Из всех нью-йоркских клубов «Метрополитен» считался наиболее элитарным. Основанный в 1891 году Дж. П. Морганом после того, как одного из его друзей не приняли в члены «Юнион-Клуба», он строго придерживался четырех принципов свободы: права слова против демократии, права почитания аристократии, права удовлетворения желания выпить и права свободы от страха перед женщинами.

Здесь, как ни в каком другом месте, Саймон чувствовал себя как дома. Мебель была удобной, обслуживание было ненавязчивым и учтивым, а винному погребу клуба завидовал весь Нью-Йорк. Но самым удобным было другое: если член клуба предупреждал хозяина, что его «нет», добраться до него уже не мог никто, даже истеричная жена.

– Хелло, Саймон. Извини, что опоздал. Давно меня ждешь?

Пол Миллер был высоким и грузным, с багровым, обветренным лицом фермера, а вовсе не процветающего финансиста и члена правления «Толбот Рейлроудз». Действительно, родичи Миллера, известные еще под фамилией Мюллер, были в свое время фермерами в штате Миннесота. Как и Саймон Толбот, Миллер сколотил небольшое состояние, прежде чем отправиться на Восток и наделать шуму в банковских кругах Нью-Йорка. Как и Саймона, его считали чужаком в восточном высшем обществе. Дружба между обоими коренилась в общей борьбе за признание в Нью-Йорке и в деловых интересах. Они были естественными союзниками.

– Рад тебя видеть, Пол, – сказал Саймон, подавая знак официанту. – Не хочешь снять пробу с этого портвейна? Мне сказали, что пара бутылок вывалилась из фургона по пути в Букингемский дворец.

Миллер осклабился.

– Хочу, и даже за мой счет.

– Не иначе, как у тебя хорошие новости, – заметил Саймон.

Миллер подождал, пока официант, подавший портвейн, отойдет, затем с заговорщическим видом склонился вперед.

– Хорошими они будут, только если в дело вмешаешься ты. Как бы ты отнесся к идее поставить на колени Командора?

Командором был Корнелиус Вандербильт. Саймону это прозвище казалось нарочитым: Вандербильт получил его за то, что когда-то владел империей речных паромов. Но неприязнь Саймона к этому железнодорожному магнату возникла не только из презрения к его тщеславию.

Помимо Пенсильванской железной дороги, Вандербильт построил линии, ведущие к Нью-Хейвену, Гарлему и Гудзону. Этот триумвират брал начало от Большого Центрального Вокзала. Вместе с Гарриманами, владельцами Южно-Тихоокеанской железной дороги, Вандербильт ожесточенно сопротивлялся экспансии «Толбот Рейлроудз» на северо-востоке страны. Саймон вынужден был расходовать миллионы долларов на судебные процессы с ним и на подачки сенаторам и конгрессменам, чтобы склонить их на свою сторону. И не уставал клясться себе, что когда-нибудь заставит Командора заплатить за все.

– Расскажи-ка, в чем дело, – как бы между прочим попросил он.

– Мои друзья из Вашингтона как-то обмолвились, что правительство собирается определить новые направления строительства железных дорог, в первую очередь в «пшеничном поясе» Среднего Запада, – сказал Миллер. – Территории будут выставлены на аукцион. Вот Командор и хочет на них наложить лапу. Собирается закупить их втихую, еще до объявления о распродаже.

– А мне-то эти земли зачем? – спросил Саймон, хотя ответ он уже знал.

– Да затем, что тот, кто будет контролировать Средний Запад, будет перевозить все, что производит этот зерновой район – крупнейший в мире зерновой район. Это исключительный контракт, Саймон!

Саймон сделал вид, что размышляет.

– О какой сумме идет речь?

Пол Миллер небрежно черкнул на бумажке цифру.

– Стоящее дело, – прошептал Саймон, медленно разрывая бумагу. – Очень даже стоящее.

– Нет сомнений, – согласился Миллер. – Смотри, ты ведь всегда хотел пободаться с Вандербильтом. Лучшей возможности не придумаешь.

Саймон кивнул. С тех пор как Вандербильт попытался вторгнуться на его территорию, попробовав захватить «Толбот Рейлроудз», он ждал случая рассчитаться. Саймон испытал бы бесконечное удовлетворение, если бы ему удалось лишить Командора чего-нибудь, что тот страстно желал. Он мог теперь разом скинуть с себя личину выскочки, которым он прослыл с первого же дня в Нью-Йорке.

«Но чего это будет стоить…»

Будто читая в мыслях Саймона Толбота, Пол Миллер сказал спокойно:

– Ведь у тебя в арсенале есть еще «Глобал Энтерпрайсиз»…

Роза со свойственным ей усердием готовилась к неизбежному, как она полагала, выяснению отношений с Саймоном. Вместе с Мэри Киркпатрик она внимательно просмотрела список административных работников компании, вычеркивая тех, кто явно встал на сторону Саймона, а также сотрудников других подразделений, которые могли поддаться нажиму сверху, если бы встали перед выбором.

– Не так уж много остается! – удрученно заметила Мэри.

– Только самые лучшие, – ответила Роза. – А больше никто мне и не нужен.

Приняв решение, Роза лично навестила двух работников компании, которых больше всего хотела привлечь на свою сторону – Эрика Голланта и Хью О'Нила. Оба были весьма удивлены ее вечернему визиту.

Эрик Голлант, аккуратный молодой человек лет тридцати пяти с открытой обезоруживающей улыбкой, не имел себе равных в точности расчетов. Открыв входную дверь, он предстал перед Розой в окружении смеющихся детей и их любимой овчарки.

Голлант был одним из младших служащих в бухгалтерии «Глобал Энтерпрайсиз»; несмотря на явные способности, по службе он продвигался медленно. Причину этого Роза усматривала в том, что Эрик был сильно привязан к своей семье. Он совсем не был «человеком фирмы», который отдает работе все время и силы.

Оставшись с бухгалтером наедине в его маленьком рабочем кабинете, Роза вкратце обрисовала ему суть своего предложения.

– Через год с небольшим полный контроль над «Глобал Энтерпрайсиз» перейдет в мои руки, – сказала она. – По разным причинам я имею основания считать, что мой муж будет против этого. Я знаю, что есть люди, на поддержку которых я рассчитывать не смогу. Миг нужно знать, кому я могу верить. Я не говорю, ЧТО эта поддержка ничего не будет стоить. Возможно, за нее придется дорого заплатить. Но я не забуду тех, кто решился помогать мне.

Эрик Голлант задумчиво потрепал овчарку по загривку и поправил очки в металлической оправе.

– Миссис Толбот, я очень хотел бы работать с вами. Но кое-что вам нужно иметь в виду.

– И что же это?

– Я – еврей, – спокойно отвечал Эрик Голлант. – Возможно, не в ваших интересах будет иметь такого человека среди своих сторонников.

– Мой дед работал вместе с неграми, когда это отнюдь не приветствовалось, – так же спокойно сказала Роза. – На Западном побережье лучшими управляющими всегда считались – и до сих пор считаются – китайцы. Меня не интересуют цвет кожи человека или его религиозные убеждения. Все, что для меня имеет значение – полезен ли он для компании. А вы для нее полезны.

Эрик Голлант внимательно смотрел на пылкую молодую женщину, стоящую перед ним. Наконец на лице его появилась широкая улыбка.

– Хорошо, если так, я согласен.

Встреча с Хью О'Нилом прошла совсем по-другому. Худой, серьезный ирландец, О'Нил разбирался в юридических вопросах работы компании еще лучше, чем Роза, и был предан фирме.

– Я был бы просто счастлив быть в вашей команде, миссис Толбот, – сказал он, заваривая ароматный чай, который называл «ирландской колыбелью».

Он передал чашку Розе и другую – жене, миловидной темноволосой ирландке.

– Но думаю, вы еще не совсем представляете, какие битвы вам предстоят. Те, кто на вашей стороне, должны иметь право знать обо всем, что связано с делом.

– Согласна. Поэтому я и хочу, чтобы вы вели мои личные дела. В конце концов так вам большего удастся добиться.

Юрист откинулся на спинку стула, в глазах его блеснул огонек.

– Не имею абсолютно никаких возражений, миссис Толбот. Думаю, что в таком случае даже воздержусь от обычного соглашения.

Летом 1914 года, ровно за год до своего двадцатишестилетия, Роза полностью разработала свою стратегию. Она была убеждена: в борьбе против нее Саймон не остановится ни перед чем. Однако случилось непредвиденное событие, разом изменившее всю ситуацию. Двадцать восьмого июня в Сараево был убит эрцгерцог Франц Фердинанд, а несколькими неделями позже мир, именовавший себя цивилизованным, был ввергнут в мировую войну.

Для миллионов людей по ту сторону Атлантического океана первая мировая война принесла неописуемые страдания. Для американских предпринимателей она оказалась даром Божьим. Члены антигерманской коалиции, в первую очередь Великобритания и Франция лихорадочно закупали все новые и новые партии самых разнообразных товаров – от сапог и шнурков для ботинок до пуль и барж. Заводы Америки работали сверх нормы, чтобы выполнить все заказы, и производимая продукция немедленно отгружалась. Меньше чем за шесть месяцев объем деятельности «Глобал Энтерпрайсиз» вырос втрое. Тем самым главное оружие, которое Роза намеревалась использовать против Саймона – застой в развитии компании – было выбито у нее из рук. Слушая отчет мужа о стремительном росте прибыли «Глобал Энтерпрайсиз», она испытывала такое унижение, какого не приходилось переживать еще никогда.

– Но все это скоро кончится! – упорно убеждала она себя. – По сути все остается по-прежнему. Они на волне чистого, слепого везения и даже этого не понимают!

К несчастью Роза должна была признать, что ее мнение никто не разделяет. Деловые круги целиком и полностью одобряли все, что предпринимала команда Саймона. Усталая и разочарованная, Роза прекратила свое, и до того слабое, участие в повседневных делах компании. Никто из руководящего состава фирмы не удосуживался даже на словах соглашаться с ее предложениями; все полагались исключительно на Саймона. Служащие, обычно работавшие с нею, с неохотой и смущением выполняли ее указания, зная, что все равно их заставят все переделывать. Людей, которых она хотела видеть, невозможно было найти, а на ее послания никто не реагировал.

Хотя терпение никогда не было ее сильной стороной, Розе удалось обуздать свое возмущение. Она должна дожить до дня своего двадцатишестилетия, – если только Саймон ей в этом не помешает. А после этого все будет по-другому.

Новогодний бал в Толбот-хаузе стал в Нью-Йорке своего рода традицией. По этому случаю Роза надела вечернее платье от Эльспет Фелпс; усыпанный по краю алмазами шлейф, скроенный с ним из одного куска ткани лиф, пышная юбка из белого тюля с серебристой отделкой. Она стремилась произвести этим нарядом незабываемое впечатление, сделать так, чтобы ее присутствие заметили банкиры, финансисты, маклеры вашингтонских бирж, дать им почувствовать, с какой женщиной они будут иметь дело в ближайшем будущем. Судя по тому, как все они расталкивали друг друга, чтобы перемолвиться с нею словом, Роза решила, что определенно пользуется успехом.

– Вечеринка что надо, Роза! – сказал Пол Миллер, оттесняя локтем заместителя министра по коммерции и прокладывая себе дорогу к группе людей, столпившихся вокруг хозяйки дома.

– Я рада, что вы приятно проводите время, Пол.

– Вам надо бы почаще устраивать приемы, – заметил Миллер. – У вас несомненный талант.

– Я все время очень занята в фирме, – приветливо ответила Роза.

Пол Миллер рассмеялся.

– Вы удивительная женщина, Роза. У меня в голове не укладывается, как вы можете интересоваться этими скучными делами бизнеса.

– Если это мои дела, Пол, мне они очень интересны. Простите, мне пора…

Как жаль, – думал Миллер, глядя, как она растворяется в толпе.

Едва познакомившись с Розой, Пол Миллер был ею очарован. В его глазах она обладала всеми достоинствами, которые мужчина хочет видеть в женщине – изяществом, чутьем и безупречным вкусом. В отличие от Саймона Толбота, Миллер восхищался и невероятной деловой сметкой Розы и, не обращая внимания на шуточки Саймона относительно ее идей и планов, считал ее способной предложить фирме очень многое – если только Саймон разрешит ей это сделать.

Пол Миллер тщательно скрывал от всех свои чувства к Розе, хотя ни для кого не было секретом, что Толботы живут фактически порознь. Миллер не собирался ставить под угрозу деловые отношения с Саймоном, пытаясь ухаживать за его женой. Он сохранял терпение, зная, что, несмотря на общественное мнение, чета Толботов вполне могла закончить разводом. А если этого не произойдет, могут возникнуть другие обстоятельства, которые позволят Розе стать свободной. В ожидании этого Миллер всеми силами добивался, чтобы Роза видела в нем друга, которому могла бы доверять.

Пол взглянул на часы. Пора было устроить одну сделку. Для этого он должен добраться до Саймона, пока тот не напился как сапожник, отмечая Новый год.

Пол Миллер закрыл и запер на ключ двери кабинета. Он смотрел, как Саймон слегка нетвердыми шагами подходит к серванту.

– Черт возьми, Пол, что у тебя там такое срочное, что нельзя отложить на 1915 год? – раздраженно спросил тот.

– Я тебя предупреждал, что министр может объявить о новых участках под железные дороги в любой момент, – сказал Миллер. – Так вот, он объявит о них в понедельник утром, второго января.

Миллер взял у Толбота бокал, но не притронулся к напитку.

– Саймон, наши друзья в Капитолии не могут больше ждать. Сейчас самое время действовать. Я могу подать бумаги в Вашингтоне в тот самый момент, когда правительство будет выступать с сообщением. Командор не узнает, кто обошел его.

Саймон Толбот стоял спиной к Миллеру, потягивая виски и глядя в окно, в глубокую холодную ночь, где кружились тяжелые снежные хлопья. За последние месяцы уже несколько тайных встреч состоялось на яхте на реке Потомак, в ложах на ипподроме во время дерби в Кентукки, на площадках для игры в поло в Лонг-Айленде. В дело были вовлечены некоторые из высших чинов правительства; сумма, которой предстояло в результате сделки перейти из рук в руки, была невообразимой. Теперь же Саймон Толбот понял, что стоит на пороге чего-то, что раньше казалось таким далеким.

Чтобы добыть средства для участия в аукционе, Саймон готов был заложить все свое имущество до последнего цента. Но этого было недостаточно. Не хватало еще пяти миллионов долларов. Занять эти деньги было невозможно; ни один банкир, даже самый благосклонный к Саймону, не мог выделить ему такую сумму без каких-либо объяснений или гарантий. Оставался только один выход.

Саймон открыл верхний ящик своего письменного стола и извлек оттуда два договора. Согласно первому из них, половина пятидесяти одного процента акций «Глобал Энтерпрайсиз», находившихся в распоряжении Саймона по праву опекуна, или четверть всех акций компании, передавалась Полу Миллеру. Во втором договоре уточнялась сумма вознаграждения, выплачиваемого Миллером за акции – пять миллионов долларов.

Саймон снова и снова убеждал самого себя, что подобное соглашение – всего лишь пустая формальность. Как только он заполучит новые железные дороги, любой банк Манхэттена забросает его деньгами. Он вернет Миллеру его пять миллионов, а Миллер вернет ему акции «Глобал Энтерпрайсиз». Роза никогда ни о чем не узнает.

– У тебя какая-то проблема, Саймон? – мягко спросил Пол Миллер.

Саймон Толбот не мог дать ответа ни Миллеру, ни самому себе. Нет, он вовсе не был святым. В бизнесе он не пренебрегал никакими средствами, находя лазейки в законе, а иногда и преступая закон. Мошенничество, фальсификация, хвастовство, запугивания, угрозы – все эти уловки были в его мире приемлемыми, лишь бы действовать в рамках приличия и не попадаться.

«Но поступать так с собственной женой…»

Саймон Толбот не строил иллюзий: он давно смирился с тем, что его брак – чистейшая условность. В последнее время поведение Розы все более сбивало его с толку. Он не понимал, почему она так одержима судьбой «Глобал Энтерпрайсиз». Он не мог постичь, почему Розу не устраивала роль жены промышленного короля, что позволило ей бы вертеть всем Нью-Йорком, словно кольцом на се маленьком пальчике… Саймон знал, что по достижении двадцати шести лет Роза захочет взять на себя управление «Глобал Энтерпрайсиз». И это приводило его в бешенство, так как он думал, что Роза не только не способна руководить компанией, по и скоро сведет на нет весь труд, вложенный им в «Глобал», а затем окончательно развалит дело.

«А «Глобал Энтерпрайсиз» нужна мне для этой сделки. Проклятье, с моим приходом капитал компании стал в десять раз больше. Имею же я право воспользоваться тем, что сам создал!»

– Черт с ней! – проворчал Саймон, небрежным росчерком поставив свою подпись на обоих документах.

Не успели на них высохнуть чернила, как тишина ночи взорвалась веселыми криками, гуденьем рожков, свистом. Церковные колокола зазвонили по всему городу, приветствуя наступление Нового года. Но Саймону в эту ночь было не до веселья. Он не мог освободиться от ощущения какой-то глубокой необратимой перемены. Он чувствовал, что собственный опыт и интуиция привели его сейчас на чужую, враждебную территорию.

– За твое здоровье, Саймон!

Мужчины подняли бокалы. Пол Миллер взял документы и потянулся за своим пальто.

– Ты что, не остаешься на ужин? – попытался удержать его Саймон.

– Вы-то имеете все основания праздновать, – ответил Миллер. – А вот мне надо навестить кое-кого, убедиться, что к понедельнику все будет готово. Отступать нам некуда, Саймон, и я не хочу никаких неожиданностей в последний момент.

С этим Саймон Толбот охотно согласился.

Уходя, Пол Миллер отыскал Розу среди гостей. Он извинился за столь ранний уход и пообещал позвонить сразу в новом году.

Миллер промчался по пустынной Парк-авеню к отелю «Уолдорф», оставил машину под присмотр швейцара и торопливо прошел через холл к лифтам. Поднимаясь в кабине, он искал в кармане пальто ключи от номера-люкс на седьмом этаже.

– Добрый вечер, мистер Миллер. С Новым годом!

Молодой человек, сидевший в кресле под лампой у окна, не поднялся с места.

– Вас тоже, мистер Смит.

Миллер знал, что молодого человека зовут не Смит, что это не его номер и что в журнале регистрации нет о его прибытии никаких записей.

Молодой человек протянул руку и взял бумаги, принесенные Миллером. Послюненным пальцем он начал перелистывать страницы, сличая подписи. Пол Миллер стоял перед ним.

– Кажется, все в порядке, – сказал мистер Смит. – Спасибо, что упростили нам работу.

Пол Миллер с облегчением вздохнул. Теперь его уже ничто не могло остановить. Через несколько недель, а может быть и раньше, акции «Глобал Энтерпрайсиз», которые передал Саймон Толбот, будут принадлежать ему без всяких оговорок.

Миллер знал все о так называемой «отравленной пилюле» – пункте, который старина Джефферсон включил в соглашение со своим зятем. Толбот не сказал ему об этом, а притворно раздумывал: обмануть ему Розу или нет. Но он и не подозревал, что Миллер, подкупив секретаря адвоката Иосафата Джефферсона, видел документ собственными глазами. Нет, Саймону Толботу его не надуть! Саймон думал, что из-за «отравленной пилюли» акции теряли стоимость, что, иначе говоря, он передавал Миллеру ничем не обеспеченные бумаги. Но у Миллера было на этот счет другое мнение. Его адвокаты были уверены, что пресловутая «отравленная пилюля» не сработает только в том случае, если Саймон Толбот не будет иметь возможности это оспаривать. А если все пойдет, как надо, у него такая возможность исчезнет.

Миллеру не нужна была компания «Толбот Рейлроудз». Железные дороги его не интересовали. Он хотел заполучить «Глобал Энтерпрайсиз». Для начала достаточно будет доли в двадцать пять процентов. Потом, когда Саймон выйдет из игры, последует и остальное.

– Мистер Миллер, у меня к вам все. Если вы хотите что-либо добавить…

Пол Миллер пробудился от своих грез.

– Нет… То есть я хотел спросить, а он…

– «Он», мистер Миллер? – в голосе молодого человека появились холодность и враждебность.

– Я только хотел сказать… пожелать счастливого Нового года.

– Благодарю за пожелание.

Пол Миллер вышел из люкса и неподвижно застыл в коридоре. Он увидел, как дверь закрывают на задвижку, а мгновением позже услышал тихие, едва различимые голоса.

«Так, значит, этот ублюдок был все время там!»

За несколько дней до этого Полу Миллеру – ценой огромных затрат – удалось узнать, что номер люкс на седьмом этаже арендуется на неограниченный срок Корнелиусом Вандербильтом – Командором.