, но уж он — из плейбоев плейбои! Но попробуй скажи ей об этом!
— А кто это? — поинтересовалась Чарлин.
— Мел Шеперд.
— Вот что! Большая шишка, продюсер? Постой, на ком же это он женился? На дочке какого-то киномагната. Ловкий мужик, если это тот, о ком я думаю. Привлекателен, как сто чертей!
— Он самый.
— Ты с ним поосторожней, а то костей не соберешь, — предупредила Чарлин. — Я хорошо знаю, что такое биотоки — с ними не поборешься. Так что радуйся жизни, но только не теряй головы и соображай, чему можно верить, а чему — нельзя.
Долорес не выдержала:
— А она верит каждому его слову. Так сохнет по нему, что скоро вгонит себя в болезнь.
— Значит, это все у нее серьезно.
Чарлин играла бокалом, наблюдая, как отражаются в его содержимом розовато-серебряные блики ее ногтей.
— Только не делай глупостей, Кэрри. Пользуйся шансом. Как говорится: не складывай все яйца в одну корзинку, постарайся устроиться в жизни, свет клином не сошелся на нашем бизнесе. Но не забывай: прошла юность — ушли возможности. Ты же не хочешь остаться на бобах из-за идеалистических бредней и потом жалеть, что был шанс, но ты его упустила.
— Я все же думаю, — нетерпеливо сказала Кэрри, — что в моем возрасте еще можно и не спешить.
— Конечно, можно, кисуля! Ты же у нас еще малышка. Дело в другом — надо приобретать ухватки, учиться играть в эту игру. Ох как это тебе пригодится в жизни!
— Но я не хочу играть ни в какие игры. Меня бесит общая сосредоточенность на поверхностном: на лице и теле, на внешнем шарме.
— Тебе-то что жаловаться? — возмутилась Долорес.
— Да нет же! Противно, когда о тебе судят только по внешним данным! И у тех, кто выбирает нас для работы, и у тех, кто приглашает нас в гости и в рестораны, других критериев просто нет!
Чарлин пожала плечами:
— Дело вкуса. Умной девушке ясно, какие возможности открывает перед ней этот бизнес.
— Чарлин, я не об этом! Что это за возможности? Модели ведут, пустую жизнь, потом выходят замуж за плейбоев, и единственное, что у них есть, — деньги!
— На твоем месте я бы с большим почтением относилась к деньгам, — заметила Чарлин.
Долорес задумчиво добавила:
— Я считаю, наш бизнес открывает возможность войти в высшие круги общества. Это как пропуск куда угодно.
— Именно! — подхватила Чарлин. — Долорес права! Ты еще не представляешь себе, Кэрри, какую силу, власть и влияние может иметь женщина. Ведь вы, мои девочки, вполне можете занимать в обществе место древнегреческих богинь. Каждая из вас может стать символом славы.
— Мне нужно больше, чем символы, — вздохнула Кэрри, — мне нужно гораздо больше.
— Малышка, сорокалетний опыт подсказывает мне одно: играй осмотрительно. У красивой женщины есть проблемы, о которых другие и понятия не имеют. Либо ты примешь меры, либо станешь жертвой.
— То есть?
— То есть не пренебрегай мужчинами, которые сейчас тебе кажутся совершенно ненужными. Пока ты молода, найди себе живца. В этом твое спасение.
— Спасение от чего?
— От жизни, которая ждет тебя в ближайшие лет сорок, Бог даст.
— Жизнь не только в том, о чем ты рассказываешь, Чарлин, — упрямилась Кэрри.
— Только в этом! — Чарлин потянулась к рюмке куантро, не тронутого Кэрри, и по-мужски опрокинула ее.
Ликер на минуту оглушил ее, но она взяла себя в руки и снова сосредоточила внимание на Кэрри:
— Не примешь меры — кончишь тем, что тебя всякий будет топтать ногами. Для мужчины красота, как овес для лошади: съел и забыл. Поиграл с красивой женщиной и променял ее на другую, помоложе. И поаккуратней с Мелом Шепердом, не строй себе иллюзий насчет него.
— Я ей уже сто раз говорила, Чарлин, — пожаловалась Долорес.
— Неужели ни одна из вас не верит в любовь? — спросила Кэрри.
— Любовь? — в повторении Чарлин это слово приобрело циничный оттенок. — Конечно, я верю в любовь. Я люблю собак, потому что они выше человеческой алчности и эгоизма, я люблю бутылку, потому что спиртное делает жизнь терпимой.
