ГЛАВА XLVII
– Джеймс, не пора ли нам спуститься в гостиную? Экипажи подъезжали к дому вот уже в течение целого часа.
– Это все мои родственники стремятся к случаю доказать свою преданность. Надеюсь, твои не найдут дорогу к дому.
Она обернула вокруг пальца один из своих золотых локонов и мягко заметила:
– Кажется ведь, ты уже начал избавляться от своего трудного характера?
– У меня всегда был легкий характер, любимая. Но ты до сих пор не убедила меня в том, что я должен простить твоих братьев.
Ее глаза вспыхнули, и вспыхнули еще больше, когда он перекатился по кровати и вновь оказался над нею. Гнев, который только-только стал разгораться, мгновенно угас, когда Джеймс накрыл ее своими объятиями.
И все же она напомнила ему:
– Ты не забыл, что пригласил их на обед?
– Нет, не забыл, но это дом Тони, а он запросто может выставить их отсюда взашей.
– Джеймс!
– Ну, в чем ты хочешь меня убедить?
Этот ужасный человек издевался над нею, и ей не оставалось ничего другого, как платить ему тем же.
– Ты невозможный. Никогда бы не подумала, что тебе может нравиться так вести себя.
– Но ты вела себя так… Вот и я.
Он повел губами по ее шее, и она засмеялась. Губы двинулись дальше и стали ловить один из ее обнаженных сосков, впились в него, стали целовать, и она почувствовала, как вся наполнилась страстным желанием. Руки ее обвились вокруг его тела, она вся отдалась наслаждению им, всем им, каждой его клеточкой.
– Джеймс… Джеймс, еще раз скажи мне.
– Я люблю тебя, девочка моя дорогая.
– Когда?
– Что когда?
– Когда ты понял, что любишь меня?
Его губы слились с ее губами в глубоком волнующем поцелуе, и лишь потом он ответил:
– Я всегда знал это, любовь моя. Иначе зачем же я женился на тебе?
Осторожно, боясь испортить минуту наслаждения, она все же напомнила ему:
– Но ведь тебя заставили жениться на мне.
Он поцеловал ее еще раз, усмехнулся и сказал:
– Не совсем так, Джорджи. Это я заставил твою семью заставить меня жениться на тебе.
– Что-что?
– Ну, дорогая…
– Джеймс Мэлори…
– Конечно, а что еще, черт возьми, мне оставалось делать? – воскликнул он, теряя терпение. – Я никогда не собирался сковывать себя никакими узами. И весь мир знал это. Скажи мне, как я мог изменить себя? Но я вспомнил, как этот шалопай, которого моя племянница называет мужем, дал окрутить себя, и подумал, что его пример может послужить и мне на пользу.
– Я не могу поверить своим ушам. Все было подстроено? Да они же тебя избили до бесчувствия! Как ты это расцениваешь?
– Как плату за желаемое.
Она почувствовала, как в ней поднимается волна горячей ярости. И качая головой, она сказала ему:
– Ты удивляешь меня. Я всегда подозревала, что ты сумасшедший.
– Я вполне нормальный человек, любимая. Но я сам не понимаю, что со мной произошло. Не знаю, как тебе это удалось, но ты вползла в мое сердце, и я ничем не мог тебя оттуда вытряхнуть. И вот теперь мне приходится привыкать к тому, что ты поселилась там навсегда.
– Это правда? Правда? А там не очень тесно теперь, в твоем сердце?
– Нет, там еще есть комната для нескольких отпрысков.
Они снова стали целоваться, потом она спросила:
– А зачем нужно было называться Хоуком? Ведь они уже уверились, что ты женишься на мне.
– Ты забыла, что они узнали меня?
– Я могла бы убедить их в том, что они ошибаются, если бы ты попридержал немного рот на замке, – фыркнула она.
Он пожал плечами:
– Мне казалось это единственно возможным способом выпутаться из ситуации, Джорджи, даже если потом, когда мы достигнем супружеского блаженства, нам пришлось бы чем-то омрачить его.
– Ты правду говоришь? – спросила она самым нежным тоном. – Для тебя наше супружество действительно блаженство?
– Ну конечно, я чувствую себя сейчас на вершине блаженства.
Она едва не задохнулась, когда он вновь набросился на нее. Они долго наслаждались друг другом, потом он спросил:
– Скажи, а что чувствуешь ты?
– То же… То же, что и ты.
Когда немного позднее они спустились в гостиную, они обнаружили там всех Мэлори и всех Андерсенов, расположившихся друг против друга по разные стороны; причем бедные братья Джорджины оказывались в явном меньшинстве по сравнению с родственниками Джеймса; поскольку на сей раз весь клан Мэлори был тут, нетрудно догадаться, что все родственники Джеймса были едины в своей преданности ему. Не тратя времени на предисловия, он сообщил им, что междоусобица окончена и что фразу, которую он обронил, когда привез Джорджину, – мол, к обеду нужно ждать неприятных гостей, означала лишь, что он пригласил братьев жены пообедать.
Хмурое выражение лица, с которым Джеймс оглядывал собравшихся Андерсенов, не предвещало дружеского единения двух семейств. И Джорджина понимала, что бессильна как-то повлиять.
Она решила применить тот же трюк, что и сегодня утром, когда она убеждала Уоррена, и ткнула Джеймса локтем под ребро:
– Если любишь меня, люби и мою семью, – прошептала она с очень нежной интонацией.
Он улыбнулся ей и крепче сжал ее руку, так, что она не могла больше ткнуть его локтем.
– Небольшое уточнение, Джорджи. Люблю тебя и терплю твое семейство. – Он глубоко вздохнул: – Черт бы побрал все на свете! – и стал знакомить всех друг с другом.
– А они, кажется, очень милы, – обращаясь к Джорджине через какое-то время, сказала Реджина. – Надо будет постараться их получше пристроить.
Джорджина усмехнулась, подумав про себя, что забыла предупредить братьев о наличии в этом доме свахи, и поспешила возразить:
– Увы, Реджи, они недолго пробудут в Лондоне.
В следующую минуту она услышала, как Энтони сказал Джейсону:
– Черт возьми, подумать только! Она избавила его от дурных манер.
– От каких еще дурных манер? – бросилась на защиту своего мужа Джорджина.
Но Энтони и Джейсон прошли мимо, не обратив внимания, и Реджина с хохотом сказала:
– Даю слово, они никогда не смирятся с тем, что произошло. Может, оно и к лучшему.
Джорджина отвела глаза и увидела многострадальный взгляд Джеймса, направленный в сторону Томаса и Бойда, которые что-то говорили ему. Она улыбнулась. Ни одного оскорбительного слова не слетало с его уст в адрес четверых ее братьев. Лишь к Уоррену он старался не приближаться.
Правда, Уоррен не очень-то стремился к любезностям. Зато другие, особенно Клинтон, просто удивляли ее тем, как вежливо они обращались с ненавистным им англичанином. Чуть позже заглянул и Мак. Она вспомнила, что обещала познакомить его с Нетти Макдональд. Ведь Реджина была здесь не единственной свахой.
Спустя еще какое-то время Энтони и Джеймс стояли и смотрели на своих почтенных женушек, которые мирно болтали друг с другом.
– Может, мы сразу совершим помолвку? – подмигнул Энтони.
Джеймс закашлялся, подавившись глотком бренди, когда до него дошло, о ком говорит Энтони.
– Ну ты и задница! – сказал он. – Ведь они же еще не появились на свет.
– Ну и что?
– А то, что у них между ног могут оказаться одинаковые штуки.
Энтони вздохнул, и на лице его выразилось разочарование.
– Понятно.
– А к тому же, они ведь будут двоюродными.
– Ну и что?
– А то, что сейчас это не принято.
– Вот черт, откуда мне было знать!
– Согласен, – заметил неслышно подкравшийся сзади Николас. – Ты вообще очень мало чего знаешь. Хорошенькую семейку ты нам тут представил для знакомства, – добавил он, повернувшись к Джеймсу.
– Я знал, что тебе они понравятся.
– Особенно этот Уоррен, – улыбнулся Николас. – Он, сдается, не очень-то тебя любит. Так смотрел на тебя весь вечер.
Джеймс повернулся к Энтони:
– Что для вас дороже – мое счастье или семейные амбиции?
Николас вмиг отрезвел, осознав, что речь идет о том, чтобы его наказать.
– Вы не посмеете! Вы заботитесь только брат о брате и не принимаете во внимание мою жену.
– Полагаю, милый мальчик, это не так уж и плохо, – сказал Джеймс и улыбнулся, глядя, как Николас благоразумно удалился.
– Парень своего не упустит, – смеясь, заметил Энтони.
– Я начинаю смиряться с ним, – сказал Джеймс. – Черт бы меня побрал, я слишком со многим начинаю смиряться!
Энтони еще громче рассмеялся, глядя, как Джеймс посмотрел в сторону Уоррена Андерсена.
– Старина Ник прав. Этот парень не очень-то тебя любит.
– Да, и уверяю тебя, это навсегда.
– Ты думаешь, у тебя еще предстоят неприятности с ним?
– Да нет. Слава Богу, между нами будет надежно лежать океан, и очень скоро.
– Однако он всего лишь защищал свою сестру, – заметил Энтони. – Он вел себя так же, как мы вели бы себя, коснись дело Мелиссы.
– Ты что, хочешь отказать мне в праве ненавидеть его? Особенно учитывая то, что он заслуживает ненависти.
– Ни в чем я не собираюсь тебе отказывать, – сказал Энтони, дождался, когда Джеймс проглотит очередной глоток бренди, затем добавил: – Между прочим, Джеймс, разве я не говорил тебе, как я люблю тебя?
Несколько капель бренди выплеснулись на ковер.
– О Боже, всего несколько рюмок, и ты становишься сентиментальным!
– Нет, ты скажи, говорил я или нет?
– Что-то не упомню.
– Ну так считай, что я говорю тебе.
Выдержав паузу, Джеймс проворчал:
– Что ж, считай, что и я тебе сказал.
Энтони усмехнулся:
– Я и старших люблю, но никогда не скажу им об этом. Для них это будет шок, ты понимаешь.
Джеймс подвигал бровью:
– А на меня, значит, можно обрушиваться?
– Конечно, можно, старина!
– С чем обрушиваться? – спросила, подходя, Джорджина.
– Так, ни с чем, моя милая. Мой братец, как всегда, словно шило в заду…
– Полагаю, не в такой степени, как мой?
Джеймс тотчас насторожился:
– Он что, сказал тебе какую-нибудь гадость?
– Нет, разумеется, нет, – уверила она его. – Он никому еще ничего не сказал за весь вечер. – Она вздохнула. – Что, если ты, Джеймс, первым начнешь…
– Прикуси-ка язычок, Джорджи, – воскликнул он, изображая ужас на лице. – Мы находимся с ним в одном помещении. Полагаю, что этого и так вполне достаточно.
– Ну Джеймс, – льстиво заканючила Джорджина.
– Джорджи! – угрожающе произнес он.
– Ну пожалуйста!
Энтони стал смеяться. Он видел, что его брат медленно погибает. Его смех стоил ему гневного взгляда, которым одарил его Джеймс, разрешая своей жене препровождать его на другой конец гостиной, туда, где находился ее несносный брат.
Ей пришлось снова применить толчок локтем под ребра, и лишь после этого Джеймс раскрыл рот и процедил:
– Андерсен.
– Мэлори? – столь же кратко процедил Уоррен.
Тут Джеймс расхохотался и заключил в объятия Уоррена и Джорджину.
– Боюсь, что мне придется сдаться первому, – сказал он, продолжая смеяться. – Видно, ты никогда не сможешь научиться ненавидеть кого-нибудь так, как это положено в приличном обществе.
– Как это понимать? – насторожился Уоррен.
– Считается, что ты очень любишь всякие ссоры, мой дорогой.
– Я бы попросил…
– Уоррен! – резко выкрикнула Джорджина. – Прошу тебя, ради Бога!
С минуту он смотрел на нее. Потом с видом явного неудовольствия протянул Джеймсу руку. Джеймс охотно принял это натянутое мирное соглашение, продолжая улыбаться.
– Я понимаю, какую досаду тебе приносит все это, старина. Но будь уверен, твоя сестра остается в руках у человека, любящего ее так, что из нее дух вон.
– Дух вон? – нахмурилась Джорджина.
Золотистая бровь Джеймса изогнулась, он понаблюдал за эффектом, произведенным его фразой, затем снял напряжение:
– А разве ты не теряла дыхание в постели со мной пару часов тому назад?
– Джеймс! – возмутилась Джорджина, щеки ее вспыхнули. Как мог он вымолвить такое в присутствии Уоррена и всех гостей!
Но концы губ Уоррена внезапно дрогнули и слегка двинулись вверх.
– Ладно, Мэлори. Ты здорово это сказал. Увидишь, если ты и дальше будешь заботиться, чтобы моя сестра была счастлива, мне не понадобится больше приезжать, чтобы убить тебя.
– Так-то лучше, парень, – воскликнул Джеймс, смеясь. – Джорджи, а ведь он исправляется. Убей меня Бог, если это не так.
notes
My Lady – произносится: «миледи», буквально означает «моя леди» (прим. пер.).
Назад: ГЛАВА XLVI
На главную: Предисловие
