Дубовый вращающийся стул угрожающе скрипнул, когда Монк Мак-Куин уселся на него и положил на стол ноги в ботинках великанского размера. Он свернул трубкой напечатанную рукопись и обратился к своему редактору финансового отдела, выпускнику Принстона Джимми Пирсу, у которого был особый нюх на новости делового мира.

– Ты абсолютно уверен, что Толбот хочет получить эти новые территории под железнодорожное строительство?

– Мои люди позвонят мне из Вашингтона в ту минуту, когда он подаст заявку, – отвечал редактор.

– Непонятно, – сказал Мак-Куин, почесывая затылок. – У Саймона Толбота нет таких денег.

– Будут, если он заложит все свои владения, – жизнерадостно предположил Пирс.

Мак-Куин покачал головой.

– И все равно нескольких миллионов ему не хватит. – У него богатая жена.

Мак-Куин кисло посмотрел на редактора.

– Боюсь, от нее он ничего не получит.

– Значит, у кого-нибудь одолжил на улице…

Резко зазвонил телефон. Пирс схватил трубку. На лице его появилась снисходительная улыбка.

– Это подтверждение. Толбот подал свою заявку перед самым перерывом. Он отвечал всем требованиям и получил контракт.

– А как же Вандербильт? Он ведь тоже участвовал в бегах.

– Хм, не знаю. Правду сказать, люди Вандербильта там не показывались. Наверное, услышали, что происходит, и отказались от участия.

«Может быть, и так, размышлял Мак-Куин, – а может, и нет».

Он кинул редактору рукопись.

– Скорее, на первую полосу!

Монк Мак-Куин продолжал испытывать свой стул на прочность, еще дальше откинувшись назад и разглядывая потолок. Он чуял нутром: здесь что-то не так. Все, что он знал о Саймоне Толботе, убеждало его, что этот человек – не из тех, кто ставит на карту дело всей жизни и даже больше, чем всей жизни. И все-таки Саймон пошел на это.

– Что ты собираешься делать, помимо того, чтобы написать об этом? – вслух спросил он себя.

За годы, прошедшие после того, как Роза вышла замуж, Монк окончил Йельский университет, изъездил вдоль и поперек всю Европу и, когда скончался отец, унаследовал его финансовую газету. Не прошло и трех лет, как «Кью» разрослась с десятистраничного издания до авторитетного финансового журнала. Монк собрал со всей страны лучших журналистов и аналитиков и создал широчайшую сеть корреспондентов. Прибыль он, не жалея, вкладывал в самые современные средства телеграфной и телефонной связи и в расширение типографских мощностей. В результате, журнал «Кью» приобрел полную независимость. Монк предоставлял своим репортерам полную свободу выискивать новости повсюду, поощрял расследования о коррупции на Уолл-стрит и в Вашингтоне, результаты которых незамедлительно сообщались всему свету. За то недолгое время, что Монк проработал издателем, он нажил себе немало врагов. Однако никто не мог упрекнуть «Кью» в предвзятости или фаворитизме.

Несмотря на долгие часы, проводимые им в Челси, где два специально спланированных здания служили ему одновременно рабочим помещением и жильем, Монк никогда не терял из виду Розу Толбот. Он присутствовал на похоронах Иосафата Джефферсона и прислал Розе огромный букет цветов, когда она родила сына. Оба раза он получал от нее открытки с вежливыми словами благодарности.

По роду своей деятельности, которая подобно магниту притягивала всевозможные сплетни как из деловых, так и из светских кругов, Монк знал, что в Толбот-хаузе жизнь не ладится. Его возмущали методы, с помощью которых Розу отстраняли от участия в повседневной деятельности «Глобал Энтерпрайсиз», он одобрял упорную решимость Розы не выпускать компанию из рук. Монк внимательно следил, как Саймон ведет дела компании, но не находил изъянов в его оценках ситуации и решениях. По его расчетам, вскоре Роза должна была получить в распоряжение гораздо более мощную фирму, чем та, какой была «Глобал Энтерпрайсиз» восемь лет назад.

Каким бы болваном Монк не считал Саймона и как бы он ни желал счастья Розе, он поклялся, что ничего не будет предпринимать, чтобы вбить клин между супруга ми Толбот.

За прошедшие годы Монк не испытывал недостатка в женском внимании. Каминная доска в его доме была завалена приглашениями лучших семейств Нью-Йорка. Матери горели желанием познакомить с ним дочерей на выданье, надеясь устроить изысканный, аристократический брак. Но, наслаждаясь обществом этих юных девиц, Монк всегда держался от них на некотором расстоянии. Он убеждал себя, что уже давно перестал сравнивать всех женщин с Розой, хотя в глубине души признавал, что это совсем не так. Поэтому таинственный источник добытых Саймоном Толботом денег и не давал ему покоя.

Вздохнув, Монк Мак-Куин набрал номер «Глобал Энтерпрайсиз» и спросил Мэри Киркпатрик, найдет ли Роза время, чтобы встретиться с ним за чашкой чая ближе к вечеру в «Плазе».

– Конечно, я знаю, что Саймон получил эти участки, – сказала Роза. – Кто же об этом не знает?

Она улыбалась, наблюдая за тщетными усилиями Монка Мак-Куина удобно устроиться в изящном мягком кресле ресторана «Палм Корт».

Приглашение Монка оказалось для Розы полнейшей неожиданностью. Однако, к своему удивлению, она приняла его с удовольствием. С Монком она виделась редко, от случая к случаю, на приемах и балах, и разговор никогда не заходил у них дальше обмена любезностями. Роза не забыла его прежней страстной влюбленности и с радостью заметила, что чувство это еще не остыло. «Он такой милый, внимательный, – думала она, – таких мужчин не часто встретишь».

Только не говори, что хотел со мной встретиться, чтобы разузнать по секрету, как это у Саймона получилось? – кокетливо сказала она.

Поддразнить Монка ей не удалось: на этот укол он не отреагировал.

– Нет, совсем нет, – поспешно ответил он. – Просто… Ну, в общем, есть вещи, которых я не понимаю.

– Какие именно? – спросила Роза, наслаждаясь мелодичной игрой квартета, что музицировал где-то позади.

– Я не понимаю, откуда у Саймона деньги, – без околичностей отвечал Монк. – Ты же знаешь, он заложил «Толбот Рейлроудз» до последнего гвоздя.

Роза сдвинула брови. – Нет, об этом я не знала.

– Но и тогда ему не хватило бы пяти миллионов. Роза поставила свою чашку на столик и наклонилась к Монку.

– Монк, скажи, чего ты от меня хочешь?

Тот никак не мог спокойно усидеть в кресле. Исчезнуть бы среди густой листвы пальм и гигантских папоротников, расставленных по залу!

– Саймон просил у тебя денег? – наконец выпалил он. – Использовал ли он средства «Глобал Энтерпрайсиз», чтобы профинансировать эту сделку?

Роза рассмеялась, запрокинув голову.

– Конечно же, нет! Саймон просто не мог этого сделать – из-за «отравленной пилюли».

– «Отравленной пилюли»?

Роза прикусила губу, сообразив, что сказала лишнее.

– Только пообещай, что это останется между нами, – предупредила она. – Дела семьи Джефферсонов – наше внутреннее дело, они не для публики.

– Даю слово.

Роза объяснила, какие условия выдвинул ее дед, чтобы разделить «Глобал Энтерпрайсиз» и «Толбот Рейлроудз», и какие бумаги были в связи с этим подписаны Саймоном.

– Так что, сам видишь, Саймон никак не мог запустить руку в средства компании, – заключила она.

– Извини, – покачал головой Монк. – Именно из-за этого мне и было многое неясно. Я совсем не хотел тебя огорчать…

Роза дружески похлопала его по руке.

– Да что ты! Честно говоря, мне было очень приятно поговорить с тобой. И я с удовольствием встретилась бы с тобой еще.

Монк расплылся в лучезарной улыбке.

– Мистер Мак-Куин!

Между столиками «Палм Корта» пробирался молодой человек. Посетители оборачивались ему вслед: он спешил, шарф и полы пальто развевались. Монк с трудом высвободил свое тело из кресла, поднимаясь навстречу Джимми Пирсу.

– Джимми, какого черта…

– Об этом кричит весь Уолл-стрит, мистер Мак-Куин, – задыхаясь, проговорил Пирс. – Командор скупает «Толбот Рейлроудз» – линии, подвижной состав, товарные склады – все, на корню!

Монк схватил его за плечи.

– Ты уверен?

Тот глотнул воздух.

– На все сто!

Уверения Розы казались Монку несерьезными, но он решил не поднимать тревогу, пока не убедится в своих подозрениях.

– Узнай, откуда у Толбота эти пять миллионов: – шепнул он своему редактору. – Не важно, чего это будет стоить. Мне нужны факты и документы. Бросай все остальное, бери на подмогу всех, кто тебе понадобится из офиса. Иди!

Монк обернулся к Розе.

– Я думаю, тебе лучше вернуться сейчас в «Глобал Энтерпрайсиз», – спокойно сказал он. – Позвони своим адвокатам и попроси их еще раз просмотреть этот дополнительный пункт к завещанию твоего деда.

– Зачем?

– Просто из предосторожности. – Монк помедлил. – Ты знаешь, где сейчас Саймон?

– В Вашингтоне. Он уехал вчера.

Монк Мак-Куин непроницаемо улыбнулся. Он отлично знал, что Саймон Толбот сейчас вовсе не в столице.

– Ты уверен, что твоя жена думает, что ты поехал в Вашингтон?

Мари Джексон, урожденная Анна-Мария Яуних, спросила это у своего отражения, что смотрело на нее из зеркала в полный рост. Она капнула на палец духами и провела им по своей обнаженной груди, мягкому и гладкому животу, потом опустила руку ниже, под шелковые панталоны. Прикоснувшись к себе, она почувствовал сухость.

И это уже не в первый раз, – подумала ока, вздыхая, и перевела взгляд на мужчину, лежащего позади нее на кровати, на пышных подушках.

Впервые повстречав Саймона два года назад в клубе «Фламинго», Мари подумала, что в жизни не видела такого красивого мужчины. Ей было достаточно представить его без одежды, чтобы возбудиться до предела. Тогда она в нем не разочаровалась. Однако вскоре Мари обнаружила, что Саймон – любовник требовательный и жестокий. Сделав ее своей содержанкой, он хотел, чтобы она была для него доступной в любой момент, когда возникнет такая надобность.

Стараясь не привлекать его внимания, Мари поглаживала себя до тех пор, пока влагалище не увлажнилось. Зачем рассеивать иллюзии? Саймон Толбот думал, что она задыхается от страсти при одном его прикосновении. Он не был первым мужчиной, которого она ублажала. Но он был богат и не скупился. Благодаря содержанию, которое он регулярно выплачивал, Мари уже скопила порядочную сумму; не хватало лишь немного, чтобы осуществить свою давнюю мечту – открыть собственное заведение. Она рассчитала, что должна пробыть у Саймона в любовницах еще шесть месяцев. А потом, когда наберется нужная сумма, можно будет постепенно ослаблять эту связь… Если она проявит осторожность, Саймон не доставит ей затруднений. Напротив, Мари рассчитывала на его поддержку в будущем, если понадобится замолвить за нее слово в полиции, в инспекции по торговле спиртными напитками, в банке.

Мари в последний раз взглянула в зеркало на свои рубиново-красные губы, слегка припухшие («как будто пчела укусила», – говорили мужчины), на великолепной формы брови, выгодно подчеркивавшие зеленые с карим оттенком глаза, слегка поправила каштановые локоны и неторопливо направилась к кровати.

– Так ты уверен, что жена не знает? – продолжала она поддразнивать Саймона, проводя пальцами по его заросшей густыми волосами груди.

Саймон протянул руку. Ладонь его коснулась ее полной грушевидной формы груди, жирные пальцы затеребили сосок.

– Уверен, – лениво проговорил он и, глядя на нее, отхлебнул еще вина. – А что тебя это так беспокоит? Раньше ты никогда Розу не вспоминала.

– Я просто глупая девочка, – сказала Мари. – Ты не волнуйся, мой сладкий. Сейчас я поухаживаю за моим папочкой…

Саймон простонал от удовольствия, когда ее рука достигла наконец своей цели.

«О, женщины…» – мрачно вздохнул он.

И все-таки надо признать, что Мари была лучше остальных: она не ломалась, не церемонилась и прекрасно понимала, что от нее требуется, знала, чего хочет сама.

Эта сделка полностью устраивала Саймона. Вилла «Орлиное гнездо» на севере штата Нью-Йорк была зарегистрирована как охотничий клуб, в который жены согласно уставу не допускались, однако прочих дам принимали весьма радушно (собственно говоря, для этого клуб и основывался «отцами-основателями»). Заплатив по-королевски, в этом клубе можно было рассчитывать на отличный сервис и свободу действий.

Поэтому-то Саймон и не услышал тихого, но настойчивого стука в дверь его люкса, пока ритмичные движения головы Мари не довели его почти до высшей точки наслаждения.

– Ах, сукин ты сын!

Саймон оттолкнул испуганную Мари и выпрыгнул из постели.

– Какого дьявола тебе надо? – проревел он, открыв задвижку и злобно уставившись на перепуганного швейцара.

– К вам тут пришли, сэр, – робко проговорил тот.

– Кто?

– Мистер Мак-Куин, сэр.

– Котик, что там такое? – крикнула Мари из постели.

– Заткнись!

Саймон схватил халат, кое-как затянул его поясом и распахнул дверь. Промчавшись мимо швейцара, он, как был, босиком, понесся к лестнице. На площадке стоял Монк Мак-Куин.

Добрый вечер, Саймон, – вежливо приветствовал его Монк.

– Потрудитесь объяснить, в чем дело! – крикнул тот.

Монк стоял и смотрел на него, раздумывая, что к нему больше испытывает: жалость или отвращение.

– И вы тоже, Саймон, – сказал он. – Для начала вы могли бы рассказать, что именно вам известно о скупке Вандербильтом ваших железных дорог. Разумеется, для прессы.

Весть о молниеносном набеге Командора на «Толбот Рейлроудз» всколыхнула финансовые круги, пробудив их от новогоднего похмелья. Вернувшись на Нижний Бродвей, Саймон обнаружил, что здание компании осаждает толпа репортеров. Лишь с помощью нескольких плечистых нью-йоркских полицейских ему удалось пробиться сквозь орущую массу. Вскоре стало ясно, что его возвращение в Нью-Йорк не улучшило положения дел.

Адвокаты, помрачневшие и встревоженные, докладывали ему, что сложившаяся ситуация не из легких: несмотря на конфиденциальный характер сделки, Вандербильт каким-то образом узнал, насколько серьезно она затрагивает интересы «Толбот Рейлроудз». Поскольку Саймон рискнул подтвердить свою заявку на конкурсе наличными деньгами, Вандербильт, воспользовавшись предоставленным шансом, вышел на банки, где Саймон оставил имущество своей компании в качестве залога, и заявил о своем намерении выкупить железные дороги «Толбот Рейлроудз».

– Банки никогда не продадут ему! – заявил Саймон. – Они не посмеют так меня подставить!

– Они это сделают, если вы не сможете вовремя выплатить залог, – сказал старший из юристов. – Мы можем выполнить наши обязательства только в том случае, если правительство разрешит нам начать строительство этих линий незамедлительно. А это означает, что Сенат должен отклонить протесты, поступившие от поселенцев и индейцев.

– Сенат сделает все, как надо, – доверительно сообщил Саймон. – У меня договоренность с сенатором Риджмаунтом из Миннесоты.

На это юристам осталось лишь поднять брови. Никто не знал об этой договоренности, но вникать в ее детали тоже никому не хотелось.

Три дня спустя сенатор Мэтьюс Риджмаунт от штата Десяти Тысяч Озер объявил о своей отставке из верхней палаты Конгресса по состоянию здоровья. Сразу же после принятия его отставки подкомитет по транспорту единодушно проголосовал за дальнейшее обсуждение вопроса о развитии железнодорожного строительства на Среднем Западе и временно предписал компании «Толбот Рейлроудз» воздержаться от начала работ.

– Ты же мне говорил – и обещал, – что Риджмаунту заплатили и он сделает, что нужно! – бушевал Саймон Толбот. – Что, черт побери, произошло?

– Он ушел в отставку, Саймон, вот что произошло, – холодно сказал Пол Миллер. – Ты что, газет не читаешь?

– Так не лучше ли вернуть его из отставки? Или найти кого-нибудь другого, чтобы расшевелить этот комитет и дать нам зеленый свет!

– Никого другого мы не найдем, – вздохнул Миллер. – Ты это знаешь. Риджмаунт был нашей опорой в комитете. Ни у кого нет такого влияния, как у него.

– Слушай, Пол, – проговорил Саймон с угрозой в голосе. – Банки начали этот шум из-за графика выплат. Я согласился на этот график, потому что ты мне пообещал, что я могу начать строительство сразу. Любая задержка – и я не укладываюсь в график. Это знаешь ты. Это знают банки. И, уж конечно, это знает Вандербильт.

– Тебе нужно убедить банки пересмотреть график выплат, – ответил Миллер. – И больше ничего, все очень просто.

– Вот ты и сделай это, если все так просто! – взорвался Саймон. – Проклятье, я наизнанку вывернулся, чтобы вытрясти деньги из этих чертовых банков, а теперь, когда мне нужно время, эти янки уперлись со своим гонором! Ты тоже заинтересован в этом деле, Пол. Теперь твоя очередь их уговаривать!

– Ладно, сдался Пол, подняв руки. – Сделаю все, что смогу.

На следующий день Пол Миллер был приглашен на роскошный ланч в номер люкс на седьмом этаже отеля «Уэлдорф». Он действительно сделал все, что смог.

Роза никогда еще не видела мужа таким. Она всегда представляла Саймона человеком, подчиняющим судьбу своей воле, но всего за несколько, недель этот образ разрушился. Саймон словно постарел на двадцать лег. Он уединился в своем офисе как вор и не выходил из дому без сопровождения полиции. Доведенный до отчаяния непрерывным преследованием репортеров и зловещим молчанием банков, он быстро растерял свои светские манеры и обаяние южанина и впадал в ярость по малейшему поводу. Слугам в Толбот-хаузе пришлось научиться ходить на цыпочках.

Видя, как сжимается кольцо вокруг Саймона, Роза спрашивала себя, не сожалеет ли он сейчас о том состоянии, в котором – по его вине – оказался их брак. Она не находила ни капли сочувствия к мужу. Он иссушил ее сердце, преградив дорогу ее мечтам и желаниям. И вот теперь она, Роза, стала его последней надеждой.

Они сидели друг против друга за длинным «семейным», обеденным столом вишневого дерева, восьмифутовым, до блеска отполированным. Саймон обедал дома в первый раз со времени разрушительного набега Вандербильта. Он сильно исхудал, и одежда висела на нем, как на пугале. Роза заметила, что его рука, тянувшаяся за бокалом, дрожит.

Когда прислуга убрала со стола, Саймон спросил:

– Ты ведь знаешь, что произошло?..

И, не дожидаясь ответа Розы, проговорил:

– Конечно, знаешь.

Она чувствовала по его голосу, что он пытается и не может скрыть горечь.

– Должен ли я объяснить тебе ситуацию, Роза? – спросил Саймон.

– Не надо.

Роза могла бы добавить, что Хью О'Нил, теперешний глава юридического отдела «Глобал Энтерпрайсиз», постоянно наблюдал за происходящим в «Толбот Рейлроудз». Тщательно исследовав вместе с другими юристами пресловутую «отравленную пилюлю», он заявил, что данный пункт завещания Иосафата Джефферсона безупречен. Если бы для борьбы с Вандербильтом Саймону потребовалось имущество «Глобал Энтерпрайсиз», ему ничего не оставалось бы, как иметь дело с Розой.

– Если так, то перейду сразу к делу, – сказал Саймон. – Мне необходимо занять у «Глобал Энтерпрайсиз» денег. Нужен всего лишь краткосрочный заем, чтобы вовремя выплатить банкам.

– Достаточно будет одной выплаты, чтобы свести на нет всю прибыль компании, – заметила Роза. – А что потом?

– К тому времени я уже начну строительство железных дорог.

– Ты не можешь этого гарантировать, Саймон. Подкомитет Сената может бесконечно тянуть с разрешением, и ты ничего не выиграешь.

Она смотрела, как он допивает бургундское. Громко зазвенел хрусталь: Саймон резко отставил свой бокал.

– Тогда мне потребуется заложить фонды «Глобал Энтерпрайсиз». Такой залог банки примут.

Роза почувствовала, как в ней поднимается раздражение.

– Вопрос не в том, примут они или не примут.

– Нет, конечно, – ответил Саймон. – Вопрос в том, согласишься ли на это ты. – Он помолчал. – Ты согласна?

Даже зная заранее, что Саймон задаст этот вопрос, Роза разозлилась. Он не имел права даже предлагать ей такое – после всего, что он с ней сделал. Однако усвоенное с детства чувство долга перед мужем, необходимости следовать его советам и указаниям не покидало ее, и Роза сердилась не столько на Саймона, сколько на себя.

– Нет, Саймон. Я не позволю тебе отдавать «Глобал Энтерпрайсиз» в руки банкиров.

Очевидно, Саймон ожидал такого ответа, так как не удивился.

– Если ты не сделаешь этого, я разорен.

– А если сделаю, погибнет все. Не дави на меня, Саймон, не шантажируй. После всего, что было. Я не собираюсь рисковать ни своим будущим, ни будущим Стивена (она не смогла заставить себя выговорить «нашим будущим») из-за того, что ты ошибся.

Саймон долго смотрел на нее, затем молча встал из-за стола и вышел. Роза почувствовала, как дрожит все тело и подкашиваются ноги, как будто с плеч упал тяжелый груз, который она несла так долго. Она не могла даже предположить, что Саймон собирается делать. Может быть, у него есть свои, семейные деньги, о которых он ей никогда не говорил. Возможно, он попытается выиграть время, продав часть «Толбот Рейлроудз». Так или иначе, будущее сейчас не зависело от нее, но и Саймон был не властен над ним.

Когда подошел последний срок первого платежа по займу, в финансовых кругах пронесся вздох облегчения. Саймон Толбот практически перестал появляться на людях. По Уолл-стрит носились слухи о его возможном местонахождении и действиях. Говорили, что в последний момент ему удалось получить заем в Европе, что создается некий консорциум состоятельных людей из Южной Америки, были даже слухи о встрече с президентом, во время которой Саймон Толбот якобы просил о вмешательстве Белого Дома в его дело. В холлах частных клубов шли бурные обсуждения; заключались пари, доживет ли Саймон Толбот до Дня Святого Валентина 1915 года.

Спокойно сделав свою ставку, Пол Миллер решил, что пора склонить чашу весов на свою сторону. Он позвонил Монку Мак-Куину и пригласил его отобедать с ним в клубе «Метрополитен».

– Вы, наверное, видитесь с Саймоном не чаще, чем остальные, – сказал Миллер как бы между прочим.

– Нет, – ответил Монк. – Да и зачем?

– Да так, просто интересно. У вас, должно быть, уже телефоны раскалились от сплетен и домыслов.

Монк вежливо улыбнулся. Странно, что Пол Миллер так просто закидывает удочку. Как член правления «Толбот Рейлроудз», он должен был знать, где находится президент компании в каждую минуту, ведь фирма сейчас в кризисном положении.

– Наверняка вы не имеете ни малейшего представления, где сейчас Саймон, – сказал Миллер. – Но я спросил вас просто так, без задней мысли. Вам, наверное, не надо и говорить, что многие начинают беспокоиться.

– В том числе и вы, мистер Миллер.

– Пожалуйста, называйте меня Пол. Честно говоря, так и есть. Я держался рядом с Саймоном, сколько мог, гораздо дольше, чем того требовал финансовый расчет. Я думал, он сможет как-то спасти положение, но…

– Вы хотите сказать, что Саймон не сможет выполнить свои обязательства перед банками?

– Возможно, сможет, – допустил Миллер. – И я искренне надеюсь, что он это сделает. Однако я смотрю на ситуацию в перспективе.

«Другими словами, вы не хотите иметь ничего общего с потенциальным неудачником и банкротом».

– И, таким образом, я принял решение выйти из состава правления. – Миллер уронил на коктейльный столик конверт. – С сегодняшнего дня.

Монк был поражен.

– Вы что, спасаете свою шкуру?

– Я делаю это, чтобы защитить свои интересы.

– Какие же интересы вы сохраняете, если вы выходите из компании?

Миллер улыбнулся. Глаза его блестели, как твердые холодные пуговицы.

– Очень значительные. Каждый, кто знаком с арифметикой, знает, что Саймону не хватало для покупки территорий под железные дороги пяти миллионов и ему удалось их достать.

Монк неловко шелохнулся в кресле, ожидая, когда Миллер перейдет к главному.

– Он получил эти деньги от меня. Теперь Монк был основательно озадачен.

– Если так, то зачем вам уходить? Ведь этот заем явно ничем не обеспечен. Единственная возможность для вас получить деньги обратно – это если Саймон сумеет вовремя расплатиться.

– Почему вы предполагаете, что заем не обеспечен? – мягко спросил Миллер. – Это ведь не так.

Он выложил на столик рядом с конвертом пачку бумаг.

– Вот вам, пожалуйста, прочитайте это. Просматривая страницы, Монк не верил своим глазам: взамен пяти миллионов долларов Саймон Толбот передал Полу Миллеру половину фондов «Глобал Энтерпрайсиз», которыми он распоряжался как опекун Розы.

– Он не имел на это права!

– Как-как, простите? – резко спросил Миллер. Монк выругал себя за несдержанность.

– Да ничего, – пробормотал он. – Не понимаю, как…

– Нет, – прервал Миллер, накинувшись на него. – Вы сказали, что Саймон не имел права. Что вы имели в виду? Он клялся мне, что полностью контролирует компанию. Вы хотите сказать, что он лгал мне, что взял у меня деньги обманным путем?

– Я не могу давать комментарии на эту тему, – ответил Монк.

Миллер будто не слышал его.

– Раз так, то я буду судиться с Саймоном. А если окажется, что у него ни гроша за душой, тогда, если понадобится, я буду претендовать на имущество «Глобал Энтерпрайсиз».

Монк почувствовал прилив тошноты. Вот какой ящик Пандоры он ненароком открыл. Но была в голосе Миллера и какая-то фальшивая, чересчур самодовольная нотка.

«А не знал ли он с самого начала, что у Саймона никогда не было права использовать эти фонды как залог?»

– Монк, боюсь, что мне придется докапываться до правды, – сказал Миллер с приличествующим случаю мрачным выражением лица. – Можете спокойно напечатать обо всем, о чем мы тут говорили. У вас есть подтверждающие документы. Я свяжусь с вами, как только смогу.

Монк смотрел, как финансист торопится к выходу: ни дать ни взять наивный и простодушный человек, вдруг сообразивший, что мог быть обманутым. Это сильно его беспокоило, потому что Пол Миллер отнюдь не был простодушным, а тем более дураком.

Он отогнал эти путаные мысли. Самое важное сей час – немедленно сообщить Розе, что Саймон предал ее. Затем предстояло решить, стоит ли публиковать содержание разговора с Полом Миллером и тем самым обречь Саймона Толбота на поражение в суде.

В тот вечер Саймон Толбот приехал домой поздно. Он сбросил пальто с бобровым воротником и удобно устроился у камина в библиотеке. Треск сухих березовых поленьев успокоил его, как и первый глоток бордоского вина.

Саймон раскрыл журнал «Кью», лежащий у него на коленях. Номер был полностью посвящен делу «Толбот Рейлроудз», трудностям, возникшим у компании с банками, и надвигающемуся скандалу с незаконной продажей Саймоном акций «Глобал Энтерпрайсиз». Саймон перечитал все это раз десять. Он не понимал, как мог так сам себя наказать.

Не отрываясь от страницы, Саймон обрезал сигару и прикурил ее. Надо признать, что в своем изложении событий Монк Мак-Куин был юридически весьма корректен. Фактов было более чем достаточно. Были там комментарии Пола Миллера по поводу его ухода с поста, текст соглашения, подписанного Саймоном, затем – небольшое интервью с Розой, которая страстно отрицала какое бы то ни было право Саймона на подобный торг. В качестве доказательства Роза предоставила «Кью» текст «отравленной пилюли». В журнале были также опубликованы письменное согласие Саймона с этим пунктом завещания и его обязательство выступать по отношению к наследству Розы только в качестве опекуна.

В заключение приводилось высказывание прокурора округа Манхэттен: если мистер Толбот не представит удовлетворительного объяснения происшедшего, то ему будет предъявлено обвинение в мошенничестве и хищении. В то же время адвокаты Пола Миллера объявили о своем намерении привлечь к делу все имеющие отношение к завещанию ценные бумаги компании Джефферсона и подать иск о возмещении Миллеру пяти миллионов долларов. Они также обратились в суд с ходатайством о том, чтобы Миллер вплоть до окончания расследования прокурором округа получил право управлять двадцатью пятью процентами акций «Глобал Энтерпрайсиз» по доверенности.

Роза – через посредничество Хью О'Нила – перешла в контрнаступление, утверждая, что Миллер не имеет никакого права претендовать на акции.

Саймон Толбот глубоко затянулся и прикрыл глаза. Ему понадобилось слишком много времени, чтобы увидеть правду, но теперь она предстала перед ним во всей ясности и простоте: Пол Миллер предал его.

Сначала он подумал, что Миллер, узнав о существовании «отравленной пилюли», переметнулся на сторону противника. Но в интервью журналу «Кью» Миллер вовсе не выглядел испуганным и обманутым человеком. Видимо, он каким-то образом знал об «отравленной пилюле» все время, и ждал лишь подходящего момента, чтобы выразить возмущение. Если бы он был действительно оскорблен, он наверняка бы явился к Саймону и потребовал объяснений.

А кто выиграл от всего этого? Конечно, не Пол Миллер, который потеряет свои пять миллионов, если Саймон обанкротится. Выиграет только Вандербильт. Сейчас, когда Саймон на грани финансового краха, подобный скандал должен окончательно добить его, и «Толбот Рейлроудз» станет легкой добычей для Командора.

Нет, – ответил себе Саймон. – В этом не вся правда. Выиграет не только один Вандербильт, но и те, кого он склонил на свою сторону угрозами или подкупил обещаниями и вознаграждениями. Саймон не знал, за сколько сребреников предал его Миллер. Конечно, больше чем за тридцать.

Сквозь щели в оконных рамах потянуло легким холодком. Саймон поворошил дрова в камине, в трубу полетел рой искр. Откинувшись в кресле, он спросил себя, поступил бы он иначе, если бы представилась такая возможность. Нет. Ничего. Абсолютно ничего. Он никогда не смог бы довольствоваться жизнью на Юге, с его обветшавшими грезами о славе и благородстве. Он был слишком сильным и очень ко многому стремился. Но, несмотря на все усилия изменить себя, он вынужден был признать, что в душе остается южанином. Объяви банкротом янки, тот отряхнет с себя позор неудачника и начнет все сначала. Саймон никогда не был янки и никогда не станет им. Он пришел сюда чужаком и остался им, Роза и эти восточные банкиры дали это ясно понять. От них он больше никогда не получит шанса.

– Отец!..

Саймон вздрогнул от неожиданности: в дверях стоял его семилетний сын – босиком, в пижаме с ковбоями и индейцами. Он выглядел очень хрупким; волосы спутались ото сна, он тер глаза кулачками. Глаза у него огромные и темные. Саймон поманил его пальцем, и Стивен бросился к нему, обвил руками шею.

Горькое сожаление пронзило сердце Саймона. Как и большинство мужчин, он никогда не был захвачен целиком любовью к собственному ребенку. Он вспомнил, как держал Стивена в руках в первый раз: крохотное, извивающееся, краснолицее существо, орущее во всю глотку. Этот крик и запах были так отвратительны, что Саймон тут же отдал сына обратно на руки кормилице.

Саймон уверял себя, что это произошло не потому, что он не любил сына. Он любил его по-своему – безмолвно, на расстоянии – и работал ради него. Наследство, оставленное его собственным отцом, было слишком ветхим, изъеденным червями, чтобы на нем можно было что-либо построить. Саймон поклялся, что создаст для Стивена что-то такое, что он с гордостью сможет продолжить.

Годами Саймон ждал, пока Стивен подрастет и он сможет объяснить ему это и многое другое. А теперь, когда это время уже почти настало, у него не было больше ничего, кроме грез. Он не мог даже сказать сыну, как страшно сожалеет об этом…

Стивен Толбот не мог знать о душевных муках, которые испытывает отец. Всегда, сколько себя помнил, Стивен испытывал к отцу горячую любовь. В его глазах Саймон был великаном, заполнявшим собой всю комнату, в которую входил. Все склонялись перед ним, он был подобен королю, раздающему награды и назначающему наказания. Любимым развлечением Стивена было пробраться в кабинет отца и сидеть там, с наслаждением вдыхая запахи табака, кожи, портвейна, благоговейно впитывая в себя все, что было связано с отцом, и мечтая, что когда-нибудь этот особый мир станет и его миром.

Но постепенно, пока он подрастал, реальность начала разрушать его фантазии. Даже в таком огромном доме, как Толбот-хауз, до него доносились голоса. Стивен превратился в настоящего шпиона, отыскивая укромные места, откуда подглядывал за ссорами родителей. Он не мог понять, почему мать спорит с отцом, ибо мысль, что отец может быть не прав, даже не приходила ему в голову. Слушая эти перебранки, он все время хотел броситься на защиту отца. Но смелости никогда не хватало, и мальчик прятал свою любовь все глубже и глубже после каждой ссоры. Пока в нем не родилась ненависть к матери.

– Уже давно пора спать, правда, малыш? – прошептал Саймон.

Стивен крепко прильнул к отцу.

– Папа, я хочу к тебе.

– Ты всегда будешь со мной. Ты мой сын, и ты сделаешь все, что я не смог закончить. Мир будет гордиться тобой, сынок. Он узнает твое имя.

Саймон мягко снял руки сына со своей шеи и поставил мальчика на пол.

– Хочешь, я пойду с тобой и укрою тебя? Стивен покачал головой.

– Не надо, папа. Я сам пойду, – сказал он решительно. Саймон склонился к сыну и поцеловал его в лоб. Он смотрел, как Стивен нерешительно поднимает руку.

– Спокойной ночи, папа.

Стивен Толбот услышал щелчок дверного замка. Он неподвижно, едва дыша, стоял в коридоре. Затем опустился на колени и приник к замочной скважине. Медь холодила кожу.

Отец встал с кресла и теперь стоял перед шкафом, в котором хранилось оружие. Он отпер стеклянную дверь и вынул красивое двуствольное ружье с полированным ложем. Потом зарядил стволы двумя патронами и снова сел в кресло.

Стивен ничего не мог понять. Ему всегда говорили, что ружье нельзя заряжать, если не собираешься сразу из него выстрелить. Теперь отец снимал правый ботинок. Он стянул носок, поставил ружье на пол дулом вверх и нашел курок большим пальцем ноги. Потом вставил оба ствола себе в рот.

Звук был оглушительным. Стивен отлетел от замочной скважины, будто пуля ударила в него. Когда подбежала мать вместе со слугами, он снова был на ногах, стоял перед дверью как изваяние. Ему казалось, что этого хотел бы от него отец.