Элен Кейн
Жемчужина Авиньона
Глава первая
Авиньон, Франция, 1147 год.
Катарина де Трай выглянула между массивными зубцами, венчающими стену замка, в надежде получше разглядеть кавалькаду всадников, поднимающихся далеко внизу по узкой извилистой тропе. Легкий ветерок с реки тут же растрепал ее непослушные огненно-рыжие волосы, которые Катарине приходилось так долго и старательно заплетать в косы и укладывать в прическу, посвящая этому занятию несколько часов в день; иногда ей казалось, что упрямые локоны и завитки никогда не подчинятся ее рукам. Недовольно поморщившись, Катарина откинула с лица выбившуюся прядь и, упершись носком изящной туфельки в стену, перегнулась через край, всматриваясь в процессию.
— Ну? — раздался за спиной нетерпеливый голос брата. Жан предоставлял Катарине право рисковать собой, свешиваясь со стены, предпочитая держаться подальше от опасного края. Впрочем, ему было всего десять лет — на два года меньше, чем Катарине — и нрава он был куда менее отчаянного.
— Наверное, это просто путешественники, — с сомнением ответила Катарина, не оставляя, однако, своих попыток разглядеть всадников. Ей так хотелось, чтобы это были крестоносцы, ведь их путь к морю проходил через Авиньон, но до сих пор ни один из рыцарей не попросил пристанища в неприступном замке ее отца, Бернара де Трай. Замок возвышался на крутом скалистом берегу Роны, и, несмотря на призывный блеск его белых известняковых стен и башен, сверкающих в ярких лучах горячего солнца южной Франции, путешественники забредали сюда нечасто.
— Спускайся, Катарина, если это простые путешественники, не стоит на них и смотреть. Уж лучше проверить клетки с моими соколами, чем глядеть, как какие-то старые пилигримы карабкаются в гору.
— Отстань, Жан, — не оборачиваясь, ответила Катарина, отряхивая юбку от известняковой пыли. — В такой чудесный день хорошо побыть на воздухе, к тому же я еще не разглядела их как следует. Ой, смотри! — воскликнула она, указывая вниз. — Они как раз выходят из-за деревьев!
Не в состоянии ждать, пока сестра опишет ему открывшееся перед ней зрелище, Жан отважился посмотреть вниз, выглянув в соседнюю бойницу. Катарина щурилась на ярком весеннем солнце, глядя, как процессия поднимается на вершину холма. Отряд оказался не таким большим, как ей показалось вначале, и, начав считать, Катарина убедилась, что в нем не более двадцати человек. Десять человек ехали на мощных боевых конях, пятеро — на лошадях поменьше, а остальные шли пешком. Хотя незваные гости и были в замке редкостью, она видела достаточно пилигримов, гуляя по окрестным лесам, и знала, что те путешествуют, куда большими группами, сопровождаемыми к тому же женщинами и телегами со скарбом.
Жан издал со своего наблюдательного пункта вопль радости:
— Это рыцари! Наконец-то! — кричал он возбужденно. — Наши первые настоящие крестоносцы!
У Катарины сладко замирало сердце при мысли о том, что это действительно крестоносцы. Всадники были уже прямо под стеной, возле опускной решетки, закрывающей ворота замка, и она могла ясно разглядеть двоих мужчин, возглавлявших отряд. Они сидели верхом на гигантских боевых конях, покрытых белыми попонами с изображением Святого Распятия по бокам.
— Ну же! Ну! — кричал Жан, приплясывая на одном месте от нетерпения. — Я больше не могу ждать, мне так хочется послушать, о чем они будут рассказывать, Катарина. Подумай только, ведь они отправляются в Иерусалим, чтобы воевать с сарацинами!
Темнота центральной башни поглотила умчавшегося вниз Жана, но Катарина не двинулась с места, не в силах лишить себя удовольствия незаметно понаблюдать за рыцарями из своего укрытия. Порыв ветра вновь бросил ей в лицо прядь волос, и когда она, наконец, справилась с ними и взглянула вниз, то обнаружила, что один из крестоносцев смотрит на нее, привлеченный, по-видимому, неожиданным движением между зубцами стены. Смутившись, Катарина отпрянула от края, однако через несколько мгновений любопытство взяло верх над смущением, и она снова рискнула посмотреть вниз. Рыцарь продолжал смотреть на нее и, когда ее головка показалась над краем стены, широко улыбнулся и слегка поклонился. Не успев осознать что делает, Катарина показала ему язык, после чего, совершенно уже смущенная, помчалась в свои покои, досадуя на себя за неучтивость.
— Куда это ты смотришь? — Теренс проследил за взглядом брата, смотревшего на верхушку донжона. — Не может быть, чтобы ты опасался ловушки. Нас уверили, что Бернар де Трай — честный и порядочный человек.
— Никаких ловушек, брат, — усмехнулся Хью Вунэ. — Просто ребенок, причем, похоже, весьма дурного нрава. Наверняка это кто-то из детей графа, тем более, что нам говорили, что их у него изрядное количество.
— Верно, — согласился Теренс. — Нам еще говорили, что они весьма своенравны — слишком учены, но совсем невоспитанны и недисциплинированны.
— Учены? — удивленно взглянул на брата Хью. — Неужели все дети графа готовятся к принятию сана?
Теренс пожал плечами:
— Не знаю, что еще может заставить человека дать образование своим детям. Если бы наш отец не выбрал для меня этот путь, я был бы не умнее рукоятки боевого топора.
Хью поморщился при словах брата.
— Судьба благосклонна к тебе, Теренс, — ты грамотен и у тебя есть призвание. Те из нас, кто не обладает ни одним, ни вторым, имеют основание завидовать тебе.
— Ты, конечно же, шутишь. Во всей Франции не сыскать человека, владеющего двуручным мечом и копьем так же хорошо, как ты. Какой еще Божьей милости ты ждешь?
— Да, ты прав, я умею хорошо драться, но я не чувствую призвания ни к чему. — Хью в отчаянии опустил голову. — Просто не чувствую.
Младший брат с досадой посмотрел на него:
— Слова Адели по-прежнему не дают тебе покоя.
— Но ведь это же, правда!
Теренс не ответил, понимая, что словами сейчас он ничего не смог бы доказать. Если бы не Адель с ее вечными укорами, они с братом сейчас не были бы в десяти днях езды от дома, направляясь в Константинополь, а оттуда в Иерусалим. Именно Адель решила, что взятие Эдессы — вполне достаточный повод для того, чтобы им отправиться в крестовый поход. Она была уверена, что полное опасностей приключение поможет Хью обрести душевное спокойствие и разрешить, наконец, все сомнения, бередившие его мятущуюся душу. Теренс же считал все это предприятие не более чем бессмысленным походом через весь континент, будучи уверенным в том, что все метания брата происходили по одной-единственной причине — душа Хью жаждала любви.
Хью терпеливо подождал, пока железная решетка, закрывающая ворота, поднимется, и направил своего коня во внутренний двор. Для встречи рыцарей во дворе собралось довольно много народа, однако среди встречающих Хью не обнаружил рыжеволосого бесенка, поприветствовавшего его со стены таким своеобразным способом. Встречающих возглавлял сам Бернар де Трай, и Хью обнаружил, что граф Авиньонский именно таков, каким его описывали. Жилистый и подвижный, он, однако, держался с подобающим его положению достоинством, а в глазах его сверкали искорки спокойного веселья, коим обладает человек, умудренный и живущий в ладу с миром и с самим собой.
Отдав распоряжения по поводу того, где разместить лошадей и слуг, Бернар де Трай пригласил Хью и Теренса в Большой Холл. Войдя в здание, они оказались в огромном зале, который показался Хью самым чистым из всех, которые ему приходилось видеть. Выложенный плитами пол был покрыт свежими тростниковыми циновками: разлитый в воздухе аромат свежих весенних цветов, в изобилии разбросанных по полу, смешивался со сладким запахом клевера, доносившимся с окрестных лугов. Пестрые флаги свешивались с замысловато изогнутых стропил, а длинные деревянные столы и скамейки терпко пахли сосновой смолой.
— Вы можете жить у меня столько, сколько вам будет угодно, — предложил граф. — Много воды утекло с тех пор, как мы с Маргаритой принимали гостей. Отсутствие развлечений — вот единственный недостаток этого прекрасного места, — продолжал он, направляясь к огромному очагу, в котором круглый год пылал жаркий огонь. — У редкого путешественника хватает духу взобраться к нам на гору. А теперь, благородные рыцари, — граф сделал приглашающий жест, — позвольте представить вам графиню де Трай и детей.
Собравшиеся у очага могли, пожалуй, составить небольшой отряд, подумал Хью, когда ему были представлены домочадцы графа. Старшему ребенку было около четырнадцати, а младший был совсем еще крошкой. Хью насчитал восемь детей, однако де Трай заметил, что еще двое его сыновей стали оруженосцами и теперь, естественно, живут у своих рыцарей. Среди детей, однако, не было никого с рыжими волосами, и Хью уже начал подозревать, не сыграли ли с ним шутку яркое солнце и усталость от долгого перехода, когда послышался легкий топот чьих-то маленьких ножек.
— А это, — с гордостью объявил граф, — моя старшая дочь, Катарина. Она поможет вам принять ванну.
Хью заметил, как девочка в изумлении открыла рот, но тут же овладела собой. Он притворно кашлянул, скрывая усмешку, и, опустившись на одно колено, поцеловал ей руку:
— Почту за честь принять вашу помощь.
Когда он снова взглянул на нее, лицо девочки было под стать ее волосам, вся она горела от смущения, однако графиня была явно польщена тем, какую учтивость проявляет Хью по отношению к ее дочери.
— Мсье Вунэ, — обратилась к нему Маргарита де Трай, — мы совсем замучили вас этими церемониями, позвольте нам с Катариной помочь вам и вашему брату. Полагаю, вы не откажетесь принять ванну и освежиться.
Хью согласно кивнул:
— Мы действительно очень устали и голодны, моя госпожа, и весьма признательны вам за заботу и внимание.
Не произнеся больше ни слова, Маргарита де Трай, чопорно сложив руки, с достоинством направилась к выходу из Большого Холла, не оставив Катарине иного выбора, как только последовать за ней.
Поднимаясь вслед за матерью по крутой лестнице, ведущей в покои второго этажа, Катарина успела услышать, как гости просят прощения у ее отца за то, что им придется на некоторое время его покинуть.
В отличие от матери, которая спокойно собиралась приступить к своим обязанностям, Катарина пребывала в волнении от предстоящего ей испытания. Конечно, она была обучена тому, что ей надлежало исполнить, однако до настоящего момента все ее познания в этой области были чисто теоретическими. Поскольку гости, особенно такие знатные, нечасто посещали Авиньон, обычай прислуживания рыцарю казался Катарине чем-то далеким и нереальным. Впрочем, сейчас она вполне отдавала себе отчет в том, что должна будет доказать, что хорошо усвоила преподанные ей уроки.
Когда они с матерью были уже на галерее, проходящей над залом, Катарина отважилась бросить через плечо взгляд на рыцарей, которые следовали за ними на расстоянии шагов двадцати. Тот из двоих, что был повыше ростом, — который видел ее на парапете и потом поцеловал ей руку — поймал взгляд Катарины и вопросительно поднял бровь. Девочка резко отвернулась, мучительно пытаясь хоть теперь не залиться краской.
Наконец мать с дочерью оказались в гостевых покоях, где стояла огромная дубовая кровать под балдахином из роскошной парчовой ткани изумрудного цвета, расшитой серебром. Стены были обиты той же материей, что придавало большой комнате уютный и богатый вид. Главным достоинством комнаты было большое окно из настоящего стекла, которое родители Катарины приобрели за очень большие деньги еще до того, как родились ее старшие братья. Комнату всегда держали в чистоте и порядке на случай приезда неожиданных гостей.
Сейчас ее освещали дюжина толстых свечей и три факела, укрепленных на стенах. Огонь потрескивал в большом очаге, а огромный бронзовый чан для купания был установлен в центре комнаты.
Маргарита де Трай прочистила горло и обернулась к Катарине:
— Будь внимательной дочка.
Отступив в сторону, она внимательно наблюдала, как двое слуг вносят в комнату четыре больших ведра воды.
— Я буду прислуживать старшему из господ Вунэ, а ты, Катарина, проследи, чтобы все необходимое было у младшего.
— А кто из них младший?
Мать мягко улыбнулась и покачала головой, дивясь всегдашней дочкиной невнимательности:
— Он поменьше ростом, да и волосы у него потемнее. Мсье Теренс.
Катарина кивнула и прикусила губу:
— Надеюсь, что справлюсь не хуже вас, матушка.
— Я уверена, что ты не осрамишь меня, моя дорогая.
Девочка благодарно улыбнулась матери, которая уже обернулась к входящим в комнату гостям.
— Мсье Теренс, — обратилась Маргарита к младшему брату, — если вы последуете за моей: дочерью, она покажет вам вашу комнату и проследит, чтобы у вас было все необходимое.
Хью проводил взглядом брата, выходящего вместе с девочкой из комнаты. Он вдруг почувствовал разочарование оттого, что рыжеволосая дочь графа де Трай будет прислуживать не ему.
Хью заинтересовался девочкой и ему хотелось бы завязать с ней разговор. Дети, с которыми он обычно сталкивался, были, как правило, весьма просты и заняты незатейливыми вещами, такими, как изучение рыцарского этикета или вышивание, в зависимости от их пола. Этот же ребенок был определенно занят другими вещами, такими, как подглядывание за гостями с верхушки донжона и еще чем-то, что заставляло ее вечно опаздывать и нарушать заведенный распорядок.
Маргарита де Трай быстро освободила Хью от плаща, доспехов и башмаков. Плащ был немедленно отправлен в чистку и починку, а кольчугу отдали оружейнику, чтобы тот проверил, не появилось ли где слабых звеньев. Живя вдалеке от двора Людовика VII, графиня, однако, прекрасно знала, что требует от нее придворный этикет, и Хью по достоинству оценил ее умения. Знатные дамы все без исключения были знакомы с правилами прислуживания рыцарю, но редко с кем Хью чувствовал себя настолько свободно. Маргарита де Трай проявляла о нем всю возможную заботу, не стараясь в то же время привлечь его внимание к себе как к женщине. После многих ночей, проведенных Хью в домах, где не знаешь, чего ожидать от хозяйки, он мог по достоинству оценить деликатность графини.
Он как раз опустился в дымящийся чан, с наслаждением ощущая, как расслабляются усталые мышцы в горячей воде с добавленным в нее целебным бальзамом, когда услышал ужасный вопль, принадлежавший, судя по всему, его брату. Хью вскочил на колени, лихорадочно шаря вокруг в поисках своего двуручного меча. Графиня уронила белье, которое как раз доставала для него, и бросилась к двери. На полпути она остановилась, так как навстречу ей вбежала дочь, определенно находившаяся в панике и смятении. Не обращая внимания на вопросительный взгляд Маргариты, девочка вскричала:
— Скорее, матушка! Случилось ужасное несчастье! — она в отчаянии заломила руки.
Услышав слово «несчастье», Хью выскочил из своей ванны.
— Что случилось с моим братом? — воскликнул он.
Катарина собралась, было объяснить, в чем дело, но, обернувшись, застыла в изумлении. Могучий торс обнаженного рыцаря показался ей принадлежащим какому-то мифическому герою.
Увидев выражение ее лица, Хью нахмурился и схватил полотенце, греющееся у очага.
— Клянусь душой святого Эдуарда, девочка, если с моим братом что-нибудь случилось, я сам накажу тебя.
На секунду ему показалось, что она вот-вот расплачется, и он пожалел о своих словах, однако вместо того, чтобы разразиться слезами, она взяла себя в руки и посмотрела ему прямо в глаза, напомнив сокола, промахнувшегося на охоте и собирающегося с духом, чтобы вернуться к недовольному хозяину»
— Благородный рыцарь, господин Теренс сел в ванну и попросил, чтобы я полила его водой, а я не проверила, насколько она горяча, и боюсь, он обварился.
Ее мать охнула и бросилась на помощь Теренсу, а Катарина виновато продолжала:
— Вода была не настолько горячей, чтобы у него облезла кожа, однако он стал весь красный и все время что-то кричал насчет того, что теперь на всю жизнь останется бездетным.
Хью расхохотался, осознав весь комизм ситуации и испытывая чувство облегчения от того, что с братом не произошло ничего страшного, но в то же время, восхищаясь тем, как бесстрашно девочка встретила его гнев. Положив меч обратно на дубовый стол, он скрестил руки на груди и пристально посмотрел на Катарину де Трай:
— Поскольку твоя мать пошла позаботиться о моем брате, поможешь ли ты мне закончить с мытьем?
— Как вам будет угодно, мой господин.
— Ну что же, поскольку других женщин поблизости нет, я воспользуюсь твоими услугами.
Катарина кивнула:
— Думаю, будет лучше, если я проверю воду сейчас, до того, как вы снова войдете в ванну.
— Мысль недурна, — усмехнулся Хью.
Сосредоточенно покачивая головой, Катарина проверила воду, которая уже совсем остыла. Она приказала принести свежей горячей воды и деловито занялась приготовлением ванны.
Хью с интересом наблюдал за ней, полагая после случившегося с Теренсом недоразумения, что девочка окажется полной неумехой, однако, к своему немалому удивлению, он увидел, что она справляется почти так же хорошо, как и ее мать. Она была еще молода и несколько угловата, но держалась с достоинством и с каждым движением росла ее уверенность в себе.
— Господин, — обратилась, наконец, она к нему, — ваша ванна готова и уверяю вас, я сделала все возможное, чтобы с вами не случилась неприятность, подобная той, что произошла с мсье Теренсом. — В доказательство она погрузила свою руку по локоть в воду.
Хью рассмеялся, направляясь к ванне:
— Я удовлетворен. Кстати, скажите мне, мадемуазель де Трай, не собираетесь ли вы принять участие в приготовлении пищи, а то мне может понадобиться человек для снятия пробы.
— Ах, мой господин, — вступила в игру Катарина, — я вижу, вы очень мудры, впрочем, мой отец тоже, поэтому мне не позволяют ходить на кухню.
Наблюдая, как он погружался в чан, до последнего момента не снимая полотенца, которым был скромно обернут, она подумала, что подобная беседа может доставить рыцарю удовольствие. Катарина решила, что, должно быть, выглядела очень глупо, когда, вбежав в комнату, ошарашено уставилась на обнаженного Хью; она подосадовала на себя за бесцеремонность, но тут перед ее мысленным взором возник мокрый гигант, стоящий в отблесках пламени очага с мечом наготове, подобный сказочному существу из древних преданий, и все другие мысли разом вылетели у нее из головы. Катарина стояла рядом с чаном, готовая в любой момент прийти рыцарю на помощь, пожелай он намылить спину или вымыть волосы, и не могла удержаться от того, чтобы украдкой не разглядывать его.
Катарине не раз в своей жизни приходилось видеть мужчин, обнаженных по пояс. Каждый день, кроме Святой Субботы, отцовская челядь упражнялась во владении оружием во внутреннем дворе замка, а на полях у подножия горы работали крестьяне, но среди сотен этих людей не было ни одного, подобного Хью Вунэ.
Его плечи были широки, как столешницы, под влажной бронзовой кожей тугие узлы мышц плавно перекатывались, подобно игре речных волн, которые Рона величаво несла через Авиньонскую долину. Мощную грудь покрывала золотистая шерсть, сверкавшая капельками воды в неверном свете факелов. Такие же золотистые волосы обрамляли мужественное лицо, а голубые глаза манили в свою теплую глубину. «Он и вправду похож на сказочное существо», — подумала она, вознося хвалу небесам за то, что отец Готфрид не умеет читать мысли. Хью не стал прибегать к помощи Катарины, а вымылся сам, обнаружив при этом немалую сноровку, так что ей оставалось развлекать его легкой болтовней о замке и его обитателях. Это дело требовало от нее полного сосредоточения, она с трудом сдерживала готовые сорваться с языка тысячи вопросов о новом крестовом походе и рыцарских похождениях Хью, зная, что донимать гостя расспросами крайне невежливо. Катарине казалось, что Хью вряд ли может заинтересовать происходящее в Авиньоне, но к ее удивлению он слушал очень внимательно, часто кивая и улыбаясь ей.
— Я слышал, что вы с братьями умеете считать так же хорошо, как и читаете, это правда? — спросил он, когда Катарина замолчала, чтобы перевести дух. Хью не обращал внимания на остывшую в чане воду, увлеченный разговором с этой не по годам развитой девочкой, обладавшей, к тому же чувством юмора, что придавало ее речи такую выразительность.
— Отец очень строг насчет этого, — ответила она. — Каждый из нас начал учиться в возрасте пяти лет латыни, чтению и письму, а девочки, кроме того, изучают еще и медицину.
Хью не поверил своим ушам — все это было слишком необычно. Он знал, что де Трай славится своей экстравагантностью, и слышал, что дети его образованны, но учить детей латыни?! Это выходило за границы его понимания, ведь изучение латыни — удел избранных, тех, кто собирается посвятить себя Господу, иначе как же защитить Писание от прикосновений к нему грязных крестьянских рук? Во всяком случае, так говорила Адель. Теренс изучал латынь, потому что он был третьим сыном у своего отца и должен был стать священником после возвращения из Иерусалима.
Он отправился вместе с Хью, чтобы завоевать расположение епископа, считавшего, что Теренс слишком мало думает о Боге, а больше привержен земным делам. Что касается старшего, Жиля, то тот был обучен грамоте ровно настолько, чтобы быть в состоянии управлять герцогством. Неужели Бернар де Трай действительно считает, что все его дети должны быть образованны?
От долгого сидения в холодной воде Хью покрылся гусиной кожей и решил, что пора вылезать из ванны. Катарина поспешила подать ему полотенце, и, потянулась за ним, Хью увидел у нее на плече красивую брошь.
— У тебя очень красивое украшение, — заметил он, кивая на брошку.
Катарина слегка коснулась вещицы пальцами:
— Это моя любимая, спасибо.
— Подарок поклонника?
Девочка вспыхнула.
— Что вы, милорд. Откуда в Авиньоне могут взяться поклонники? Кроме того, я вовсе не хороша собой.
— Что ты такое говоришь? — взглянул на нее Хью в притворном удивлении. — Возможно, ты еще слишком молода, чтобы понимать это, но я полагаю, Катарина де Трай, что поклонников у тебя будет немало. — Сказав это, Хью сам удивился своим словам — девочка была далеко не уродлива, однако не было в ней и той цветущей, яркой красоты, которой менестрели поют свои хвалебные гимны. Девушки из песен были все без исключения блондинками со стыдливо опущенным взглядом и изогнутыми, как натянутый лук, губами; в этой же девочке не было ничего подобного, и все же что-то подсказывало Хью, что пройдет совсем немного времени, и ее своеобразная красота в соединении с живостью ума сделают ее совершенно неотразимой.
Катарина ничего не ответила, отвернувшись, пока он натягивал фиолетовые штаны, плотно облегавшие его мускулистые ноги, и шерстяную тунику, отороченную дорогим белым беличьим мехом. Застегивая на талии тяжелый золотой пояс, он спросил опять:
— Так откуда же у тебя эта брошь? Она весьма необычна, и ты сказала, что тебе она дорога.
Катарина обернулась, смущенная его комплиментами:
— Эту брошку подарили мне родители на десятилетие.
— А поближе можно на нее взглянуть?
Она кивнула, подойдя к очагу, чтобы он мог рассмотреть брошь при свете. Хью наклонился к ней, и его теплое дыхание коснулось плеч Катарины, заставив ее сердечко лихорадочно забиться. Почувствовав смущение, она отступила на шаг.
— Постойте, я сниму ее, — сказала она. — Так вам будет удобнее рассматривать.
Быстро отстегнув брошку, она протянула ее Хью. Взяв ее в руки, Хью сразу увидел, что это была великолепная вещь, стоившая немалых денег. В центре был огромный необработанный сапфир, который сам по себе представлял целое состояние. Камень был заключен в богатую овальную оправу, украшенную жемчугом, аквамаринами и аметистами.
— Она великолепна, — сказал он, возвращая брошь.
— Самое замечательное спрятано от взоров, — объяснила Катарина, поворачивая брошь обратной стороной. На оправе была выгравирована какая-то надпись.
— Очень мило.
— Мне нравится, что это написано по-французски, а не на латыни.
— Да?
Катарина склонила голову набок и посмотрела на него.
— Вам нравятся слова, которые написаны здесь?
Хью взглянул на нее и тут же отвел глаза, глядя на пламя, весело играющее в очаге.
— Я не знаю, что здесь написано.
— Мой господин, вы не умеете читать?!
Он сжал зубы и повернулся к девочке, которая вдруг показалась ему гораздо старше своих двенадцати лет:
— Моего старшего брата, Жиля, научили читать, потому что он должен стать герцогом. Теренс изучал латынь, потому что он будет священником. Я — средний сын, поэтому мне было предначертано стать рыцарем. Не было нужды учить меня чему-либо, кроме военного искусства.
— Любой знает, как велика польза от умения читать и считать, даже последний крестьянин. Я помогала учить своих младших братьев и сестер, я могу научить и вас.
В комнате повисла мертвая тишина. Кровь гулко застучала у Хью в висках. В течение всей своей жизни он чувствовал себя ниже братьев только потому, что был единственным из них не обученным грамоте. Жиль знал меньше Теренса, однако он умел читать и понимал что-то в книгах, которые хранились у его слуги.
Хью не умел читать совсем.
В отцовском доме он тщетно проводил часы за редкими старинными книгами, принадлежащими Теренсу, или разглядывал древние пергаменты из домовой церкви, но не мог понять в них ни единого слова, буквы или цифры. После этих занятий он всегда чувствовал себя не способным к учению тупицей. Приходилось смиряться с тем, что его главное достоинство — физическая мощь и владение военным искусством, благодаря которым он может сражаться или защитить кого-либо, — совершенно бесполезно ему самому.
— Я взрослый человек, — сказал он. — Мы с братом пробудем в Авиньоне всего несколько дней. Чему же я смогу научиться за это время?
— Сами увидите, милорд. Никто не узнает, что я обучаю вас. Мы будем встречаться каждый день до самого вашего отъезда, и вы успеете кое-чему научиться. Увидите — это интересно.
Хью кивнул:
— Можно попробовать.
Катарина просияла:
— Тогда давайте начнем вот с чего, — кивнула она на брошь, которую Хью по-прежнему держал в руке.
— А что здесь написано?
— Vous estes ma ioy mondeine, — медленно прочла Катарина и выжидательно посмотрела на Хью.
Тот внимательно посмотрел ей в лицо и медленно повторил:
— Ты — моя земная радость.
Девочка кивнула.
— Завтра я принесу пергамент и перо, так что мы сможем начать переписывать буквы. Начинать лучше всего именно с этого. Ну, а теперь, если вы больше не нуждаетесь в моих услугах, я пойду, переоденусь к ужину.
— Спасибо, Катарина.
Она присела в глубоком реверансе:
— Всегда к вашим услугам, милорд.
