ГЛАВА XIX

Довольно долгое время Джудит искала ответ на один и тот же волновавший ее вопрос: почему ей так хотелось сообщить графу, что она не собирается выходить замуж за мистера Тэвернера. И если какой-нибудь логичный ответ появлялся у нее в голове, она его тут же отвергала как неправильный или невероятный. А поскольку ни одно из возможных объяснений ее неожиданной откровенности ей не подошло, Джудит была вынуждена себя убедить, что она просто выпалила первое, что ей пришло в голову под давлением обстоятельств.

Миссис Скэттергуд, видя, что Джудит все время пребывает в весьма удрученном настроении, предположила, что ее компаньонка так меланхолична из-за приближающейся свадьбы Перегрина. Чтобы как-то утешить Джудит, сердобольная дама делала все, что было в ее силах, и пообещала оставаться с ней сколь угодно долго, пока Джудит будет приятно ее общество. Она также предсказала, что впереди у них много приятных возможностей ездить к молодой чете и навещать их в Беверлее. Однако истинная причина, вызывавшая такую меланхолию у Джудит, состояла отнюдь не в том, что в скором времени ей предстояло жить порознь с Перегрином. Джудит угнетало совсем другое – мысль о ее грядущем собственном освобождении от опекуна. Она не знала, что с нею теперь будет. Лорд Ворт ее раздражал, он был деспотом, очень часто просто отвратительным. Но она не могла не признать, что он прекрасно управлял ее деньгами. Он умел отгонять от нее нежелательных поклонников так, как никто другой бы этого никогда не сумел. Да, она нередко могла с ним ссориться и возражала против его вмешательства в ее планы. И тем не менее, пока она знала, что за ее спиной стоит он, у нее всегда было чувство надежности и защищенности. Честно говоря, она мало задумывалась об этом до настоящего момента, теперь же она не могла избавиться от мысли, что очень скоро его защиты уже не будет. А тогда, когда он не был противным и не давил на нее, он всегда проявлял по отношению к ней свою доброту. Он составил для нее рецепт нюхательного табака, позволял ей править его гнедыми и пригласил пожить в своем доме. До той злополучной встречи в Кокфильде он ей очень нравился. Естественно, после его невыносимого поведения в тот фатальный день, он ей уже больше нравиться не мог. Однако, вопреки всему этому, мысль о том, что очень скоро она позабудет о самом его существовании, произвела на Джудит такое удручающее впечатление, что она с большим трудом удержалась, чтобы не расплакаться. Но если, в виде альтернативы, Ворт захочет, чтобы она вышла замуж за его брата, он очень скоро увидит, что допустил ошибку. И Джудит в отчаянье сказала себе, что она обречена остаться одинокой старой девой.

Тем временем, она по-прежнему принимала участие во всех развлечениях, которые мог предложить Брайтон. Она промотала уйму денег и даже на пару дней прокатилась с Перри в Вортинг. Однако это посещение ей больше не хотелось повторять, потому что, как бы высоко ни ценила она богатый дом сэра Джеффри и как бы ни была она признательна леди Фэйрфорд, проявлявшей к сестре Перегрина поистине материнскую доброту, настроение ее только ухудшилось, поскольку она постоянно видела двух пламенно влюбленных, счастью которых не было конца. И после одного-единственного визита к Фэйрфордам Джудит наотрез отказывалась от всех их приглашений. Когда же Перегрин умолял ее поехать с ним, она только отшучивалась. Теперь, говорила Джудит брату, когда он наконец-то имеет своего грума, который может отличить, где у лошади морда, а где – зад, у нее уже больше не будет оснований за него волноваться при каждом его выезде без нее.

Перегрин громко возмущался такой оценкой своих кучерских способностей. Однако, под напором Джу, был вынужден согласиться, что Тайлер – разумеется, как грум – гораздо лучше, чем Хинксон. Последний же у мисс Тэвернер особой симпатией не пользовался никогда. Она считала, что он криворукий (употребляя выражение, предложенное мистером Фитцджоном). Его квадратное вызывающее лицо не нравилось мисс Тэвернер даже больше, чем его грубые манеры. Ее душе был куда ближе грум мистера Тэвернера. Этот человек отлично знал свое дело, прекрасно управлялся с любой упряжкой. Он не только оказывал Джудит высокое уважение, но и никогда не «услаждал» ушей своего молодого хозяина мрачными рассказами о делах на ринге, а этот недостаток был свойственен Хинксону, и у мисс Тэвернер это всегда вызывало возмущение. Джудит ни минуты не сомневалась, что именно от Хинксона Перегрин усвоил свои вульгарные выражения, такие, например, как «пятерня», «мудреные кобылки» или «молоть картечь». Она очень надеялась, что отличные качестйа нового грума постепенно повлияют на чрезмерную привязанность Перри к Хинксону.

Как можно было предположить, Хинксон всячески показывал, что присутствие Тайлера задевает его за живое. Под всяческими предлогами он каждый раз старался помешать Перри брать в Вортинг Тайлера, а не его. От своего грума Джудит узнала, что в конюшнях часто происходят ссоры, что Хинксон очень груб и всегда готов пустить в ход кулаки и что он очень подозрительно относится к своим товарищам. Джудит обо всем услышанном рассказала брату и попробовала его убедить, что лучше от такого человека избавиться. Но Перри лишь рассмеялся, сказав, что она против Хинксона предвзято настроена, и Джудит этого не отрицала. Но Хинксон ей не только не нравился, она ему просто не доверяла. Ей казалось, что его лицо – квадратное, с перебитым носом и грубыми чертами – было похоже на лицо злодея. Однажды в четверг Тайлер сел на козлы тильбюри вместо Хинксона, который накануне так усердно потреблял «Блу руин» в соседней таверне, что не мог утром встать. Но даже после этого Перри не поддался убеждениям сестры и уволить Хинксона не согласился. Он лишь сказал:

– О, так ведь он так нализался только в первый раз в конце концов! Знаешь, Джу, как-никак, а мы все тоже иногда сваливаемся под стол, если излишне переберем джина «Совсем голый».

– Мне бы хотелось, чтобы ты не выражался на этом ужасном жаргоне. Ты только что сказал, что пил «Блу руин».

– Это одно и то же, – ухмыльнулся Перегрин. – Это можно еще назвать «Вспышка молнии», или, если угодно, «Старина Том». Это все означает джин, дорогая! – Перри рассмешило выражение отвращения на лице сестры, он ее небрежно обнял. Бросив взгляд на часы, он воскликнул, что уже четвертый час и ему пора уходить. Единственное, что хоть как-то утешило Джудит, следившую за отъездом экипажа с Перри, так это то, что рядом с братом теперь сидит знающий свое дело грум, а не тот неприятный ей тип, который чувствует себя как дома лишь на боксерском ринге.

Дорога в Вортинг проходила через деревню Хоув, мимо развалин Алдрингтона и вдоль невысоких скал. Дальше она шла к Шорехему и Лансингу, а затем мимо Сомптинга и Бродвотера. Перегрин сам управлял экипажем. Вдоль Стейна и вверх до Восточной скалы он ехал с умеренной скоростью. А сразу же за таверной «Старый корабль» он задумал пустить своих лошадей побыстрей вдоль менее оживленной Западной скалы. И вдруг, совершенно неожиданно, откуда-то из-за угла Вест-стрит, возник легкий фаэтон. Кучер этого фаэтона, увидев впереди экипаж Перегрина, придержал лошадей и сделал Перегрину знак остановиться.

Перегрин послушно натянул поводья и поехал вровень с фаэтоном, где оказался Ворт. Перри надеялся, что опекун его долго не задержит.

– Как поживаете? Я как раз еду в Вортинг.

– Тогда я напал на вас как нельзя более вовремя, – сказал граф. – Мне нужно, чтобы вы расписались на одном-двух документах.

У Перегрина вытянулось лицо.

– Прямо сейчас? – спросил он.

– Да, конечно, сейчас. Есть еще одно дело, которое я должен с вами обсудить, но я боюсь, что улица – не самое подходящее место для такого разговора.

– Тогда – мог бы я заехать к вам завтра? – спросил Перегрин.

– Дорогой мой мальчик! Разве вы так спешите в Вортинг, что не можете уделить мне полчаса? Завтра больше подходит для вас, но это будет крайне неудобно для меня. Я завтра еду на скачки.

– Ну, хорошо! – вздохнул Перегрин. – Тогда, раз вы настаиваете, я думаю, мне надо ехать с вами сейчас.

Граф потрогал морды своих лошадей, для чего его длинные пальцы просто потуже натянули вожжи.

– Я давно уже собираюсь спросить у вас, Перегрин, почему ваш отец не отправил вас учиться в Оксфорд? – сказал граф. – Это было бы для вас чрезвычайно полезно.

Перегрин покраснел, повернул свою лошадь и с довольно унылым видом поехал вслед за фаэтоном.

Дом, который граф снимал для себя на берегу Стейна, находился в конце улицы Святого Джеймса. За домом был свой двор, а в глубине его – конюшни. Ворт проехал по глинобитной аллее, проходившей позади дома, въехал во двор и спустился на землю. С козел соскочил грум Генри и занялся лошадьми. Как раз в этот момент во двор въехал тильбюри Перегрина.

– Вы бы приказали своему груму, чтобы он поставил лошадей в конюшню, – снимая перчатки, посоветовал Перегрину граф.

– Я подумал, что будет лучше, если он немножко их прогуляет, – возразил Перри. – Я ведь наверняка не задержусь так надолго.

– Как вам будет угодно, – повел плечами граф. – Это ведь ваши лошади.

– Ну, ладно! Делайте так, как сказал Его Светлость, Тайлер, – распорядился Перегрин, слезая со своего места. – Запомните, через полчаса вы мне будете снова нужны.

Перегрин произнес эти слова очень властным тоном, чтобы дать понять графу, что на беседу со своим опекуном Перри отводит только полчаса. Однако, поскольку Ворт уже направился к железной лестнице, ведущей наверх к задней двери в дом, вряд ли он успел услышать слова Перегрина. Перегрин поднялся по ступенькам вслед за графом, всем сердцем жалея, что ему всего девятнадцать, а не двадцать девять лет, потому что тогда бы он мог вести себя в десять раз более уверенно, чем сам граф.

Дверь открывалась в коридор, который тянулся от зала до задней части дома. Дверь была не закрыта, и лорд Ворт повел своего подопечного прямо в свою библиотеку – квадратную комнату с окнами на улицу Святого Джеймса. Мебель в этой комнате была в довольно мрачном стиле. А висевшие на окне сетчатые шторы, предназначенные для отвода любопытных глаз, значительно затемняли здесь свет.

Граф бросил на стол свои перчатки и обернулся к Перегрину, который с каким-то пренебрежением разглядывал все вокруг себя. Лорд Ворт улыбнулся и произнес:

– Да, как видите, у вас на Морском Параде все куда богаче, не правда ли?

Перегрин быстро взглянул на опекуна.

– Так, значит, этот дом хотела снять моя сестра?

– Почему вы спрашиваете? Именно этот! Разве вы сами уже не догадались?

– Ну, я не очень-то об этом думал, – признался Перегрин. – Это Джудит так упорно настаивала. – Он замолчал, а потом весело рассмеялся. – По правде говоря, я сам не знаю, какой из этих двух домов ей действительно хотелось снять.

– Разумеется, ей хотелось снять именно тот дом, который я снимать не разрешил, – ответил граф, направляясь к консольному столику, на котором стоял графин с вином и два бокала. – К счастью, я смог вовремя разгадать ее намерение и сумел исправить свою собственную ошибку – мне не надо было вообще упоминать про этот дом!

– Ох, как же она тогда чертовски разозлилась! – признался Перри.

– А в этом для меня не было ничего нового, – очень сухо ответил граф.

– Да, но знаете, до этого она уже довольно долго относилась к вам совсем неплохо, – сказал Перегрин, внимательно изучая стоявшую на письменном столе графа большую круглую настольную табакерку с приоткрытой крышкой. – По правде говоря, даже наоборот – очень хорошо!

Граф стоял спиной к комнате и при этих словах Перри взглянул на него через плечо. На минуту он даже перестал наливать в бокалы вино.

– Неужели? Что бы это могло значить?

– Бог мой, да ничего особенного! – воскликнул Перегрин. – А что это должно было значить?

– Хотелось бы мне это знать! – сказал граф и снова стал наполнять вином бокалы.

Перегрин очень пристально посмотрел на Ворта. Поиграв немножко с крышкой табакерки, он вдруг выпалил:

– Можно мне задать вам вопрос, сэр?

– Конечно, можно, – ответил граф и снова заткнул пробкой графин. – О чем же ваш вопрос?

– Боюсь, он вам не понравится, да и я, разумеется, могу ошибаться, – произнес Перегрин, – но ведь я брат Джудит, и я даже как-то подумал, когда мне об этом намекнул кузен, что вы, возможно, – ну, как бы это сказать: короче, я хотел бы у вас спросить…

– Я наверняка знаю, о чем вы хотите меня спросить, – сказал граф, подавая Перри один из бокалов с вином.

– О! – воскликнул Перегрин, принимая бокал, и неуверенно взглянул на Ворта.

– Я могу оценить ваше беспокойство, – продолжал граф с некоторой долей злости. – Сама мысль о том, что мы с вами можем оказаться в одном седле, если я стану вашим зятем, наверняка должна вводить вас в уныние.

– Я имел в виду вовсе не это, – поспешил оправдаться Перегрин. – Больше того, я считаю, что у меня нет никаких оснований бояться, то есть, нет никакого шанса даже думать, что такое может произойти.

– Возможно, и нет, – произнес граф. – Но, вероятнее всего, слово «бояться» в данном случае подходит как нельзя лучше, а сейчас вам бы хотелось продолжить эту тему, или же мы перейдем к вашим собственным делам?

– Ведь я так и думал, что вам мой вопрос не понравится, – сказал Перегрин, испытывая какое-то удовлетворение. – Ну да ладно! Давайте, в любом случае, уладим проблемы деловые. Я готов.

– Хорошо, тогда присядьте, – произнес граф, открывая один из ящиков своего письменного стола. – Я бы хотел, чтобы вы подписали этот документ о мероприятиях, связанных с вашей женитьбой. – И, взяв одну из выглядевших весьма официально бумаг, отдал ее Перегрину.

Перри тут же потянулся за ручкой, но, увидев, что граф поднял брови, несколько помедлил.

– Я очень польщен, что вы столь слепо верите в мою порядочность, – проговорил Ворт, – но серьезно прошу вас – не подписывайте никаких бумаг, пока сначала их не прочитаете.

– Конечно же, в обычных случаях я бы не стал так поступать! Но ведь вы – мой опекун, разве не так? О Боже! Что же это за текст – не разберу, где конец, а где начало! – После этой пессимистической фразы Перегрин подкрепил свои силы, залпом выпив весь бокал, и откинулся на спинку кресла, чтобы углубиться в чтение документа. – Я знал, что в нем будет! «Вышеупомянутый» и «нижеследующие», и все в том же духе, пока не потеряется всякий смысл! – Перегрин снова поднес к губам бокал и отпил немножко вина. Потом он опустил бокал и взглянул на графа. – А это что такое? – спросил он.

Граф к этому моменту уже сел за письменный стол и теперь просматривал еще один документ, который Перегрин также должен был подписать.

– Это, дорогой мой Перегрин, то самое, что Брюммель бы описал как крепкий, опьяняющий напиток, который так любят низшие слои населения. Короче, это портвейн.

– Понятно! Я так и подумал, но мне кажется, у него очень странный вкус.

– Мне жаль, что вам он показался странным, – ответил граф. – Такое впечатление сложилось только у вас одного.

– О, я совсем не хотел сказать, что этот портвейн – плохой! – сильно покраснев, поспешил заверить графа Перегрин. – Я неважный судья. Нисколько не сомневаюсь, что это вино – просто превосходно! – Он сделал еще один глоток и после этого вновь сосредоточил внимание на документах. Граф оперся локтем о письменный стол, положив голову на руку, и внимательно следил за Перегрином.

Слова в документе начали как-то странно двигаться перед глазами Перри. Он поморгал. И вдруг его охватило ощущение страшной усталости. В голове его зазвучал какой-то жужжащий гул, а уши заложило так, как будто их заткнули шерстью. Перри поднял глаза к потолку и приложил руку ко лбу.

– Прошу прощения… Я не совсем в себе. Какое-то внезапное головокружение… ничего не понимаю. – Он поднес к губам полупустой бокал с вином, но не стал его пить, а пристально посмотрел на графа, и во взгляде его отразилось какое-то подозрение.

Граф сидел совершенно неподвижно и безо всяких эмоций следил за Перегрином. Внимание последнего вдруг приковала одна из стальных пуговиц на плаще графа, и замутившийся взгляд Перри задержался на ней. Потом он заставил себя больше на эту пуговицу не смотреть. Ему показалось, что он как-то поглупел, почему-то размышляет о белоснежных складках на галстуке Ворта. Перегрин сам столько раз пытался, чтобы у него на галстуке тоже получился такой же водопад, но у него никогда так не получалось.

– А я свой так завязывать не умею, – громко сказал он. – Водопадом.

– Когда-нибудь сумеете, – отвечал граф.

– У меня что-то странное с головой, – пробормотал Перегрин.

– В комнате немножко жарко. Я сейчас открою окна. А вы пока читайте дальше.

Перегрин с усилием отвел глаза от этого завораживающего его галстука Ворта и попытался сфокусировать их на лице графа. Перри попробовал собрать воедино свои разбегающие мысли. Документ, который он держал, выскользнул из его пальцев и упал на пол.

– Нет! – сказал Перри. – Дело совсем не в комнате! – Он попытался удержаться на ногах, но его сильно качало. – Почему вы на меня так смотрите! Вино! Что вы положили мне в вино? Клянусь Богом, вы мне от… ветите!

Перегрин смотрел на свой бокал с каким-то беспредельным ужасом. В этот самый момент Ворт резко вскочил с места и одним быстрым движением оказался позади Перри, схватил его, зажал его правую руку, и так сильно, что пальцы Перегрина вцепились в ножку бокала. Левая рука графа обвилась вокруг Перегрина, прижимая его спину к плечу графа.

Перегрин сопротивлялся изо всех сил, но проклятая усталость охватывала его все больше и больше. Перри застонал:

– Нет, нет, нет! Не хочу! Не хочу! Вы – дьявол, пустите меня! Что вы со мной сделали? Что…– Его собственная рука, прижатая рукой Ворта, вылила ему в горло остаток вина из бокала. Казалось, у Перри не было никаких сил хоть как-то сопротивляться; он задохнулся, попытался выплюнуть вино изо рта, и тут комната завертелась вокруг как калейдоскоп. – Вино! – тихо сказал Перегрин. – Это вино!

Как будто откуда-то издалека раздался голос Ворта:

– Извините, Перегрин, но другого выхода нет. Вам нечего бояться.

Перегрин попытался что-то сказать и не смог. У него было смутное ощущение, что его тело отделяется от земли. Он увидел над собою лицо Ворта и потерял сознание.

Граф положил Перри на диван у стены и расслабил складки на своем шейном галстуке. Минуту он, нахмурясь, разглядывал лежащего перед ним Перегрина. Пальцы его руки вцепились в тонкое запястье другой, а глаза неотрывно следили за лицом Перри. Затем он подошел к тому месту на ковре, где стоял пустой бокал, выпитый Перегрином, поднял этот бокал, поставил его на стол и вышел из комнаты, закрыв дверь за собою на ключ.

В зале никого не было. Граф вышел через заднюю дверь, поднялся по железным ступеням, а потом спустился по ним во двор. Там его встретил грум, одаривший хозяина хитрой улыбкой. Граф оглядел его с ног до головы.

– Ну что, Генри?

– Шеплейз еще не вернулся оттуда, куда вы его послали, хозяин. И еще вы хорошо знаете, что на сегодня отпустили моего помощника на целый день, как в выходной.

– Я об этом не забыл. Ты сделал то, что я велел?

– Конечно! Я сделал все, как мне было сказано! – отвечал Генри. – Да разве я когда чего делал не так? Я знал, что он никак не откажется от того, чтобы выпить, раз уж увидит бутылку! Я ему говорил: «Свято – как кровь!» Но пусть сохранит вас Господь, хозяин, ему бы ни в жизнь не распознать никакой разницы, даже скажи я, что это выпивка только для психов! Он как опрокинет стаканчик, да лишь губы оближет! Да пусть меня осенят небеса, если я не видел, как он сидит прямо вот тут, под самым моим носом, да как повалится спать! Я никогда, ни разу не видывал такого за всю свою прежнюю жизнь!

– Чем скорее ты навсегда позабудешь о том, что ты видел, тем лучше, – заметил граф. – А где Хинксон?

– О, этот-то! – Генри презрительно фыркнул и показал большим пальцем куда-то себе через плечо. – Да запрягает лошадей, вот он где! Только на это и годится, да и то не очень чтобы уж больно толковый, если бы кто спросил про него у меня.

– Не ревнуй, Генри. Ты свою роль сыграл преотлично, но не можешь же ты один сделать все, – сказал граф и пошел через весь двор к конюшням. Как раз в этот момент Хинксон выводил оттуда двух лошадей Перегрина.

– Приготовьте этих лошадок, Нед. Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось, милорд, ничего – с моего конца этого дела. Пока что ничего, точнее сказать. Но Тайлер все время чего-то дымит в мою сторону. Я притворился, будто набрался через край, а он решил, что будет лучше оставить меня под столом. Но я этого-то и испугался, милорд, чертовски испугался, видит Бог! Среди бела дня!

– Вот ты где! А что я вам говорил, хозяин? – презрительно заметил Генри. – И он-то – боксер-победитель? Уж лучше бы вы поручили все от начала до конца мне! Если вы проглядите, то этот жеребчик с куриным сердцем передаст Джема Тайлера прямо в руки длинноносому судье!

Хинксон угрожающе пошел на Генри. Но грум тут же проговорил:

– Давай, давай! Только попробуй полезть на меня со своими кулачищами, увидишь, что тебе за это сделает мой хозяин! – При этих словах на лице Хинксона появилась ухмылка. Он взглянул на графа, как бы прося у него прощения, и пошел впрягать лошадей в тильбюри Перегрина. Генри бросил профессиональный взгляд на пристяжные ремни и стал с большим интересом наблюдать, как его хозяин вместе с Хинксоном поднимали в тильбюри безжизненное тело Джема Тайлера, а потом прикрыли его пледом.

Хинксон взял в руки вожжи и хрипло произнес:

– Я вас не подведу, милорд:

– Еще бы! Если бы ты подвел, то потерял бы такой толстый кошелек, какие ты никогда не видел на своем ринге, да и вообще такого больше никогда не увидишь, – ввернул свое слово Генри.

– А когда все утихнет, – сказал Хинксон, влезая на козлы и обращаясь к Генри, – я вернусь сюда, в этот самый двор, и переломаю тебе шею, скотина! – Тут он резко дернул вожжи и выехал со двора на аллею.

Граф проследил, как Хинксон скрылся из вида, и повернулся к своему другу.

– Ты ведь меня знаешь, Генри, надеюсь? Если с твоего языка слетит хоть одно слово обо всем этом, уже я, а не Хинксон, буду тем, кто переломает тебе шею, и гораздо раньше, чем это успеет сделать он. А теперь – долой с моих глаз!

– И я не стану возражать, хозяин, потому как другого и не заслужу как стать обрубком! – отвечал грум, нисколько не смутившись.

Через час в библиотеку тихо вошел капитан Аудлей; он плотно прикрыл за собою дверь. Граф сидел за письменным столом и что-то писал. Он взглянул на брата и слегка ему улыбнулся. Капитан Аудлей посмотрел на недвижное тело Перегрина.

– Джулиан, ты абсолютно уверен, что?..

– Абсолютно.

Капитан Аудлей приблизился к дивану и наклонился над Перегрином.

– Чертовски скверно! – сказал он и выпрямился. – А что ты сделал с его грумом!

– А грум, – произнес Ворт, беря сургучную печать и прикладывая ее к письму, – увезен в некое место где-то возле Лансинга; его погрузили на один весьма подозрительный корабль, направляющийся куда-то в Вест-Индию. А уж доберется ли наш грум когда-нибудь до места назначения – это чрезвычайно проблематично, как я полагаю.

– Боже правый, Ворт! Но этого ты сделать не мог!

– Но я это сделал – или, вернее, это сделал для меня Хинксон, – спокойно сообщил граф.

– Но ведь это – риск, Джулиан! Что, если Хинксон тебя выдаст?

– Он не выдаст.

– Ты сошел с ума! – воскликнул капитан Аудлей. – А что же может ему помешать?

– Ты, вероятно, думаешь, что я плохо выбираю средства для своих целей, – прокомментировал слова брата граф.

Капитан снова взглянул в сторону Перегрина.

– Я думаю, что ты – просто проклятый хладнокровный дьявол, – сказал он.

– Возможно, – спокойно сказал граф. – Тем не менее, мне жалко парня. Но он сам назначил дату своей женитьбы, и это было равносильно смертному приговору. Его обязательно надо было убрать с дороги, и я, no-правде говоря, считаю, что выбрал для этого самый милосердный способ из всех, какие знаю.

– Конечно, я понимаю, что тебе надо было от него избавиться. Но – послушай, Джулиан, мне это все не нравится, все, что ты натворил! Как я теперь посмотрю в глаза Джудит, когда у меня на совести все это…

– Можешь успокаивать себя мыслью, что это все не на твоей совести, а на моей! – прервал его граф. Вдруг капитан совершенно неуместно вспомнил:

– Сегодня вечером она собирается в павильон.

– Знаю, я тоже туда собираюсь, – ответил Ворт. – А ты тоже пойдешь или будешь сидеть тут и оплакивать состояние Перегрина?

– О, успокойся, Джулиан! Я полагаю, мне надо пойти. Но должен тебе честно сказать: я чувствую себя почти убийцей!

– В таком случае, было бы разумно с твоей стороны поскорее заказать для себя ужин, – порекомендовал Ворт. – Ты почувствуешь себя куда лучше, когда поешь и выпьешь.

– Как же ты собираешься вынести его из дома? – спросил капитан, снова взглянув на диван.

– Да очень просто. Сюда через заднюю дверь войдет Эванс, и я передам парня ему. Он и сделает все остальное.

– О Боже! Молю Бога, чтобы ничего не сорвалось! – сказал от всей души капитан.

Однако план графа реализовался без сучка и задоринки. В одиннадцать вечера в аллею, не привлекая посторонних взоров, незаметно въехал простой экипаж. Из него вышли двое крепких на вид мужчин и через незапертую калитку тихо вошли во двор. В конюшне не было ни единой души. Двое вошедших двигались совершенно бесшумно, поднимаясь по железным ступеням, ведущим к задней двери. Ее открыл для них сам граф. Он переоделся – вместо суконного сюртука и светло-желтых панталон на нем теперь были бриджи и атласный фрак. Пять минут спустя он спокойно наблюдал, как безвольное тело Перегрина, завернутое в байковый плащ, было положено в экипаж. После этого Ворт вернулся в дом и закрыл на замок заднюю дверь. Затем он тщательно посмотрел в зеркало на складки на своем шейном галстуке. Зеркало висело в зале. Граф взял свою шляпу и перчатки и спокойным шагом вышел из дома, перешел мост через Стейн и направился в павильон.