Глава 13
Сработало, или Свидание со старым знакомым

В эту ночь ничего не произошло. Да я и не рассчитывал, что после получения информации, где скрывается Кочет, частный сыщик Альберт Иванович Киприани немедленно приступит к действиям.

Утром следующего дня мне позвонил специалист. Наш разговор состоял из двух слов.

– Нет, – лаконично объявил он.

– Понял, – ответил я.

Это значило, что ночью на хату Кочета никто не наведывался.

Неужели Киприани намерен просто сообщить полиции, где скрывается Кочет, и те устроят возле дома засаду, чтобы его взять?

Навряд ли. Дело в том, что прямых улик на Кочета нет. И если даже его возьмут, нет никакой гарантии, что он станет что-либо говорить, тем более оговаривать себя и признаваться в двух убийствах, которые он не совершал. Дело может не дойти до суда, а если и дойдет, то при наличии хорошего адвоката Кочет может выйти на свободу прямо из здания суда, а дело об убийстве Аиды Крохиной и Макруи Киприани будет направлено на доследование. Такой расклад настоящего убийцу отнюдь не устраивает, ведь следствие, в конце концов, может и докопаться до него или них. А если Кочета «закроют», дело об убийстве женщин на Измайловском бульваре и шоссе Энтузиастов будет считаться раскрытым. Значит, надо обеспечить следствие настоящими, прямыми уликами, изобличающими Кочета как грабителя и убийцу обеих женщин. То есть подкинуть какие-нибудь вещественные доказательства в его берлогу, и тогда ему уже не отвертеться. По моему предположению, Киприани оставил драгоценности из дома Крохина и украшения Макруи у себя на тот случай, который можно было бы назвать «мало ли, как дела пойдут».

И этот случай наступил…

Ждать всегда трудно. И особенно муторно, когда хочешь получить немедленные результаты. Следовало занять себя чем-нибудь в часы ожидания, и я отправился в телекомпанию, записал со Степой несколько синхронов и, заняв место в монтажной, стал потихоньку собирать свою передачу, посвященную убийству Аиды Крохиной и Макруи Киприани.

Монтировать передачу всегда непросто, процедура отнимает много времени. Именно тот самый случай, когда можно сказать, что «бес прячется в деталях». Этот процесс можно сравнить разве что со строительством дома: стены уже возведены, огорожена территория, отштукатурены и покрашены фасады, осталась всего-то какая-то мелочь – провести внутри проводку, выровнять полы, замазать все щели. Однако многочисленные мероприятия по благоустройству забирают времени куда больше, чем возведение этажей, в то время как кропотливая работа мало заметна внешне. Так что монтирование скорее технический, нежели творческий процесс, хотя без режиссерской смекалки здесь не обойтись. И времени он занимает уйму. Когда передача, без финальной части, была собрана, часы показывали без пяти восемь вечера.

– Ну что, все на сегодня? – спросил мастер монтажа Игорек Светочев и посмотрел на меня с надеждой.

– Все, – сказал я.

– Слава богу, – выдохнул Светочев и быстро засобирался домой.

Мне тоже было пора. Мы вышли из монтажной, на выходе из особняка попрощались, Светочев сел в свой потрепанный «хундай» и укатил, а я, по обыкновению, потопал пешочком, не торопясь и вдыхая свежий воздух. До Нового года оставалось всего-то несколько дней, но ощущения близкого праздника в моей душе не чувствовалось. Слишком напряженная выдалась неделя, а тут еще и ожидание звонка от специалиста, усталость, голод… В моей мятежной душе было все, кроме приподнятого настроения. Одно радовало – иду домой, а там хоть как-то восстановлюсь.

Дома я приготовил себе на растительном масле в самой глубокой сковородке жареный картофель вперемешку с овощами и куском молоденького порося. Блюдо получилось – мечта! Готовка меня всегда успокаивала, поскольку голова очищалась от лишних дум и выходило, что я не просто готовил, а еще и медитировал, отдыхая телом и душой. Навернув же картошечки с мясом и запив все это кружкой холодного молока, я впал уже в иную степень медитации, когда мыслей нет, но есть полный живот, теплое обволакивающее блаженство, состояние сытого покоя и неизбывное ощущение, что жизнь, в общем и целом, удалась.

В таком состоянии, с полузакрытыми, ничего не видящими глазами, я находился до того самого момента, когда раздался звонок по сотовому.

Я поднял трубку и услышал голос специалиста:

– Есть.

Туман в глазах мгновенно рассеялся. Я покосился на стол, вернее, на ножку стола, к которой был прикреплен «жучок», и конспиративно произнес:

– Рад за вас. Результат скиньте мне на мейл, пожалуйста.

На что специалист ответил еще короче (тот еще конспиратор!):

– Уже.

Ну, вот. Сработало! Сейчас я все увижу.

Я открыл свой ноутбук, зашел в Интернет и открыл почту. Потом нажал на ссылку и увидел снятую мной квартиру. Вернее, комнату-зал, где специалист установил камеру. Секунда-другая, дверь открывается, и в комнату осторожно входит мужчина. Ладони спрятаны в перчатки, в руках небольшой фонарик. Мужчина делает шаг и останавливается. Подсвечивая себе фонариком, он медленно оглядывает комнату, а когда поворачивает лицо к окну, я узнаю в мужчине Альберта Ивановича Киприани. Это меня отнюдь не удивляет, и я продолжаю наблюдать за его действиями. Вот Альберт Иванович делает еще шаг. По левую руку от него кровать, по правую – шкаф. Из внутреннего кармана короткого пальто Киприани достает холщовый мешочек. Он черный, и в темноте его почти не видно. Альберт Иванович смотрит какое-то время на кровать, потом поворачивается к шкафу и медленно распахивает дверцу. Вдруг его внимание привлекает тумбочка, на которой стоит телевизор. Киприани закрывает дверцу шкафа, подходит к тумбочке и выдвигает верхний ящик. Мне не видно, что там лежит, но, кажется, содержимое ящика Киприани не устраивает, он задвигает верхний ящик и выдвигает второй сверху. Затем поднимает стопку белья и засовывает под нее черный мешочек, о наличии которого я и догадывался. Продвинув мешочек в самый дальний угол ящика, задвигает его, оглядывает комнату, выключает фонарик и выходит. Все, кино закончилось. Впереди развязка триллера!

Расчеты оказались верными: Альберт Иванович подбросил-таки против Паши Кочета улику. Не ведая, что она не сработает. И, конечно, не предполагая, что она станет главной уликой против него самого…

А как майор юстиции Михеев узнает о хате, где скрывается подозреваемый в ограблениях и двух убийствах Паша Кочет? Наверняка ему будет сделан анонимный звонок от какого-нибудь доброжелателя. И позвонит ему Альберт Иванович Киприани с какого-нибудь «левого» телефона, определить местонахождение которого будет невозможно, и сообщит, что разыскиваемый полицией грабитель и убийца Кочет скрывается в доме под номером десять, строение четыре, квартира шестьдесят семь по улице Новый Арбат. После чего Михеев с бравыми ребятами из СОБРа нагрянет туда, Кочета не обнаружит, зато при обыске отыщется черный холщовый мешочек с драгоценностями, что были украдены из квартир Крохиных и Киприани. И эти драгоценности станут единственными и неопровержимыми уликами против Паши Кочеткова. Железными уликами…

Я закрыл ноутбук, и тут мне в голову закралась еще одна мысль. Нехорошая… А что, если владелец детективного агентства «Алиби» частный сыщик Альберт Киприани и старший следователь Главного следственного управления по городу Москве майор юстиции Михеев хорошо знакомы? Такое может быть?

Вполне.

А может быть такое, что затея Киприани с подбрасыванием в хату Кочета мешочка с драгоценностями известна майору Михееву? Ведь его с раскрытием убийств (особенно первого) крайне торопит начальство, а тут прямо в руки попадают настоящие улики, помогающие мгновенно превратить подозреваемого в обвиняемого…

Предположим, Михеев знает, что Альберт Киприани побывал на хате Кочета и подкинул разыскиваемому квартирному вору неопровержимые улики его причастности к обоим убийствам. Но этим самым Киприани явно подставляется Михееву, и майор юстиции может задаться вопросами: «А откуда у Киприани драгоценности, принадлежащие Аиде Крохиной и похищенные у нее в ночь убийства?» Плюс: «А почему у Альберта Ивановича на руках драгоценности его жены Макруи, которые унес грабитель и убийца?»

Да уж… Если следователь Михеев знает о подставе Кочета и истинном положении вещей, то этот майор очень нехороший человек и такими «оборотнями в погонах» должны заниматься уже ребята посерьезнее. Например, из собственной безопасности Главного следственного управления…

А ведь у меня есть в знакомцах один такой крутой. Плотный и широкоплечий. И зовут его подполковник Попенченко. Нет, это я его знал как подполковника Попенченко, старшего следователя Главного следственного управления Следственного комитета. А теперь он, как поведал мне однажды Володька Коробов, занимает должность и. о. руководителя отдела обеспечения собственной безопасности Главного следственного управления Следственного комитета РФ по городу Москве.

Звучит, однако…

Мое знакомство с подполковником Попенченко произошло полтора года назад, летом, когда я занимался расследованием убийства известного киношного продюсера Марка Лисянского. Его тело было обнаружено на задворках престижного ресторана «Ерема». Прикончили продюсера поздним вечером или ночью тремя выстрелами в грудь из пистолета Макарова почти в упор. В этом убийстве в числе главных подозреваемых был отец Ирины режиссер Пиктиримов. Ирина и упросила меня взяться за расследование убийства, дабы отвести подозрения от отца, который накануне убийства Лисянского крепко с ним поссорился, а на первом своем допросе факт ссоры с Марком Лисянским скрыл. Это всплыло на втором допросе, после чего Пиктиримов потерял доверие, ибо солгавший единожды солжет и вторично…

Ирине же, сами понимаете, я никак не мог отказать.

Почти с самого начала моего расследования под подозрение у меня попала сожительница Лисянского Наталья Валерьевна Аленина. Во второй половине девяностых она была едва ли не самой яркой звездой российского экрана. А потом вышла замуж, уехала за границу, и о ней многие годы ничего не было слышно. И вот вернулась с дочерью-подростком и каким-то образом окрутила Марка Лисянского, из-за нее он оставил свою гражданскую жену-красавицу, с которой прожил пять лет. Более того, знаменитый продюсер решил снимать ее в главной роли в новом проекте, режиссером которого должен был стать его друг Пиктиримов. Но неожиданно Лисянский категорически потребовал заменить Аленину на главной роли, пригрозив Пиктиримову перестать финансировать фильм и изъять уже вложенные в его производство деньги. Пиктиримов не хотел менять Аленину (а актрисой она, бесспорно, была выдающейся), как и не хотел, чтобы после стольких лет простоя фильм, на который он возлагал большие надежды, не состоялся. Для разговора об этом Лисянский и Пиктиримов и встретились в ресторане «Ерема», где, по словам самого Пиктиримова, «разругались в пух». И этим же поздним вечером продюсер Марк Лисянский был убит…

Так вот, однажды ночью, после того как я проводил Ирину домой, в меня стреляли. Случилось это прямо возле моего дома, в самый разгар расследования, когда я узнал, что алиби у Натальи Алениной и Стасика Ярошевича, актера и любовника актрисы (о чем и узнал Марк Лисянский), липовые.

Сначала меня попытались убить возле двери моего подъезда. Мне повезло: у меня развязался шнурок (теперь-то я понимаю, что это был знак свыше, спасший меня), я наклонился, и в это время раздался выстрел. Пуля ударила в железную дверь в полуметре над моей головой.

Я машинально, не разгибаясь, отскочил по-кошачьи в сторону и побежал от своего подъезда, не разбирая дороги. В спину мне прозвучал второй выстрел. Я прибавил шагу и очнулся только тогда, когда подбегал к своей родной телекомпании «Авокадо». Охранник меня впустил, поинтересовавшись, чего это я так поздно, на что я ответил, что появилось срочное дело и надо, дескать, поработать. После чего еще полчаса приходил в себя в своем кабинете. Следует заметить, что в меня стреляют не каждую ночь и я к такому обращению не привык…

Поутру следующего дня я начал искать пулю, оставившую вмятину и срикошетившую от металлической двери подъезда неизвестно куда. Ее нужно было найти, дабы выяснить, а не из того ли же пистолета в меня стреляли, из которого был убит продюсер Марк Лисянский?

Пулю я не нашел. Зато под тополем возле лавочки, что стояла наискосок от двери подъезда, нашел гильзу. Вот тут-то и появился плотный широкоплечий человек, который неожиданно задал мне странный вопрос:

– Развлекаетесь?

– Нет, – ответил я и добавил, что делаю утреннюю зарядку по методу доктора Артура Глинтвейна.

– А-а, по методу Глинтвейна, – невозмутимо протянул плотный и широкоплечий господин и безапелляционно заявил: – Тогда вам, товарищ, следует пройти со мной. – И кажется, добавил про то, что дескать, нынче метод Глинтвейна не в чести.

Мои вопросы, куда пройти и, главное, за что пройти, ответа не получили. Не помогли и мои стенания, что я еще не завтракал и не пил мой любимый черный кофе. Плотный и широкоплечий крепко сжал мой локоть и провел к стоящему поодаль черному «Мерседесу». Открыв дверцу, усадил меня на заднее сиденье, велел подвинуться и сел рядом.

Дословно наш последующий разговор я передать не могу. Если говорить вкратце, то, спокойно выслушав мою тираду касательно выпиливания лобзиком атомных подводных лодок и сочинения сонетов, посвященных дамам-депутаткам Государственной думы, от чего я решительно не намерен был отказываться, плотный и широкоплечий сказал, что именно так он про меня и думал, поскольку был наслышан обо мне от Володьки Коробова.

После чего представился с некоторым значением:

– Подполковник Попенченко.

– Несказанно рад за вас, – заверил я его. – А меня зовут Аристарх…

– …Африканыч, – добавил за меня Попенченко.

Подполковник оказался старшим следователем Главного следственного управления Следственного комитета по городу Москве и много чего обо мне знал. Это меня не очень и удивило, поскольку в Следственном комитете работали преимущественно умные и способные ребята. А потом подполковник Попенченко попросту запретил мне заниматься делом об убийстве продюсера Лисянского, аргументируя это тем, что я им мешаю, могу нарушить их планы и тем самым «все испортить». А если, дескать, я не вниму его словам, он будет вынужден воздействовать на меня посредством моего же начальства.

Я внял доводам подполковника и попросил разрешения участвовать в расследовании хотя бы на правах наблюдателя (передачу-то об убийстве Лисянского надо было заканчивать). На что Попенченко ответил, что сам такие вопросы не решает, но поговорит обо мне с начальством. И поговорил. На что получил ответ: «Никакого общения с прессой до окончания следствия». «Ах так», – мысленно ответил я этому неведомому начальству и продолжил свое расследование, правда, более осмотрительно и осторожно. Но это не помешало мне стать свидетелем еще одной пикантной и печальной ситуации: Стасик Ярошевич, любовник Алениной, вдруг якобы тронулся умом, пытался изнасиловать актрису, угрожая пистолетом, и та, сопротивляясь, шарахнула его тяжелой бронзовой статуэткой по голове. Правда, все это было со слов самой Алениной. И ударила она его не один раз, а минимум четыре. Когда Стасика увозила «Скорая помощь», он был в глубокой коме…

Это дело тоже попало к подполковнику Попенченко. В один прекрасный день ко мне заявился участковый и принес повестку, в которой черным по белому было написано, что я должен такого-то числа в такое-то время и по такому-то адресу прибыть к «старшему следователю Главного следственного управления СК РФ по г. Москве подполковнику юстиции Попенченко В. З. для допроса в качестве свидетеля». Слово «свидетеля» было подчеркнуто. При себе мне надлежало иметь паспорт, а в случае неявки на допрос меня могли подвергнуть принудительному приводу или оштрафовать согласно «ст. 118 УПК РФ». Чего я очень не желал.

Конечно, на допрос я пришел и ответил на все поставленные подполковником вопросы. Причем не только по делу покушения на убийство Стасика Ярошевича, но и по делу убийства продюсера Марка Лисянского на задворках ресторана «Ерема». А потом мы душевно поговорили с подполковником без протокола. Даже поспорили с ним по поводу одного момента на бутылку настоящего французского коньяка. И, как мне показалось, я получил негласное разрешение продолжать свое расследование, естественно ставя его об этом в известность и сообщая ему все, что удастся накопать.

Затем у меня родился план, как вывести Аленину на чистую воду, поскольку я уже не сомневался, что это она убила Марка Лисянского, а Стасик Ярошевич был только ее орудием убийства. Как пистолет, что стрелял и в меня. А потом она решила освободиться и от самого Ярошевича, разыграв ту самую сцену (с попыткой изнасилования, изодранным пеньюаром и бронзовой статуэткой), свидетелем которой я стал. Этот план мне помог осуществить отец Ирины, режиссер Пиктиримов. План был успешно претворен в жизнь, и мой партнер по расследованию убийства продюсера Лисянского, покушений на меня и Стасика Ярошевича подполковник Попенченко вместе с капитаном Головней арестовали Аленину прямо на съемочной площадке.

Кстати, наш спор Попенченко проиграл. И выставил мне семисотграммовую бутылку коньяка «Камю Наполеон». Выпили мы этот коньяк вместе. И посидели с ним весьма приятственно. Как я и предполагал, подполковник оказался вполне нормальным мужиком. И когда мы с ним прощались, он сказал мне:

– Если что – обращайся.

– А что «если что»? – спросил я.

– Ну, мало ли, – ответил он. – Жизнь, она штука сложная.

Кажется, это «если что» как раз наступило. Где тут у меня его номер мобильного? Ага, нашел!

– Приветствую вас, господин подполковник, – начал я свой разговор с Попенченко, предварительно закрывшись в ванной и пустив воду.

– Лучше «товарищ», – последовал ответ.

– Тогда приветствую вас, товарищ подполковник, – поправился я. – И для начала хочу выразить свое глубокое удовлетворение тем, что вы теперь являетесь пусть и и. о., но руководителя отдела обеспечения собственной безопасности Главного следственного управления Следственного комитета РФ по городу Москве. Я искренне рад. Честно.

– Верю, – хмыкнул на том конце провода Попенченко. – Но мы, кажется, были когда-то на «ты». После известных событий.

– Помнишь меня, значит? – удовлетворенно проговорил я.

– Тебя забудешь, как же, – хмыкнул Попенченко. – Чего звонишь-то на ночь глядя? Соскучился, что ли?

– Извини, но мое дело не терпит отлагательств, – сказал я. – Помнится мне, в последнюю нашу встречу, смоченную французским коньячком, ты говорил, чтобы я к тебе обращался, если что.

– Говорил, не отказываюсь, – сразу согласился Виталий Зиновьевич. – А оно, это «если что», наступило? Нужна моя помощь?

– Да, – ответил я и добавил: – Есть конкретный разговор. Что касается помощи, то это не ты, а я тебе могу ее оказать.

– Даже так? – заинтересованно произнес Попенченко.

– Ага, – сказал я. – В общем, мы взаимообразно можем друг другу помочь.

– Да понял я, понял. – Виталий Зиновьевич на пару мгновений задумался, а потом спросил: – А что это там у тебя течет?

– Вода. Я из ванной тебе звоню.

– Из ва-а-анной… Ты что, помыться, что ли, захотел?

– Совсем нет. Конспирация.

– Тебя что, дома слушают?

– Еще как слушают, – ответил я. – Тремя «жучками». Так что разговор наш должен произойти где-нибудь на нейтральной территории. И чем раньше, тем лучше.

– Так ты сегодня хочешь встретиться?

– Желательно сегодня, ибо может случиться так, что завтра будет уже поздно.

– Ты чего страсти-то нагоняешь?

– Интуиция подсказывает.

– Ладно, понял. Машины у тебя по-прежнему нет?

– Нет.

– Хорошо. – Попенченко, кажется, уже был готов действовать. – Скажи, а тебя не «пасут»?

– Нет, слежки я за собой не замечал. Да и незачем Киприани за мной следить. Все, что ему было от меня нужно, он уже получил…

– Загадками говоришь, – недовольно отозвался Попенченко и спросил: – А кто такой Киприани? Мне что-то эта фамилия знакома…

– Это частный сыщик, владелец детективного агентства «Алиби». Раньше работал в органах эмвэдэ. Возможно, он знаком и даже связан с вашим майором Михеевым, который ведет дела об ограблениях и убийстве в Измайлове. Ну, и дело об убийстве жены Киприани тоже передано ему.

– Знаю, – буркнул Попенченко.

– Та вот этот Киприани мне «жучков»-то и понаставил, – добавил я.

– В общем, мне ясно, что пока ни хрена не ясно, – сказал Виталий Зиновьевич. – Разберемся! Я сейчас подъеду. Но не к тебе домой, а… к кинотеатру «Октябрь». Это недалеко от тебя, так что минут через пятнадцать выходи. Проверься на всякий случай, пройди дворами, убедись, что за тобой нет «хвоста». И только потом подходи к кинотеатру.

– Все понял, – сказал я. – Разрешите выполнять?

– Выполняй, – ухмыльнулся на том конце провода Попенченко. И повторил: – Но не ранее, чем через пятнадцать минут.

Связь завершилась. Я выключил воду и вышел, отдуваясь, словно только что принял горячую ванну. Мне хотелось, чтобы те, кто меня слушает, думали именно так.

Потихоньку оделся, выключил свет и покинул квартиру. Вроде чужих машин на улице не было, стояли только те, которые обычно здесь и паркуются.

Я прошел вдоль дома, завернул за угол, остановился, постоял с пару минут и, удостоверившись, что за мной никто не идет, направил свои стопы к Новому Арбату. Не доходя до «Октября», покрутился малость, проверился, слежки не обнаружил. После чего подошел к кинотеатру и встал у угловой колонны.

Через минуту кто-то легонько тронул меня за плечо. Я оглянулся: в шаге от меня стоял и ухмылялся мой старый знакомый подполковник Попенченко. Он был в плотно облегающей тело дубленке и какой-то легкомысленной серой кепке, никак не годной для зимнего времени.

– Здорово, – протянул он мне крепкую ладонь.

– Приветствую вас, – пожал я его руку.

– «Хвост» за собой не привел? – спросил Виталий Зиновьевич, скорее для проформы.

– Обижаешь, начальник, – ответил я.

– Тогда пошли. – И Попенченко повел меня к своему «мерсу».

За рулем, как обычно, сидел капитан Головня. Повернув голову, он протянул мне руку:

– Привет прессе.

– Привет органам, – парировал я и пожал его лапищу.

– Ну что, рассказывай, – примостился на заднем сиденье рядом со мной Попенченко. – Только с самого начала и не торопясь…

И я начал рассказывать. Прямо со звонка Маши в телекомпанию. Потом рассказал о встрече с Пашей Кочетом. О его алиби, которое после разговора с судмедэкспертом Варварой Стрелковой сделалось шатким, о моем разговоре с официантом бара «Восточный округ» и разговоре там же с Юрием Сергеевичем Крохиным.

Рассказал о своих версиях, о мыслях, которые меня посещали, и о выводах, к которым я пришел.

Конечно, не забыл поведать моему слушателю, вернее, слушателям (то, что капитан Головня тоже внимательно слушает, было видно по его растопыренным ушам) о том, что меня посетил на второй день после убийства жены безутешный вдовец Альберт Иванович Киприани, предложивший вместе искать убийцу его жены и жены Крохина и не преминувший при этом поставить мне аж три прослушивающих устройства.

Виталий Зиновьевич слушал молча. Когда я стал рассказывать о моей съемной хате на Новом Арбате, разыгранном потом по телефону спектакле с Кочетом и съемках скрытой камерой частного сыщика Киприани, нарушившего неприкосновенность частного жилища с целью подлога улик, подполковник пристально посмотрел на меня (будь я с ним незнаком, так точно бы занервничал).

Когда же я закончил свой рассказ, Попенченко какое-то время просидел молча, а потом в задумчивости произнес:

– А ты страшный человек, Русаков.

– Ты думаешь? – добродушно спросил я.

– Уверен.

– Ну, если я страшен для таких гадов, как этот Киприани, то все нормально.

Попенченко снова какое-то время помолчал, после чего спросил:

– У тебя видеозапись с этим Киприани с собой?

– Щас, – ответил я, зашел со смартфона в свою почту и открыл сноску…

– Да-а, – протянул он, посмотрев запись и передавая мой смартфон капитану Головне, – этому частному детективу уже не отвертеться. Ну а дальше на что ты рассчитываешь?

– На то, что завтра утром майор Михеев придет брать Кочета в мою хату, но его там, естественно, не найдет. Зато обнаружит при досмотре квартиры черный холщовый мешочек в дальнем углу второго сверху ящика тумбочки, на которой стоит телевизор, – отчеканил я.

– А откуда Михеев узнает об этой хате? – прищурился подполковник.

– Ему скажет Киприани, – просто ответил я.

– Ты думаешь, Михеев и Киприани как-то связаны между собой?

– Возможно, что и связаны. Это уж тебе выяснять, товарищ подполковник. Ну а если майор Михеев не «оборотень в погонах», не предатель, а просто хреновый следак, желающий выслужиться и никаких темных делишек с Киприани не имеющий, то Михееву от Киприани поступит простой анонимный звонок с адресом квартиры, на которой скрывается опасный преступник, который выходит из нее только по ночам. Так или иначе, но Михеев если пока и не знает, то завтра поутру уж точно будет знать этот адрес. А поскольку Кочет днем сидит в квартире якобы безвылазно, то Михеев днем и придет его брать. Случится это, надо полагать, завтра, поскольку и Киприани, и Михееву необходимо, чтобы Кочет как можно скорее был арестован…

– Что ж, логично, – согласился Попенченко, чуть подумав, и повернулся к Головне: – А ты как думаешь?

– Согласен с вами полностью, Виталий Зиновьевич, – охотно ответил капитан.

– А что в том мешочке? – снова обратился ко мне подполковник.

– Думаю, кое-какие драгоценности, – сказал я почти без тени сомнения, – принадлежавшие раньше Аиде Крохиной и Макруи Киприани. А вы, товарищ подполковник, не хотите задаться вопросом, откуда они у частного сыщика?

Попенченко какое-то время серьезно смотрел на меня. Вернее, сквозь меня. О чем он там думал, для меня осталось загадкой, поскольку с методами и приемами работы следаков из отдела обеспечения собственной безопасности я знаком не был.

Потом Виталий Зиновьевич перекинулся с капитаном Головней парой не очень понятных для меня фраз, после чего произнес:

– Хорошо. Я тебя услышал. Не понял одного: от меня-то тебе что надо? Чтобы я пришел на обыск квартиры вместе с майором Михеевым?

– Не вместе, а чуть позже. И со мной. Поскольку я хочу присутствовать при обыске квартиры и помочь вам изобличить Киприани. А если майор Михеев с ним, то и Михеева, – безапелляционно заявил я.

– Ты, конечно, можешь присутствовать при обыске на правах арендатора квартиры, – многозначительно посмотрел на меня Виталий Зиновьевич. – Придет Михеев, обнаружит вместо Паши Кочета тебя, выяснит, что это ты снимаешь квартиру, а не Кочетков, обыск все равно произведет, мешочек найдет и запишет тебя если не в соучастники, то в укрыватели преступника. Ты, конечно, сунешь ему под нос свое ночное видео с Киприани, но все это будет уже не то…

– Вот именно, не то! – быстро согласился я. – И не хочу я сидеть в квартире и дожидаться прихода Михеева. Я хочу участвовать при обыске квартиры на правах журналиста, снимающего весь процесс…

– Ты хочешь прийти с видеокамерой, что ли?

– Именно, с камерой и своим оператором.

– Ну, брат, есть в тебе какая-то дьявольщина!

– Не без того, – кивнул я и, набравшись наглости, добавил: – И ты нас проведешь, поскольку иначе нас просто не пустят. Мы снимем процесс обыска и нахождения черного мешочка, после чего я раскроюсь как арендатор квартиры. А вы посмотрите, как на это отреагирует ваш майор Михеев.

– Небольшой спектакль хочешь устроить? – усмехнулся Попенченко.

– Ага. Должно получиться очень эффектно.

Попенченко опять задумался. Потом посмотрел на Головню, который все время разговора сидел вполоборота, повернув лицо в нашу сторону. Капитан воспринял взгляд своего начальника как призыв высказать свое мнение и произнес:

– А что, Виталий Зиновьевич, то, что предлагает Аристарх, – вполне резонно. Если Михеев «крыса», то эта ситуация может его сразу раскрыть. И съемки эти нам потом очень пригодятся…

– Пригодятся-то они пригодятся, только вот он использует их в своей передаче. И я пока не знаю, хорошо это для нас или плохо.

– А мы ему запретим пускать их в дело, пока не выясним, «крыса» Михеев или нет, – нашелся капитан Головня. И душевно так мне улыбнулся.

– Ладно, – кивнул Попенченко, мельком глянув на меня. – Будь по-твоему. Бери своего оператора, подъезжайте к дому и сидите тихонько, как мышки. Когда приедет Михеев, на квартиру не суйтесь. Пока они дверь будут вскрывать, пока искать понятых… Тут подъедем и мы. Как увидишь нас с капитаном, выходи. В квартиру зайдем вместе, ну а там – по обстоятельствам. Уяснил?

– Так точно, – по-военному ответил я.

– Тогда на сегодня все, – заключил подполковник Попенченко.

На чем мы и распрощались.