ГЛАВА 15
Париж. Июнь 1800 года
Почтовый фаэтон, покрытый шестидневной дорожной пылью, прогрохотал по мостовой под триумфальной аркой ворот Тюильри. Внутри экипажа Дэниел, раскинувшись на банкетке, разглядывал свою жену. Большую часть их изнурительной поездки Лорелея стояла на коленях на бархатном сидении и, откинув кожаный занавес и высунув голову, разглядывала мелькающие за окном пейзажи. Занятый тем же занятием Барри лаял на встречных собак, лошадей и прохожих.
Вид округлых, упругих ягодиц Лорелеи, которые покачивались в такт движениям экипажа, производил на Дэниела неизгладимое впечатление. Дэниел час за часом вспоминал всю их поездку: несколько часов беспокойного сна на постоялом дворе; еда, состоящая только из хлеба и сыра; короткие привалы у дороги в поле, заросшем маком; разговоры с сопровождающими их солдатами, которые следили за каждым их шагом, не оставляя без внимания даже тогда, когда они выходили по личным нуждам.
Дэниел оторвал взгляд от Лорелеи, но воспоминания не оставляли его. Их первая брачная ночь пробудила в ней бурю чувств. Никогда он не встречал женщину, настолько искреннюю в своей страсти, такую удивительно ненасытную в любви, такую Щедрую и отзывчивую на ласки. В пути она то висела в окне, бурно выражая свое восхищение великолепием маленьких, словно игрушечных, церквушек и убранством домов в небольших городках и деревнях, часто встречающихся на их пути; то, в следующее мгновение, уже сидела у него на коленях, обвив ногами его талию и выделывая в движущемся экипаже такие вещи, которые Дэниел даже и представить себе не мог.
Заниматься с ней любовью было настоящим праздником, полным милых приключений, нежности и даже юмора. Ее восторг, широко открытые от удивления глаза зажигали в нем страсть и желание защитить ее, заботиться о ней.
Дэниел мысленно сравнивал Лорелею с другими женщинами, с которыми ему приходилось встречаться интимно, — с женщинами, которые обожают опасность и риск, которых не удовлетворяет простота и нежность в любовном акте, которым необходимы пылкие страсти и эмоции. Дэниел сравнивал Лорелею с… Жозефиной Бонапарт.
Дэниелу приходилось сдерживать свои чувства к Лорелее. И причиной подобного воздержания, сам себе признался Дэниел, был страх. Любовь может сделать их очень уязвимыми. А в логове опасной хищницы, к которой их отправил Бонапарт, нельзя было расслабляться. Его забота о безопасности Лорелеи уже выходила за границы разумного. Все то, что касалось Лорелеи, разуму было неподвластно.
С беспокойством он выглянул в окно экипажа. Грубый деревянный забор вокруг Тюильри сменила железная витая решетка. На въездах с двух сторон дворца располагались караульные помещения, с установленными на них мемориальными досками. Надпись на одной пробудила в Дэниеле бросающие в дрожь воспоминания о том дне, когда он погубил свою душу: «10 августа 1792 г. во Франции была упразднена королевская власть. Она никогда больше не будет восстановлена».
Вдруг неведомая, злая сила швырнула его назад в прошлое, где все идеалы Дэниела Северина были растоптаны в пыли. Вместо ухоженной общественной площади он увидел двор, затянутый дымом, заваленный телами погибших; солдаты из швейцарской охраны с отчаяньем обреченных на смерть стреляли в него из мушкетов. Вместо тихого, построенного с итальянским изяществом дворца он увидел мрачное здание, переполненное завывающими, сошедшими с ума людьми, которые несли в Национальное собрание швейцарские знамена, чтобы швырнуть — их в лицо пьяному, глупому монарху.
Дэниела затошнило. В груди гулко билось сердце. В его ушах грохотали пушки, сухо щелкали выстрелы мушкетов; от запаха растерзанных и подожженных бунтовщиками трупов солдат швейцарской охраны стало нечем дышать.
— Дэниел? — низкий, чистый голос Лорелеи вернул его из темной бездны прошлого. — Ты побледнел. С тобой все в порядке?
Дэниел нервно дернулся, с досадой взглянув на жену, и выдавил из себя жалкую улыбку.
— Просто мне вспомнились события, происшедшие в этом дворце много лет назад.
Она крепко сжала его руку. Ее сила, как всегда, поразила его.
— Теперь у нас будут только хорошие воспоминания, Дэниел. Вот увидишь.
Ему очень хотелось верить ей. Но их поездка в Париж по распоряжению Бонапарта не сулила ничего хорошего. Дэниел был ошеломлен планами Бонапарта относительно Лорелеи, когда, спускаясь с гор по дороге из Аосты, он прочитал «особые приказы для доктора Лорелеи де Клерк Северин», составленные первым консулом.
— О Боже, — крикнула она, прервав его мысли, — посмотри на этих женщин, Дэниел. Они же в ночных сорочках!
От правого крыла по закрытому переходу по направлению к Сене двигалась группа женщин. На них были надеты прозрачные туники; юбки изящно задрапированы вокруг обнаженных ног, открывая плетеные кожаные сандалии в римском стиле. Создавалось общее впечатление рассчитанной и дразнящей наготы.
— Они полностью одеты, — пряча улыбку, сказал он. — Это новая мода.
Она втянула голову внутрь экипажа.
— Ну, это наверняка не очень удобно в холодную погоду.
Она снова бросила взгляд на реку. Между баржами и кабинами для купающихся солнечные лучи сверкали на поверхности воды, как рассыпанные монеты. Она почувствовала себя неловко. Все, все было для нее новым. В Париже она была не на своем месте, как дикая альпийская роза в королевской оранжерее.
Дэниел все еще не мог поверить, что он муж незаконнорожденной принцессы и сейчас сопровождает ее в Париж, прямо в руки женщины, которая желала ее смерти. И в то же время он понимал, что именно в Тюильри Лорелея будет в безопасности.
Внезапная смерть здоровой молодой женщины, которая находилась под защитой и покровительством первого консула, вызовет скандал, от которого даже Жозефине несдобровать. Но Жозефина сможет сделать невыносимым каждый день жизни Лорелеи, отравить своей ненавистью ее нежную, невинную душу.
Дэниел мог представить бурю негодования, ненависти и злости Жозефины, скрытую под маской любезной хозяйки, когда она вынуждена будет принять в своем дворце принцессу Бурбон и ее мужа. Представив тот ад, в который постарается превратить Жозефина Бонапарт их жизнь в Тюильри, Дэниел еще больше утвердился в своем намерении охранять каждый шаг Лорелеи, разрешить дело Мьюрона и оставить Париж как можно скорее.
Экипаж остановился у парадного входа в Тюильри. Офицер конвоя спешился и, быстро взбежав по широкой мраморной лестнице, скрылся за массивной дверью. Лорелея, чуть не выломав дверь экипажа, выпрыгнула наружу, прежде чем кучер успел слезть с козел. Поймав огорченный взгляд мужа, она виновато улыбнулась.
— О, я снова поторопилась, да?
Барри выпрыгнул вслед за ней и сразу задрал лапу, чтобы пометить основание одной из каменных статуй у входа. Лорелея окинула восхищенным взглядом огромный дворец.
— Бонапарт и его жена живут здесь?
Двое из их конвоя засмеялись, в то время как третий быстро побежал через сводчатые ворота и скрылся за массивной дверью. Услышав насмешки, Лорелея подбоченилась:
— Предполагаю, вы считаете, что простой швейцарской девушке с самого рождения известен придворный этикет?
Пристыженные ее дерзким замечанием, солдаты спешились и стали в стороне, держа под уздцы измученных дорогой лошадей.
— Когда я встречусь с мадам Бонапарт? — спросила она Дэниела.
Он взял ее за локоть и повел через огромные резные двери. Барри, вывалив розовый язык, затрусил следом. Его когти застучали по мраморному мозаичному полу. По длинным сводчатым коридорам гулял прохладный ветер.
— Довольно скоро, — сдержанно ответил он. Лорелея с изумлением смотрела на широкую главную лестницу, расходящиеся вправо и влево бесконечные галереи, блестящий полированный мрамор под своими ногами.
По лицу Дэниела градом катился пот. Он прикоснулся рукой к своему шраму на лбу. Он не хотел, чтобы Лорелея догадалась, что им вновь завладели призраки прошлого: тысячи пар глаз, горящих ненавистью; клубы едкого дыма от пушечных залпов, застилающие площадь перед дворцом; резня, разбой, кровь; лежащие вперемешку трупы восставших и солдат из швейцарской охраны короля; удар шпагой; заключение в Карм. «Боже, — подумал он, — почему Бонапарт не покинул дворец, оскверненный человеческой кровью?»
Таких же проклятых мест в Париже было еще несколько. Париж! Город света, город крови.
Но Бонапарт, видимо, придавал огромное политическое значение своему проживанию в прекрасном дворце, в котором на протяжении двух столетий жили короли Франции.
Распорядись судьба иначе, Лорелея выросла бы при, дворе, в его великолепной роскоши и пышности. Дэниел вдруг обрадовался, что этого не произошло, что нравы, царившие при дворе, не исковеркали ее душу. Но Дэниел опасался за Лорелею. Ей придется жить во дворце, в котором много лет назад жил и был свергнут с престола ее отец.
В почти необитаемом после восстания 1792 года дворце произошли значительные перемены. В левом крыле целая бригада стекольщиков вставляла стекла в высокие узкие окна; рабочие шлифовали песком стены.
— Зачем они стирают эти рисунки? — спросила Лорелея.
— То были красные колпаки, нарисованные санкюлотами, — сказал Дэниел. — Бонапарта, очевидно, они не интересуют.
— О! — она потащила его в северную галерею, где на стенах висели огромные новые картины в массивных позолоченных рамах. За ними бежал Барри, поскальзываясь на гладком полу. Она остановилась перед картиной. У нее отвисла челюсть.
— О Господи! — воскликнула она. Ее голос эхом разнесся по галерее.
Дэниел спрятал усмешку:
— Нравится?
Она с шумом проглотила слюну:
— Купидон и Психея?
— Да. Художника Герарда.
— Я никогда не представляла их себе такими, — ее восхищенный взгляд скользнул с груди Психеи на обнаженные бедра Купидона, который склонился, чтобы поцеловать ее. — Это очень интересный рисунок.
Дэниел подавил смешок:
— Уверен, что месье Герард был бы благодарен тебе за такой отзыв.
Лорелея покраснела. Она пошла дальше по галерее, рассматривая картины со сценами, взятыми из древних легенд. Она остановилась перед картиной, на которой был изображен бой гладиаторов в Древнем Риме.
— Уверена, что они на самом деле не воевали в обнаженном виде.
— Возможно, нет. Но обнаженное человеческое тело — самая интересная тема для любого художника, а Бонапарт всегда интересовался Древним Римом.
Она показала на великолепно сложенного мужчину с железным обручем на шее, изображенного на следующей картине.
— Кто это?
— Регул. Его имя символизирует честь. Карфагеняне захватили его в плен, и он умолял их позволить ему предупредить его народ о вторжении. Он обещал вернуться к захватившим его в плен воинам.
— Очень благородно, — заметила Лорелея.
— Только ему от этого мало проку. Он вернулся назад, и карфагеняне уморили его голодом. Тебе хорошо видно?
— Не очень. А ты не можешь не дразнить меня, Дэниел. Человеческое тело тоже представляет для меня интерес.
— На площади Карусели, у Лувра, очень много подобных картин. Бонапарт украл почти целую коллекцию.
— Украл?
— Военные трофеи. Из каждого похода он привозит с собой шедевры искусства: обелиски из Египта, каменных львов из Венеции; картины знатных вельмож всех городов, в которых он бывал. Они не посмели отказать ему.
— Но это неправильно. Эти вещи не принадлежат ему.
— Близок тот день, — тихо заметил Дэниел, — когда никто не отважится сказать Бонапарту, что он поступает неправильно.
Они вернулись к подножию главной лестницы. Маленький человек в синей ливрее, отделанной серебряным позументом, спешил им навстречу.
— Месье Северин?
— Да?
— Прошу простить за задержку. Я наблюдал за драпировщиками. Они вешают шторы на окна в кабинете первого консула, — нос мужчины дергался над узкой полоской усиков. — Меня зовут Луи Франсуа де Боссет, я — управляющий дворца. Добро пожаловать в Париж, месье, — он повернулся к Лорелее, брезгливо осмотрев ее бриджи и помятую рубашку. — Мадам, — добавил он, поджав губы.
— Рада познакомиться с вами, — пролепетала Лорелея. Ее приветливость и очаровательная улыбка немного сбила спесь с управляющего.
Боссет откашлялся и нацелил свой взгляд на Барри.
— Ну, ээ… Я прикажу конюху, чтобы он отвел вашего пса на конюшню.
— В этом нет необходимости, — сказала Лорелея. — Барри останется с нами.
— Нет, нет, нет, — замахал руками Боссет. Вид у него был ошеломленный. — Это невозможно, мадам.
С верхней галереи послышался визгливый лай. Между мраморными перилами мелькнуло что-то рыжее и пушистое.
— Боже, — простонал Дэниел. — Это собака Жозефины.
Барри погнался за ней вверх по лестнице. Ругаясь, Дэниел побежал за ним, Лорелея и Боссет кинулись следом. Поднявшись наверх, они увидели, как собаки скрылись за углом в одной из галерей.
— Фортюне! — пронзительно закричала горничная. Подобрав юбку, так что та задралась выше колен, открывая ноги в белых чулках, она присоединилась к бегущим. В конце галереи металась маленькая собачонка. Поскуливая, она проскользнула между лап Барри. Перепуганное до смерти существо бежало, стуча коготками по мраморному полу. Гавкнув от удовольствия, Барри бросился за ней, размахивая пушистым хвостом.
Дэниел перескочил через перила. Боссет и горничная вопили на весь дворец, призывая на помощь. Лорелея хотела ухватить Барри за ошейник, но промахнулась. Ее рука ухватила пустоту, и девушка потеряла равновесие. Ноги у нее подкосились, и она налетела животом на стойку с растениями. С оглушительным треском разбился горшок с папоротником, по полу в разные стороны полетели черепки и комья сырой земли.
Дэниел стоял и с усмешкой наблюдал за комичной сценой, покачивая головой. Он пробормотал себе под нос:
— Добро пожаловать в Париж, принцесса.
Сидя в ванной комнате богатых апартаментов для гостей, Дэниел хмуро смотрел на Барри через край медной ванны.
— Никогда больше не тронь эту мелкую рыжую дрянь, — строго сказал он. — Понял меня?
Барри завилял хвостом, чуть слышно постукивая им по мозаичному полу.
— Либо ты будешь вести себя хорошо, либо будешь согревать солому на конюшне.
Барри поднял голову и, задорно глядя на Дэниела карими глазами, принялся грызть золоченую кисточку, свисающую с занавески. Потом, словно застеснявшись своих щенячьих проказ, отвернул морду и устроил ее между передними лапами.
— Больше чтобы не терроризировал собаку Жозефины, — повторил Дэниел, открывая кран с паром, чтобы погрузить свое тело в горячий туман. Барри сел, насторожил уши и наклонил голову набок, с удивлением принюхиваясь к белому душному облаку. Дэниел млел от удовольствия в роскошных жарких объятиях. Горячие струйки пара щекотали ноздри и согревали его легкие. Вдруг он пожалел, что так поспешно отослал Лорелею за покупками с мадам де Ремюсат. Ему даже в голову не пришло познакомить ее с этой роскошью.
— Бонапарт тоже, как и мы, не любит грызунов, — продолжил он, — но его жена балует ее как ребенка, позволяет спать в ее постели и есть из ее тарелки.
Барри повернул голову в сторону слегка приоткрытой двери в ванную комнату.
— И никаких прогулок по городу, — предупредил Дэниел. Он взял принадлежности для бритья и погрузил помазок в янтарного цвета жидкое мыло. — Париж очень отличается от приюта Святого Бернара, потому что все женщины здесь — проститутки.
— Прошу прощения, — сквозь туман донесся насмешливый женский голос.
Вода в ванне Дэниела вдруг стала ледяной. Тонкая белая рука приоткрыла занавес, окружающий ванну. Он постарался придать своему лицу безразличное выражение.
— Жозефина.
Она вошла в комнату, зажмурилась, изящной ручкой разгоняя клубы пара. Ее полные губы приоткрылись в обольстительной улыбке. На женщине было светлое шуршащее платье, открывающее руки и большую часть груди.
— Умный мужчина, — заметила она. — Вижу, что ты еще не забыл мой голос.
— Кто же еще, кроме тебя, может бесстыдно залезть в ванну к мужчине.
— А кто еще, кроме тебя, к слову сказать, оскорбляет все женское население Парижа?
Дэниел подождал, пока рассеется пар, и пристально взглянул на Жозефину.
— Прошу прощения. Я не должен говорить, что все они проститутки. Для некоторых из них это слишком мягко сказано, — одарив ее усмешкой, он спросил: — Ты извинишь меня, если я не буду вставать?
Барри крутился возле ног гостьи. Жозефина сморщила изящный носик и отвела подол платья подальше от мокрого носа пса.
— Должно быть, это и есть тот монстр, который терроризировал мою маленькую Фортюне? — поинтересовалась она. Быстрым, резким движением она взмахнула ногой и поддала Барри под ребра. Заскулив от боли, пес убрался за занавеску.
— Тварь, — проговорила Жозефина. — Я бы свернула ему шею.
Напустив на себя безразличный вид, Дэниел намылил бакенбарды и взял бритву. Он посмотрел на длинное острое лезвие.
— Мадам, справедливости ради следует отметить, что если этому существу причинят какое-нибудь зло, вы обнаружите свою ковровую вошь выпотрошенной и насаженной на вертел над огнем в кухне.
Жозефина притворно вздрогнула:
— У тебя всегда были садистские наклонности.
Женщина подошла ближе и остановилась рядом с ванной. Ее газовое платье мягкими складками обвивалось вокруг прекрасных округлых форм. Притворяясь, что ничего не заметил, Дэниел начал бриться.
— Где твоя жена, Дэниел? — мягко спросила она.
Он подавил дрожь.
— Лорелея в полной безопасности в руках твоей близкой и сострадательной подруги — мадам де Ремюсат.
— Клери? — у Жозефины затрепетали ноздри. — Она с Клери?
— Ты что, стала плохо слышать? — спросил он, проводя бритвой по подбородку. — Ах да, я же забыл, что слух — это первое, что нарушается у женщин, которые достигли, — он сделал паузу, ополаскивая бритву, — определенного возраста.
— Негодяй!
— Шлюха.
Она уперлась руками в край ванны и наклонилась вперед. От горячего пара ее тело покрылось капельками пота, а высокая белая грудь, казалось, грозилась вырваться из тесного плена через низкий вырез лифа.
— С каких это пор, позвольте спросить, ты стал так предан принцессе? — спросила она.
— С тех пор как ты послала в приют Кретьена Руби, — ответил он, изучая свое лицо в маленьком зеркальце.
Она слегка оцепенела:
— Я не имею никакого отношения к убийце. Дэниел решил не опровергать ее ложь.
— Чего ты добиваешься, Жозефина?
— Куда Клери де Ремюсат повезла крошку?
— За покупками. Твой муж прислал нас сюда в том, что есть на нас, — он приподнял одну бровь. — Ах да, и с наградой в пятьдесят тысяч франков. Ты же читала письмо первого консула?
— Конечно, — она опустила руку в воду, наполовину прикрыв глаза. — Нам надо многое обсудить. Дэниел. — Его имя переливалось у нее на языке, как капля меда. Наклонившись, она провела под водой своим изящным пальцем по ноге Дэниела. — И не последнее место в нашей беседе будет занимать твоя маленькая акушерка, которая произвела очень сильное впечатление на моего мужа. Я буду ждать тебя снаружи.
Как изворотливый угорь, его рука взметнулась из воды и ухватила ее за запястье.
— О нет, — напряженным от ненависти голосом прошептал он. — Мне и здесь очень удобно. Говори, зачем приходила?
Ее лицо побледнело. Она попыталась вырвать руку.
— Я — жена первого консула, — сказала Жозефина, ее грудь бурно вздымалась. — Я не назначаю аудиенции мужчинам, когда они находятся в ванной.
Он ухмыльнулся и ослабил хватку.
— Аудиенции, говоришь? Как по-королевски это звучит, мадам!
Ей удалось вырваться. Но другая рука Дэниела оказалась проворнее. Он схватил целую охапку волос из ее искусно уложенной прически и рванул на себя. Медленно он приблизил к себе ее лицо. Глаза в глаза они смотрели друг на друга. Раньше он тонул в сверкающем омуте этих глаз, восторгался очаровательными чертами ее лица. Теперь же ему была противна эта незаслуживающая доверия женщина.
— Отпусти меня! — приказала она.
— О нет, — ответил он, накручивая на руку длинные пряди. — Ты пришла ко мне в ванну как шлюха, думая застать меня беззащитным.
— Ворон беззащитен? — спросила она с едва заметной дрожью в голосе. — Ты говоришь о нашем общении как о битве.
— Битве, которую я намерен выиграть, — заверил Дэниел, обладающий сведениями, полученными от Эмануэля. — Больше я не собираюсь плясать под твою дудку, Жозефина.
Она схватила бритву, которую он положил на тумбочку рядом с ванной.
— Будь осторожен в обращении со мной, Дэниел. Гражданин Марат был убит в такой же ванне.
— Но ты ведь не Шарлотта Корде, моя дорогая, — он вырвал из ее рук бритву.
К ее чести, она не показала ни единого признака страха или боли.
— Я хорошо заплатила тебе за работу, — сказала она.
От нее пахло медом и вином. Дэниел весь передернулся.
— Ты недооценила меня, — безразличным голосом проговорил он, но хватка его оставалась железной. — Руби мертв.
Жозефина опустила свои длинные ресницы:
— Ты убил его.
Не вопрос, а утверждение. Дэниел продолжил:
— Монах тоже мертв, — он смотрел на нее не моргая, желая, чтобы она выдала имя человека, которого он убил в горах.
— Я не знаю ничего ни о каком монахе, — сказала она.
Дэниел внимательно вглядывался в ее лицо, но не заметил и намека на ложь. Она держалась хорошо, слишком хорошо, и он не мог быть уверен, был ли убитый каноник ее сообщником.
— Почему ты женился на ней, Дэниел? — вдруг спросила Жозефина.
Он отпустил ее волосы. Женщина неторопливо выпрямилась.
— Почему? — снова спросила она.
Он мог назвать ей сотню самых разных причин, и не последней из них будет та, что Бонапарт не оставил ему выбора. Но Дэниел скорее бы умер, чем признался в этом Жозефине.
— Я нужен ей, — просто ответил он.
— Ты нужен мне, черт возьми!
Он хрипло рассмеялся:
— О да, вы в отчаянии, мадам! Трясетесь от страха, что Бонапарт разведется с вами из-за вашего пустого чрева?
Ее рот задергался от боли и ярости.
— Но ты должна была получше изучить своего мужа. Когда бы он решил, что насытился тобой, он не стал бы долго раздумывать над участью принцессы. Женившись на Лорелее, я нейтрализовал ее. Теперь никто не сможет использовать ее в качестве пешки в политической игре.
— Ты предал меня, — произнесла она. — И заплатишь за это.
— Зря тратишь слова, дорогая. Твоему мужу понравилась Лорелея. Более того, он ожидает, что она будет консультироваться с твоим врачом по поводу твоего бесплодия. Если с ней что-нибудь случится, то тебе придется дать кое-какие объяснения Бонапарту.
На ее губах заиграла злорадная улыбка.
— Жаль, что никто так не заботится о Жане Мьюроне. Он все еще мой, и я могу делать с ним все, что захочу.
Жан Мьюрон. Другая ахиллесова пята Дэниела. Скрывая беспокойство, он положил локоть на край ванны.
— Твой муж по уши в долгах перед швейцарцами после последнего сражения. Нужно быть полным идиотом, чтобы расстраивать их.
— Какой ты стал заботливый, — сладким как патока голосом проворковала женщина. — Муж и патриот. Впечатляюще.
Дэниел решил выложить свою козырную карту.
— Но не так впечатляюще по сравнению с рассказом Эмануэля о том, что в действительности произошло со швейцарским золотом.
Она резко вздохнула, ее ноздри затрепетали.
— Как ты узнал об Эмануэле?
— Теперь это не имеет значения, — бросил он. Просто я знаю.
— У тебя нет доказательств.
— А может, и есть, — блефовал Дэниел.
— Но скажи мне, твоя маленькая жена знает о нас? Может быть, мы должны все рассказать ей? — злобно спросила Жозефина.
— Рассказать что? Что ты спала с кем попало, только бы выйти из тюрьмы, что использовала меня в качестве украшения своего салона?
— Ты просто ничтожество, — огрызнулась она. — Такое же ничтожество, как тогда, когда вышел из Карма и на коленях умолял меня выйти за тебя замуж.
Дэниел едва сдержался, чтобы не задушить ее. Ее смех, когда она отказала ему, эхом отозвался в его ушах, разозлив его. Тогда он был полон мечтаний, но теперь он знал их цену.
— Не более жалкий, чем ты, милая Жозефина, — сказал он. — Ты пришла сюда, провоняв потом своего любовника…
Вспышка ярости в ее глазах подтвердила его догадку.
— Как ты смеешь…
— Как я смею что, мадам? — он тихо рассмеялся. — Как я смею заикаться, что пока твой муж отсутствует, подвергая себя опасности, твою постель согревает Ипполит Шарль?
Жозефина замахнулась, чтобы залепить ему пощечину. Дэниел перехватил ее руку.
— Это все еще Шарль, да? — спросил он. — Или ты добавила другого жеребца в свою конюшню?
Он отпустил женщину и демонстративно вымыл руку. Потом Дэниел медленно поднялся из ванны. Она пожирала глазами его сильное тело.
— Это не твое дело.
Дэниел не мог поверить, что было время, когда он боялся ее. Он на самом деле верил, что эта женщина владеет его душой. Она и сейчас обладала властью, с которой ему приходилось считаться, но холодные весенние недели в Альпах Дэниел научился без страха смотреть в лицо опасностям. Ошибки еще можно было исправить. Застывшие сердца можно согреть.
Жозефина же, в отличие от него, ничему не научилась. Она подошла ближе и стала между ним и стопкой свежих полотенец, которые лежали на скамеечке у ванны. Она распустила свои прекрасные волосы, шпильки с тихим звоном посыпались на пол. Она погладила его по бедру.
— Мы пережили с тобой что-то особенное, Дэниел. Помнишь? — она стыдливо опустила глаза. — Возможно, я была не права, когда сбросила это со счетов. Но нам еще не поздно все исправить. Выйдя из ванны, он стиснул ее руку.
— О да, милая Жозефина. Видишь, я уже принял ванну, — Дэниел наклонился к ней, она облизала губы, подставляя их для поцелуя, — а ты все еще грязная. — Он слегка подтолкнул ее. Она ударилась коленями о край ванны. Одетая в белый шелк женщина полетела в тепловатую мыльную воду.
Не обращая внимания на ее свирепые угрозы, Дэниел взял полотенце, небрежно обернул его вокруг бедер и вышел.
Мадемуазель Торнон, портниха Лорнемент де Трасе, поднесла к глазам лорнет в золотой оправе и медленно обошла вокруг Лорелеи.
— Говорите, что вы гостья первого консула? — спросила она.
— Да. Мы с мужем разместились в Тюильри.
Мадемуазель Торнон и Клери де Ремюсат обменялись долгими взглядами. Хотя они с Лорелеей одного возраста, Клери была гораздо искушеннее ее и обладала опытом зрелой женщины. Ее прекрасный рот под довольно-таки длинным носом изогнулся в улыбке, пара ямочек на румяных щечках придали ее внешности пикантный оттенок.
— Дэниел Северин оказал Бонапарту важную услугу, — сказала Клери. — Лорелее нужны платья на все случаи.
— Я понимаю так, что он получил и соответствующую компенсацию, — сказала мадемуазель Торнон.
— Естественно, — ответила Клери, ощупывая пальцами богатый лионский шелк.
Лорелее стало неловко за свое неведение. Она понятия не имела о цене вещей. Лорелея даже не была уверена, может ли позволить себе купить то, что задумала Клери.
— Мадам Бонапарт знает, что вы пришли ко мне? — спросила мадемуазель Торнон.
— Нет, — сказала Клери, и на лицах обеих женщин отразилась радость, что смутило Лорелею. Она с покорностью сносила беззастенчивое разглядывание портнихи и жалела, что Дэниел не подготовь ее к жизни в Париже.
— Где, черт возьми, вы взяли такую одежду? — спросила мадемуазель Торнон, осторожно дотрагиваясь до отворота куртки Лорелеи.
— В приюте Святого Бернара, — она посмотрела на свой жилет и бриджи. — Это все, что у меня есть. Вы поможете мне?
— Помочь вам? — мадемуазель Торнон дотронулась до локонов Лорелеи. — Короткие волосы, — пробормотала она, — но хорошие. У вас отличная фигура, моя дорогая, и романтическое выражение лица, что прекрасно сочетается с греческим стилем. — Наконец она улыбнулась, и ее лицо стало не таким строгим. — Мои дорогие, — проговорила она, — мы втроем сыграем одну шутку.
— Что ты сделал?
Сквозь тусклый свет винного погребка на Рю де Валонс Дэниел всматривался в окружающие его шокированные лица. Все присутствующие были знакомы ему — суровые, честные, решительные мужчины, на которых можно было во всем положиться. Все они были швейцарские патриоты, которые собрались в Париже, чтобы поддержать своего заключенного в тюрьму лидера — Жана Мьюрона.
Дэниел неторопливо отпил из бокала. Дешевое виноградное вино обожгло ему горло.
— То, что я сказал, — объяснил он. — Я спровоцировал Жозефину.
— И тем самым подписал Мьюрону смертный приговор, — проворчал Натаниэл Штокальпер. Его отец был убит во время резни. И глядя на сына, узнавая в лице юноши до боли знакомые черты, Дэниел вновь вспомнил прошлое. — И свой тоже.
— Не поверю, что мы побеждены, когда мы даже еще не начинали, — сказал Дэниел. — Все может произойти, если ты на правильном пути.
Албрехт де Вир, агент по торговле шерстью из кантона Юри, приподнял бровь:
— Что-то не похоже на Ворона. С каких это пор ты стал таким идеалистом, мой друг?
«С тех пор как встретил Лорелею», — хотелось ответить Дэниелу. Он уставился в стакан, чтобы скрыть выражение своего лица. Поборов смущение, снова посмотрел на швейцарцев:
— Мы все время знали, что не Жан украл золото.
— Но пока мы выясним, кто это сделал, его все будут считать виновным.
— Это сделала Жозефина, — сказал Дэниел. Штокальпер присвистнул:
— Ты уверен?
Он кивнул.
— У меня была очень интересная встреча с главным секретарем Жозефины. Мне стоило это значительной части моего вознаграждения, но я выяснил, где находятся деньги. Они в банке в Женеве, — его губы скривились в иронической улыбке. — На счете Ипполита Шарля.
Де Вир хлопнул ладонями по столу.
— Слава Богу! Вот оно, свершилось. Теперь нам нужно только подать прошение министру юстиции, и Мьюрон будет освобожден.
— Это не так просто, — признался Дэниел. — Нам нужны доказательства, связь между этим вкладом и украденным золотом.
— Мы швейцарцы, — сказал де Вир. — У нас врожденная терпеливость.
— Мы не можем позволить себе быть терпеливыми, — заметил Штокальпер. — Жозефина вместе с Фуше могут очень быстро организовать казнь Мьюрона.
У Дэниела сжалось все внутри.
— Жозефина не отважится на этот шаг так скоро после того, как Бонапарт перешел через Альпы. Уничтожить Мьюрона — это значит залепить швейцарцам пощечину, после того как Швейцария выступила союзницей в походе Бонапарта.
— Победит ли Бонапарт в походе на Италию? Дэниел вспомнил французскую армию, превосходящую по численности и вооружению австрийцев. А потом подумал о первом консуле и отчаянной политической необходимости победы.
— Он победит. Он знает, что должен привезти домой трофеи. Генуя капитулировала перед австрийцами, но на девятый день французы взяли Монтебелло. Мы еще услышим о его победах.
— Итак, что мы теперь будем делать? Дэниел забарабанил пальцами по крышке стола.
— Мы пошлем кого-нибудь в Женеву навести справки об этом вкладе.
Человек, сидевший в углу, встал и отряхнул брюки.
— Я поеду, — это был Бейенс, банкир из Цюриха и близкий друг семьи Мьюрона.
Дэниел записал фамилию вкладчика на клочке бумаги и передал ему.
— Желаю удачи, мой друг. И будь осторожен. Бейенс нахлобучил на голову чудную красную шляпу и вышел из винного погребка.
— Я все еще считаю, что мы должны устроить Мьюрону побег из тюрьмы и переправить его домой, в Швейцарию, — высказал свое мнение Дэниел.
Мужчины все в один голос заговорили и насмешливо заулыбались.
— Ты думаешь, что мы не пытались это сделать? — сказал де Вир. — В прошлом месяце мы ворвались в Отель-де-Миди. Охранники убили Бреннера и перевезли Мьюрона в тюрьму Святого Лазаря. Каждый раз, как только мы подбираемся к нему ближе, они перевозят его.
— А где Мьюрон сейчас? — спросил Дэниел. — В Фэдоксе, — сказал Штокальпер.
— Я думаю, что ты допустил большую ошибку, Дэниел, подстрекая Жозефину, — сказал де Вир, но потом усмехнулся: — Так говоришь, толкнул ее в ванну? Поделом ей.
— А как насчет твоей жены?
Дэниелу вдруг стало плохо от запаха кислого вина и подгоревшего жира.
— Откуда ты узнал о Лорелее?
Из темного угла тесного погребка появился мужчина:
— Я рассказал им. Я знал, что ты воспользуешься моим советом.
Дэниел изумленно смотрел на грубую одежду мужчины, копну его тусклых, немытых волос и суровое выражение в мальчишеских глазах. Значит, парень добрался до Парижа.
— Сильвейн? — воскликнул Дэниел. — Как много ты им рассказал?
Ожидая ответ на свой вопрос, Дэниел обвел взглядом комнату.
— Твои друзья были удивлены, когда услышали, что ты полюбил швейцарскую девушку, — сказал Сильвейн. Он подергал себя за светлые волосы, которые редко росли на подбородке. — Все считали, что ты предпочитаешь парижанок.
— Причем всех сразу, — добавил Штокальпер, и мужчины рассмеялись.
Дэниел постарался скрыть свою досаду и попросил еще вина. Пока швейцарские патриоты обсуждали свои планы, вечер постепенно перешел в ночь. Они так и не нашли ответа на вопрос, как их народ сможет выжить при Бонапарте. Но в одном они были уверены: им необходим Мьюрон, единственный человек, обладающий достаточным влиянием, чтобы объединить разрозненные группировки Швейцарии и твердо стоять за независимость. Им нужно было освободить его и отвезти на их горную родину.
Дэниел вдруг понял всю важность и значимость своей миссии. И это понимание поразило его. Совсем недавно его интерес к Мьюрону был сугубо личным. Сейчас же он обнаружил, что думает как патриот, а не как наемник, теперь независимость Швейцарии имела для него особое значение.
Городской колокол отбил полночь, когда Дэниел и два его попутчика вернулись в Тюильри. Сильвейн и дочь де Вира, молодая бойкая женщина по имени Грета, поступают на службу к Дэниелу в качестве лакея и горничной мадам Северин. Но их тайной обязанностью будет оберегать ее, потому что ревность Жозефины может стать причиной смерти Лорелеи.
Разместив Сильвейна в квартире в Школе верховой езды, которая располагалась за дворцом, а Грету — в гардеробной под их апартаментами, Дэниел направился вверх по лестнице. У него болели глаза от изучения карт, а горло — от разговоров. Когда он проходил мимо сонной дворцовой охраны, прошлое нахлынуло на него с новой силой. Неужели он никогда не забудет отчаянных криков его братьев по оружию, ярости от своего собственного бессилия в тот проклятый кровавый день? Он с трудом отогнал назойливые воспоминания и продолжил свой длинный путь к комнатам для гостей на втором этаже.
Дэниел прошел через темную гостиную. Раскинувшийся на парчовом диване, который стоил целое состояние, Барри лениво взглянул на него и, приветствуя, завилял хвостом. Дэниел задержался перед дверью в спальню Лорелеи. Он слегка улыбнулся, вспомнив, как она негодовала по поводу того, что им предоставили две отдельные спальни. Условность предписывала супругам спать раздельно, навещая друг друга только по приглашению.
Он толкнул дверь. Хорошо смазанные петли не произвели ни малейшего звука, когда он вошел. На каминной полке тихо тикали бронзовые часы. Кровать была скрыта за тяжелыми гобеленовыми занавесками. Сквозь высокие узкие окна пробивался тусклый лунный свет. С улицы доносился никогда не затихающий шум Парижа: крики речных лоцманов, стук копыт по каменным мостовым, хриплое пение мужчин, засидевшихся на пирушке далеко за полночь.
Весь пол был завален перевязанными лентами коробками, свертками от перчаточника и огромными картонками. В воздухе витали дразнящие запахи духов и помады, свежий запах нового шелка и кружев. Но ему чего-то не хватало: едва уловимого аромата самой Лорелеи. Он скучал по этому запаху.
Когда Дэниел подходил к задернутому пологу кровати, его вдруг охватили недобрые предчувствия, стиснув сердце железной рукой. Комната была слишком пустынной, слишком тихой. Он не слышал даже дыхания. Дэниел отбросил занавеску. Постель все еще была убрана. Она ушла.
Его охватила паника. Пробираясь между свертками и коробками, Дэниел направился к двери. Его башмак запутался в длинной газовой белой материи, и он, едва не растянувшись во весь рост на пушистом ковре, ухватился за медную ручку двери.
Дэниел нашел свечу, несколько секунд повозился, чтобы зажечь ее, и бросился бегом в ванную комнату.
Ее щетка для волос из щетины вепря, сделанная отцом Эмилем, лежала на столике. Флаконы с духами и маленькие баночки выстроились в ряд, как полк новобранцев. Воск капнул ему на руку. Дэниел выругался себе под нос. Весь в напряжении, учащенно дыша, он поспешил проверить свою комнату.
Занавески вокруг кровати были широко раздвинуты. Посередине кровати возвышался бугорок. Как от дуновения весеннего ветерка, Дэниел почувствовал облегчение. В одно мгновение он подскочил к кровати, пламя свечи осветило маленькую спящую фигурку. Он должен был бы знать, что его жена не станет считаться с условностями.
Она спала сладко, как ребенок, ее волосы рассыпались по подушке, а одна ладонь лежала под щекой. Губы Лорелеи были влажные и слегка изогнуты в мечтательной улыбке. «Бедная крошка», — подумал он с полным нежности сердцем. Она и понятия не имеет об опасности, нависшей над ней только из-за одного ее существования. Время от времени он чувствовал необходимость рассказать девушке об отце. И постоянно откладывал. Он и так слишком много отнял у нее — ее невинность. Дэниел представил ее себе спешащей из салонов портных в ювелирные магазины, от перчаточников к обувщикам, от парфюмеров к парикмахерам. Он представил ее в закрытом экипаже, проезжающем по заполненным народом и экипажами мостам и узким улочкам. Каким пугающим, но манящим, должно быть, кажется этот блистающий мир по сравнению с тихим величием ее дома в горах.
— Ох, принцесса, — прошептал он спящей девушке. — Париж — не место для тебя.
Лорелея открыла глаза. В окна сочился тусклый серый рассвет. Горничная, которая накануне приносила ужин, поклялась, что ни одна леди не встает с постели раньше полудня. «Какая пустая трата времени по утрам», — подумала Лорелея, обхватив себя руками и садясь на кровати. Что-то большое и теплое зашевелилось рядом с ней.
Дэниел. Его волосы темнели на подушке, как разлитые чернила. Смуглое лицо Дэниела, не омраченное дневными многочисленными заботами, было повернуто к ней. Он выглядел молодым, невероятно красивым и удивительно ранимым. Таким беззащитным она его никогда не видела.
«Я устраиваю его». Эта мысль согревала сердце Лорелеи солнечным светом. Улыбнувшись, она вынуждена была удержаться, чтобы не дотронуться до мужа, не разбудить его. Он, возможно, пришел очень поздно и нуждается в отдыхе. Лорелея осторожно соскользнула с кровати. Он тихо застонал и крепко обнял ее подушку. Одетая в длинную рубашку, которую мадам де Ремюсат называла сорочкой, Лорелея потихоньку вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
К ней подбежал Барри — толстый ковер приглушил звук его шагов — и ткнулся мокрым носом в колени.
— Хороший мальчик, — прошептала она. — Через минуту мы отправимся тобой на прогулку. — Она заметила пятно на ковре. — Ах, Барри. Опять ты опозорился.
Пес виновато поджал хвост и потрусил к двери. Она быстро привела себя в порядок перед зеркалом, несколько секунд повосхищалась огромной ванной и волшебными паровыми гейзерами. Бритва Дэниела лежала на полу в нескольких шагах от ванны. Она положила ее в стаканчик для бритья.
Лорелея сначала решила надеть одно из платьев, которые вчера выбрала для нее мадам де Ремюсат, но потом передумала. Она не могла отличить где перед, где спинка, а Барри уже поторапливал ее.
Она сняла сорочку и надела свою рубашку, бриджи и сапоги, вышла из дворца через заднюю дверь, которую ей вчера показала Клери.
Барри помчался по усыпанным гравием дорожкам и аккуратно постриженным газонам, покрытым росой. В двух декоративных бассейнах, поверхность которых была гладкой как стекло, отражалось персикового цвета небо. На деревьях щебетали птицы, слышался писк проголодавшихся птенцов. В чистом небе с радостными криками стремительно летали ласточки.
Барри на своем пути помечал каждое дерево и камень. Испытывая желание полюбоваться рассветом, Лорелея знала, что должна вернуться в свои комнаты. Дэниел будет беспокоиться, если не обнаружит ее, когда проснется. Кроме того, Клери де Ремюсат наметила на сегодня кучу визитов к белошвейкам, перчаточникам, модисткам, обувщикам и даже к учителю танцев. И очень скоро Лорелея надеялась заняться своими делами: встретиться с женой первого консула и проконсультироваться с ее врачами. Она мало надеялась, что обнаружит причину бесплодия мадам Бонапарт, но первый консул ожидал, что она попытается это сделать.
В нескольких ярдах в стороне от нее Барри вдруг навострил уши и замер, прислушиваясь. Затем он радостно гавкнул и бросился в конец разросшегося парка.
— Барри, вернись! — она побежала за ним. Он на мгновение обернулся, немного помедлил, а потом, не обращая на нее внимания, побежал дальше.
— Сумасшедший зверь, — пробормотала она. — Тебе бы лучше не встречаться с собакой мадам Бонапарт.
Совершенно не слушаясь, он вел ее к старой Школе верховой езды. Здесь швейцарцы были вынуждены сложить свое оружие. Здесь французы устроили им резню. Она вздрогнула, понимая ужас и боль Дэниела.
Уткнувшись носом в землю, Барри бежал вперед. За Школой верховой езды Лорелея увидела старый монастырь Фенлант, из-за закрытой двери которого доносилось стройное, вдохновенное хоровое пение. Управляющий дворца рассказывал об этом монастыре Лорелее. Революция запретила церковь, Бонапарт же вернул всех духовных лиц обратно, но на своих условиях, конечно же, лишив их былой власти.
Аккуратная часовня, находящаяся в тени ив, которые шелестели от утреннего ветерка, манила Лорелею, истосковавшуюся по всему родному и знакомому в этом чужом городе. Барри уселся на крыльца часовни и тихо заскулил.
— Жди, — приказала она ему и вошла внутрь. Две тоненькие свечи по обеим сторонам алтаря освещали часовню. Она достала свои четки и начала перебирать гладкие бусинки, пока глаза не привыкли к темноте. Она присоединилась к молящимся. Во время службы Лорелея насчитала дюжину одетых в рясы людей. Ее взгляд задержался на троих, которые стояли в тени древней романской колонны.
Служба закончилась, и каноники повернулись к выходу. Услышав рядом с собой свистящее дыхание, она резко вскинула голову. Удивление, радость и замешательство бушевали в ее душе, когда она обнаружила, что видит перед собой три очень знакомых лица.
