Глава вторая

Двое всадников проскакали по подъемному мосту и въехали во внутренний двор Авиньонского замка, где своим чередом шла послеполуденная жизнь. Лошади, возбужденные скачкой, фыркали и били копытами, не желая успокаиваться. Катарина крепко держала поводья своей маленькой чалой кобылки и в ожидании Фомы, который должен был забрать охотничьих соколов, сидевших у них на рукавицах, делилась с Хью впечатлениями о сегодняшней охоте.

— Твоя птица прекрасно показала себя. Фома сказал, что ты сама обучала ее, — при этих словах Хью Катарина зарделась от гордости.

— Фома слишком преувеличивает мои заслуги, но я действительно помогала ему.

— Твой кречет взял четырех куропаток, птица вдвое больше него не справилась бы лучше.

— Да, он хорошо работает для маленького сокола, — согласилась она.

Катарина была польщена похвалой Хью, которая в те времена значила немало. Искусство соколиной охоты почиталось одним из самых сложных. Знать холила и лелеяла своих птиц, многие даже брали их с собой за стол, относясь к ним, как к своим любимцам. Кречет Катарины был небольшого размера, что, впрочем, соответствовало ее возрасту, однако он был очень красив, особенно голубые перья в хвосте, отливавшие перламутром. Он еще ни разу не упустил своей добычи. Однажды, преследуя голубя, он стрелой влетел в ежевичный куст, и Катарина уже решила, что потеряла своего любимца, однако тот не только вылетел из куста невредимым, но и с голубем в когтях. Тогда она на радостях щедро накормила его мясом.

— Он охотится, чтобы доставить тебе удовольствие, Катарина, — спешиваясь, заметил Хью. Уже почти три недели прошло с тех пор, как братья прибыли в Авиньон, а для него они промелькнули, как один день, так быстро летело здесь время. Бернар де Трай оказался радушным хозяином, знающим, чем занять своих гостей. Дни проходили в охоте и тренировках с оружием, по вечерам же здесь проводили время за более изысканными занятиями. Перед гостями разыгрывались спектакли и пантомимы, менестрели пели свои песни, а когда и это утомляло, им предлагались шашки или шахматы, за которыми они порой засиживались допоздна. Хью чувствовал здесь себя настолько хорошо, что старался гнать от себя мысль о том, что скоро ему придется покинуть это гостеприимное место.

Он взял поводья лошади Катарины и помог ей спешиться. За эти дни рыжеволосая девочка стала его тенью, ему казалось, что она появляется рядом с ним при первых лучах солнца и не отлучается ни на шаг до той поры, пока у нее не начнут слипаться глаза. Она прекрасно охотилась, а ее умение держаться в седле не могло вызвать никаких других чувств, кроме восхищения, но больше всего ему нравилось в ней то, как она вела себя с детьми. Вот и сейчас целая стайка их обступила Катарину. Она всегда держала для этого случая сумочку со сластями, притороченную к седлу, и сейчас разрешила крестьянским детям выуживать оттуда лакомства, не забывая, впрочем, держать своего кречета вне досягаемости их рук.

Маленький сокол протестующе распушил перья при виде этой оравы, но Катарина быстро успокоила его, и он затих, сидя по-прежнему у нее на руке.

— Хватит, хватит! — закричала она, когда сумка опустела, а жадные руки все продолжали шарить там в поисках сладостей. — Нельзя найти то, чего уже нет.

— Но, госпожа… — заскулил самый младший из детей. — Мне ничего не досталось. У остальных руки длиннее и, когда я добираюсь до вашей сумки, там ничего уже нет.

Катарина потрепала его за подбородок:

— В таком случае сбегай на кухню и скажи повару, что я велела дать тебе дюжину пирожных в корзинке, чтобы ты мог отнести их домой сегодня вечером.

Глаза ребенка округлились от восторга.

— Дюжину, госпожа! Хо! Как же я набью себе живот! — закричал он в восторге.

— Ты должен разделить их между братьями и сестрами. Не забудь, кстати, угостить и родителей, — строго сказала Катарина, поймав малыша за ворот курточки, когда тот уже повернулся, чтобы со всех ног помчаться на кухню. — И съешь не больше двух, а то твоя мать будет проклинать меня, если ей придется всю ночь просидеть с больным ребенком.

Мальчик согласно кивнул, и как только Катарина отпустила его, стремглав помчался на кухню.

Отдав Катарине поводья, Хью отправился в сторону конюшен, посмеиваясь увиденному.

— У тебя, наверное, будет столько же детей, сколько и у твоей матери. Ты ведь любишь возиться с малышами?

— Я надеюсь, что у меня будет много детей, — ответила Катарина, — поэтому молю Бога, чтобы мой муж тоже любил их, потому что слышала, что в его краях люди холодны и не одобряют больших семей.

— Какие края ты имеешь в виду?

— Я должна буду выйти замуж за барона из Страсбурга. Меня пообещали выдать за него, как только я родилась.

Хью выслушал эту новость без особого удовольствия. Катарина и вправду по своему темпераменту не подходила человеку из тех краев. Он многих из них встречал при дворе, это были, как правило, холодные и рассудительные люди, с которыми никогда нельзя понять, что у них на уме. Хью не представлял себе, как с таким человеком сможет найти общий язык горячая и пылкая по натуре Катарина. Сердце его сжалось от жалости к ней, когда он представил, какую скучную и однообразную жизнь ей придется вести в каком-нибудь унылом, сыром замке на северо-востоке, вдалеке от солнечного юга. Как же это несправедливо, и не только…

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от этих мыслей, и увидел, что Катарина смотрит на него как-то необычно. Он скривил губы и на секунду прикрыл глаза, ему не хотелось, чтобы она могла понять, что он огорчен или грустен. Ни к чему ей знать об этой черте его характера, не подобающей рыцарю.

— Полагаю, олень, которого вы сегодня убили, настолько велик, что нашей семье хватит его недели на две, — сказала девочка, желая сменить тему беседы. Она решила, что Хью будет гораздо интереснее говорить об этом, чем о ее будущем муже. Ей хотелось развеять его грусть, которую она сразу же заметила.

— Не думаю, что его хватит хотя бы на неделю, — рассмеялся Хью. — В вашей семье, по-моему, никто не страдает отсутствием аппетита. Я уже давно не видывал таких славных едоков.

— Ваша правда, — согласилась Катарина, — и все же это был замечательный олень, с которым было нелегко справиться. Никто кроме вас не смог бы сделать этого. Если бы не ваша ловкость и если бы с вами не было вашего замечательного коня, этот олень до сих пор гулял бы в лесу на свободе. — Она протянула руку и погладила мощную шею жеребца Хью. — И то я подумала, что вам за ним не угнаться. Лошадь таких размеров просто не должна бегать так быстро, особенно по лесной чаще.

Хью очень гордился своим Цефеем. Обычно он использовал для охоты другую лошадь, но Цефей уже слишком застоялся за время их пребывания в Авиньоне, и Хью решил дать ему возможность размяться. Цефей был огромным конем, но настолько грациозным и ловким, что мог бы участвовать в сражении на поле боя, усыпанном дамскими платочками, не наступив ни на один из них. А сражений он повидал немало, потому что Хью служил Людовику VII и участвовал во всех его походах. Никого так часто не призывали к королю, как Хью Вунэ.

— Он такой же, как твой сокол, — ответил Хью. — Так же, как и ты, я обучал его с того дня, как он появился на свет. Он любит меня и ни разу еще не подвел.

— Но он также знает, что вы никогда не потребуете от него невозможного, — заметила Катарина. Она передала свою кобылку конюху и последовала за Хью, который вел своего Цефея к стойлу.

— Боюсь, мне слишком часто приходилось требовать этого. Он способен делать вещи, невозможные для обычного коня: но и у него есть предел, который я никогда не переступлю.

Привязав коня, Хью расседлал его и внимательно осмотрел. В замке было кому присмотреть за конем рыцаря, но Хью предпочитал заботиться о своем боевом товарище сам. Цефей был слишком ценен для него, чтобы доверять его здоровье кому бы то ни было. Кроме того, Хью нравилось ухаживать за своим конем, и тот никогда не отправлялся в конюшню невычищенный, с незалеченными царапинами или сбитыми подковами.

Катарина поудобнее устроилась на деревянном ларе и стала наблюдать, как Хью приводит в порядок своего боевого друга.

— Когда вы снова покорите Эдессу, чем вы займетесь? — спросила она.

Это было продолжение разговора, который они вели вот уже несколько дней — разговора, в котором Катарина постепенно узнавала всю историю жизни Хью. Она уже знала почти все о его детстве и о годах, проведенных на службе у Людовика. Она знала о нем почти все, вплоть до его решения отправиться во Второй крестовый поход в Святую Землю. Они вели длинные, обстоятельные беседы о том, что надо предпринять, когда Хью с Теренсом прибудут в Эдессу, хотя сам Хью и не был уверен, что в этих беседах была хоть какая-то польза. А теперь Катарина хотела знать, что он намерен делать после того, как битва будет выиграна и он вернется в сиянии славы.

Хью взял кусок мешковины и принялся протирать от пота, бока Цефея. Делая вид, что поглощен работой, он пытался придумать, что ей ответить, так как сам не был уверен в том, чем собирается заняться. Катарина нетерпеливо откашлялась.

Хью улыбнулся про себя ее нетерпению.

— Я, конечно же, вернусь во Францию, — ответил он.

— А потом?

Он не стал отвечать сразу, тщательно вытирая пятна пота на спине жеребца и чувствуя, как тоска липкими пальцами снова сжимает его сердце. Он постоянно гнал от себя мысли о предстоящем после похода возвращении домой. Что будет с ним, когда он вернется из Святой Земли? Все считали, что он должен будет вернуться рыцарем-тамплиером. Победителем во имя Божие, новым, святым человеком, преданным идее служения Богу и семье. Дома от него ждали именно этого. Сможет ли он стать таким, изменится ли? Этот вопрос не переставал его мучить.

Не то чтобы Хью не верил в эти идеи или не руководствовался ими в своей жизни. Он очень хотел иметь семью, никогда не богохульствовал и считал себя верным слугой Бога, но Адель требовала от него слишком многого, к чему он не был готов. Он не знал наверняка, почему мнение Адели о нем было таким невысоким. Каким надо стать, чтобы угодить своим родственникам? Он ведь хотел просто быть самим собой, и хотя Адель и говорила, что любит его, Хью никогда не удовлетворял ее требований. Чего-то ему всегда не хватало.

Она ждала от него религиозного пыла, которым Хью не обладал, и считала, что если он откликнется на призыв папы и отправится в поход на Эдессу, то это поможет разжечь в сердце Хью пламя религиозного фанатизма.

Он молил Бога, чтобы так и случилось, а также, чтобы вместе с религиозным пылом в нем зажглось и желание, и любовь к Адели де Пизан. Если это не сможет изменить его, тогда уже ничто больше не поможет ему.

Наконец Хью вновь смог отбросить грустные мысли и постарался, как можно осторожнее ответить на вопрос Катарины:

— Я вернусь в Анэ и буду помогать Жилю в управлении поместьем. Возможно, меня опять призовут на службу к королю Людовику.

Катарина обдумала услышанное и заметила:

— В таком случае вы наверняка будете возвращаться домой через Авиньон?

Хью улыбнулся.

— Конечно, малышка, я буду возвращаться через Авиньон и расскажу тебе тысячу историй о походе и о нашей победе. Уверяю, тебе будет что послушать.

Катарина кивнула, спеша задать следующий вопрос.

— А много ли времени пройдет до того момента, как вы вернетесь?

Хью пожал плечами.

— Не знаю. Два года, возможно, три. Во время Первого крестового похода Иерусалим и Эдесса пали за считанные дни, наши благородные рыцари разбили сарацинов и легко открыли путь в Святую Землю. Сейчас же несколько тысяч добрых христиан живут в этих городах. Они хорошо знают тамошний народ и его обычаи. Знают они и их приемы ведения войны. Думаю, это поможет нам одержать победу над язычниками.

Хью не сомневался в исходе похода. Если слухи, доходившие до него были верными, то весьма сомнительно, что им с Теренсом доведется скрестить мечи с сарацинами.

Катарина раздумывала над словами Хью, пока тот заканчивал чистку коня и ставил его в стойло. Она целиком погрузилась в свои мысли, и Хью молча шел за ней, стараясь ступать неслышно. Вдруг, поддавшись необъяснимому порыву, он легонько ткнул пальцем ей в ребра, ожидая, что она подпрыгнет. Его ожидания оправдались в полной мере — она громко завизжала и подпрыгнула.

— Тебя что, мышь за ногу укусила? — спросил он невинно.

— Эта была вовсе не мышь, милорд! — воскликнула она. — Это вы испугали меня.

— Не думаю, что тебя можно испугать, Катарина. Девушка, которая так хорошо ездит верхом и охотится, да еще к тому же изучает математику, не должна пугаться. — Он притворно нахмурился. — Этого не должно быть, — сказал грозно он и шагнул к ней. Она в панике отступила на шаг.

— Ну, нет, мсье Хью! — погрозила она ему пальцем. — Мне будет щекотно! Кто-то, наверное, сказал вам, что я боюсь щекотки. Не иначе, это Жан надоумил вас. Если это так, то ему не поздоровится. Я предупреждаю вас, милорд, что ничего хорошего из этого не выйдет. Жан — мальчишка, а рыцарю вашего положения не пристало подобное ребячество.

Хью широко улыбнулся.

— Не вини своего брата, Катарина. Это одна маленькая обезьянка, которая не может устоять при виде сладостей, нашептала мне кое-что на ухо.

— Микал! А я еще позволила ему взять на кухне дюжину пирожных. Вот плут!

Хью шагнул к ней, угрожающе растопырив пальцы.

Внезапно схватив стоящие у стены вилы, Катарина направила их на Хью.

— Я не позволю щекотать себя, мсье Вунэ! — воскликнула она, гневно сверкая зелеными глазами. — Это несправедливо, что вы используете свое преимущество, так как вы знаете мою слабость, а я не знаю ваших.

Хью поднял руки, как бы сдаваясь на милость победителя.

— Отложи свое оружие, Катарина. У меня нет охоты закончить свою жизнь насаженным на вилы, словно какой-нибудь клок сена.

— А вы не будете больше пробовать меня пощекотать? — спросила она с подозрением.

— Конечно же, нет.

Она начала уже было опускать вилы, но вдруг остановилась.

— Даете мне слово рыцаря?

Хью кивнул и церемонно опустился перед ней на одно колено.

— Слово рыцаря!

Катарина с облегчением отбросила вилы, но вдруг увидела, что рыцарь продолжает стоять перед ней, преклонив колено. Буря чувств охватила ее полудетскую душу. Он был так красив и силен, и он обходился с ней, как со взрослой, хотя она и чувствовала себя рядом с ним угловатой и неловкой. Она представила его преклоняющим колено перед какой-нибудь придворной дамой во всем блеске ее красоты, а не здесь, на грязном полу конюшни. Отряхивая юбку от пыли, Катарина пыталась скрыть свое внезапное смущение. Видеть этого гиганта, склоненного перед ней было так странно, что она постаралась спрятать свое смятение за притворной деловитостью:

— Мне надо переодеться, прежде чем начать наш урок, — сказала она. — Вечерня начнется через два часа, и мы должны поспешить, чтобы успеть хоть что-то. — Она смотрела по сторонам, внимательно разглядывая седло Цефея, стоящее у стены и паутину по углам конюшни, лишь бы не встречаться взглядом с коленопреклоненным рыцарем.

Наконец Хью поднялся с деревянного пола конюшни и теперь, словно башня, возвышался над ней.

— Мне тоже надо кое-что успеть, прежде чем мы начнем урок, — спокойно сказал он.

Катарина кивнула, испытывая облегчение оттого, что эта странная игра закончилась и в то же время, чувствуя, как легкое облачко грусти невидимкой пронеслось над ними.

— Ну что же, — подвела итог она, — встретимся в часовне через час.

Катарина внимательно посмотрела на Хью. Он опять выглядел чем-то опечаленным и, как всегда, она не понимала причин этого внезапного уныния.

— Что с тобой, Катарина? — спросил Хью, заметив перемену в ее настроении. — Надеюсь, это не из-за меня?

— Нет-нет, господин, просто, когда я с вами, то забываю, что надо вести себя, как подобает даме.

Вспомнив лицо девочки, когда она глазела на него с башни в день их приезда в Авиньон, Хью не удержался от смеха.

— Боже мой, Катарина, не надо ради меня отказываться от радостей жизни. Полагаю, ты стала такой, как сейчас, задолго до моего приезда в Авиньон, а теперь беги переодеваться, иначе у нас вовсе не останется времени на урок, а ведь я полночи потратил на переписывание свитка, который ты мне дала. Вперед!

Катарина развернулась на каблуках и бегом бросилась прочь из конюшни. Опомнившись, она резко остановилась на полпути, и Хью со своего места увидел, как она оправила юбку и степенно вышла во двор, но даже это потешное зрелище не смогло развеять облако печали, окутавшее вдруг его душу.

Со времени своего приезда в Авиньон Хью старался поменьше думать о доме, чему немало способствовала жизнерадостность обитателей замка. Но другие мысли не давали ему покоя и среди них главная — о смысле и цели их похода. Что побудило его отправиться в чужие далекие края? Он должен был признаться себе, что ни желание освободить Эдессу от сарацинов, ни призыв папы потрудиться во славу Господа не имели для него значения. Адель, его требовательная невеста, ее признание, желание доказать ей, что он достоин ее руки, что он добродетельный христианин, всецело преданный Богу. Широкие плечи Хью опустились, и сам он сник под грузом непосильной ноши, которую взвалил на себя.

Придя в свою комнату, Катарина приказала принести медный чан с горячей водой, чтобы вымыться. Искупавшись, она решила надеть зеленую юбку из персидского кашемира с шелковой желтой туникой, расшитой золотом, а на ноги арабские шлепанцы из мягкой кожи с загнутыми кверху носами, которые были привезены одним из ее предков из Первого Крестового похода. Волосы она заплела в длинную толстую косу, а на голову надела маленькую бархатную шапочку с прикрепленной к ней вуалью, спадающей на худенькие плечи. Решив, что теперь она подобающим образом одета для вечерни и ужина, Катарина уютно устроилась в маленьком кресле, пододвинув к себе столик для письма. Прежде чем взять в руки свиток с поэмой, которую она переписывала вчера, Катарина вновь задумалась о Хью.

Она поняла всю тщетность своих расспросов о причине его внезапной грусти, в которую он время от времени оказывался погружен; Хью молчал или отшучивался. А ей не давали покоя эти приступы меланхолии, от которых сама она тоже начинала испытывать необъяснимую тоску. Катарина считала Хью Вунэ самым замечательным Божьим творением среди людей, которое ей довелось встретить в жизни. Ей нравилось в нем все — манеры, походка, речь, и Катарина всем сердцем надеялась, что барон, которому она была предназначена в жены, окажется таким же, как Хью.

Поджав губы и вздохнув, Катарина вернулась к лежащей перед ней поэме. Это было шутливая песенка об охотнике, преследующем лань, с которым произошла странная история. Непостижимым образом он влюбился в грациозную лесную красавицу и вместо того, чтобы пустить в нее стрелу, отправился за ней в лесную чащу и уже никогда не вернулся обратно. Катарина решила, что эта песенка понравится Хью — она перерыла все свои пергаменты, чтобы найти то, что ему подойдет. Не давать же ему переписывать детские стишки, скучные и неинтересные взрослому мужчине. Ему нужны взрослые стихи и поэмы о любви и благородных рыцарях — таких, каким, по ее мнению, был он сам. Закончив переписывание, она взглянула на песочные часы, стоящие рядом на маленьком столике. Оказалось, что она сидела довольно долго, погруженная в свои мысли. Быстро собрав пергаменты и перья, Катарина отправилась в часовню, являвшуюся превосходным местом для их занятий. Они обычно сидели в маленьком переходе, соединяющем молельню с кельей священника. Отец Готфрид в это время обычно готовился к вечерней службе, и вероятность того, что они увидят его, была ничтожно мала. Катарина инстинктивно понимала, что Хью слишком горд, чтобы позволить, кому бы то ни было увидеть, что ему дает уроки чтения и письма двенадцатилетняя девочка. В маленькой каморке было тихо и уютно, а окошко из цветного стекла вкупе с дюжиной свечей давали достаточно света.

Войдя в часовню, Катарина ожидала увидеть мощную фигуру Хью, склонившегося над пергаментом, который она вчера попросила его переписать, но, к ее удивлению, каморка была пуста. Тогда она стала раскладывать на столе свои свитки и перья, открыла чернильницу и посмотрела на дверь. Где же Хью? Опаздывать было не в его правилах. Прошло еще несколько минут. Вдруг ей пришла в голову мысль, что отец Готфрид мог встретить Хью и попросить его помочь в приготовлении к вечерне.

Тихо открыв дверь, она скользнула в молельню. Свечи и факелы еще не были зажжены и в полумраке молельни трудно было что-либо разглядеть. Священника нигде не было видно, зато она нашла Хью. Ее ученик стоял на коленях перед маленьким алтарем, погруженный в молитву.

Катарина неслышно встала за колонну и пристально вгляделась в гордого рыцаря. Тот сосредоточенно шептал слова молитвы, а вся его поза выражала собой стыд по поводу чего-то, что сам он, видимо, считал ужасным преступлением. Что же такого Хью совершил, что заставляло его так истово молиться?

Бежали минуты, и Катарине стало казаться, что она присутствует при пытке, которой, судя по всему, подвергал себя Хью. Вместо того, чтобы придать ему сил, молитва, похоже, с каждым мгновением только ухудшала его состояние. Она устыдилась того, что подглядывает за чем-то глубоко личным, сокровенным, и на цыпочках вышла из молельни. Открывая дверь в их каморку, Катарина старалась не шуметь, и все же раздался предательский скрип. Видимо, он и отвлек Хью от молитвы, потому что не успела она сесть за столик, как его фигура выросла в дверях.

— Я опоздал, — сказал он спокойно.

— Вы были заняты.

Хью ничего не ответил, а вместо этого достал из складок своей туники стихи, которые Катарина просила его переписать.

Она взглянула на него, но рыцарь отвел глаза. Катарина не могла понять, почему он не хочет даже сказать, что молился. Что же такое есть в его жизни, чего он не может сказать даже близкому другу — Катарина всерьез считала себя другом этого грустного воина.

Урок получился коротким. Часовня стала заполняться людьми, как только они начали проверять вчерашнюю работу. Хью был рассеян, и Катарине пришлось несколько раз шепотом звать его по имени, чтобы отвлечь от поглощавших его мыслей. Наконец они закончили повторение, и Хью развернул свиток с поэмой, которую Катарина подготовила для него.

Посмотрев на буквы, Хью вздохнул и запустил пальцы в свою шевелюру.

— Бесполезно, малышка, я не могу сосредоточиться. Голова у меня занята другими мыслями.

Катарина молча кивнула. Ее чувства были задеты его невнимательностью и отказом поделиться с ней своими печалями. Она думала, что они с Хью — друзья, но сейчас он был так далеко от нее, что Катарине вдруг пришла мысль, что она совсем его не знает.

— Завтра наверстаем, — мягко сказала она. Хью покрутил в пальцах перо и поджал губы.

— Тебе пора идти к вечерне, — сказал он, наконец.

Катарина кивнула и встала, ожидая, что он последует за ней.

— Я сегодня не пойду к вечерне, Катарина, у меня есть неотложные дела.

Девочка направилась к двери, обернувшись у порога, чтобы посмотреть, не передумает ли рыцарь. Однако Хью молча пошел к выходу и, не оглядываясь, исчез за дверью. Катарина вздохнула и вошла в молельню, где уже началась вечерняя служба.