ГЛАВА 15

За спиной у них раздался стук копыт, и они были вынуждены отойти в сторону, чтобы пропустить кавалькаду бедуинов, которые в своих развевающихся одеждах проскакали мимо них на лошадях. Они были встречены громкими приветственными криками, отчасти потому, что в течение нескольких лет они были основной приметой этого праздника, а отчасти потому, что они на ходу бросали в толпу полные пригоршни конфет и драже. За ними следовал целый ряд других транспортных средств – от кабриолетов и экипажей до мебельных фургонов, которые ехали на большой скорости и были переполнены людьми. Одетые в маскарадные костюмы, они выглядывали из окон, висели на подножках или рискованно устроились на крышах экипажей. За ними бежала толпа уличных мальчишек, раскрасневшихся от бега и размахивающих руками, которые устраивали драку из-за каждой брошенной в толпу конфеты, а за мальчишками бежала свора дворняг с висящими ушами и хвостами и высунутыми языками.

Муррей отошел в сторону от душа драже, который посыпался на них, а Эмиль умудрился поймать несколько штук и с большой церемонностью вручил их Ане и Селестине. Странно, но миндаль в молочно-сахарной глазури никогда не казался ей таким вкусным, как в день Марди Гра, и когда они пошли дальше, Аня с удовольствием грызла его.

Впереди послышались звуки польки. Это трое бродячих негритянских музыкантов играли на банджо. Вокруг них собралась небольшая группка людей, и несколько пар уже кружились на носочках под чудесную музыку. Эмиль повернулся к Ане и, глубоко поклонившись, предложил ей свою руку. Она восхищенно рассмеялась, присела в ответ и с легким сердцем позволила вовлечь себя в шумный, веселый уличный танец. Бросив взгляд через плечо Эмиля, Аня заметила, как Селестина тоже подталкивает застенчивого Муррея на мостовую.

Эмиль держал ее крепко, его движения были естественными и уверенными, следовать им было легко. Она чувствовала удовольствие от лежащих на ее талии рук Эмиля, от того, что она была частью ночного веселья, от того, что музыка подталкивала ее, поднимая настроение, как капля вина в крови. Прошло много лет с тех пор, как она в последний раз чувствовала себя так весело и беззаботно, и ей казалось, что она никогда еще не была настолько полна жизни, так восхитительно безрассудна.

Музыка закончилась громким бренчанием. Развернувшись в последний раз, Аня и Эмиль остановились рядом с Селестиной и Мурреем. Сразу же за полькой начался более медленный вальс, и Эмиль тотчас повернулся к Селестине и с поклоном предложил ей руку. Девушка бросила взгляд на своего жениха. Муррей кивнул в знак согласия, хотя его улыбка и показалась натянутой. Селестина не стала колебаться, а тут же приняла руку Эмиля, отдавшись музыке и ночи с такой радостью, как это только что сделала Аня. Аня, увидев это, улыбнулась тому воздействию, которое оказывало Марди Гра.

– Потанцуем? – отрывисто спросил ее Муррей.

Аня с удивлением обернулась к нему, так как ожидала, что он с облегчением отойдет на тротуар. Однако она притворно-официально присела в ответ и приняла его руку. Они двигались в безупречном вальсовом ритме, но, несмотря на это, чувствовалось, что Муррей не обладает креольской способностью чувствовать музыку: в его движениях ощущалось что-то механическое, как будто он когда-то выучился вальсировать, считая про себя до трех. Но, возможно, он просто думал о другом, так как через несколько секунд он сказал:

– Как ты думаешь, она ему нравится?

Она проследила за направлением его взгляда и увидела, что он наблюдает за Эмилем и ее сестрой. У нее не было желания стать свидетелем еще одной ссоры, поэтому она легко ответила ему:

– Как ты можешь так думать? Сегодня он мой кавалер.

– Он постоянно крутится возле нее.

– Он давний друг семьи и очень общительный человек. Почему он не должен приходить к нам?

– Я думаю, что твоя мачеха поощряет его. Я бы не удивился, если бы она втайне надеялась, что он овладеет симпатиями Селестины.

– Мадам Роза никогда не стала бы смотреть на подобное сквозь пальцы!

Он посмотрел на нее, и в его светло-карих глазах зажегся скептический огонек.

– Ты думаешь, нет?

– В любом случае все зависит от Селестины. Неужели ты думаешь, что ее привязанность так легко завоевать?

– Не знаю, – сказал он несчастным голосом. – Она так молода. Я бы отдал все за то, чтобы наконец объявить нашу помолвку.

Помолвка не считалась официально объявленной до тех пор, пока это событие не было отпраздновано обедом в кругу друзей и родных. После этого она становилась такой же обязывающей, как и брачный контракт. Практически не было случаев, чтобы кто-то разорвал помолвку на этом этапе.

– Да, она молода, но в ее возрасте многие девушки не только выходят замуж, но и рожают детей. Ты должен доверять ей.

Он вздохнул.

– Да, но это нелегко.

Аня могла только согласиться с этим. Вальс закончился, и они пошли дальше но Аня все еще продолжала думать о мрачной и ревнивой неуверенности Муррея. Она всегда считала его уверенным в себе, счастливым обладателем легкого характера. Возможно, она считала так просто потому, что хотела сделать его похожим на Жана, а может быть, это была просто поза, маска, которую он носил, как и многие другие, включая и ее?

Каждый по-своему скрывался под маской: люди прятали свою боль, слабость, свои пороки и даже свою пугающую силу за тщательно созданными лицами, скрывающими все это не только от окружающих, но и от них самих. Она и сама скрылась за трагической личиной, делая вид, что ей никто не нужен, потому что она так боялась, что ей снова причинят боль. Мадам Роза, чья показная лень не только давала ей возможность избегать того, что ей было неприятно, но и скрывала ее сильную волю, которая позволяла ей руководить жизнями других. Игривая, нежная, невинная Селестина, в которой ощущалась глубоко скрытая чувственность, которая когда-нибудь будет восхищать ее мужа. Гаспар, который был гораздо меньшим денди и дилетантом, чем он хотел казаться, скрывающий свою мужественность за светским фасадом. Эмиль, который за своими утонченными и обходительными манерами был более примитивным и одновременно более доверчивым, чем сам считал. И Равель, Черный Рыцарь, который, несмотря на свое прошлое, был настолько же мягким, насколько жестким, как минимум настолько же щедрым, насколько и своекорыстным и гораздо больше обращающим внимание на условности, чем его изображали.

Где был Равель? Что делал? Она ожидала, что каким-то образом увидит его или по крайней мере услышит что-нибудь о нем. Ей казалось совершенно невероятным, что он оставит ситуацию, сложившуюся между ними, нерешенной. Для нее это было постоянным беспокойством, присутствующим в глубине ее сознания, ноющей болью, которую она старалась игнорировать по мере того, как день продолжался.

Вообще не думать об этом было невозможно. Она снова и снова прокручивала в уме все, что смогла узнать о собрании, свидетельницей которого она стала, но так и не могла прийти ни к какому заключению.

Какова была цель этого собрания? Вероятностей была масса, так как различные клубы – от франкомасонов и благотворительных обществ молодых людей до героического общества добровольных пожарников – были любимым времяпрепровождением мужчин в Новом Орлеане, так как им нечем было больше заняться в течение зимнего сезона.

Кроме того, существовали политические группировки, преследующие различные цели. Демократическая партия, например, находилась в оппозиции к партии «Ничего не знающих», которая сейчас находилась у власти, и, возможно, с той же целью был создан и Комитет бдительности. Существовала еще одна группировка, в существование которой ей верилось с трудом – теневая коалиция влиятельных людей, чьей целью было контролировать торговлю в Новом Орлеане и за его пределами, во всей долине Миссисипи.

Потом существовала «Мистическая группа Комуса», которая развилась в закрытую общественную организацию, известную под названием «Пиквикский клуб» с собраниями в течение всего года. Этот клуб снял для своих собраний большой и красивый дом на Сент-Чарльз-стрит, который служил убежищем и местом сбора для мужчин.

В этом-то и заключалась вся проблема. Из всех группировок и организаций, которые Аня могла вспомнить, не было ни одной, которая не имела бы своего привычного места сбора и. встреч, места, которое не было бы более просторным и удобным, чем дом на Рэмпарт-стрит. Тогда почему мужчины, которых она видела, собрались в этом доме?

Напрашивался простой ответ. Рэмпарт-стрит была тихой, ее обитатели сдержанными и неболтливыми, а приходы и уходы странных мужчин не считались там чем-то необычным.

Тогда основным вопросом, на который она никак не могла найти ответа, становился следующий: какая из возможных групп могла подвергнуться преследованию полиции?

Какая из них вероятнее всего включает в себя членов, которые стали бы быстро исчезать при появлении полицейских?

Ответ, казалось, зависит от той роли, которую полиция играла предыдущей ночью. Если они защищали жителей Нового Орлеана, то тогда, вероятнее всего, к ним поступило донесение о какой-либо преступной деятельности в доме квартеронки. Если они действовали в качестве орудия городского правительства, тогда собрание должно было носить политический характер. А если собрание не преследовало ни криминальных, ни политических целей, то весьма многозначительным становится тот факт, что полиция продемонстрировала свою полную некомпетентность, не сумев задержать ни единого человека из тех, кто присутствовал на собрании.

Равель и Гаспар. Они казались такими маловероятными союзниками. Аня не думала, что они знают друг друга, если не считать самого поверхностного знакомства. Что могло быть у них общего, какую цель они могли разделять? Как она хотела бы это знать!

Анино внимание привлекла женщина в костюме монахини, которая махала ей рукой с противоположной стороны улицы. Аня остановилась, и женщина подошла к ней. Когда она приблизилась, Аня заметила осторожность в ее глазах, блестевших из-под маски, и то, как она автоматически поправила рукой густую вуаль, чтобы та плотнее прикрывала ее лицо.

– Мадемуазель Гамильтон?

– Да?

– Я подумала, что не могу спутать эти волосы, такие сверкающие и не золотые, каштановые или рыжие, а нечто среднее между этими цветами.

Внезапно Аня узнала этот голос. Ясный и тщательно модулированный, он принадлежал актрисе Симоне Мишель, любовнице Равеля.

– Да, а вы…

Женщина тут же перебила ее:

– Могу ли я поговорить с вами по очень важному делу? Вы сможете догнать своих друзей через несколько минут.

Возразить, казалось, было нечего. Кроме того, единственным вероятным предметом для разговора между ними мог быть Равель, а Аня не могла отрицать, что с большим интересом выслушала бы все: что хотела сказать Симона Мишель на эту тему.

– Я скоро вас догоню, – с улыбкой сказала она остальным.

Они пошли дальше, оглядываясь на нее и глядя друг на друга с любопытством. Актриса следила, как они отдалялись. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы не слышать их разговор, она отрывисто спросила у Ани:

– Вы сегодня видели Равеля?

– Нет, – также отрывисто ответила Аня. – А вы?

– Нет. Мне не нравится это, что он в последнее время стал исчезать. Распространились какие-то странные слухи относительно его исчезновения на прошлой неделе, слухи, которые касаются также и вас, моя милая леди, но я думаю, что за этим стоит нечто большее.

– Например?

Актриса на мгновение заколебалась, как бы решая, довериться ли ей Ане. Наконец она сказала:

– Я думаю, что то, что он делает, – опасно. Существуют люди, которые хотят его остановить, потому что он игрок, человек, который живет за счет просчитанного риска, естественный лидер. Я не знаю о ваших чувствах к Равелю или о его к вам, но я думаю, что вы должны знать, во что вы вовлекаете себя, поддерживая отношения с ним.

– Мне кажется, тесные отношения с ним не повредили вам, – заметила Аня.

– Я бы так не сказала. Как бы то ни было, я всегда оставалась в тени: видите ли, я понимаю, где мое место. Вы же, очевидно, нет.

Ее место. Его у нее не было, и было маловероятно, что оно когда-либо у нее появится.

– Так в чем же опасность? Чем он рискует?

– Я не могу сказать с уверенностью. Все, что я знаю, – это то, что это незаконно.

– Тогда кто же эти люди, которые хотят остановить его? – «Остановить». Замечательный эвфемизм для слова «убить». Она знала об этой опасности еще с момента пожара в хлопковом сарае, но здесь, на переполненной улице, звенящей от музыки и смеха, это казалось нереальным.

– Я не знаю, не могу сказать с уверенностью. Они очень осторожны и держатся за кулисами.

– Но вы, конечно, могли бы высказать предположение, если так много мне уже сказали.

– Строить догадки – тоже опасное дело.

– Понимаю, – медленно, подчеркнув это слово, сказала Аня. – В таком случае единственной причиной, по которой вы обратились ко мне, было предупредить меня, чтобы я держалась подальше от Равеля Дюральда. Неужели вы действительно думаете, что я так быстро и легко испугаюсь?

Актриса вздернула подбородок.

– Я заметила, что вы втягиваетесь в нечто, о чем не имеете ни малейшего представления. Я предупреждаю вас, потому что… потому что по какой-то странной причине вы мне понравились. А также потому, что, если вы попадете в беду, я буду чувствовать себя лучше, зная, что моя совесть чиста.

Это могло быть правдой. Однако у нее не было возможности проверить, так ли это, потому что актриса уже развернулась и в вихре черных юбок отошла. Аня смотрела, как она смешалась с толпой и исчезла на противоположной стороне улицы, свернув в тускло освещенный боковой переулок, и единственное, что она чувствовала в этот момент, было отчаяние. Она была так близка к ответу на свой вопрос, если бы она только знала об этом, если бы сама не упустила свой шанс, благодаря своему стремлению занять оборонительную позицию. Какова же была причина этого стремления? Ответ был прост. Она завидовала тому, что актриса, казалось, звала о деятельности Равеля, завидовала предполагаемой доверительности, существующей между ними.

Она ревнует. Этого не может, не должно быть. Но это так.

Она ревнует.

И, кроме того, это глупо. У нее не было никаких прав на Равеля Дюральда, да она и не хотела их иметь. Он воплощал в себе все то, что она больше всего не любила в мужчинах. Он был профессиональным убийцей, ищущим славы солдатом, отчаянным игроком, лживым совратителем женщин. Лучшее, что она могла и должна была сделать, – это забыть о. происшедшем, забыть о том, каким был и каким не был этот мужчина. Забыть о том, что он делает и почему. Забыть Равеля. Но может ли она сделать это?

Сможет ли?

Ее мысли были настолько ей неприятны, что она попыталась убежать от них. Она снова шла по тротуару, высматривая впереди Селестину и двоих молодых людей. Их нигде не было видно. Она поднялась на цыпочки, пытаясь всмотреться вдаль поверх толпы. Араб в развевающемся бурнусе подошел к ней сзади и толкнул так, что она потеряла равновесие и споткнулась. Бросив на него беглый взгляд, она отошла, чтобы пропустить его.

Мужчина схватил ее за руку и толкнул к ближайшей двери. Она опустила взгляд и увидела его грязные, изломанные ногти. В качестве маски у него была натянута поперек переносицы густая вуаль, оставлявшая незакрытыми глаза и лоб. Он ухмыльнулся ей поверх маски и снова подтолкнул.

Аня вырвала руку и быстро отошла в сторону, скрывшись от него за проходившей мимо парой мужчин в костюмах обезьян. Она была больше раздражена, чем испугана. Она оказалась на улице без защиты, без мужского сопровождения, слуги или компании подруг, и в вольной атмосфере сегодняшнего дня она, вполне вероятно, могла столкнуться с приставаниями.

Однако, когда она двинулась дальше по улице, мужчина последовал за ней. Она ускорила шаг. Он сделал то же самое. Она проскользнула среди людей, которые показались ей семьей, состоящей из папы, мамы и девяти детей в возрасте от мальчика-подростка, который был выше своей мамы, до грудного малыша, которого несла на руках няня-негритянка. Араб, грубо оттолкнув девочку, одетую в костюм феи, продолжал идти за Аней. Раздраженный папа что-то прокричал ему вслед, но тот не обратил внимания.

Потуже обернув вокруг себя свой гиматий, Аня подняла юбку и перебежала улицу прямо перед телегой, которая везла бочки с виски. Возница выругался и натянул вожжи, но ей удалось проделать этот трюк. Прошло всего несколько мгновений, прежде чем она смогла отдышаться и оглянуться назад, но, когда сделала это, она увидела, что уже два араба переходят улицу, чтобы затем погнаться за ней.

Где же были Селестина, Муррей и Эмиль? Как они могли уйти так далеко от нее? Она беспокойно заглядывала в боковые переулки, проходя мимо, но не видела там никаких признаков красно-коричневого панбархата Селестины или украшенной перьями шляпы Эмиля.

Ее мучил рассказ Муррея о женщине, к которой пристали на улице хулиганы. Мужчины вряд ли сделали бы это прямо на улице. В любом случае у нее не было никаких доказательств того, что они хотели причинить ей вред. Более вероятно, что они просто хотели подшутить над ней. Или ее костюм гораздо больше делал ее похожей на гетеру, древнегреческую куртизанку, чем думала она сама. Она ожидала, что вскоре двое ее преследователей устанут от этой погони, с какой бы целью они ее ни затеяли.

Трое, не двое. Третий мужчина в арабском костюме вышел ей навстречу из боковой улицы. Она отшатнулась, чтобы пересечь улицу по диагонали. Но, сделав это, она поняла, что ее намеренно отсекают от заполненных людьми улиц города. Это ее не устраивало. Она должна как-то вернуться обратно.

Ее дыхание стало прерывистым. Она ощутила тянущую боль в боку. Сандалии натерли ноги. Гиматий все время соскальзывал вниз, и она боялась оступиться. Кисти пояса, которые били по ногам, болтаясь ниже колен, все время запутывались между ногами. Люди в карнавальных костюмах, мимо которых она проходила, поворачивали головы, как бы удивленные ее скоростью, но на их лицах-масках не было никакого выражения, равнодушные взгляды не обещали помощи или поддержки. Если она остановится, чтобы объяснить, что происходит, ее смогут поймать, и никто не придет ей на помощь.

Ей нужно оружие, но чем она могла защититься против троих мужчин? Многоствольный револьвер, который стреляет одновременно из всех стволов? Шпага и умение пользоваться ею? Мачете и сила, чтобы размахивать им? У нее не было ничего, и она не видела ничего вокруг, что могло бы оказаться ей полезным.

Из-за угла прямо перед ней вышел четвертый мужчина. Она еще раз увернулась от них, бросившись наискосок через улицу.

Это не была грубая шутка или случайность. Мужчинам в арабских костюмах нужна была именно она. По всей вероятности, они надели развевающиеся бурнусы из-за того, что подобных костюмов было на улицах очень много. Благодаря этим костюмам они смогли в намеченном порядке приблизиться к жертве, не привлекая в то же время ничьего внимания.

Было что-то пугающее в этих безликих задрапированных фигурах. Они казались нереальными, казались молчаливыми и безжалостными порождениями ночных кошмаров. Она могла думать сейчас только о том, как убежать от них, и бежать все быстрее и быстрее. Она уже не замечала, где находится и куда направляется. Она все еще слышала музыку и шум толпы, доносящиеся со стороны Ройял-стрит, где должен был проходить парад, но эти звуки становились все слабее и слабее. Сердце бешено колотилось в груди. Холодный ветер с реки дул в лицо. Волосы развевались на бегу, и каждый шаг отдавался внутри болью.

Она-таки споткнулась, наступив на сползший край гиматия, зашаталась и вынуждена была ухватиться рукой за чугунный столб, который поддерживал находящуюся у нее над головой галерею. Она услыхала за спиной гогот.

Этот звук! Она уже слышала его раньше, в ту ночь, когда сгорел хлопковый сарай. Мужчины в арабских костюмах не были хулиганами-садистами, преследующими одинокую женщину. Это были те же самые бандиты, которые пытались убить ее и Равеля в «Бо Рефьюж», которые разрушили ее собственность и терроризировали рабов на плантации. То, что они отважились преследовать ее, как гончие кролика, вызвало у нее взрыв гнева, который придал ей силы. Они ее не поймают. Они не дотронутся больше до нее своими руками и не смогут больше обращаться с ней, как с какой-нибудь шлюхой с набережной.

Она услышала грохот кабриолета прежде, чем увидела его. Экипаж выехал из-за угла и направился к ней. Он не был таким старым, как большинство других кабриолетов, и кобыла, которая была запряжена в него, выглядела костлявой, но сильной. Он двигался быстро, но не слишком. Перебросив край гиматия через плечо, Аня бросилась наперерез кабриолету. За спиной у нее раздался крик и послышался топот бегущих мужчин.

Лошадь, пораженная ее внезапным появлением и развевающимися драпировками, попятилась назад и заржала. Кучер натянул поводья и поднялся на облучке, уронив с головы шляпу. Аня нырнула прямо под копыта лошади и, поставив ногу на подножку, быстро взобралась к кучеру.

– Какого черта… – начал он.

Аня не позаботилась о том, чтобы ответить на его вопрос, а вместо этого потянулась через него и выдернула кнут из гнезда, в котором он был установлен. Он был длинным, гибким, с кисточкой на конце. Она схватила его и трижды щелкнула прямо перед носом своих преследователей. Они с криками разбежались. Кобыла рванулась и поскакала галопом. Подскакивая и качаясь, кабриолет понесся по улице, а мужчины в бурнусах побежали за ним. Они кричали и осыпали друг друга проклятьями, постепенно отставая от экипажа. В последний раз Аня щелкнула кнутом над спиной у лошади.

– Ну-ну, зараза! – раздался окрик кучера, пытающегося снова взять под контроль свою кобылу.

Было невозможно понять, обращался ли он к Ане или к лошади, но ей было все равно. Она убежала. Каковы бы ни, были планы бандитов на ее счет, она умудрилась их провести. От волнения ее начала бить дрожь, и она с большим трудом подавила ее усилием воли. Она еще не была в безопасности. Эти бандиты знали, как она выглядит и куда направляется.

Как же они узнали ее в костюме и под маской? Может, они тоже обратили внимание на цвет ее волос? Но как это могло случиться, если, насколько ей известно, они видели ее только ночью или когда ее волосы были прикрыты шляпкой? На самом деле, возможно, они видели ее и в другое время, но мысль о том, что они следили за ней, была Ане настолько неприятна, что она тут же отбросила ее. Но, возможно, они услышали, как Симона Мишель назвала ее по имени?

Актриса не только громко произнесла ее имя, но и отделила ее от ее эскорта. Было ли это совпадением или беспокойство Симоны было таким же фальшивым, как и драгоценности, которые она носила на сцене? Все это было слишком возможно. Актриса не сказала ничего, кроме того, о чем Аня уже знала или догадывалась. Ее нежелание сообщить ей нечто большее могло быть просто притворством, которое должно было сделать это более интригующим.

И все же, если это правда, то какова была цель? Равель действительно провел некоторое время с Аней, но не по своей воле. Близость, которая была между ними, не представляла угрозы для Симоны. Он, очевидно, не порвал отношений с актрисой. Тогда почему? Кроме того, даже если актриса указала на нее, какова могла бы быть связь между Симоной и бандитами, которые были в «Бо Рефьюж»? Как она могла их узнать, чтобы использовать?

Существовала слабая вероятность того, что сегодняшний инцидент и пожар в хлопковом сарае имели между собой нечто общее, но единственная ниточка, которую она могла увидеть, вела к Равелю. Некто, кого называли «боссом», приказал их убить в ту ночь на плантации. Что могло бы произойти с ней сегодня ночью? Может быть, ее изнасиловали бы в переулке, или она исчезла бы в одном из борделей Нового Орлеана подобно сотням других женщин. А может быть, ее труп через несколько дней выловили бы из реки. И все это только потому, что она связалась с Равелем Дюральдом?

У нее не было времени обдумать это. Они были уже на Шартр-стрит, и кабриолет только что прогрохотал мимо собора и Кабаяьдо. Шартр-стрит шла параллельно Ройял-стрит, по которой должен был пройти парад, спускаясь от Сент-Чарлз-стрит и Канал-стрит. На перекрестках можно было видеть толпы людей на Ройял-стрит. Где-то среди них были Селестина, Муррей и Эмиль. Селестина, должно быть, в отчаянии, она беспокоится, куда пропала сестра и почему не догнала их. Аня задумалась, попытаться ли ей найти их или вернуться сразу домой?

Кучер кабриолета решил за нее этот вопрос. То ли из желания увидеть парад, который должен был начаться с минуты на минуту, то ли надеясь найти пассажира в толпе, он повернул экипаж на пересекающую Шартр-стрит улицу и направился к Ройял-стрит.

Кабриолет замедлил ход. На тротуарах толпились люди, а некоторые стояли даже на мостовой. Вдоль самой Ройял-стрит стояли плотными рядами люди, которые, расталкивая друг друга локтями, пытались занять позицию поудобнее, чтобы лучше увидеть парад, который «Группа Комуса» подготовила для них в этом году. Балконы стоящих вдоль улицы домов были переполнены. Шум голосов был похож на жужжание в гигантском разворошенном пчелином улье и практически заглушал отдаленные звуки банджо и концертино. Люди вытягивали шеи, выглядывая на улицу и дюйм за дюймом выходили все дальше на мостовую, пока их не стала разделять только сточная канава.

Кучер кабриолета остановил свой экипаж и обернулся к Ане.

– Ну, моя леди, так в чем все-таки дело?

Он был немолод, и в его голосе был слышен ирландский акцент. На его морщинистом лице вместе с интересом отражалось также сочувствие. Аня сказала:

– Вы видели этих мужчин. Они… Ну, я так благодарна вам за помощь, что даже не в силах это выразить.

– Я бы сказал, что вы едва избежали огромных неприятностей. Вам следует подумать об этом, прежде чем вы решите снова в одиночку побродить по улицам.

– Да, конечно, – ответила Аня, подобрав свои драпировки и готовясь спрыгнуть на землю. – Простите, если причинила вам какое-либо неудобство. Я хотела бы заплатить вам сейчас, но я вышла без кошелька. Если вы подъедете завтра утром к дому мадам Гамильтон…

– Ну-ка, тихо! Мне не нужна плата, но я бы побеспокоил вас, чтобы вы вернули мне мой кнут.

Она все еще держала его в руках. Покраснев и рассмеявшись, она передала его кучеру, а затем спрыгнула на землю. Она поблагодарила его еще раз, а затем повернулась и направилась к толпе.

– Будьте осторожны! – крикнул он ей вслед, салютуя кнутом.

Она помахала ему рукой и там, где у нее внутри был холодный страх, сейчас образовалось маленькое теплое ядро. Несмотря на зло и предательство, существующие в этом мире, в нем все еще оставалось немало добрых людей.

Однако этой ночью их было мало, во всяком случае ей так показалось. Она не прошла и пятидесяти шагов, как снова увидела человека в бурнусе. Он стоял, прислонившись к стене, и наблюдал за ней. Он не сделал никакого движения по направлению к ней, но у нее, тем не менее, перехватило дыхание, и она, отвернувшись от него, в спешке стала проталкиваться сквозь толпу, высоко подняв голову и разыскивая взглядом Селестину и двоих молодых людей.

Их нигде не было. Ей пришло в голову, что их тоже могли окружить и тайно похитить, как, без сомнения, намеревались поступить с ней. Нет, это было глупо. Любая попытка захватить мужчин, подобных Муррею и Эмилю, наделала бы слишком много шума. Но где они могут быть? Где?

Она остановилась. Не было никакого смысла в том, чтобы идти дальше, разыскивать их и заламывать руки. Без сомнения, с ней не могло ничего случиться здесь, в таком большом скоплении людей. На ближайшем углу даже стоял полицейский, который вращал свою дубинку за спиной. Целью его пребывания здесь было поддержание порядка и предотвращение ненужных волнений.

– Он идет! Комус идет! Вот он!

По толпе пронесся крик. Сразу же за ним послышалась негромкая музыка. Она становилась все слышнее и слышнее, и вскоре уже можно было различить звучание духового оркестра и мелодичное пение свирели. Затем стали видны первые проблески яркого света факелов. В их лучах в дальнем конце улицы можно было заметить поверх голов толпящихся зрителей какое-то движение.

Люди двинулись навстречу свету, как приливная волна, старающаяся приблизиться к луне. Дети завизжали от волнения, послышались восклицания женщин. Маленькие мальчишки проползли под ногами у взрослых, чтобы выбраться вперед, но некоторые из них были тут же пойманы снисходительными отцами и водружены на плечи.

Парад подходил все ближе и ближе. Музыка становилась все громче, заглушая звон железных колес и цокот копыт лошадей и мулов. Толпа закричала и зааплодировала.

На улицах людей, стоящих вокруг Ани, были написаны изумление и восторг. Со всех сторон раздавались возгласы радости и благоговейного трепета. Беспокойные жители города ожидали чего-то грандиозного после прошлогоднего парада, на котором были показаны «Демонические персонажи из „Потерянного рая“ Мильтона». В ту ночь более сотни ужасных и гротескных персонажей, возглавляемые обаятельным юным богом развлечений и веселья Комусом и князем тьмы Люцифером, казалось, поднялись в потоках света из-под земли. Среди них были ужасный Плутон и трогательная Прозерпина, три фурии и три гарпии, и еще десятки обитателей ада, вплоть до Харона и Химеры. Зрелище, которое предстало перед жителями Нового Орлеана в этом году, было менее страшным, но гораздо более убедительным.

В этом году, в отличие от прошлого, когда лишь Комус и Сатана ехали на единственной платформе, украшенной диковинными декорациями, тогда как остальные демоны трусили за ними пешком, по улице катились десятки платформ, отделанных как колесницы, на которых представлялась целая серия живых картин. Никогда в истории масленичных карнавалов не было еще в городе ничего подобного.

Во главе процессии двигался огромный транспарант, сделанный из натянутого на раму прозрачного шелка, который подсвечивался сзади лампой с огромным рефлектором. На транспаранте прекрасным летящим почерком были написаны слова:

Сразу же за ним следовал другой транспарант, на котором была написана тема парада: «Классический Пантеон».

Впереди, как и надлежало, ехал прекрасный Комус, увенчанный цветами, великолепный король дня, весь в белом и золотом. Следом за ним, одетый в черное и серебряное, ехал Момус, могущественный сын ночи, за которым следовал двуликий Янус в храме, стены которого изображали четыре времени года. За ним дельфины тащили колесницу в виде ракушки, в которой ехал Нептун.

Следом двигалась колесница, запряженная бабочками и оформленная в виде цветочной клумбы, на которой восседала Флора. Волы тащили колесницу Цереры, леопарды – колесницу Вакха. Силен трусил следом за ними на осле. Потом ехала Диана-охотница в колеснице, запряженной оленями, а рядом с ней шла девять муз; за ней следовала Веста со своим алтарем; Судьба на крылатом драконе и Кибела, малоазийская богиня-мать, на колеснице, запряженной львами. И это было еще не все.

Колесницу Юпитера везли орлы, за ним следовала Юнона с павлинами, Иридой-радугой с одной стороны и стооким Аргусом – с другой. Венеру, богиню любви, везли лебеди; Аврора ехала на своем крылатом коне; Аполлона-Солнце, задрапированного в золотую ткань, везло само Солнце; а за ним шел Атлант, держащий на плечах земной шар. Следующим был Геркулес, потом Марс в своей боевой колеснице, а затем Минерва, колесницу которой тащили совы.

Телега за телегой, они появлялись в поле зрения, сверкая золотом, серебром, стеклянными украшениями, приводя толпу в благоговейное восхищение потрясающим эффектом, созданным с помощью папье-маше, ажурно выпиленного дерева, каскадов перьев, атласных и шелковых драпировок, позолоченных листков и целых баррелей краски.

Невозможно было сосчитать, сколько часов работы понадобилось для того, чтобы создать все это, и было легко поверить в то, что «Мистической группой Комуса» было потрачено даже больше денег, чем те двадцать тысяч долларов, слухи о которых ходили по городу.

Вокруг телег прыгали и дурачились фигуры в костюмах сатиров и нимф, фавнов и купидонов. Особенно большая группа их собралась у следующей колесницы, на которой ехал Великий Пан, бог Аркадии, божество любви, покровитель пастушеской поэзии.

На нижней части тела Пана был надет костюм, который состоял из шерсти, покрывающей бедра, и раздвоенных копыт азиатского козла. С плеч у него свисал плащ цвета травяной зелени, который у горла стягивался золотым шнуром, который петлями обвивал броши из драгоценных камней, но его широкая загорелая грудь была обнажена. Маленькие золотые рожки торчали из темных кудрявых волос, падающих ему на лоб, и в волосы были вплетены золотые и зеленые виноградные листья. Его лицо было прикрыто золотистой полумаской, сквозь прорези которой сладострастно и весело сверкали глаза. В отличие от некоторых других богов, которые демонстрировали склонность к полноте, Пан был худым, имел атлетическое сложение, и на его груди рельефно выделялись мышцы. У большинства остальных богов под нарядом одного из их мифологических животных скрывался мул, который и тащил их колесницу, а колесницу Пана везли настоящие белые козлы, которыми он правил, натягивая поводья крепкими мускулистыми руками. То, что он понравился зрителям больше всех, было ясно по радостным крикам, которые сопровождали его вдоль всего пути.

Аня аплодировала вместе с остальными, глядя на Пана. Затем она перевела взгляд, чтобы посмотреть, кто будет следующим, но вскоре снова повернула голову к колеснице Пана, чувствуя, что не в силах отвести от него глаз. Пан смотрел на нее, дьявольски улыбаясь, его взгляд был прикован к ее струящимся волосам. Она затаила дыхание. Это был Равель! Пана изображал Равель. От неожиданного удивления она громко рассмеялась.

Именно в этот момент она почувствовала вокруг себя какую-то толчею, услышала, как какая-то женщина сердито вскрикнула. Мужчина, протолкнувшись сквозь толпу, бросился к Ане. Он схватил ее за руку и потянул за собой. Захваченная врасплох, она споткнулась, и он обнял ее другой рукой, прижав к грубой шерсти своего арабского бурнуса.

Она вскрикнула и подняла руку, чтобы вцепиться ему в лицо. Он откинул голову назад и с силой сжал ее второе запястье так, что ее кости затрещали. Аня наступила ему на ногу каблуком и с удовольствием услышала его проклятья. Прежде чем она смогла снова повторить свой маневр, рядом с ней возник другой араб, а за ним и третий. Они схватили ее за руки и заломили их за спину.

Пытаясь вырваться, она громко крикнула:

– Помогите!

Полицейский на углу повернулся и посмотрел в ее сторону, но так, будто бы был слепым или она была невидимкой. Вокруг нее стало образовываться свободное пространство, по мере того как люди уводили своих детей подальше от опасности. Пожилой джентльмен сделал шаг вперед, подняв свою трость, как бы собираясь отбить ее у арабов. К нему присоединился еще один мужчина, помоложе.

Первый араб подмигнул ее возможным спасителям:

– Не спешите, друзья. Это всего лишь шлюха, которая забыла свое место.

– Нет! Нет!

За спиной у них внезапно послышались шум и какое-то движение, но у них не было времени, чтобы обратить на него внимание. Араб пожал плечами.

– Кому вы хотите поверить?

В разговор включился новый голос, твердый и ясный, звенящий от злой иронии. Этот голос принадлежал Равелю, который сказал:

– Леди – мой друг!

Аня почувствовала, как из ее груди вырвался всхлип облегчения, хотя она и не видела Равеля за мужчинами, которые держали ее. Однако его присутствие было очевидно.

Мужчина в бурнусе полетел в толпу. Затем послышался резкий удар в подбородок, и второй распластался на дороге. Араб, который первым ухватился за нее, вытащил из-под бурнуса нож.

Молниеносным движением Равель схватил его за руку, вывернул ее и прижал к белому шерстистому колену своего костюма козлоногого бога. Послышался хруст, и мужчина дико взвыл. Нож выпал из его руки на тротуар. Равель пнул его ногой, так что он затерялся под ногами у зрителей.

Затем развернувшись, взметнув полы темно-зеленого шерстяного плаща, он протянул руки к Ане и поднял ее. Прямо с тротуара он прыгнул вместе с Аней в ожидавшую его колесницу, поводья которой держал терпеливый фавн.

Он поставил Аню на ноги в беседке из зелени, которая была установлена на колеснице, забрал у фавна поводья, а затем снова повернулся к Ане, чтобы обнять ее и притянуть к себе.

Он смотрел на нее, и на его губах не было улыбки, хотя в глазах горели яркие дерзкие огоньки.

– Ты в порядке?

Она не была в порядке, она больше никогда не будет в порядке. Сердцем она чувствовала огромную мучительную боль, а глаза были затуманены горькими слезами.

Она вся дрожала от странного радостного страха. Она была дурочкой, она влюбилась в бога любви, а судьба не была благосклонна к смертным женщинам, которые отважились на подобное.

Она улыбнулась дрожащими губами и подняла руку, чтобы расправить венок из виноградных листьев, который в ходе борьбы сбился в сторону и сползал теперь ему на левый глаз.

– Твоя корона перекосилась, – сказала она.

Прикосновение ее руки, этот маленький жест заботы и беспокойства заставил кровь, бегущую по жилам Равеля, вскипеть, как если бы это было горячее, пенящееся шампанское.

Он больше не мог противостоять желанию прижать свои губы к нежным изгибам ее губ – с подобным успехом он мог бы пытаться остановить свое сердце.

Вокруг них раздались бешеные аплодисменты, радостные крики, возгласы «ура!» и «браво!».

Равель поднял голову и многообещающим взглядом посмотрел в Анины синие глаза. Затем он повернулся и одной рукой хлестнул поводьями по спинам своих белых козлов. Парад Комуса продолжался.