ЯНВАРЬ
Линда Маркус сидела за туалетным столиком, когда она услышала тот звук.
Линда собиралась причесываться, и поэтому ее рука со щеткой так и застыла в воздухе. Она носила золотой браслет с брелоком — бабочкой. Линда замерла, прислушиваясь к звукам ночи, и бабочка трепетала на тонкой цепочке, поблескивая в свете лампы.
В зеркале отражалась спальня: огромная кровать с атласным балдахином и оборками на покрывале изысканного персикового цвета. На кровати лежали ее белый больничный халат, блузка и юбка. Она очень устала после дня, проведенного в операционной, и поэтому сумку с медицинскими принадлежностями засунула подальше под кровать. Итальянские кожаные туфли и колготки телесного цвета валялись на ковре.
Она прислушивалась еще некоторое время, но все было тихо. Как все-таки трудно расслабиться. Так много проблем требовали к себе внимания: пациент в реанимации, консилиум по хирургии завтра утром, речь, которую ей предстояло написать для ежегодного обеда медицинской ассоциации.
И, наконец, настойчивые звонки телевизионного продюсера Барри Грина. Никакого отношения к медицине они не имели — об этом, по крайней мере, свидетельствовали его послания, записанные автоответчиком. Линда была заинтригована. Придется найти время и позвонить ему.
В этот момент до нее донесся тот же звук. Как будто кто-то, хитрый и коварный, тайком пытался пробраться в комнату.
Линда медленно и осторожно положила щетку на туалетный столик и, затаив дыхание, обернулась.
Взгляд ее упал на задернутые шторы. Может быть, звук проник снаружи? Боже мой, а закрыты ли окна?
Она задрожала и, не отрываясь, смотрела на тяжелые бархатные шторы. Сердце ее бешено забилось.
Одна за другой тянулись минуты. Слышно было, как над камином тикают затейливо украшенные часы в стиле Людовика.
Шторы колыхнулись.
Окно было открыто!
У Линды перехватило дыхание.
Шторы потихоньку начали раздвигаться, и холодный легкий ветер, казалось, заполнил всю комнату. На ковер упала чья-то тень.
Линда стремительно вскочила и, не раздумывая ни минуты, побежала в гардеробную. Закрыв за собой дверь, она погрузилась в темноту. На ощупь нашла потайной ящик в стене.
Там должен быть револьвер.
Линда нетерпеливо выдвинула ящик и нащупала в нем револьвер. Ей было неприятно ощущать тяжесть и холод металла. Заряжен ли он? Выстрелит ли, по крайней мере?
Линда вновь подошла к двери и, прижавшись к ней ухом, прислушалась. Скрипнуло окно, прошелестели шторы, по ковру мягко зашуршали туфли. Спальня была полна звуков.
Он был там в спальне.
Линда с трудом сглотнула и сжала рукоятку пистолета. Что ей делать? Выстрелить? А если он вооружен?
Она слышала, как он двигался по комнате. Линда нашла дверную ручку и приоткрыла дверь. Сначала она увидела всего лишь пустую комнату Потом…
Вот он — у дальней стены. Отодвинул картину и изучает замок небольшого сейфа.
Она оценивающе оглядела незваного гостя. Он был одет в плотно облегающие брюки и черный свитер с высоким воротом, которые подчеркивали его прекрасную фигуру. Возраст трудно было определить, так как лицо и волосы были скрыты под маской. Но ее профессиональный глаз врача не мог не отметить гибкость и упругость его мышц, которые проступали через черную ткань.
Не двигаясь и не дыша, Линда наблюдала за тем, как вор ловко открыл сейф.
Затем он внезапно обернулся, как будто почувствовал ее взгляд. Он смотрел прямо на дверь гардеробной. Она видела два осторожных черных глаза, угрюмо сжатый рот и массивную челюсть. Она попятилась от двери, сжимая револьвер дрожащими пальцами и пытаясь удержать его на расстоянии вытянутой руки. Лучик света проник в крошечную комнатку и попал на золотую бабочку, дрожащую у ее запястья. Серебристые зайчики заблестели на пеньюаре Линды.
Она отступила, насколько было возможно, и затем, без колебаний, заняла боевую позицию, наблюдая за дверью и не спуская пальца с курка.
Дверь открылась наполовину, затем распахнулась настежь, и мягкий свет спальни очертил силуэт в дверном проеме.
Вор посмотрел на револьвер, потом ей в лицо. Линда почувствовала в нем некоторую нерешительность, ей показалось, что тень сомнения мелькнула в его глазах.
Он сделал шаг и вошел в гардеробную, затем еще один шаг, еще…
— Не приближайтесь, — сказала она.
— Я не вооружен, — произнес он. Его голос был удивительно нежный и утонченный, безупречный голос профессионального актера. Он произнес всего три слова, а она уже успела почувствовать его незащищенность.
— Уходите, — сказала она.
Он, не отрываясь, смотрел ей в глаза. Их разделяло не более метра. Линда видела, что он совершенно спокоен.
— Я говорю серьезно, — сказала она и прицелилась. — Я выстрелю, если вы не уйдете.
Черные глаза внимательно наблюдали за ней через прорези маски. Когда он заговорил вновь, тон был несколько обескураженный, как будто он только что совершил неожиданное открытие.
— Вы красивы, — сказал он.
— Пожалуйста…
Он сделал еще один шаг.
— Простите меня, — произнес он. — Я и понятия не имел, что вторгаюсь в дом к леди.
Ее голос снизился до шепота:
— Прекратите.
В руке он держал ожерелье, которое только что вынул из сейфа в стене. Это была длинная нитка жемчуга, завязанная узлом на одном конце.
— У меня нет права брать это, — сказал незваный гость, глядя на ожерелье. — Оно принадлежит вам, и вы должны носить его.
Линда стояла как парализованная, а руки в черных перчатках осторожно надели на нее ожерелье, и она ощутила теплое прикосновение жемчуга.
Тишина ночи казалась наэлектризованной. Не отводя глаз, вор медленно снял перчатки, приподнял узел жемчуга и положил его посредине ее груди.
От его прикосновения у Линды перехватило дыхание.
— Я не хотел напугать вас, — сказал он тихим, вкрадчивым голосом. Его лицо было всего лишь в нескольких сантиметрах от нее. Черные глаза оттенялись черными ресницами и черным цветом маски. Она видела его рот, тонкие прямые губы и белые зубы. Он наклонил голову и сказал еще тише.
— У меня нет права пугать вас.
— Пожалуйста, — прошептала она, — не надо…
Он поднял руку и дотронулся до ее плеча. Она почувствовала, как соскользнула бретелька пеньюара.
— Если вы действительно хотите, чтобы я ушел, — сказал он, — я уйду.
Линда почувствовала, что тонет в его взгляде. Когда обе бретельки соскользнули с плеч, руки ее поникли, и револьвер упал в густой ковер. Линда горела, как в лихорадке. Прикосновения его рук были такие же ловкие и неторопливые, как некоторое время назад, когда он открывал сейф. Кажется, он наслаждался тем эффектом, что производил на Линду. Когда он обнажил ей грудь, Линда закрыла глаза.
— Я никогда не встречал такой красивой женщины. — Он нежно гладил ее. Он знал, как дотронуться, когда сделать паузу, как обнять ее. — Скажите мне, чтобы я ушел, — повторил он, наклонив голову так, что его рот почти касался ее губ. — Скажи мне, — сказал он.
— Нет, — выдохнула она. — Не уходи.
Когда его губы прикоснулись к ее губам, Линду пронзило жгучее желание. Здесь. Сейчас.
Он заключил ее в свои объятия. Она почувствовала жесткую ткань его свитера на своей груди. Его руки гладили ей спину, потом спустились ниже. Линда едва дышала. Он душил ее поцелуями, его язык жег ей рот. Не помня себя, она прижималась к нему всем телом и чувствовала его возбуждение.
Возможно ли это? — думала она с отчаянием. — Возможно ли, что после долгих лет у нее получится с этим незнакомцем…
И в этот момент тишину нарушил посторонний звук. Он доносился из спальни — резкий настойчивый гудок.
Он поднял голову.
— Что это?
— Это меня. Черт возьми!
Линда оттолкнула его, добежала до своей сумочки, схватила миниатюрный пульт и выключила зуммер.
— Мне нужно позвонить. Это настоящий телефон? — спросила она, показывая на вычурный аппарат стоявший на ночном столике. — Можно по нему позвонить в город?
Он стоял скрестив руки на груди и прислонившись к двери.
— Просто возьмите трубку. Телефонистка соединит вас с любым городским номером.
Пока ее соединяли, Линда украдкой бросала взгляды на его роскошное тело, которое лишь подчеркивал черный цвет, и чувствовала, как растет ее раздражение. Она решила рискнуть, потому что не было выбора. У нее был шанс ухватить пару тихих и спокойных часов, прежде чем вернуться в больницу, но судьба обернулась против нее.
— У него упало давление, — докладывала по телефону медсестра, дежурившая в реанимационном отделении. — Доктор Кейн думает, что у него кровотечение.
— Так. Везите в операционную. Скажите Кейну вскрыть шов. Я в Беверли-Хиллз. Через двадцать минут буду в больнице.
Линда положила трубку и повернулась к незнакомцу в маске.
— Очень жаль не ничего не поделаешь, — сказала ока, торопливо сняла жемчужное ожерелье и стала одеваться.
— Ничего, все нормально. Мне тоже жаль.
Она посмотрела на него. Лица не было видно, однако голос звучал искренне. Но Линда знала, что это все ненастоящее. Ему платили, чтобы он ублажал ее.
Одевшись, Линда схватила больничный халат, сумку с медицинскими принадлежностями и поспешила к двери. На секунду она задержалась рядом с незнакомцем и улыбнулась ему, с легкой грустью подумав о том, что могло бы быть между ними. Затем она полезла в сумочку, достала стодолларовую бумажку и положила ее на столик у двери. Это была причитавшаяся плата. Ведь их прервали не по его вине.
— Но ведь я ничего не сделал, — сказал он тихо.
— Ничего, в следующий раз.
Линда вышла в коридор, похожий из любой коридор в любом дорогом отеле. Она торопливо шла мимо закрытых дверей, поглядывая на часы. Глупо с ее стороны было приходить в клуб «Бабочка» сегодня, когда пациент находился в реанимации. Но она так долго ждала этого дня, столько раз откладывала из-за разных непредвиденных ситуаций, которые возникали у нее на работе. Повернув за угол, Линда столкнулась с администратором, молодой женщиной, одетой в черную юбку и белую блузку с бабочкой, золотом вышитой на кармане.
— Все в порядке мадам? — спросила она. Администратор не знала имени Линды — членство в клубе было анонимным.
— Меня вызвали по делу.
— Партнер вам понравился?
Они остановились перед лифтом.
— Он был великолепен. Мне хотелось бы назначить еще одну встречу. Я перезвоню.
— Хорошо, мадам. До свидания.
Когда двери лифта бесшумно закрылись, Линда быстро стянула маску с лица, сложила ее и положила в сумочку. Чтобы от маски не остались следы, она на всякий случай потерла щеки.
Лифт доставил Линду на первый этаж, и она очутилась в магазине Фанелли, одном из самых престижных магазинов для мужчин в Беверли-Хиллз. Вокруг нее тускло поблескивала медь, и темнело красное дерево. Да, респектабельность здесь чувствовалась во всем. Стеклянные двери автоматически открылись, и она вышла на Родео Драйв. На улице Линду ослепило солнце, какое может быть только в прозрачное январское утро. Линда надела огромные черные очки и сделала знак служителю, чтобы он подогнал ее машину. Какой же все-таки сегодня красивый день! Бывают такие в Южной Калифорнии, когда хочется бродить с любимым по тенистым аллеям. Линда бы тоже с удовольствием разделила с кем-нибудь радость это дня.
Но она была одна и, пожалуй, с этим уже ничего не поделаешь. Линде приходилось мириться с мыслью об одиночестве: все-таки ей тридцать восемь лет, она уже два раза была замужем, и ни один из ее бесчисленных романов не имел счастливого конца.
Линда еще раз посмотрела на скромный, непритязательный фасад клуба «Бабочка» и подумала, что там находится человек, с которым можно было бы разделить этот божественный день. Однако ей нужно в больницу, а у него свидания с другими женщинами.
Служитель подъехал на ее красном феррари, Линда щедро расплатилась с ним и выехала на оживленный бульвар Уилшар. Окна машины были открыты, свежий ветер развевал ее светлые волосы, и Линда почувствовала, что улыбается. В конце концов она рассмеялась и сказала:
— Я вернусь! — обращаясь к машинам, проносившимся мимо. — Что бы там ни было, Бабочка, я вернусь!
Когда Джеми первый раз выкупался в бассейне мисс Хайленд в чем мать родила, он думал, что ее нет дома. Он вылез из бассейна и стоял, обсыхая, потом случайно поднял глаза и увидел хозяйку. Она у окна второго этажа наблюдала за ним. Это его встревожило, потом он испугался. Богатая Беверли Хайленд могла сделать так, чтобы он не работал ни в Южной Калифорнии, ни где-либо еще.
Но, к его удивлению, она не отошла от окна, не закричала и не позвала охрану, которая следила за порядком в ее огромном особняке в Беверли-Хиллз. В сущности, она вообще не проявила каких-либо эмоций. Она просто стояла, рукой держась за шторы, а глазами будто прикованная к нему. Вдруг он подумал, что сейчас сюда прибудут полицейские и арестуют его. Джеми поспешно натянул джинсы и занялся работой. Пока чистил бассейн, он то и дело поднимал глаза и с удивлением обнаруживал, что мисс Хайленд еще там.
Джеми закончил работу в рекордные сроки и поскорей убрался восвояси. Он ждал, что его позовут к начальству и хорошенько отчитают за то, что он купался в бассейне клиента, к тому же нагишом, подумать только! Странно, но никаких разбирательств не последовало.
Второй раз он полез в бассейн, потому что решил отличиться перед самим собой. По его расчетам, она была дома: в гараже стоял ее любимый роллс-ройс. К тому же он видел шофера. Нарочито шумно он нырнул в бассейн. Интересно, подойдет ли она опять к окну или нет? Через несколько минут он вылез. Струйки воды скатывались по его обнаженному телу. Подняв глаза, он увидел мисс Хайленд на том же месте. Самое поразительное, что она опять не проявила никаких эмоций!
Сегодня утром он собирался искупаться в бассейне в третий раз. Нажал на кнопку звонка, спрятанного в кованых железных воротах и предъявил пропуск охране. Ворота открылись, и Джеми на своем грузовичке проехал по длинной аллее на задний двор. Здесь ему предстояло провести большую часть утра и вычистить огромный бассейн мисс Хайленд, построенный в итальянском стиле. Проверив наличие всего необходимого для работы, Джеми на секунду остановился и, прищурившись, посмотрел на дом. Она уже стояла у окна.
Ему даже захотелось помахать ей, но он не стал этого делать. Вместо этого, уперев руки в бедра и глядя на зелено-голубое зеркало бассейна, он делал вид, что раздумывает. Джеми полагал, что мисс Хайленд хочет, чтобы он продолжал в том же духе.
Хотя мисс Хайленд постоянно находилась в центре внимания и ее жизнь была одной из излюбленных тем прессы и телевидения, в действительности мало что было известно об этой затворнице. Она жила совершенно одна в огромном особняке в Беверли-Хиллз и окружила себя целым штатом секретарей, консультантов и просто прихлебателей. Когда ей нужно было куда-либо отправиться, она пользовалась частным самолетом. Наиболее видные политики и яркие кинозвезды считали себя ее друзьями, она устраивала самые шикарные приемы сезона, и у нее был самый элегантный бассейн из всех, которые видел Джеми в домах богачей. Это была загадочная женщина. По крайней мере, подумал Джеми, снимая джинсы, она была загадкой для всех остальных. Но не для него. Он решил, что раскусил ее.
Все знали, что Беверли Хайленд была женщиной твердых моральных устоев. Она больше, чем кто-либо, поддерживала основателя движения за мораль и порядочность телевизионного проповедника его преподобие… — да Джеми и имя-то его не помнил. В глазах общества добродетельная мисс Хайленд была воплощением нравственности и целомудрия. Ей и в голову не могла прийти мысль о всяких там непристойных забавах. Но, видимо, и в ней была червоточинка, подумал Джеми. Она получала кайф, когда наблюдала за голым молодым человеком, плавающим в бассейне.
Что ж, ну и ладно. Если он ей понравился, может быть, она пригласит его повеселиться вместе. Он знал посыльных, которые носили золотые часы Ролекс, потому что обслуживали пожилых дамочек из Беверли-Хиллз.
Не торопясь, как бы поддразнивая ее, Джеми снял джинсы. Он остановился на кромке бассейна, чтобы она как следует разглядела тело, которым он так гордился и которое старался держать в форме. Потом нырнул. Ловко и бесшумно, погрузившись в воду, как горячий нож в мягкое масло. Он проплыл под водой через весь бассейн и показался на другом его конце. Его золотистые волосы блестели при ярком солнечном свете. Небрежно, лениво, не затрачивая никаких видимых усилий, Джеми проплыл несколько раз из конца в конец бассейна, потом перевернулся на спину. Вода стекала по его торсу, и оттого загорелая кожа искрилась и переливалась.
Когда Джеми вылез из бассейна, он дышал так же ровно, как и до заплыва. Сознание того, что за ним наблюдают, дразнило Джеми. Он почувствовал, что возбуждается, и это было ему приятно. Так были лучше видны его мужские достоинства. Потом он надел джинсы и стал заниматься чисткой бассейна. Когда он посмотрел на окно несколько минут спустя, там уже никого не было.
Беверли опустила штору и отвернулась от окна. Она разузнала, что его зовут Джеми.
Потом она перестала думать о нем и прошла в глубь кабинета.
В нем не было никаких излишеств. В отличие от остальной части дома, роскошной и элегантной, все предметы на рабочем месте Беверли Хайленд имели свое практическое предназначение. Два больших письменных стола, за которыми работали она и ее личный секретарь Мэгги, шкафы красного дерева для картотеки, компьютер и копировальная машина.
Беверли предстояло продиктовать ряд писем, посмотреть списки приглашенных на прием, разобраться с многочисленными прошениями об оказании благотворительной помощи, решить, какие из приглашений она примет, а какие отклонит. Беверли Хайленд была членом совета директоров нескольких крупных корпораций, входила в попечительский совет организации Американские женщины за международное взаимопонимание, председателем комитета по культуре при торговой палате Лос-Анджелеса, работала в федеральной комиссии по развитию искусства и гуманитарных наук. Кроме того, Беверли предстояло просмотреть пришедшие счета — ими займется ее бухгалтер, а также сочинить три заявления для прессы — это она поручит своему пресс-секретарю. Штат Беверли включал также двух секретарей по протокольным вопросам и службу по связи с общественностью.
Беверли села за стол и, взяв серебряный чайник, налила ароматизированного чая в чашку севрского фарфора. Аромат трав разлился в утреннем воздухе. Она пила чай без сахара и откусывала крошечные кусочки от единственного сухого печенья, лежащего на тарелке. Беверли был пятьдесят один год, и она очень внимательно относилась к своей диете.
Она посмотрела на настольный календарь, обрамленный в старинную золотую рамку. Эту антикварную вещицу подарил ей издатель, который очень хотел опубликовать ее биографию.
На календаре одна дата была обведена красным карандашом: 11 июня.
Это был день, ради которого жила Беверли Хайленд. В этот день в Лос-Анджелесе открывался общенациональный съезд Республиканской партии. Каждый ее шаг, каждый вздох — все было ради этого дня. Мисс Хайленд была уверена, что такого преданного сторонника, как она, не было ни у одного из кандидатов на пост президента. Человек, которого она так горячо поддерживала, являлся основателем богатейшей протестантской телевизионной империи Благая весть.
Благая весть была самой большой телевизионной церковью в Соединенных Штатах. Ее передачи ежедневно транслировались по тысяче ста телевизионным станциям, она имела свой религиозный еженедельник, компанию звукозаписи, две авиалинии, владела львиной долей недвижимости в Хьюстоне. Доходы ее составляли миллионы долларов ежемесячно. По оценкам экспертов, около девяноста процентов населения юга страны хотя бы раз в неделю смотрели или слушали Благую весть. Реальное число приверженцев церкви в масштабах всей страны было невозможно сосчитать.
Его преподобие являлся, без всякого сомнения, влиятельной личностью.
Основным в его учении была нравственная чистота. Когда в прошлом году он заявил, что собирается выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, Беверли почувствовала себя безмерно счастливой. Ее мечта о том, что он примет такое решение, осуществилась. Он принял это решение, и теперь неумолимо приближалась дата июньских первичных выборов. Беверли испытывала тревогу, которая росла с каждым днем. Мысль, что он должен победить, не покидала ее.
У нее есть связи и миллионы — она поможет ему в этом.
Она пила чай и задумчиво смотрела на его фотографию. Фотография была с подписью и словами Хвала Господу. Даже фотография лучилась от его чарующей улыбки.
Его преподобие и Беверли Хайленд встречались лишь в свете, на благотворительных обедах и широко освещаемых политических мероприятиях. Он знал о ней очень мало, она о нем— почти все. Уже многие годы мисс Хайленд почти каждый день смотрела часовую программу Благая весть. Она пропустила ее всего лишь один раз — когда попала в больницу с весьма серьезным диагнозом. После операции она долго и тяжело выздоравливала. По ее просьбе в палате установили видео, и она смотрела записи его проповедей. Выписавшись из больницы, она заявила, журналистам, что именно программа Благая весть способствовала ее быстрому выздоровлению; его лицо на экране, звуки энергичного голоса наполняли душу силой и желанием подняться с постели и вновь приступить к работе.
То, что Беверли сказала журналистам, было написано в письме на имя его преподобия. К письму прилагался чек на один миллион долларов.
Беверли поставила чашку на блюдце, встала из-за стола и вновь подошла к окну. На ней был просторный халат, бледно-голубой шелк мягко струился по ногам. Отодвинув штору, она посмотрела вниз. Дом стоял на пригорке, и отсюда открывался чудесный вид на необыкновенный по красоте сад, раскинувшийся на склонах. Глядя на это рукотворное чудо, трудно было представить, что совсем поблизости расположился шумный деловой и торговый квартал Беверли-Хиллз.
Ее взгляд вернулся к бассейну.
Как сообщил секретарь, его звали Джеми.
Беверли наблюдала за тем, как он очищал изумрудную воду бассейна. Спина его лоснилась от пота; солнечный свет играл на загорелых мускулах. Длинные светлые волосы, еще влажные от купания, падали на плечи. Он был похож на викинга. Джинсы сидели на нем как влитые. Беверли не понимала, как он вообще мог в них двигаться. Его фигура могла свести с ума любую девушку.
— Прошу прощения! — услышала она запыхавшийся голос за своей спиной. — Опять застряла на шоссе Сан-Диего!
Беверли обернулась и увидела свою секретаршу Мэгги, которая торопливо вошла в комнату. На плече у нее висела сумка, в одной руке были бумаги, а в другой — атташе-кейс.
— Ничего страшного, — сказала Беверли с улыбкой. — У нас есть еще в запасе несколько минут.
— Клянусь богом, это заговор, — пробормотала Мэгги и потянулась к телефону. Нажав на кнопку, чтобы соединиться с кухней, она произнесла:
— Каждое утро транспорт становится все хуже и хуже. Могу поклясться, что ежедневно я вижу одни и те же машины на одном и том же месте. Кухня? Здравствуйте, это Мэгги. Пришлите, пожалуйста, кофе. Да, и шоколадное печенье. Спасибо. — В свои сорок шесть лет Мэгги Керн была толстушкой и намеревалась таковой остаться.
Раскладывая бумаги на столе, продолжала бормотать о заговоре автобусной компании с целью заставить людей пользоваться автобусом:
— Все те же машины стоят каждый день. Просто для того, чтобы перекрыть движение.
Беверли в это время продолжала наблюдать за молодым человеком со светлыми волосами, который чистил бассейн.
— Наконец-то, — сказала Мэгги, когда принесли кофе и печенье. Она включила телевизор. В тот же момент Беверли отвернулась от окна и пошла к дивану, обитому бархатом. Обе женщины сели на него, поджав под себя ноги, и стали внимательно смотреть на экран.
Каждый день, прежде чем приступить к работе, они смотрели программу Благая весть. В кабине ли частного самолета или в гостиничном номере — ведь Беверли приходилось путешествовать, — но они всегда начинали день с программы его преподобия.
Основными объектами борьбы его преподобия были проституция и порнография. Он субсидировал создание фильма против абортов, который своей откровенностью шокировал публику. Он организовывал проверки репертуара кинотеатров для взрослых, рассылал Библию, а также энергичных молодых проповедников в скандально известные районы города. Вместе с Беверли Хайленд он выступил инициатором кампании, в результате которой с газетных витрин в продовольственных магазинах исчез журнал Плейбой.
Его преподобие пообещал, что, став президентом, он очистит Америку.
Оркестр исполнил бодрую песню, которая традиционно начинала передачу. Затем появился ОН. Четкой походкой вышел на сцену и буквально закричал, обращаясь к своей телевизионной аудитории:
— Братья и сестры, я принес вам благую весть!
Без всякого сомнения, этот человек обладал явным магнетическим воздействием. Он источал силу, как сказочный дракон извергал пламень. Телевизионный экран прямо-таки накалялся от жара его речей. Каждая клетка его тела несла энергию. Секрет повальной популярности его преподобия был весьма прост. Он являлся отличным продавцом своего товара. Один ведущий новостей как-то едко заметил, что его преподобие мог бы продать кенгуру австралийцам. Но у его преподобия был другой товар — Бог. Бог и нравственная чистота.
Сегодня острие проповеди было направлено против журнала под названием «Бифкейк», который, по замыслу, был журналом для женщин, но из-за фотографий обнаженных мужчин в игривых позах, по слухам, пользовался большой популярностью у гомосексуалистов.
— Сегодня я принес вам благую весть из послания Павла римлянам, — громко обратился его преподобие ко всей Америке. — И сказал Павел, что Господь оставил мужчин из-за глупости их, чтобы делали они нечестивые вещи, какие пожелают. И они совершают эти нечестивости друг с другом. Господь предал мужчин позорным страстям за те деяния их. Даже женщины извращают предназначение пола своего, предаваясь непотребным страстям.
— Братья и сестры! — громко и отчетливо произнос он, расхаживая по студии. — Мне больно признавать это но в нашей прекрасной стране по сей день существуют дома греха и разврата. Зло гнездится там, где сатана множит своих приспешников. Там, где женщины продают свои тела, а мужчины предаются страсти и пороку. Именно эти места подрывают силу нашей неповторимой страны. Как может Америка оставаться первой страной в мире, на которую равняются все остальные страны, если мы потакаем пороку среди нас?! Если мужчины посещают публичные дома, что же произойдет со священным брачным союзом?! Если женщины продают свои тела, как могут наши дети вырасти в чистоте и знании слова Божия?!
Его преподобие указал пальцем наверх и быстро вытер пот со лба белоснежным платком:
— Я говорю: мы должны уничтожить эти дома греха и разврата! Мы должны разыскать их, где бы они ни были, и стереть их с лица земли! Мы пронесем факелы праведности и подожжем стены домов разврата и будем наблюдать, как горят они в адском огне.
— Аминь, — сказала Беверли Хайленд.
— Аминь, — сказала Мэгги.
Когда программа закончилась, они несколько минут сидели молча. Затем Беверли вздохнула и сказала:
— Нам, пожалуй, пора за работу. До съезда осталось всего лишь шесть месяцев. Надо еще многое успеть сделать.
Секретарь пошла к столу и взяла список дел, запланированных на сегодня, Беверли Хайленд опять вернулась к окну.
Она выглянула в то время, когда фирменный грузовичок компании по очистке бассейнов отъезжал по длинной аллее.
Труди Штейн было не в новинку заниматься сексом с незнакомцем. Так она обычно проводила каждый субботний вечер. Однако секс с незнакомцем при таких странных обстоятельствах был определенно чем-то новым, решила она, разглядывая над дверью эмблему в виде бабочки.
Она и представить себе не могла, что будет так взволнована. Труди получила квитанцию от служащего, занимающегося парковкой машин членов клуба. Потом услышала, как он отъезжает в ее корветте ядовито-синего цвета, и в эту минуту Труди охватил внезапный страх.
Но, собственно, чего было бояться? В конце концов ее кузина Алексис часто заглядывает сюда в последнее время. Она все уши прожужжала Труди о чудесах, которые встречают тебя в этом месте. Ты можешь удовлетворить здесь любой свой каприз, — говорила Алексис. Кроме того, была еще доктор Линда Маркус. Труди спроектировала и построила ей пляж и веранду в загородном доме на океане. По словам Алексис, Линда Маркус состояла членом клуба «Бабочка» уже довольно длительное время. И вот теперь Труди, тридцати лет от роду, стояла на тротуаре Родео Драйв на пороге осуществления своей самой заветной мечты. Благодаря Линде Маркус.
Алексис объяснила ей, как функционирует клуб «Бабочка». Поскольку это было закрытое заведение с ограниченным числом клиентов, то каждому из них разрешалось рекомендовать только одного человека. Линда выбрала своего лучшего друга — Алексис, а Алексис решила рекомендовать свою кузину Труди. Две недели назад, как раз перед Рождеством, Труди приходила сюда на собеседование с директором. Три дня назад она получила специальный браслет и теперь являлась полноправным членом со всеми полагающимися правами и привилегиями.
Труди подняла воротник пальто и, щурясь от холодного январского солнца, посмотрела на здание.
Что же предлагает «Бабочка»?
— Честное слово, Труди, — говорила ее кузина, — Бабочка сделала со мной чудеса. Она помогает мне найти себя, разобраться с моими проблемами. Возможно, она и тебя спасет.
Спасет? Труди очень на это надеялась. Бесконечный и унизительный круг свиданий на одну ночь с мужчинами, которые потом никогда не звонили. Свидания с мужчинами, которые при свете дня вызывали лишь чувство разочарования. Труди петляла по дороге, которая никуда не вела. А ей отчаянно хотелось идти куда-нибудь и с кем-нибудь.
Что ж, нужно сделать первый шаг.
И она сделала его, войдя через стеклянные двери в магазин Фанелли — шикарное заведение для мужчин в Беверли-Хиллз с загадочным изображением бабочки на простом фасаде. Труди знала этот магазин: она приходила сюда много лет назад, чтобы купить рубашку для своего любовника. Как потом выяснилось, он в свою очередь подарил ее своему любовнику.
Интерьер магазина был сдержанно элегантным, преобладали медь и красное дерево. Как всегда в праздники повсюду толпились покупатели.
Труди остановилась на минутку, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Некоторые лица в толпе были ей знакомы. Она увидела кинорежиссера, которому проектировала и строила бассейн, популярную рок-звезду Микки Шэннона, пытавшегося не привлекать к себе внимания. Около отдела туалетных принадлежностей Труди заметила Беверли Хайленд, знаменитую светскую львицу.
Вдруг к Труди пришла мысль: а не является ли Беверли участником тех таинств, которые происходят наверху? Но все знали, как рьяно Беверли Хайленд поддерживала организацию Благая весть и какую образцовую, высоконравственную жизнь она вела. Кроме того, Труди увидела, что на ее запястье нет заветного браслета с бабочкой.
Пока Труди протискивалась сквозь толпу, она думала, что большинство посетителей магазина не знают о том, что творится наверху. Директор заверил ее в этом. Люди пришли сюда, чтобы в самом деле покупать вещи. Мало кто, как и она, пробирался в глубину магазина. Всех посвященных можно было с легкостью распознать по изящным золотым браслетам с брелоком в виде бабочки.
В конце концов она очутилась в демонстрационном зале. Здесь за порядком наблюдал особый обслуживающий персонал: женщины в черных юбках и белых блузках с бабочкой, вышитой на нагрудном кармане. Они не имели ничего общего с персоналом, работавшим в остальной части магазина. Только эти женщины знали, куда вел специальный лифт.
Труди и раньше бывала на показах мод с участием мужчин-манекенщиков. Многие ребята из ее фирмы подрабатывали, участвуя в показах мод. Всегда загорелые, мускулистые от тяжелого ручного труда и, как правило, с золотистыми кудрями, они обычно эффектно выглядели как в шелковых блейзерах и серых фланелевых брюках, так и в пыльных джинсах и майках. Но мальчики, работавшие у Труди, не выдерживали никакой конкуренции с теми, кого Труди видела сейчас. Она знала истинную причину, по которой здесь собирались обладатели потрясающей внешности. К показу одежды это не имело никакого отношения.
Труди села, отказавшись от предложенных ей чая и минеральной воды. Все ее внимание было сосредоточено на показе мод. Кстати, в шикарном магазине Фанелли это неотъемлемая часть каждодневной программы. Она зачарованно следила за происходившим на подиуме. Мужчины выходили по одному и медленно прохаживались по площадке. Большинство аудитории составляли женщины. Показ мод включал в себя все мыслимые типы одежды — от кожаных курток до пижам. Мужчины представляли собой всевозможные типы внешности, телосложения, все возрастные группы. На любой вкус, подумала Труди, чувствуя, что ее волнение все возрастает.
Тикали массивные часы на стене, мужчины выходили на подиум, неторопливо шли, улыбались, позировали и вновь исчезали. Покупатели вставали, уходили, приходили другие и занимали их места. Большинство уходили с покупками под мышкой, но никто, Труди видела это, не садился в специальный лифт.
Она продолжала разглядывать мужчин. Один был похож сложением на Арнольда Шварценеггера и одет в грубый свитер, другой — низкорослый гибкий азиат — в наряде для занятий конфу. Вдруг Труди осознала, что не только она засиделась на демонстрации мод. Были еще две женщины, увлеченно наблюдавшие за показом. На их запястьях покачивались на браслетах бабочки. А потом она увидела его.
Это был седовласый, с аристократической внешностью мужчина. На вид ему было около шестидесяти. Он демонстрировал взысканное черное шерстяное пальто. У Труди перехватило дыхание. Он был потрясающ. Все. Она выбирает его.
Теперь, когда должна была начаться ее сказка, Труди почувствовала неожиданное стеснение, трудно объяснимое нежелание предпринимать чего-либо. Я уже столько раз обжигалась, — думала она.
По ее внешнему виду можно было предположить, что Труди Штейн пользовалась бешеным успехом у мужчин. Высокая, привлекательная блондинка с гривой волос, она модно одевалась и ездила на машине стоимостью тридцать тысяч долларов. На работе обычно носила шорты и открытые майки без рукавов, которые выгодно подчеркивали ее загорелую спортивную фигуру. Случалось, под ее руководством находились двадцать мужчин. Сложность заключалась в том, что многие из них видели в ней лишь еще одну богатенькую блондиночку без мозгов, которой никак не прижиться в строительном бизнесе, где все играют по жестоким правилам. Если, конечно, рядом с ней не будет настоящего мужчины.
Привлекательный седовласый кавалер скрылся в костюмерной, а Труди позволила себе вспомнить один неприятный случай, который она обычно гнала от себя.
Это произошло больше года назад. Пик сезона был уже позади. Компания, в которой работала Труди, имела особенно много заказов весной и летом. В том ноябре они начинали сворачивать работы: заканчивали строительство искусственных водопадов, приводили в порядок пляжи, завершали благоустройство парков, проверяли все сделанное ранее. В тот момент Грег Олсон, человек, который поставлял ей строительные материалы и с которым она слегка флиртовала последние несколько месяцев, в конце концов решил приступить к делу.
— Труди, — сказал он с акцентом, ей полюбившимся, — мы ведь не позволим разногласиям на службе повлиять на наши личные отношения? Не пойти ли нам куда-нибудь посидеть?
Что ж, Грег Олсон был при деньгах, имел неплохую машину, мог пригласить любую женщину, и она бы ему не отказала. К тому же Грег, кажется, не страдал комплексами и не пытался постоянно самоутверждаться, как многие остальные. Труди решила, что от него можно не ждать гадостей, и расслабилась. Все шло хорошо — вначале. Они пообедали и потанцевали в хорошем ресторане. Потом, знойным вечером, прокатились по шоссе Пасифик Коуст. А затем — только представьте себе! — они нашли парковку и встали. Как парочка подростков, которым не терпелось.
Труди все это ужасно понравилось. Ситуация была прелестна своей непосредственностью, в ней присутствовала своего рода милая простота. В результате она сдалась раньше, чем предполагала. Потом, когда они карабкались по отвесному берегу к машине и отряхивали песок с одежды, Грег сказал:
— Да, хороша ты была, ничего не скажешь! Здорово ты нас всех надула!
— О чем это ты? — спросила она, забираясь в машину. Она уже знала ответ, боялась и не хотела его услышать. Она страстно захотела перевести часы назад, чтобы не встречаться с Гретом Олсоном. Зря она не послушалась своего внутреннего голоса, который нашептывал ей: Берегись! Он что-то замышляет.
— Мы все думали, что ты лесбиянка. Некоторые ребята даже поспорили на это.
Когда начался сезон и вновь стали поступать заказы, Труди нашла себе другого субподрядчика. Кроме того, она сформулировала для себя железное правило: никаких личных встреч с коллегами по работе.
После этого ей остались только субботние встречи с незнакомцами в барах для одиноких. Свидания проходили, что называется, на скорую руку, оставляли чувство пустоты и неудовлетворенности. Тебе было хорошо со мной? — вот, пожалуй, и все, что их интересовало.
Ее седовласый герой снова вышел на подиум, и сердце у нее застучало.
В этот раз он демонстрировал кожаное пальто. Когда он проходил мимо, Труди показалось, что он как-то по-особому улыбнулся. Обернувшись, она мельком посмотрела на двух других женщин. Одной уже не было, другая что-то писала на листке бумаги, потом отдала листок администратору.
Труди быстро открыла сумочку и вытащила маленький блокнот. Она спешила, испугавшись, что ее избранник был уже кем-то занят. Зачем она так долго сидела здесь? Только время теряла.
Писала она дрожащей рукой. Происходящее казалось невероятным и сказочным сном.
— Чем ты занимаешься в Бабочке? — спросила она как-то у своей кузины Алексис.
— Всем, чем только захочу, Труди. Они весьма предупредительны.
— Ну а что Линда Маркус? Что она делает в клубе?
И Алексис ответила:
— Линда любит переодевания. Кроме того, она предпочитает, чтобы и она, и кавалер были в масках.
Труди страшно нервничала, когда отдавала свою записку администратору. Как-то сложится у нее с седовласым кавалером? Сможет ли он исполнить то, что она попросила в записке?
Томительно тянулись минуты. Она сидела, сжимая руки и удивляясь самой себе, — ведь она, Труди Штейн, была всегда так спокойна и невозмутима. А сейчас она молилась о том, чтобы кто-нибудь другой не опередил ее! Потом появилась администратор, тихо сказала:
— Идите за мной.
И вот уже Труди шла к лифту.
Сегодня она провела несколько мучительным часов, обдумывая туалет. Все годы, которые она потратила на то, чтобы завоевать свое место в бизнесе, где бал правили мужчины, Труди приходилось быть жесткой и подавлять спою естественную женственность. В результате ее стилем стали резкость и напористость. Если бы этого не случилось, никто из ее подчиненных не воспринимал бы ее всерьез, и работа была провалена. Она знала это и должна была держаться бойко и вызывающе. В общем, как одна из тех девиц, которые поставили своей целью доказать, что ничуть не хуже мужчин.
На работе она нейтрализовала себя, одеваясь в шорты и майки (что касается груди, то тут уж она ничего не могла поделать), но когда работа заканчивалась и предстоял свободный вечер, Труди предпочитала ультраженственный стиль. Для своего первого вечера в Бабочке она купила специальный наряд: цветастую юбку до щиколоток, блузку ярко-голубого шелка, серебряные серьги и колье. В этом наряде Труди была воплощенная женственность.
Администратор провела ее по залу, мимо закрытых дверей. Вокруг было тихо. Наконец они остановились у самой последней комнаты. Здесь администратор все также мягко сказала:
— Заходите, пожалуйста. — Что Труди и сделала.
Дверь за ней закрылась, и Труди очутилась в небольшой уютной столовой, со вкусом обставленной французской мебелью. Стеллажи были полны книг, на полу лежал пушистый ковер, на столе, покрытом белоснежной скатертью, сверкали фарфор и хрусталь, горели свечи. В серебряном ведерке охлаждалась бутылка шампанского. Приглушенный свет очерчивал хрустальную пепельницу, одинокую розу в узкой высокой вазе. Из невидимых динамиков доносилась тихая музыка.
Труди и представить себе не могла, что будет так нервничать. Она, Труди Штейн, которую отец научил контролировать ситуацию и подчинять людей себе, а не подчиняться! Даже во время свиданий на одну ночь именно она принимала решения. И никогда не испытывала беспокойства или сомнения.
Сейчас она вдруг поймала себя на мысли: А что я вообще здесь делаю?
Но разве отец не учил ее мечтать о самом несбыточном? Разве не благодаря ему она стала тем, кем была сейчас? Еще маленькой девочкой отец брал ее с собой на строительные площадки. Он учил ее не только профессии, он учил ее чувству собственного достоинства, независимости, тому, что надо быть личностью. Как много родители спорили об этом. Софи, ее мать, хотела, чтобы дочь следовала общепринятой традиции, нашла себе мужа и стала хорошей женой и матерью. Сэм настаивал на том, что мир и времена меняются, так пусть его дочь выберет сама свой путь в жизни. Сэм Штейн, по мнению Труди, был самым справедливым и самым честным человеком на свете. До самого последнего дня, дня своей трагической и безвременной смерти, Сэм говорил Труди, что надо мечтать и делать свои мечты явью. Не из-за этого ли она была сейчас в Бабочке? В поисках спасения, как сформулировала ее кузина. Труди надеялась, что она наконец поймет, чего ищет, почему каждый субботний вечер какая-то неведомая сила выталкивает ее из дома в объятия незнакомцев, хотя эти встречи не приносили ничего, кроме чувства горечи и неудовлетворенности. Труди пришла в Бабочку не только потому, что ей нужен был секс, — секс можно найти и в другом месте. Она пришла сюда найти ответы на вопросы, которые пока оставались без ответа.
Труди услышала шаги в зале. Потом дверь на другой стороне комнаты открылась, и он вошел. Труди глазам своим не верила: при мягком свете, в непринужденной обстановке он был просто неотразим. Одет безукоризненно: дорогой черный шерстяной пиджак, серые брюки, светло-серая рубашка и темно-красный галстук. Высокий, стройный, с уверенной осанкой, он мог быть в руководстве крупной корпорации или ректором какого-нибудь университета с хорошей репутацией.
Он подошел к ней и сказал со спокойствием хорошо воспитанного человека:
— Я так рад, что вы смогли сегодня прийти. Обеда придется немного подождать. Не хотите ли присесть? — Он слегка взял ее за локоть и подвел к небольшому дивану, обитому голубым бархатом.
— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросил он, направляясь к бару.
— Белого вина, пожалуйста, — ответила она и удивилась своему смущению.
Он принес ей вина в фужере на длинной тонкой ножке, а себе налил какой-то коричневой жидкости в стакан. Затем уселся в большое удобное кресло с легкостью и непринужденностью, какую ощущает хозяин в своем доме. Стакан он отставил, не пригубив.
Труди не могла отвести взора от своего фужера. Под взглядом его серых глаз она почувствовала непонятную скованность. К своему удивлению, Труди не знала, что сказать, что делать дальше. К тому же ситуация отличалась от всех предыдущих. Здесь платила она!
— Я сейчас читаю чрезвычайно интересную книгу, — сказал он и взял книгу, которая лежала на маленьком столике у кресла. Он протянул руку, чтобы она могла разглядеть заглавие. — Может быть, вы тоже читали?
Труди взглянула. Да, она читала.
— Она вам понравилась? — спросил он.
— Ничего. Хотя не такая удачная, как его ранние работы.
— Почему вы так думаете?
— Ну… — Труди отпила глоток вина, чтобы как-то оттянуть время. Ей нужно было собраться.
Что случилось? Когда был жив отец, они часто до хрипоты спорили о книгах, идеях. Он научил ее искусству спора, и она так же в этом преуспела, что за год до его смерти начала временами одерживать верх.
Вдруг Труди поняла: она разучилась. Восемь лет она только и делала, что командовала на стройплощадке, да перекидывалась парой фраз со случайными знакомыми во время субботних встреч. Способность вести нормальную беседу стала потихоньку исчезать. Седовласый партнер приглашал ее именно к такому разговору.
Как раз это она заказывала на листке бумаги внизу.
— Думаю, что на этот раз он несостоятелен, — начала она, имея в виду автора книги. — Его ранние работы основывались на новых идеях, которые были тщательно проработаны. А эта книга скороспелая. Нужно помнить, что его предпоследняя книга вышла десять лет назад. С того времени — ничего, пустота. Когда я читала эту книгу, у меня было чувство, что автор проснулся как-то утром и понял, что его могут забыть. Он собрал друзей и сказал: Ребята! Мне нужна новая научно-популярная идея. Какие будут предложения?
Он мягко рассмеялся.
— Может быть, вы и правы, хотя я еще не закончил читать. Так что я пока не буду высказывать свое мнение.
— Как вас зовут? — вдруг спросила Труди, — Как мне к вам обращаться?
— Как бы хотели меня называть?
— Томас, — ответила она. Вас хочется называть Томас.
Он сделал глоток из своего стакана к сказал:
— Вы знаете, хотя я еще не закончил книгу, я думаю, что не соглашусь с вашим мнением. Вы утверждаете, что его предыдущие работы основаны на проверенных теориях. А что вы скажете по поводу первой книги? По-моему, это самые натуральные выдумки. Труди подняла брови.
— Но это была первая работа! К тому же написанная в шестидесятые годы. Молодой, наивный автор и его проба пера, если можно так выразиться. Нужно поверить ему на слово.
— В случае с последней книгой вы отказываетесь верить ему на слово.
— Вы еще не прочли ее до конца. Увидите, когда дойдете до десятой главы. От всех его доводов не остается и следа.
— Я уже прочел десятую главу и не согласен, потому что, если вы хорошенько подумаете о внутреннем смысле его тезисов…
Спор разгорелся по-настоящему. Труди почувствовала себя увереннее, скинула туфли, уселась на диван, поджав под себя ноги. Томас вновь наполнил ее стакан вином и продолжал оспаривать ее высказывания. Затем раздался осторожный стук в дверь, и вошел официант, везя перед собой тележку с обедом. Труди не хотелось есть. Она была слишком заведена, увлечена спором. Они продолжали спорить, когда им подали свежий шпинат и грибной салат. Труди подвергла критике доводы Томаса за сметаной, икрой и консоме; он загонял ее в угол, когда на столе были цыпленок и картошка. Они не обратили внимание на десерт, их кофе остыл. Сине-зеленые глаза Труди блестели, когда ей удавалось доказать свою правоту; голос ее становился громче, когда победа осталась за ним. Она говорила быстро, часто перебивая. Она машинально теребила длинные серьги и становилась все более оживленной.
Труди остро ощущала своего собеседника как мужчину. Его запах, поблескивание золотых часов, ухоженные руки. Все высшего класса. Как это все не похоже на мужчин, с которыми она каждодневно сталкивалась на стройплощадке: джинсы, защитная каска и покровительственное отношение к ней только потому, что она женщина. Собеседник действительно слушал ее и отдавал ей должное. Томас снял пиджак и ослабил галстук. Он слегка наклонился над столом в ее сторону, точно так же захваченный спором. Сердце у Труди забилось сильнее, у нее закружилась голова. Она впала в состояние эйфории и страшного возбуждения.
— Вы искажаете факты, — сказал он.
— Это не так. Если и есть предмет, который я знаю лучше, чем кто-либо другой, так это именно этот. Вы должны прочитать Уиттингтона, чтобы полностью понять…
— Уиттингтон — это крайность. Труди встала со стула.
— Это ваше мнение, Томас, а не доказанный факт. Она отошла от стола, развернулась и вернулась на место.
Мельком увидела себя в зеркало: щеки раскраснелись, глаза ярко блестели. Труди и впрямь была возбуждена. Она внезапно поняла, что хочет этого мужчину так, как никого другого, и если он вдруг дотронется до нее, то она за себя не ручается.
Томас встал и подошел к ней. Он прервал ее на полуслове жарким поцелуем. На этом спор и закончился, Труди зашептала:
— Скорее, пожалуйста, скорее!
Они занимались любовью на ковре. Труди застонала. Ей показалось, что она умирает: никогда еще ощущения не были такими острыми. Когда все было позади и она некоторое время лежала в его объятиях, Труди с изумлением думала о проведенном вечере. Пожалуй, она получила такое удовлетворение, которого не испытывала еще ни разу в жизни. Томас обнимал ее, ласкал, целовал, а Труди с трудом верилось в реальность происходящего.
Потом у нее возник вопрос. Она хотела задать его Томасу, но жаль было разрушать очарование вечера. Поэтому она задала вопрос себе, но у нее не было ответа.
Что за маг и волшебник творил чудеса в комнатах, расположенных над магазином Фанелли? Кто их придумал? Кто начал? Кто управлял? Собственно говоря, кто эта Бабочка?
