Глава двадцатая
Катарина очнулась в кромешной тьме. Она почувствовала, что руки ее стянуты за спиной тонким сыромятным ремнем, больно врезавшимся в запястья. На голову был накинут мешок. Катарина едва могла дышать из-за вонючей тряпки, которую кто-то затолкал ей в рот. Что с ней? Где она находится? Катарина попыталась тряхнуть головой в надежде, что в мозгу у нее проясниться, но тут же ощутила острую пульсирующую боль в основании черепа.
Катарина лежала спокойно, пытаясь вспомнить, что же с ней произошло. Наконец, в памяти ее начало что-то проясняться. Она вспомнила оборванного мальчишку в реке, и то, как она удивилась странному выражению его лица за секунду до удара. После этого все смешалось в ее памяти. Она могла только вспомнить, что время от времени ненадолго приходила в себя, когда голова ее слишком сильно ударялась о круп лошади, на которой ее куда-то везли перекинутой через седло. От той же боли, что пробуждала ее, она вновь и вновь впадала в беспамятство.
Кто же напал на нее? Кому понадобилось ударить ее, связать, засунуть в рот кляп и везти куда-то, как мешок с зерном? И где же она находится теперь? Несмотря на вонючую тряпку во рту, она ощущала слабый запах то ли травы, то ли сена. Наверное, она лежала на соломенной циновке, мелькнула мысль, так как ложе ее было жестким и холодным. Катарину охватила дрожь, и она попыталась подтянуть ноги к туловищу, чтобы хоть немного согреться. Однако ей это не удалось. Что-то тяжелое и твердое держало ее за ногу, подобно железным пальцам, вцепившимся в лодыжку. Она задрожала сильнее, но укрыться от холода ей было нечем. Ей было тяжело дышать, в горле ужасно пересохло. Катарина попыталась сглотнуть, но из-за кляпа это оказалось невозможным. Она снова попыталась поднять голову, и снова ее пронзила острая боль. Медленно, стараясь не делать резких движений, она опустила голову щекой на каменный пол. Все тело Катарины мучительно болело, ей казалось, что в нем нет ни единой целой косточки. Она почувствовала, что снова проваливается куда-то во тьму, но ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это. Что же с ней? Где она?
* * *
Катарина не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она снова потеряла сознание, но в этот раз ее пробудил пинок ногой под ребра.
— Просыпайся!
Катарина открыла глаза, но перед ней была все та же плотная ткань мешка. Чья-то нога снова больно ударила ее.
— Просыпайся, ведьма! Я не так уж сильно ударил тебя.
Катарина слегка пошевелила ногой, чтобы дать понять своему похитителю, что она уже не спит. Даже это незначительное движение мучительной болью отозвалось во всем ее теле. Она почувствовала, что промерзла насквозь, и еще она испытывала мучительную жажду. Горло ее так пересохло, что она не могла бы издать ни звука, а от холода ей было невыносимо трудно не только говорить, но и думать.
Чьи-то грубые руки ухватили ее за плечи и кто-то, обладавший немалой силой, резко посадил ее так, что она ударилась затылком о каменную стену, снова едва не лишившись при этом чувств. Наконец с головы ее стянули мешок, а изо рта выдернули ненавистную вонючую тряпку. Катарина прислонилась спиной к чему-то твердому и с наслаждением вдохнула свежий холодный воздух. Язык ее распух почти вдвое и казался каким-то странным, чужим куском мяса во рту. Катарина попыталась сглотнуть, но слюны не было. Чья-то рука схватила ее за подбородок и повертела голову из стороны в сторону. Наконец, Катарина с усилием открыла глаза и взглянула в лицо своему похитителю. Это был смуглый человек с плоским лицом и маленькими, невыразительными, близко посаженными черными глазками. Выражение лица его было хитрым и жестоким. Катарине никогда прежде не приходилось встречать этого человека. С ужасом она ждала, что же будет дальше.
— Держи, — сказал он, поднося к ее губам грубую глиняную чашку с водой. Катарина жадно принялась пить, так что вода стекала из уголков рта, капая на платье. С каждым глотком она чувствовала, как силы возвращаются к ней. Странный человек осмотрел Катарину с ног до головы и рассмеялся холодным жестоким смехом.
— Вот ты, значит, какая! Никогда бы не подумал, что такая красотка может прятаться в монастыре. — Он отступил на шаг и внимательно осмотрел ее, как бы оценивая. — Теперь я понимаю, почему он решил сделать тебя своей шлюхой, — сказал он с гнусной ухмылкой, — моя бы воля, я тоже запер бы тебя в аббатство, чтобы никто не смог дотянуться до такого лакомого кусочка.
— Кто вы? — спросила Катарина невнятно. Ей с трудом давалось каждое слово. Распухший без воды язык едва ворочался.
— А это уже не твоя забота, — грубо ответил похититель. — Чем задавать мне глупые вопросы, лучше бы ты поблагодарила меня за то, что я был настолько добр, что дал тебе напиться. Впрочем, такие женщины, как ты, не способны испытывать чувство благодарности. — Не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел прочь.
Когда шаги затихли вдали, Катарина попыталась осмотреться. Она увидела, что находится в здании, похожем на церковь, причем очень старую. Одна нога ее была закована в железный обруч, от которого шла железная цепь, другой конец которой был прикреплен к железному крюку, вбитому в каменный алтарь. Слабым утешением была единственная свеча, чей неверный свет едва освещал тюрьму Катарины. В церкви было очень холодно, и бедная девушка дрожала так, что ее зубы выбивали крупную дробь. Катарина попробовала развязать ремень, но он был слишком туго завязан и все попытки оказались тщетными. Она ждала, что может быть, вернется ее тюремщик, но он все не приходил. Становилось все холоднее и холоднее, холод пробирал ее до костей, и Катарина вспомнила слова Хью о том, что от холода человек может уснуть и не проснуться… Воспоминание о возлюбленном на мгновение вернуло Катарину к счастливым минутам их жизни, ко всему, что связывало их, и она улыбнулась, но тут же вновь задрожала от холода. Решив, что постарается не спать, Катарина свернулась калачиком у алтаря, стараясь сберечь остатки тепла.
Она потеряла счет времени, не зная, прошли часы с момента ее похищения или дни. Она то просыпалась от холода, то снова проваливалась в какое-то забытье. Она не представляла, где находится и кто тот человек, который приходил к ней. Но в одном она не сомневалась — что бы с ней сейчас не происходило, каким-то образом это связано с Хью. Может, он поехал к королю, и Людовик пришел в ярость, узнав, что они с Хью любят друг друга. Может, тот человек, что привез ее сюда, выполнял приказ разгневанного короля? Она попыталась придумать другой ответ, но измученный разум не мог подсказать ей ничего подходящего. Так она и лежала на грубых циновках у подножия старого алтаря, пытаясь отогнать от себя холод, боль и страх.
* * *
Хью, Теренс, Гриер и Гладмур въехали в ворота Понтуазского замка, когда совсем уже стемнело. Два больших факела освещали двор, хотя все окна в жилых помещениях замка ярко сияли. К всадникам подбежал помощник конюха, чтобы взять у них лошадей, а Хью направился к Большому Холлу в полной уверенности, что увидит там своих вассалов, ожидающих ужина. Освещенные окна замка ясно говорили о том, что там должно царить веселое застолье. Теренс шел следом за Хью и вдруг увидел, как брат пораженно застыл в дверях. Зал был совершенно пуст, не видно было ни единого человека. И в то же время две дюжины факелов ярко горели в металлических подсвечниках на стенах.
Хью обернулся к Теренсу.
— Найди Бастона, он же оставался здесь, так что сможет объяснить нам, что происходит. Не забудь также привести Гриера и Гладмура, они, должно быть, голодны так же, как и мы. Пусть повар подаст им ужин.
— Здесь не происходит ничего необычного, Хью, — заметил Теренс.
— В чем же тогда дело?
— Твоя Адель приказала каждый вечер зажигать все факелы в замке на ужин?
— Об ужине твои люди должны заботиться сами. В последнее время они привыкли питаться на кухне.
— Ты хочешь сказать, что Адель заказывает недостаточно пищи поварам?
— Пищи сколько угодно, — ответил Теренс, — но не для них.
— А для кого же?
— Для Адели и ее семьи. Ее родители и двое братьев по-прежнему находятся здесь.
Хью бросил на Теренса яростный взгляд и, не сказав ни слова, быстрыми шагами пересек Большой Холл, направляясь к кухне. Он вошел как раз вовремя: повар уже заносил топор над нетронутым лебедем.
— А ну, остановись! — громовым голосом приказал Хью. — Ты что это собираешься делать?
Повар обернулся и увидел Хью.
— Я только выполнял данный мне приказ, ваша светлость.
— И что же гласит этот приказ?
— Мне было сказано, что лебедь отвратительно приготовлен, — ответил повар, — мне приказали скормить его свиньям.
— Тебе это приказала герцогиня?
— Да, — сердито ответил повар.
Хью прищурил глаза и присмотрелся к повару.
— Послушай, ты ведь не тот, с кем я разговаривал в ночь своей свадьбы.
— Да, ваша светлость.
— А где же тот повар?
— Его отослали, мой господин. Отослали за преступление, которое он совершил против вашей светлости.
— О каком преступлении ты говоришь? Я не отдавал подобных приказов.
— Господин Корви обвинил его в воровстве. Он сказал, что повар украл еду с вашего свадебного стола и отдал крестьянам. Также его обвинили в краже нескольких бочонков пива.
— И куда же его отправили? — спросил Хью. Повар пожал плечами и отвернулся, явно не желая отвечать на вопрос. Хью осмотрелся по сторонам и увидел подручного повара — мальчика лет двенадцати.
— Поди-ка сюда, — поманил он его пальцем. Когда испуганный мальчик подошел, Хью приказал:
— Пойди и найди господина Корви.
Глаза мальчика от испуга едва не выскочили из орбит. Он не двигался с места.
— Иди же! — рявкнул Хью.
— Ваша светлость, — взмолился мальчуган, — господин Корви изобьет меня, если я его потревожу.
Хью с ледяным спокойствием посмотрел на поваренка.
— Тебе нечего бояться. Скажешь господину Корви, что герцог желает видеть его в Большом Холле немедленно. Ты не будешь наказан ни сейчас, ни когда-либо еще за то, что выполняешь приказания своего герцога. Ты понял меня?
Мальчик кивнул и, не сказав больше не слова, помчался исполнять приказание. Хью тем временем повернулся к повару.
— Сейчас сюда придут мои вассалы, — сказал он. — Накорми их, и накорми, как следует. Если тебе известно, где находится тот человек, который был поваром до тебя, постарайся передать ему, что я хочу его видеть. Он не совершил против меня никакого преступления и, кроме того, мне очень понравилась его медвежатина.
Не ожидая ответа повара, Хью повернулся и отправился в Большой Холл.
Несколько минут спустя в Большом Холле появился Гаспар Корви. Хью сидел у очага в высоком кресле, с кубком вина в руке, опершись ногой на маленькую, обтянутую кожей табуретку.
— Ваша светлость, — поклонился ему Корви.
Хью не пошевельнулся, заставив управляющего ждать, пока он допьет вино. Наконец он поставил кубок на подлокотник кресла и пристально посмотрел Корви в глаза.
— Убирайся прочь с моей земли, Корви. Если ты когда-нибудь еще появишься в моих владениях, я зарублю тебя, как собаку.
Управляющий открыл, было, рот, но Хью не дал ему сказать ни слова.
— Двое моих людей отведут тебя в твою комнату, чтобы ты мог собрать вещи. Затем под их наблюдением ты покинешь мои владения. Ты все понял?
Управляющий молча кивнул, однако не спешил уходить.
— Что еще? — грозно спросил Хью.
— А как же мое жалованье, ваша светлость?
— Жалованье? — прорычал Хью, теряя терпение, — ты достаточно выпил крови у моих крестьян и благодари Господа, что ты уходишь отсюда живым! Вон из моего замка!
Это был приказ, против которого небезопасно было возражать. Гаспар Корви подумал, что, может быть, стоит рассказать герцогу о том, где находится его рыжеволосая шлюха. Возможно, если он узнает все подробности заговора от Корви, то смилостивится и оставит его управляющим. Но, поразмыслив, Гаспар Корви не стал делать этого. Герцог выгнал его, грозил, унижал, пусть ищет свою шлюху сам. Корви поклонился и молча вышел.
Адель стояла на галерее над Большим Холлом и слышала каждое слово, сказанное Хью Гаспару Корви. Ее длинные худые пальцы так стиснули перила, что совершенно побелели. Она чувствовала, как холодная ярость закипает в ней. Она видела Теренса, который стоял рядом с Хью, она видела удовлетворение на его лице. Как же она не догадалась, что Теренс может съездить за Хью в Париж! Проклятый калека, словно тень, везде следует за братом. Она никогда не любила Теренса, а теперь с этой искалеченной рукой, висящей вдоль тела, он казался ей омерзительным. Это Господь наказал его! Господь дал знак всему миру, чтобы все видели, что Теренс Вунэ не годится для святой религиозной жизни, к которой готовили его отец с матерью. Она говорила Хью, что он должен идти на Священную Войну один, но Теренс как всегда увязался за ним. Злобная улыбка исказила ее тонкие губы. Теренс сполна расплатился за все, Господь не оставляет грешников безнаказанными.
Адель видела, как внизу в Большом Холле Хью отправляет прочь ее управляющего. Но Адель больше не интересовал Гаспар Корви. Мысли ее теперь были о другом. Старая Церковь! Тихо, как мышь, Адель спустилась по ступенькам и выскользнула из Большого Холла. Прихватив мантию с крюка у двери, она накинула ее на плечи. Прижавшись к каменной стене, она подождала, пока Корви скроется в своей комнате за кухней. Она услышала, как вассалы Хью заполнили Большой Холл своими грубыми мужицкими голосами. Адель пересекла двор быстрыми шагами человека, который точно знает, куда он идет. Она миновала конюшни и прошла мимо круглых башенок без окон, в которых хранилось зерно. Пройдя ряд мастерских, она оказалась в темном углу двора между внутренней и внешней стенами замка.
Несмотря на темноту, Адель шла очень уверенно. Наконец, она оказалась у входа в старую часовню. Она не боялась, что кто-нибудь увидит ее — в течение дня ее часто видели то там, то здесь по всему двору замка, тем более, что она часто молилась в маленькой часовне, не желая молиться в церкви вместе с крестьянами, которых глубоко презирала. Когда Адель молилась в старой часовне, то чувствовала, что предстает прямо перед Божьими очами. Долгими часами она стояла на коленях перед алтарем, чтобы Господь мог увидеть ее рвение, ее пыл, ее горячее желание быть чистой в его глазах. Так что Адель знала, что если кто и увидит, как она входит в часовню, то не придаст этому никакого значения.
Она взялась за ручку тяжелой входной двери, поднатужившись, открыла ее, скользнула внутрь и прикрыла дверь за собой. Какое-то время она стояла молча и прислушивалась. Корви оставил зажженной всего одну свечу, так что Адель не была уверена, находится ли по-прежнему в часовне рыжая потаскуха. Но потом увидела ее, свернувшуюся клубком, подобно нищему бродяге, перед алтарем. На нее была наброшена рваная лошадиная попона, и она дрожала под ней во сне, как в лихорадке.
Медленно, неслышными шагами, Адель подошла к женщине. Она встала над ней так, что носки ее туфель находились всего в нескольких дюймах от лица потаскухи. Та не шевелилась, лишь по-прежнему дрожала во сне. Адель смотрела на нее и чувствовала, как ее сердце переполняет радость. Наклонившись, она подняла лежавшую неподалеку грязную тряпку, которую Гаспар Корви использовал, чтобы заткнуть пленнице рот, когда вез ее в Понтуаз. Держа тряпку одной рукой, Адель с наслаждением вцепилась второй в рыжие волосы потаскухи и с силой рванула ее голову назад.
Глаза Катарины, вырванной таким беспощадным образом из сна, широко раскрылись. Прежде чем она осознала, где она и что с ней происходит, голову ее грубо запрокинули назад, а грязная тряпка, от которой ее не так давно освободили, вновь оказалась у нее во рту. Она увидела перед собой искаженное отвратительной гримасой лицо женщины и испугалась больше, чем когда увидела впервые своего похитителя. Ее испугало торжество, сверкавшее в маленьких, близко посаженных глазках. Торжество, о причинах которого Катарина начала догадываться, так как ей приходилось уже видеть эти глаза.
Не говоря ни слова, женщина отпустила ее волосы, и голова Катарины упала на каменный пол. Женщина подошла к алтарю и благоговейно провела пальцами по стоящей в небольшой нише искусно сделанной шкатулке. Катарина подумала, что там, должно быть, находится какая-то реликвия — прядь волос какого-нибудь святого, а может, щепка от креста Господня. Женщина склонилась над шкатулкой и истово поцеловала ее, затем, бросив взгляд через плечо, обратилась к Катарине.
— Ты знаешь, что это?
Девушка в ужасе смотрела на нее, не в состоянии отвечать из-за тряпки, которой был заткнут ее рот. Женщина наклонилась над ней и принялась рассматривать золотую цепочку с медальоном, висевшую у Катарины на шее. Глаза ее алчно засверкали. Она перевернула медальон и зашевелила губами, как бы стараясь прочесть, что там написано.
— Вот что я скажу тебе, потаскуха, — произнесла она, наконец, презрительным тоном. — Тебе больше не будут нужны драгоценности. Перед Господом ты должна предстать униженной, он не любит, когда грешники украшают себя.
Она снова вцепилась Катарине в волосы и стянула с нее цепочку. Повертев ее еще в руках, женщина положила украшение в кошелек, висевший у нее на поясе.
— Такие, как ты, не должны носить украшений, — повторила она. Ты великая грешница и должна будешь признать перед Богом свою никчемность, — помолчав, женщина продолжала. — Но ты же не сделаешь этого, верно? Ты слишком горда. Ну что ж, любую гордыню можно сломить.
С этими словами она повернулась и пошла прочь из часовни, оставив Катарину по-прежнему связанной, с кляпом во рту и унося с собой ее талисман.
* * *
Хью, пировавший в Большом Холле со своими верными вассалами, не видел, как Адель возвратилась в замок. Он и его люди жадно поглощали пищу. Им был подан жареный лебедь, которого Адель приказала отдать свиньям, и который, кстати, оказался прекрасно приготовленным. За лебедем последовали еще несколько перемен блюд и, пожалуй, в эту ночь нигде во Франции не слышалось столько похвал в адрес повара, как за огромным дубовым столом Большого Холла Понтуазского замка. Рыцари были голодны и устали после изнурительной скачки. Хороший ужин был именно тем, в чем они сейчас более всего нуждались.
Разговоры за столом не утихали. Вино и пиво развязали языки вассалов, и они наперебой рассказывали Хью о том, что видели, слышали или испытали сами за последние дни. Хью внимательно слушал их, задавая изредка вопросы, но по большей части молча, только желваки на его щеках ходили от едва сдерживаемой ярости. Он узнал, как велось хозяйство в его владениях. Как оказалось, это не имело ничего общего с тем, что считал правильным и нормальным сам Хью. Он не мог даже представить себе, что за его спиной можно творить такие беззакония, к тому же прикрываясь его именем.
Он искренне гордился тем, что возвращается домой, во Францию, герцогом. Будучи вторым сыном, он никогда и не мечтал о том, что ему придется иметь собственный замок, подданных, о которых надо будет заботиться, и собственность, которую необходимо будет защищать. Конечно, когда он был еще мальчиком, то иногда представлял себе, что он — это не он, а его старший брат Жиль. Он думал, как хорошо быть графом д'Анэ, каким бы он был справедливым и добрым господином, однако все это были мальчишеские фантазии, и в действительности он никогда не думал о том, что ему придется быть полноправным хозяином на своих землях, смирившись с тем, что его предназначение быть воином и верным вассалом короля.
Когда же он узнал, что Людовик пожаловал ему титул герцога и одно из самых богатых владений во всей Франции, он принялся размышлять о том, каким справедливым будет его правление, как он будет заботиться о своих подданных. Он мечтал о том, что будет любим своими крестьянами, что земля его будет процветать. Мечтал он и о том, что верным помощником в его делах будет ему жена. И женой в мечтах его была отнюдь не Адель.
Хью наивно полагал, что все будет именно так, как он хочет, только потому, что он хочет этого, не отдавая себе отчета в том, что к этому придется приложить немало трудов.
В действительности же менее чем за две недели, его подданные были фактически поставлены на колени. И это сделали не грабители и мародеры, не засуха, не наводнение или неурожай. Это сделал один единственный человек — его жена!
Хью сидел у очага в ярко освещенном Большом Холле, слушая рассказы не только своих рыцарей, которые хорошо знали его и доверяли ему. Многое рассказал ему повар и те, кто работал с ним на кухне. Понемногу к нему стала подходить многочисленная челядь замка, которая, узнав, что герцог не собирается наказывать тех, кто расскажет ему правду, спешила излить ему душу. Хью узнавал о многочисленных диких и невероятных вещах, исполнения которых требовала Адель и ее семья, и с каждым рассказом рос его гнев.
Он был взбешен тем, что Адель посмела взять все в свои руки, не испросив на то его разрешения. Взбешен тем, что она обходилась с его подданными так, как может обходиться только очень жестокий и злой человек. Взбешен, потому что с каждым новым рассказом ему становилось все яснее, что ему ни в коем случае нельзя уезжать из Понтуаза. Людовик верит в то, что его верный вассал явится под его знамена по первому зову, но это означает, что он будет отсутствовать недели, а может, и месяцы. Понтуаз требовал его присутствия, а Хью не на кого теперь оставить его. Всего восемь дней его не было, пока он ездил в Париж, в Шантильи и снова в Париж, а он уже безумно устал. Ему хотелось побыть дома, у него горели руки желанием навести порядок в замке и поместье. Но он не может оставаться в Понтуазе день за днем и на то есть одна, но очень веская причина… Катарина де Трай.
Хью возлагал большие надежды на Людовика, но хотя король и не предложил ему никакого решения, он все же не оставлял надежды. Он знал, что теперь не сможет заставить себя жить жизнью, в которой не будет его возлюбленной. Он был уверен, что сумеет изменить положение дел в Понтуазе, он не сомневался, что сумеет найти способ соединиться с той, без которой уже не мыслил своего существования.
Осушив кубок, Хью встал и потянулся.
— Невозможно просидеть здесь всю ночь, слушая рассказы о сражениях и о пьянстве, — объявил он Гриеру, сидящему рядом с ним. — Тело мое требует сна, и я не могу отказать ему в этом.
Гриер расхохотался и дружески хлопнул Хью по плечу.
— Значит, вы здорово постарели за последнее время, ваша светлость. Я хорошо помню, что еще осенью, когда ни один из нас уже не мог держаться на ногах, вы все играли в разные игры с госпожой Катариной, а на рассвете уже скакали на соколиную охоту. Теперь, видно, вы будете проводить время за подсчетом зерна в ваших закромах, да листать приходно-расходные книги, — Гриер подмигнул и усмехнулся. — Честно говоря, Хью, мы все здесь завидуем вам. Хью улыбнулся замечанию своего вассала.
— Знаешь, друг мой, — сказал он. — Я горжусь своим замком и своим поместьем, и мне очень хочется, чтобы все здесь было, как подобает. Я хочу сделать так, чтобы мои подданные гордились тем, что живут в Понтуазе, — он взъерошил пятерней свои белокурые волосы и вздохнул. — Но здесь столько нужно сделать.
— Что ж, — заметил Гриер, — думаю, те дела, что вы задумали, могут подождать до завтра.
— Пожалуй, — согласился Хью. — До завтра, можно и подождать.
Следующий день выдался дождливым и сырым. Хью проснулся с рассветом от шума проливного дождя, колотившего в ставни. Через толстые каменные стены замка проникал холод, который не могли задержать никакие покрывала и шерстяные гобелены, висевшие повсюду. Потянувшись, Хью выбрался из постели, быстро умылся и натянул плотные зеленые штаны, рубаху с длинными рукавами и мягкую кожаную тунику.
Слуга, постучавший в комнату, спросил, желает ли герцог позавтракать в своих покоях, или спустится в обеденный зал.
— Я буду есть в зале, — сказал Хью и добавил. — Ты не знаешь, где Аврил?
— Они еще не вернулись, ваша светлость.
Хью вопросительно посмотрел на слугу.
— Кто это «они» и откуда они «не вернулись»? — спросил он.
— Ваш паж и господин дю Фон, — ответил слуга. — А куда они поехали, я не знаю.
Хью обдумал услышанное и спросил:
— Господин Теренс уже встал?
Слуга кивнул:
— Он уже в обеденном зале.
Не задавая больше вопросов, Хью сунул ноги в кожаные башмаки и отправился в сторону обеденного зала. Там он обнаружил брата, который вместе с Гладмуром с аппетитом уплетал завтрак, состоявший из выдержанного сыра, свежеиспеченного хлеба и жареной крольчатины. Хью присел рядом с ним на скамейку.
— Теренс, — спросил он, — куда поехал Аврил?
Теренс отрезал еще кусок сыра и положил его на хлеб.
— Я послал Аврила и Весли в Шантильи. Мы не знали, где тебя искать, и решили разделиться. Поскольку в Шантильи они тебя не застали, то думаю, они вернулись в Понтуаз за день до нас.
— Они не вернулись.
Теренс озадаченно посмотрел на Хью, как бы, не понимая, что тот сказал. Он резко повернулся к подошедшему Бастону.
— Весли и Аврил вернулись? — спросил он. Бастон отрицательно покачал головой.
— Еще нет. Впрочем, мало ли что могло их задержать. Я не беспокоюсь за них — Весли опытный боец, да и поехали они не так уж и далеко.
— Но если они уехали в Шантильи, то уже должны были вернуться, — настаивал Хью.
Теренс кивнул:
— Согласен, но могло случится так, что, не застав тебя в аббатстве, они отправились в Париж, чтобы перехватить нас там. Я уверен, до завтра они появятся.
— На всякий случай я отправлю письмо королю. Если Аврил и дю Фон в Париже, им передадут, что мы уже дома.
— Неплохая мысль, — согласился Теренс.
На время успокоившись, Хью не спеша, позавтракал. Сегодня у него много дел, которые необходимо сделать, несмотря на плохую погоду. Он должен пойти к крестьянам и представиться им, что следовало сделать сразу после своего прибытия в Понтуаз. Надо проследить, убрался ли Гаспар Корви из его владений. И надо поговорить с Аделью.
Посоветовавшись с Теренсом, Хью решил, что достаточно будет встретиться с несколькими крестьянами, которые слывут у остальных за вожаков. Теренс предложил найти тех двоих, которые вступились за женщину по имени Герта, и Хью согласился с ним, добавив, что пусть те выберут еще двоих, чтобы со всеми четырьмя он обсудил условия жизни крестьян. Пока они обсуждали с братом эти проблемы, Хью все время поглядывал наверх, ожидая, когда же появится Адель. Дело уже шло к полудню и, наконец, терпение Хью лопнуло. Он подозвал к себе служанку и приказал узнать, где находится госпожа Адель.
Девушка вернулась через несколько минут и доложила ему, что госпожа Адель только встала. Она собирается позавтракать в своей комнате, а затем отправится в комнату для вышивания.
Хью бесстрастно выслушал ее и сказал:
— Передай госпоже Адели, что я жду ее в комнате для рукоделий через час.
Кивнув, девушка отправилась выполнять поручение.
— Крестьяне захотят убедиться, что Адель больше не управляет замком, Хью, — заметил Теренс.
Хью сердито нахмурился.
— Они получат доказательства, что я, и только я — тот человек, перед кем они должны отвечать. Адели тоже придется это понять. Я не сомневаюсь, что ей это будет труднее, чем им.
Теренс кивнул:
— Да, брат, нелегкая тебе предстоит с ней беседа.
— Ты прав, но лучше разделаться с этим раз и навсегда, — ответил Хью.
Поднявшись из-за стола, он пожелал доброго дня своим вассалам и отправился в свои покои. Там он открыл сундучок, стоявший у изголовья кровати и достал оттуда перо и пергамент. Присев за маленький столик у очага, он окунул перо в изящную серебряную чернильницу. Хью решил, что потратит тот час, что оставался ему до встречи с Аделью на то, чтобы написать письмо Катарине. Послание получилось недлинным. Хью многое хотелось сказать ей, но он не смог заставить себя написать ей, что Людовик не захотел решать их судьбу. Хью заполнил страницу обрывочными мыслями о себе и о Катарине, о том, что он хочет быть с ней рядом, о том, что он старается найти выход из нынешнего положения.
Письмо получилось довольно сумбурным, и, когда он уже посыпал пергамент песком, чтобы высушить чернила, в дверь его комнаты раздался стук.
— Хью, ты здесь? — послышался из-за двери голос Теренса.
— Входи! — ответил Хью.
Дверь открылась, и в комнату вошел Теренс, а за ним мокрый до нитки паж.
— Аврил! — воскликнул Хью. — Ты так и не дождался меня. Решил отправиться в свое собственное путешествие? — он обрадовано похлопал мальчика по плечу.
— Нет, — замотал головой Аврил. — Дело в том, что…
Хью поднял руку, не желая слушать извинения мальчика, который, по его мнению, был ни в чем не виноват.
— Аврил, друг мой, тебе не надо ничего объяснять. Ты не сделал ничего дурного, тем более, что ты исполнял поручение Теренса. Я очень доволен тобой.
Мальчик растерянно кивнул, а Хью тем временем продолжал:
— Думаю, ты рад, что сумел угодить своему господину.
— Я, конечно, рад, но дело в том, что когда мы с Весли приехали в аббатство, то обнаружили там… Произошло что-то непонятное. Мы пытались выяснить, в чем дело, но ничего не смогли узнать.
Хью нахмурился:
— И в чем же дело? — спросил он. Его обеспокоил не столько взволнованный голос мальчика, сколько то, что паж, без сомнения, пребывал в полной растерянности.
Аврил развел руками и беспомощно посмотрел на своего господина.
— Госпожа Катарина исчезла.
