ГЛАВА 8

Около полумили до хижины Джорджда Гейбриел прошел пешком, кляня свою неудобную городскую одежду, особенно модные, но жесткие ботинки. После Бостона ему очень хотелось вновь облачиться в прочные и удобные лосины, которые он часто носил на равнине. Зачем он продолжал этот маскарад? «Сам знаешь почему», – проворчал он про себя. Его план сработал слишком хорошо. Она не хочет иметь дело с никчемным щеголем.

Впрочем, после признания о «помолвке» она стала относиться к нему гораздо дружелюбнее. Обрадовалась, что он не представлял угрозы в качестве потенциального ухажера. Гейбриел подумал, что ему было легче, когда она открыто презирала его. Тогда, по крайней мере, ему не приходилось постоянно видеть ее улыбку. Мысленно он все время возвращался к их нечаянной возне в грязи, прикосновению его руки к груди Мел. В ушах звучал задорный смех, который толкал его к краю пропасти. Он вспоминал, как она прямо в одежде вошла в быструю реку и течение смывало грязь с ее лица и волос, как одежда облепила ее фигуру, когда она выходила на берег.

Ему не давали покоя ее волосы. Теперь она почти всегда носила их распущенными, и он мог рассмотреть их. Местами волосы совсем выгорели на солнце, но под белесыми прядями имели оттенки теплого золотистого цвета, цвета пшеницы. Они спускались почти до талии, густые, с завитками на плечах и спине.

Гейбриел был озадачен. Впервые в жизни он встретился с женщиной, не стремившейся с ним флиртовать, не льстившей ему. Он вполне успокоился, если бы смог взять в руки ее волосы и поцеловать только раз, чтобы убедиться, что она такая же женщина, как и все.

Солнце уже садилось за маленьким сельским домом Джорджа. С усилием Гейбриел вернулся к делу, которое его сюда привело. Ричард Барнетт отсутствовал четыре дня. Каждый вечер Джордж приходил к Гейбриелу, они сидели на крыльце дома и разговаривали до наступления темноты. Их стулья стояли под окнами комнаты Мел. Иногда они слышали ее легкие шаги на балконе – она прогуливалась перед сном. Ее присутствие странным образом смущало Гейбриела.

Джорджа и Джеймса Максвелла связывала когда-то тесная дружба, и Гейбриел выслушивал рассказы старика о былых временах, когда они до изнурения работали, чтобы освоить эти дикие земли. О смерти Максвелла-старшего они еще не говорили. Гейбриел ждал подходящего момента, а пока с радостью узнавал подробности об отце, которого почти не помнил.

Но в тот вечер Аризона принес записку от Джорджа, что он хочет встретиться с Гейбриелом у себя. Старик не появился в большом доме к обеду, что, впрочем, не было чем-то необычным, поскольку у него была своя кухня, но в то же время все-таки нарушило обычное течение последних дней.

Гейбриел еще не подошел к дому, как дверь уже распахнулась. Он шагнул на крыльцо и тотчас понял, что Джордж необычайно взволнован. Ему было не до улыбок, он хмурился, и это еще больше старило его морщинистое лицо. На мгновение Гейбриел решил, что старик болен, но тот с необычайной силой схватил его за руку и втащил в хижину, состоявшую из одной-единственной комнаты.

Гейбриел молча наблюдал, как Джордж меряет шагами просторную комнату.

Наконец старик остановился, повернувшись к сыну своего старого друга.

– Мальчик, надеюсь, я в тебе не ошибся, – голос его был столь же серьезен, сколь и лицо. – Я видел, как ты поступил с Уилсоном на днях, и, черт возьми, ты настоящий сын Джеймса Максвелла. – Последние слова прозвучали как обвинение.

Гейбриел сжал плечо старика:

– Что случилось?

Джордж потер лоб длинными костлявыми пальцами.

– Утром я ездил в город. Мне понадобилось кое-что купить. Я загрузил фургон и решил, что не помешает чуть-чуть выпить в баре.

У Гейбриела промелькнула мысль, что старика ограбили. Он оглядел Джорджа, но не увидел ни ссадин, ни синяков.

– Там разговаривали два незнакомца, очень интересовались ранчо Барнетта. Мне стало любопытно, и я подсел поближе, чтобы лучше расслышать. Потом они стали расспрашивать о Мел, и я разволновался. Они спрашивали, как она выглядит, работает ли на ранчо или находится вблизи дома.

– Может быть, они просто хотели посвататься. Она ведь единственная дочь очень состоятельного человека, – предположил Гейбриел.

– Только не они. Мошенники, будь я неладен. Я пытался подобраться поближе, побольше разузнать, но они начали шептаться, и я убрался оттуда как можно быстрее.

– Думаете, они могут обидеть Мел? – От одной этой мысли у Гейбриела пересохло во рту.

Джордж кивнул:

– В прошлом году около Доанс-Сторс похитили жену и дочь одного фермера. Бедняга заплатил выкуп, но семью ему не вернули. Пару месяцев спустя их нашли мертвыми. Говорить не хочется, что они сделали с этими женщинами.

– Вы рассказали Мел о том, что сегодня услышали?

– Какого черта! – воскликнул Джордж. – Ты что, не знаешь Мел, не знаешь, какая она самостоятельная? Она оскорбится, если узнает, что мы охраняем ее. Она скажет, что у меня больное воображение и что, если кто-нибудь вздумает похитить ее, у него будет куча неприятностей, поэтому опека ей не нужна.

– Что требуется от меня?

– Сынок, мы будем присматривать за ней. Я могу это делать днем, но я старик и не могу смотреть за ней двадцать четыре часа в сутки.

– А Том или Аризона? – Гейбриел не был уверен, выдержит ли он ночное дежурство.

– Нет! – Джордж сплюнул. – Оба они здесь недавно. Я им не очень-то верю. Если у тебя кишка тонка помочь мне, я сам управлюсь.

– Я это сделаю, – решительно произнес Гейбриел. Джордж вздохнул, выволок на середину комнаты тяжелый сундук и открыл его.

– Куда же все подевалось?

На пол полетели сначала мятая шляпа, старое одеяло, Библия, какое-то тряпье и, наконец, вылинявшее старомодное шелковое платье. Гейбриел осторожно поднял его за плечики, лицо его выразило удивление.

– Думаешь, я всегда жил один? – спросил Джордж, не прекращая поисков. – Ну вот. – Со дна сундука он извлек какой-то сверток.

Он почти с благоговением открыл его, бережно разворачивая старую оберточную бумагу. Он извлек сначала черную рубашку и брюки, одновременно измеряя Гейбриела.

– Тебе, должно быть, как раз впору, – пробормотал он. Там была даже пара черных ботинок и шелковый платок. Из сундука Джордж достал шестизарядный револьвер с кобурой, затем протянул все это Гейбриелу.

– Если я в тебе не ошибся, – произнес старик, – ты знаешь, как ими пользоваться.

Гейбриел застегнул ремень. Как раз по нему. Кобура была слева, он легко вынул револьвер и без усилия вложил его обратно.

– Как вы поняли? – спросил Гейбриел.

– Старого дурака не одурачишь. Я сообразил с самого первого дня, что ты не тот, за кого себя выдаешь, но я держал язык за зубами. Когда я увидел тебя с мальчишкой Уилсоном, я убедился окончательно. Не знаю, что ты задумал, но уверен, что ты не хочешь принести кому-нибудь вред.

Он показал на кобуру: – Ты левша, как и твой папаша. Гейбриел поднял глаза.

– Да. Это его? – Он погладил кольт у себя на боку.

– Угу. Я регулярно его чистил. Одежонка тоже его.

Джордж старательно обшарил всю хижину и вернулся с черной широкополой шляпой, украшенной серебряной лентой.

– А это завершит все дело.

– К чему этот маскарад? – поинтересовался Гейбриел, надевая шляпу. Она тоже пришлась впору.

Джордж усмехнулся:

– Ты не слишком хорошо знаешь женщин, а?

– Не так хорошо, как думал.

– Если Мел увидит тебя и узнает, что ты не тот, за кого себя выдаешь, ну, скажу тебе, не хотел бы я оказаться в ту минуту рядом с ней, если это случится.

Джордж помог повязать Гейбриелу платок, закрыв нижнюю часть лица.

– Если что-нибудь случится и тебе придется вмешаться, будет лучше, если она не узнает тебя.

Неохотно Гейбриел согласился со стариком, который знал Мел всю ее жизнь.

– Думаете, на самом деле существует опасность?

– Нутром чую, что-то должно случиться, а оно меня никогда не подводило.

Со свертком под мышкой Гейбриел торопливо шагал к большому дому. Он будет сторожить Мел ночью. Про себя он был уверен, что ничего не случится. Просто Джордж немного перестраховывается, да и воображение у него чересчур богатое.

Каждую ночь сторожить Мел. Эта мысль радовала и ужасала его, но он все время к ней возвращался. Может быть, он получит от нее вожделенный поцелуй как ее таинственный страж. Вожделенный. Это излечит его, он знал. Один поцелуй Мел Барнетт – и он перестанет все время думать о ней. Один поцелуй. Один.