56
Она позвонила в два часа после полуночи. Для Лос-Анджелеса самое подходящее время, чтобы разбудить Тони.
— Если ты еще недостаточно очухался, чтобы узнать мой голос, старый дружище, то сразу скажу, что это твоя приятельница Нора Грант.
— Я вполне достаточно очухался, чтобы понять, что если ты называешь меня «старый дружище», то чего-то хочешь от меня, и отнюдь не предложения выйти замуж.
Она засмеялась:
— Я позвонила тебе, чтобы обратиться с чисто деловым предложением.
— Но ты не забыла, что я актер, а не бизнесмен.
— Я предлагаю тебе великолепную возможность быть и тем и другим. В самом деле, я предлагаю тебе шанс стать тем, кем, как ты уверял, до смерти хочешь стать — продюсером.
— Или я еще дрыхну, или вижу сон, или ты пытаешься разыграть меня?
— Первое неверно, второе правильно.
— Сейчас слишком ранний час, — простонал он, — чтобы так шутить. Так что — я угадал?
— Что я разыгрываю тебя? Это будет первым, что я завтра сделаю.
— Нора, ты прекрасно знаешь, что есть только одно дело, в котором я хорош в столь ранний час, поэтому, если хочешь, чтобы я только ответил на твой вопрос, повтори мне его, пожалуйста, по буквам.
Когда она сделала это, он простонал:
— Я знал, что буду сожалеть, что это не было брачное предложение. Все, что я могу сказать — надеюсь, что не подведу тебя. Вначале я не удержал тебя, а затем не смог удержать Хьюби.
— Но этим и прекрасна жизнь, дорогой Тонн. Каждый раз открывается что-то новое… Но только сейчас, пожалуйста, постарайся удержать то, что ты можешь получить…
Тедди разбудил Хани к завтраку в семь тридцать, хотя церемония выпуска была назначена на два часа.
— Но, папа, я могла бы еще поспать до девяти или даже десяти, — запротестовала она.
— Я больше не мог ждать. У меня сюрприз.
— Бельгийские вафли с клубникой или оладьи с брусникой?
— Извини, но не будем гадать. Живо надевай халат и шлепанцы и спускайся вниз.
Потом он буквально стащил ее по лестнице и распахнул входную дверь. Едва Хани успела подумать, какой же сюрприз мог ее ожидать в качестве подарка к выпускному дню, как, увидев у подъезда белый «сандерберд», она вскрикнула: «С-берд!» и разрыдалась.
— Надеюсь, это не слезы разочарования, — улыбнулся Тедди. — Или ты ожидала получить «мазерати»?
Но оба они знали, что плачет она от радости, и не только потому, что «с-берд» был сверх ее ожиданий, но потому еще, что это означало, что они приняли телепьесу и выплатили последний чек.
— О, папа, значит, им действительно, действительно понравилось?
— Ты говоришь — понравилась, малышка? Они влюбились в нее!
— О! — Она обняла его. — А Нора знает?
— Конечно, она помогла мне выбрать машину, и это она настояла на белой. Она сказала, что красивые блондинки должны ездить на белых машинах. А ты знаешь, что в таких вещах Нора разбирается безошибочно.
— Знаю. Но вот вопрос: что мы собираемся есть на завтрак — бельгийские вафли или оладьи с брусникой?
— Я думаю, что именно ты должен сказать ей, когда она спустится к завтраку, а это должно произойти с минуту на минуту. Она говорила, что поставила будильник на девять, так что она уже должна быть готова, включая час на мейк-ап и час на причесывание.
— Но почему именно я должен ей сказать? — потребовал Т. С., допивая третью чашку кофе. — Это нечестно с твоей стороны, Нора. Ты говорила, что все, что от меня требуется — это чтобы я пошел на выпускную церемонию. Почему ты не можешь сказать ей о Лондоне и фильме?
Нора запила глотком чая вторую таблетку аспирина.
— Потому что это подарок к ее выпуску и для нее будет иметь гораздо большее значение, если об этом ей скажешь ты. Если это сделаю я, она заподозрит, что я пытаюсь избавиться от нее.
— Но она все равно так отреагирует! Все эти слезы, и поцелуи, и общая истерика. Ты знаешь, как я ненавижу истеричек. Что мне нравится в тебе, Нора, что ты всегда держишь себя в руках.
— Но ей только восемнадцать — она имеет право на возбуждение. Особенно после такого волнующего предложения. Полететь в Лондон, жить там и сниматься в кино! Вспоминаю, когда мне было восемнадцать и я самостоятельно ехала в Лондон! О! Я вовсе не держала себя в руках, я была так взбудоражена.
При этом воспоминании ее глаза засветились, и Т. С. посмотрел на нее жадным взглядом.
— Как бы мне хотелось знать тебя тогда, — сказал он наконец.
— О, тогда я бы тебе не понравилась, — засмеялась она. — Вряд ли я принадлежала к твоему типу кинозвезды. Я была такой, такой неоформившейся, словно ком глины, из которой еще лишь предстояло что-то вылепить, и находилась в состоянии постоянного возбуждения, в каком будет и Сэм, особенно когда узнает, что предстоит работать в этом фильме вместе с Тони. Ты ведь знаешь, что она так же обожает кинозвезд, как и ее отец.
Но Т. С. был не в настроении выслушивать поддразнивания.
— Вот поэтому именно ты должна сообщить ей эту важную новость. В конце концов, Тони был твоей идеей и твоим мужем.
Он разбил скорлупу своего яйца всмятку и поморщился:
— Нора! Это не яйцо всмятку! Оно сырое, вот оно какое, а ты знаешь, что я ненавижу яйца, если они сварены не так, как я люблю. И ты знаешь, как я рассчитываю, чтобы ты позаботилась об этом.
Бейб позвонила Хани в десять:
— У меня только одна минута. Мы собираемся по поводу великого дня позавтракать в отеле «Бель-Эйр». Я звоню, чтобы узнать, какой автомобиль ты получила.
— Ну ты даешь! Как ты узнала, что я получила автомобиль?
— Очень просто. Половина девочек из Бизли уже имеют машины, вроде Сэм, остальная половина должна получить сегодня, потому что это очень практичный подарок, служит, сразу двум целям — это и как презент к выпуску, и предмет первой необходимости. А мамы девочек из Бизли тоже рассматривают этот день как свой выпускной — конец их обязанности развозить своих жопотрясок-дочерей. Итак, какую машину ты получила?
— Белый «с-берд»! А ты получила машину?
— Ага, — без энтузиазма ответила Бейб, — «мустанг».
— Но «мустанг» это класс. Разве тебе не нравится?
— Коричневая машина разве класс? Ты получила белую. У Сэм зеленая, а у меня цвета говна.
— О, угомонись, Бейб. Сегодня день выпуска по всей Америке, и, как ты думаешь, сколько девочек получают по этому поводу новенький, с иголочки «мустанг»? Право же, стыдись.
— Да? А ты знаешь, что этот мой фальшивый отец сказал мне, когда вручал ключи от этой благородной окраски — так Кэтрин называет цвет говна машины? Он потряс мне руку и заявил, что надеется на мою благодарность. А миссис стояла рядом и поддакивала. Но я решила, что не подам и виду. По крайней мере, он никогда не развлекался со мной в сексуальном смысле, во всяком случае, насколько я помню. А она никогда не била меня, если не считать тех нескольких раз, когда, выйдя из себя, стукнула меня по лицу щеткой для волос. Ну, а теперь я должна спешить — нас ждет очень благородный завтрак. Скажи, пожалуйста, ты никогда не слышала о говнистого цвета яичнице? Я не буду удивлена, если нам подадут ее по поводу выпуска. Я слышала, что это последний писк благородной кухни.
— Хани, девочка, где ты пропадала? Последние четверть часа я звоню тебе каждую минуту.
— Ладно, если тебе действительно интересно, то я катала Тедди на моем прекрасном белом «сандерберде».
— «С-берд»? Здорово! Счастливого выпуска, Хани-затейница.
— Тебе тоже, Сэмми. Но почему ты звонила мне каждую минуту? Ты получила новую игрушку на колесах?
— Нет, не машину. Нечто гораздо более волнующее. Только не падай, когда услышишь! Я отправляюсь в Англию! Папа сообщил мне об этом утром. «Грантвуд студия» снимает там фильм, и я еду в Лондон, чтобы участвовать в нем! А теперь угадай, кто будет продюсером и звездой? Вот теперь ты действительно отпадешь. Бывший Норин муж — Тони Нэш! Можешь представить? Держу пари, это должно было убить ее, потому что все время, пока папа излагал мне подробности, она перебивала его, чтобы напомнить мне, что, хотя, как она надеется, я получу от этого удовольствие, главной целью моей поездки должна быть учеба, учеба, учеба и что она надеется, что я правильно расценю эту возможность и не забуду, почему я туда попала и дыр-дыр-дыр… Хани, почему ты ничего не скажешь?
— Скажу, как только приду в себя от шока. И сколько времени тебя не будет?
— Столько, сколько требуется, чтобы сделать кино, я полагаю. Может быть, целый год. Не думаю, что у них уже есть режиссерский сценарий, но папа говорит, что самая лучшая школа, если я пройду весь процесс с самого начала.
— Это значит, что ты не будешь поступать осенью вместе со мной в университет? — несчастным голосом спросила Хани.
— Нет, но зато у меня будет собственная квартира, и вы с Бейб сможете навестить меня в ваши первые каникулы, и мы устроим большой шум! Завтра я улетаю!
— Завтра? Но как ты можешь так быстро? И почему? Разве это так необходимо? Что-то чрезвычайное?
— Ты знаешь, мой папа говорит: «В кинобизнесе всегда все чрезвычайно». А он знает, что говорит. Во всяком случае, Нора заказала мне билет на самолет, который вылетает завтра на рассвете. Не знаю, почему она выбрала такой ранний рейс, но полагаю, что рассчитала, что чем раньше я исчезну, тем быстрее и лучше она уладит свои дела. Хани, ты еще не сказала, что рада за меня.
— Конечно, рада, но все это так неожиданно. О, Сэм, я буду так скучать по тебе, так…
— Я тоже, но я вернусь, Хани-Кролик, а ты побываешь у меня в гостях. А сейчас я должна позвонить Бейб и рассказать ей. До скорого, Хани-Звездочка, и с выпуском тебя и твоего папку.
Она повесила трубку раньше, чем Хани успела сказать ей, что Бейб уехала на завтрак.
Еще до того, как они выехали с подъездной аллеи, судья — он сидел рядом с Бейб, которая была за рулем, — непрерывно ворчал и зудел по поводу ее вождения, в конце концов, она готова была рвануть на следующий красный свет.
Наконец, Бейб спросила его, может быть, он будет чувствовать себя более комфортно, если она отдаст руль ему. На что он с нескрываемым сарказмом ответил:
— Поскольку ты не проявляешь и намека на благодарность и даже не пытаешься заткнуть свой рот, я начинаю склоняться к тому, чтобы забрать у тебя не руль, а сам автомобиль.
Она готова была огрызнуться: «Какого… ты сам не заткнешься со своим зудением о том, какая я неблагодарная и как не похожа на леди?»
Но всего этого она не высказала, потому что именно так он и мог поступить — отобрать этот дурацкий автомобиль и оставить ее на долгое жаркое, лето без собственных колес. И тогда осенью она снова должна будет зависеть от них в поездках в колледж, в то время как она рассчитывала хоть как-то избавиться от этой зависимости, вдохнуть хоть немного свободы. А пока Кэтрин требовала, хотя прямо и не высказывала этого, чтобы она извинилась перед отцом за свою грубость и неблагодарность, иначе они забудут и про завтрак и про церемонию выпуска.
Бейб не хотела извиняться, но перспектива провести остаток дня и весь вечер запертой в доме с ними настолько угнетала ее, что она пробормотала требуемые слова. Когда она подъехала к покрытому тентом подъезду отеля, то затормозила так резко, что, если бы не ремни безопасности, судья безусловно вылетел бы из машины через лобовое стекло.
Выходя из автомобиля, она подмигнула привратнику, отгоняющему машину на стоянку, нежно улыбнулась судье и так мило извинилась перед ним, как только мог бы пожелать любой отец. Они уже сидели в элегантном, битком набитом зале ресторана, Кэтрин смотрела по сторонам, выглядывая, есть ли здесь кто-нибудь, кого стоило бы заметить, а судья погрузился в изучение меню, когда она сказала ему, сделав невинные глаза:
— Ты для меня по-настоящему чудесный отец, хотя я знаю, что ты удочерил меня. Мама требовала, чтобы я никогда не затрагивала эту тему, но думаю, что сейчас, когда я заканчиваю школу, ты захочешь сообщить мне, кем является мой настоящий отец.
Они ответили одновременно. Кэтрин, побледнев от гнева, выпалила: «Являлся, а не является. И на этом прекратим дискуссию».
Судья, криво улыбнулся:
— Ты не должна хотеть этого, и поверь мне, если ты будешь настаивать, то поймешь, почему тебе так трудно быть настоящей леди.
— И что было дальше? — вся кипя, потребовала Сэм.
— Она заказала яйца «Бенедикт», он — яблочный пирог, а я, поскольку не была голодна, только стакан отравы.
— Бейб! — Сэм, доведенная до белого каления, завопила в телефон, — я не спрашиваю о меню, я спрашиваю о том, что ты сделала, когда он сказал, что ты не должна хотеть узнать, кто твой отец, и о том, почему тебе трудно быть леди.
— Я промолчала, — с несчастным видом произнесла Бейб.
— Почему? У тебя есть полное право знать факты — кто был твой отец и почему твоя мать отказывается говорить об этом!
— Ты ничего не понимаешь, Сэм. У меня нет никаких прав. Все, что у меня есть, это Кэтрин и судьи. И если я не позволю им вести себя, как они хотят, то не буду иметь и их. И кому какое дело, кем был мой отец, если он мертв. Где он был, когда я нуждалась в нем? Кроме того, как намекает судья, он может оказаться убийцей, или насильником, или еще кем-то в этом замечательном роде. Как бы то ни было, это судья все решает, потому что это он женился на моей старушке маме и удочерил меня, простил ей ее ужасные ошибки и меня с моей дурной кровью. Поэтому, я полагаю, что Кэтрин права, а я не права, — я должна быть благодарна за то, что он дал мне свою фамилию, учитывая все, и неудивительно, что она хочет сохранить свою тайну.
Она начала плакать.
— Как бы то ни было, меня волнует не он и не то, что он говорит, хотя он и важный человек. Меня волнует она, она моя мать и предполагается, что должна любить меня. Но она не любит. Она стыдится меня, вот это меня и волнует по-настоящему.
— А ты никогда не задумывалась, что, может быть, она стыдится за себя?
Тогда Бейб стала смеяться сквозь слезы.
— Вот это да! Екатерина Великая будет стыдиться за себя? Тебе, Сэм Грант, должно быть стыдно: ты забыла, что она не только Ли из Вирджинии, но и великолепная женщина с размерами номер четыре, и великолепная леди, которая вышла замуж за этого мужчину!
Ладно, хватит. Теперь расскажи мне подробнее о твоих новостях. О Господи, как бы хотела очутиться на твоем месте, поехать в Лондон одной, чтобы никто не стоял у тебя над душой, не командовал тобой!
— Придется работать с Тони Нэшем? Я как-то видела его фотографию в журнале. Он поразительно хорошо сохранился, хотя, судя по тому, что он был женат на Норе, ему, должно быть, уже много лет. — Хотя я не собираюсь ставить это ему в упрек. — Она хихикнула. — Вот бы поднялся вой, если бы я затеяла интрижку с Нориным бывшим, а? Ее бы это взбесило, а меня нисколько бы не смутило, потому что мне всегда нравились немолодые мужчины.
— Ага, — вяло согласилась Бейб, — я знаю. — Меньше всего она хотела бы обсуждать проблему связи с немолодым мужчиной, особенно с Сэм. — Лучше я пойду готовиться. Хотя я уже принимала сегодня душ, Кэтрин настаивает, чтобы я приняла еще раз. Кажется, она думает, что я настоящая вонючка.
Нора нашла Сэм в библиотеке, погруженную в раздумья.
— Мы должны скоро выезжать. Не пора ли тебе принять душ и одеться?
Сэм подняла голову:
— Ты думаешь, я нуждаюсь в душе?
— Нуждаешься? А разве ты обычно не принимаешь душ перед тем, как одеться?
— Обычно да. Но Бейб только что рассказала мне, что ее мать велела ей принять душ, хотя она принимала его лишь два часа назад. Бейб думает, что это потому, что Кэтрин считает ее вонючкой.
— Что за глупость? Что особенного, если Кэтрин предложила ей второй раз принять душ? Почему Бейб поднимает шум из ничего?
— Но для Бейб это вовсе не ничего. Это ее состояние души. Она действительно верит, что как личность она вонючка. А Кэтрин — сука, а судья говно, потому что подталкивает ее на это. Мне кажется, ты должна говорить с ними об этом.
Нора заупрямилась:
— Даже если то, что ты сказала о них, правда, почему ты полагаешь, что я тот человек, который должен говорить с ними?
— Помнишь тот случай, когда нас поймали за курением травки и Кэтрин сказала, что Бейб больше не должна с нами дружить? Ты поговорила с ней и заставила изменить свое мнение. Я убеждена, что она пошла на это потому, что ты доказала, что у нее тоже рыльце в пушку.
— Чепуха.
— Неужели? Бейб знает, что судья удочерил ее, и примирилась с этим, но они до сих пор не хотят сказать ей, кто ее настоящий отец. Они говорят, что он был ужасно плохим, и это заставляет Бейб предполагать, что она тоже плохая. Я подслушала однажды, как ты кому-то говорила, что Кэтрин вовсе не из Вирджинии, а из Мемфиса, штат Теннесси, и что ее девичья фамилия вовсе не Ли. Почему она лжет? И не говори, что не знаешь, я не поверю тебе.
— В таком случае я не буду ничего ни подтверждать, ни отрицать. Но я спрошу и тебя. Если бы даже я знала ответы на все эти вопросы, почему ты думаешь, что я имею право вмешиваться в жизнь другой женщины, диктовать ей, что она должна, а что не должна рассказывать собственной дочери? И что побуждает тебя думать, что я имею право разглашать секреты других людей? И наконец, если ты задумала рассказать Бейб, что ее мать на самом деле вовсе не Ли из Вирджинии, ты должна быть чертовски уверена, что она готова услышать это, хочет услышать. А может, лучше ей ничего не знать?
— Но каждому всегда лучше знать правду! — вскричала Сэм.
— Не всегда, Сэм, не всегда, — сказала Нора, думая в это время, что она сама часто порывалась рассказать Бейб известные ей факты. — Что же касается того, что Бейб не следует считать себя вонючкой, то это должно вытекать из ее собственного самоощущения, иначе это ничего не стоит. А теперь собирайся побыстрее, мы действительно опоздаем, отец уже одет и нетерпеливо ждет. И поскольку нас поджимает время, почему бы тебе не пропустить душ? Ты и так уже благоухаешь, как роза, даже под любым другим именем…
— Ну, и как я должна это принимать? — в отчаянии вскричала Сэм. — Ты говоришь серьезно или шутишь?
— Тебе уже восемнадцать, и сегодня твой выпуск, Сэм. У тебя хороший, ясный ум, предполагается, что ты уже взрослая. Так почему бы тебе не вычислить это самой?
Прекрасный день для проведения церемонии выпуска на открытом воздухе, подумала Нора, любая невеста была бы счастлива выбрать такой день для своей свадьбы. Счастлив выпуск, чей праздник приходится на такой солнечный день.
Комментатор службы прогноза погоды на телевидении предсказывал прекрасную погоду с температурой семьдесят четыре градуса в Лос-Анджелесе, при почти нулевой влажности и минимальном смоге. И место тоже было выбрано превосходное — Шекспировский сад роз Бизли, за который каждая воспитанница Бизли испытывала законную гордость, поскольку все его разнообразные экзотические растения, прежде чем их пересадили в открытый грунт, были выращены ими в собственных теплицах, и каждое названо в честь прекрасной героини из какого-либо произведения великого писателя.
Они немного опоздали, так что Сэм в ее синей мантии и шляпке с кисточкой, с развевающимися из-под нее волосами пришлось мчаться, чтобы успеть присоединиться к одноклассницам, выстраивающимся для проведения церемонии, в то время как Нора и Т. С. взяли первые попавшиеся маленькие белые стульчики. Оглянувшись, Нора увидела слева от них и на ряд ближе супругов Трейси и Тедди, сидящего правее, шарящего взглядом по рядам девушек, и подумала: он ищет меня, хочет убедиться, что я здесь. Потом он нашел ее и помахал рукой, и она ему ответила, а Т. С. наблюдал за ней с улыбкой и загадочным выражением глаз. Он собирался что-то сказать, но в этот момент ударил оркестр и девушки, выстроенные в линию по росту — Бейб первая, Сэм последняя и Хани где-то в середине, — начали свой воодушевленный марш по проходу.
— Что-то вроде свадьбы, только без женихов, — шепнул Т. С. Норе.
— О! Женихи скоро появятся. В конце концов, это только начало!
Каждой была отведена в программе своя роль. Когда Сэм с еще тремя девушками пела, Нора слышала среди других только ее прелестный голос, видела только ее высокую, грациозную фигуру, ее прекрасную вскинутую головку и чувствовала, как ее сердце преисполняется любовью, гордостью и мольбой. Она быстро взглянула на Т. С., пытаясь разглядеть, выражается ли что-нибудь в его глазах, но он держал себя в руках. Кто знает, о чем он думал, и слышал ли вообще что-нибудь?
Важно было, что Сэм видит его в эти минуты. Все лучшие качества в ней проявились ярче, и нечего было гадать, чья она дочь. Окруженная любовью, она будет счастлива. Она сама выяснит, кто она и кем способна стать.
И как всегда Норины мысли обратились к Хьюби, от которого она лишь изредка получала открытки, и ее сердце еще раз наполнилось любовью и молчаливой мольбой.
Теперь Бейб заняла свое место за белым «Стейнвеем» (Бизли гордился тем, что все здесь было наивысшего качества), чтобы исполнить отрывок из Шопена, и Нора снова взглянула на Т. С., чтобы увидеть, какие эмоции теперь проявятся на его лице — стыд, сожаление или даже какие-то следы потрясения? Но он тщательно изучал носки своих ботинок, словно восхищаясь их глянцем.
Затем, когда Бейб великолепно взяла последний аккорд, вознесшийся в благоухающее небо, Нора взглянула в сторону Трейси, она сбоку видела их лица в профиль. Лицо судьи выглядело воодушевленным, его голова качалась из стороны в сторону, как метроном, голова Кэтрин была гордо откинута назад, глаза закрыты, чтобы лучше слушать, губы плотно сжаты, она ритмично кивала подбородком, словно в знак одобрения.
И тут Нора осознала, что эта противная Кэтрин, возможно, по-своему любила Бейб! Истина заключалась в том, что Кэтрин делала не больше того, чем обладала сама, — сплетя кокон из секретов и лжи, чтобы сберечь имя и будущее своего ребенка, обеспечила этому ребенку хорошую жизнь соответственно своим представлениям. И как смеет она, Натали Нора Холл Хартискор-Нэш-Кантингтон-Грант, ханжески осуждать хорошенькую Катю Маркус?
В конце концов, какое преступление она совершила? Сбежала в Мемфисе из галантерейной лавки своего отца, еврея-иммигранта из России, чтобы выйти замуж за комика Джеки Уайта, переделавшего свое имя из Якова Вейса? И кто может осудить ее за то, что она оставила и новую жизнь тоже, когда вместо веселья и радостей та обернулась серией одноразовых унылых выступлений в скучных клубах и медовым месяцем в убогих отелях? Возможно, именно рождение Бейб подтолкнуло ее бросить Джеки и найти спасительное убежище в судье, который дал им обеим — ей и ее дочери — свое имя, престиж и протестантство, потребовав взамен, чтобы Катя Маркус-Вейс была навсегда зачеркнута и перекрашена в его цвета, став тем, кем он хотел, чтобы она была.
Не упустила ли я что-нибудь в этом анализе? Любит ли она Бейб меньше, чем я люблю Хьюби или Сэм? Кто вправе сказать, какую форму может принимать любовь, какую тропу избрать, направляясь в путь? Лгала ли я меньше — пускай это была ложь во благо — и не хранила ли куда большие секреты? Как могу я осуждать ее? Как могу я даже думать о разглашении ее тайн, если я не готова разгласить свои собственные? И Бейб, подобно Хьюби, должна сама для себя определить, кто она есть в действительности.
После вручения дипломов настало время Хани произнести прощальную речь. Сначала Хани со своей обычной грацией и очаровательной самоуверенностью — о, она уже знала, кто она есть, дочь и гордость Ф. Теодора Розена (и пусть никто не отважится назвать ее как-нибудь иначе), — одарила собравшихся волшебной, сияющей улыбкой, а потом начала говорить…
Даже не глядя на Т. С., Нора чувствовала, что он весь корчится. Было ли ему скучно или просто неудобно сидеть на маленьком стульчике, явно не рассчитанном на мужчину его размеров? Испытывал ли он физическую боль или только душевную?
— Осталось недолго, — прошептала она, — после Хани все закончится.
— Но это не кончится, пока не споет эта толстая леди…
— Наконец, последнее! — Хани распростерла руки во всеохватывающем жесте. — Наш выпускной праздник! С него для нас начинается жизнь! И мы встречаем ее с распростертыми объятиями. Мы, выпуск Бизли 1974 года, одаренные любовью и знаниями. Спасибо всем вам — нашим друзьям и учителям, нашим воспитателям и родителям, — она послала воздушный поцелуй Тедди, — и теперь мы выходим в мир, подготовленные обнять его с искренней любовью…
Ее чистый голосок звенел с искренностью, которую никто не мог отрицать, и заразительным энтузиазмом. И когда она закончила, раздались оглушительные аплодисменты, и снова загремел оркестр, а выпускницы с дипломами в руках триумфальным маршем направились по проходу.
— Вот и настало великое освобождение. Наша Хани становится настоящей актрисой, — прокомментировал Т. С., в то время как Тедди, встав и бешено аплодируя, повернулся и помахал Норе, упиваясь своим триумфом. И Нора с энтузиазмом помахала ему, со слезами нескрываемой радости на глазах.
— Он тебе и в самом деле нравится, — заметив это, сказал Т. С. скорее в форме утверждения, чем вопроса.
— Конечно, — ответила Нора. — Почему бы и нет? Он такой приятный человек.
Теперь уже, смутившись, покачал головой Т. С.
— А я всегда считал его неудачником, который постоянно пытался доказать, что он стоит меньше, чем на самом деле. — Он засмеялся.
Нет, Тедди не был неудачником. И если бы кто-нибудь распределял роли в кино, то должен был бы дать ему роль героя.
Выпускники быстро поломали свой строй, обнимая друг друга, потом кинулись обнимать и целовать своих родителей и друзей, а те, в свою очередь, обнимали и целовали их. Сэм обняла вначале двух своих лучших подруг, а потом кинулась к отцу и обняла его с такой силой, что он подумал, что сейчас она решит ему проблемы, задушив его.
— О, папа, разве это не самый замечательный день? Я так счастлива, просто умираю от счастья!
— В таком случае, пока этого не произошло, — сказал Т. С., освобождаясь из ее рук, — обними и Нору, потому что именно она настояла, чтобы ты пошла учиться в Бизли.
— Конечно, — Сэм наконец согласилась. Это была правда — Нора сделала превосходный выбор: без Бизли в ее жизни не было бы ни Хани, ни Бейб. Она быстро обняла Нору, прежде чем снова присоединиться к Бейб и Хани, которые так крепко обнимали Тедди, что едва не задушили его.
Они с Т. С. не должны остаться на приеме — решила Нора. Во-первых, Т. С. закусил удила, во-вторых, это поставило бы в неловкое положение и Бейб, и Хани, по разным причинам старающихся избегать его. Каждую минуту Сэм могла попытаться притащить их для поздравлений, а они, само собой, будут сопротивляться, и Сэм будет удивлена и расстроена.
— Почему бы тебе не посидеть здесь минутку, пока я поздравлю кое-кого и предупрежу Сэм, что мы уезжаем.
Она прошла по саду, поздравила знакомых, преподавателей Бизли, Трейси и некоторых других родителей и подозвала к себе Сэм, чтобы сказать ей, что они с Т. С. уезжают.
— А ты оставайся здесь со своими друзьями.
— Но, почему папа не может остаться хотя бы на час?
— Ему надо написать несколько памятных записок для Тони, чтобы ты могла их взять с собой завтра утром.
— А как же с нашим праздничным ужином? Я думала, что мы пойдем вместе с Бейб и Хани, ведь я последний раз вижу их перед долгой поездкой.
— Но ты еще должна упаковать свои вещи, кроме того, я думала, что ты захочешь провести последний вечер с отцом.
— Я об этом не подумала. Конечно, я так и сделаю.
— Вот и хорошо. А теперь, прежде чем уйти, я должна поздравить Бейб и Хани.
Она тоже их долго не увидит. Она сильно сомневалась, что они навестят Грантвуд Мэйнор до возвращения Сэм… После того, как Т. С. умрет.
Тедди поймал ее как раз тогда, когда она собиралась окликнуть Т. С. и уехать.
— Ты не попрощалась со мной.
— Я когда-нибудь рассказывала тебе, что во время войны пела в кабаре? Да, пела, и зал был переполнен солдатами и матросами, а одна из песен называлась «Я буду всегда видеть тебя всегда…».
— Я знаю эту песню, но ты немного подзабыла слова, — сказал он с дразнящей улыбкой. Там нет «всегда». Она звучит так: «Я буду видеть тебя во всех старых знакомых местах, которые все дни не покидали мое сердце…»
— Ты прав, — вспыхнула она. — Я подумала о другой песне, где есть «всегда». Видимо, спутала названия. Это было тридцать лет назад, и ты знаешь, как это бывает.
— Да, я знаю, как это бывает.
