Когда врачи предложили, а Нора настояла, чтобы Т. С. прошел лучевую и химиотерапию, он сказал:

— Зачем? Все яснее ясного. Это как с кино. Можно покончить двумя способами. Можно продлевать мучения, ожидая, чтобы поступления из билетных касс продлили агонию, или покончить сразу, немедленно отозвав фильм из кинотеатров. Я всегда предпочитал быстрый конец.

— Но жизнь это не кино.

— Нет, это журнал, — кисло отпарировал он. — Когда я был мальчиком, была такая шутка. Кто-то спрашивает: «Что такое жизнь?» Правильный ответ: «Жизнь» — это журнал.

— Мне не смешно.

— Мне тоже. Но что еще делать со старым прочитанным журналом, кроме как выкинуть его?

— Нет, Т. С.! Ради меня пройди эту лучевую и химиотерапию.

Он долго пристально смотрел на нее, прежде чем ответить.

— Я бы сделал это, если бы это было нужно для тебя. Но я так не думаю. Ты хочешь, чтобы я сделал это ради Сэм, чтобы после того, как я умру, ты могла сказать ей: «Он боролся с болезнью… Он храбро сражался, ради тебя…» Опровергни, если можешь!

Она не опровергла. Она не могла. Она промолчала.

— Итак, раз это мое шоу, я буду ставить его так, как я хочу. Я буду ходить на студию каждый день, пока не смогу больше ходить вообще. Тогда я буду сидеть у этого проклятого бассейна, на что у меня никогда не было времени, до тех пор пока смогу сидеть. А потом я буду лежать в моей собственной постели в моем собственном доме и ждать, пока меня не отвезут на кладбище. И вот что ты можешь сделать для меня — позволить мне это. Обещай мне, что не будет никаких уговоров, никаких больниц и что ты позволишь мне уйти в моем собственном стиле.

Она кивнула. Едва ли можно было назвать его превосходным мужем, с еще меньшим основанием — хорошим отцом, но, по крайней мере, она сможет сказать Сэм, что ее папа был парнем, обладавшим собственным стилем.