Холодные мартовские дожди пришли в Париж, принеся с собой непроходящий туман. Мишель вышла из поезда на вокзал Монпарнас и, пробившись к выходу, стояла под дождем 15 минут, наблюдая, как такси одно за другим проезжают мимо. Наконец она высочила на дорогу перед стареньким седаном, водитель которого едва успел затормозить.

– Госпиталь «Нотр Дам де Грас», и побыстрее! Водитель, держа сигарету в уголке рта, рассматривал свою промокшую пассажирку с надменностью, свойственной только французским таксистам.

– Да, мадам, – сказал он с притворным рыцарством, нажав на сцепление так быстро, что Мишель отбросило на заднее сиденье.

В больнице Мишель попыталась привести себя в порядок, прежде чем идти в канцелярию. Санитарка кисло оглядела ее, когда она объяснила, кого ей надо видеть.

– Я попытаюсь найти доктора. Посидите, пока вас вызовут.

Кутаясь в промокшую одежду, Мишель нашла место на деревянной скамье и тяжело опустилась на нее.

«Добро пожаловать в Париж», – подумалось ей.

Прошел час. Вдобавок к тому, что она промокла и озябла, Мишель все более хотелось есть. Она осмелилась снова подойти к столу.

– Директор архива ушел завтракать, – сказала санитарка. – Он встретится с вами, когда вернется.

С большим усилием Мишель сдержала гнев.

– Тогда я тоже, наверное, перекушу. Вы не подскажете, где завтракает доктор?

Санитарка посмотрела на нее пренебрежительно:

– Он всегда завтракает в «Кок д'Ор». Однако вам я предложила бы что-нибудь поскромнее.

Уши Мишель покраснели от унижения, когда она перешагнула через порог. Услужливый дежурный показал ей, как пройти к ресторану, который был в двух кварталах. Мишель поблагодарила его и вышла под дождь.

«Кок д'Ор» встретил великолепием красно-черных обоев, тяжелых штор с золотыми кисточками и безвкусными бронзовыми светильниками. Хоть официанты в смокингах и мэтр должны были производить впечатление, Мишель интерьер ресторана показался напоминающим бордель начала века. Она прошла к метрдотелю и небрежно и вежливо, но твердо попросила показать стол директора.

– Мсье Десмарэ наверху в частном салоне, – сказал тот надменно.

Пока метрдотель сообразил, что произошло, Мишель была на полпути к салону. Она ворвалась в коридор и распахнула дверь. Шесть удивленных лиц, с непрожеванной пищей во рту, обернулись.

– Кто из вас мсье Десмарэ?

Один из мужчин с трудом проглотил еду и поднялся:

– Это я. А вы кто, мадам?

Тем временем вбежал метрдотель и схватил Мишель за руку. Не размышляя, она лягнула его ногой, попав по голени.

– Я – Мишель Джефферсон, – холодно объявила она. – Я писала вам на протяжении нескольких месяцев относительно военных медицинских данных моего мужа. Мне они нужны сейчас!

Половина стола смотрела на прыгающего метрдотеля. Другая половина наблюдала за коллегой, ошарашенным этой неожиданной сценой.

– Мадам, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – запротестовал архивист.

Мишель швырнула копии своих писем, чуть не перевернув серебряную чашку с соусом.

– Фамилия моего мужа Франклин Джефферсон. Он служил в Американских вооруженных силах во время войны, а позже лечился в вашем госпитале. Он награжден орденами Ветерана Войны и Почетного легиона. Поверьте, мсье, если вы не дадите мне эти медицинские материалы, я дойду до маршала Петена и потребую, чтобы дело с вами имел он.

Десмарэ побледнел, услышав имя легендарного французского генерала. В голосе Мишель было что-то, заставившее поверить, что это не пустая угроза.

– Мне жаль огорчать вас, мадам, но материалы, которые вы ищете, не в моем ведении. Я писал вам об этом, вероятно, мое письмо потерялось.

– Как это они могут быть не у вас? Вы лечили моего мужа.

– Как я объяснил, мадам, все армейские материалы были переведены вскоре после войны.

– Куда?

Десмарэ картинно пожал плечами:

– Насколько я знаю, в американский госпиталь в Нюили.

Примыкающий к Булонскому лесу пригород Нюили был создан из того, что когда-то было замком Луи-Филиппа. Когда такси мчалось по зеленым улицам, Мишель мельком видела величавые виллы, покрытые туманом. После шумного Монпарнаса Нюили был приветливо спокоен.

В американском госпитале Мишель, которая приготовилась к очередному раунду бюрократической некомпетентности, была приятно удивлена. Ее встретили вежливо и проводили к директору, где перед ней предстал высокий молодой человек, чья копна коричневых волос и очки в роговой оправе придавали ему вид совы. Он представился как доктор Эрни Стилвотер и внимательно выслушал объяснения Мишель, где она была и почему пришла сюда.

– Но, миссис Джефферсон, люди с «Нотр Дам» были правы в одном, – сказал Стилвотер. – Материалы были переведены к нам. К несчастью, потом они еще раз были переведены в военный архив в Париже. Вам нужно разрешение военных, чтобы получить их.

– Это сложно?

Стилвотер дружелюбно посмотрел на нее.

– Вы знаете, как все делается у военных, миссис Джефферсон. Каждый клочок бумаги имеет три копии, каждому нужно разрешение еще кого-нибудь. Это займет много времени.

– Я не знаю, имеет ли мой муж эту роскошь, – тихо сказала Мишель.

Она описала, что случилось с Франклином в Нью-Йорке и на борту «Нептуна» и как неотложно Деннису Притчарду нужны эти материалы.

– Я знаю Притчарда по репутации, – отметил Стилвотер, находясь под впечатлением.

Мишель схватилась за соломинку.

– Доктор, может быть, вы сможете каким-нибудь путем достать эти материалы? В конце концов они хранились здесь, и еще много американских военнослужащих, живущих в Париже…

Его глаза вспыхнули, и это сказало Мишель, что Стилвотер точно знал, к чему она клонит.

– Я полагаю, это была бы обоснованная просьба, – сказал он, улыбнувшись. – Где, вы сказали, вы с мистером Джефферсоном жили в Париже, чтобы я мог записать местный адрес?

Мишель мучительно думала, но все, что пришло в голову, было: «Кок д'Ор».

– Хороший выбор, – пробормотал Стилвотер, записывая. – Еда хорошая, но место выглядит как новоорлеанский притон.

В этот вечер Мишель остановилась в отеле «Ритц» и отдала себя на милость ее великолепному обслуживающему персоналу. Обед и полбутылки шамбертена провалили ее в глубокий сон.

На следующее утро отель организовал ее возвращение в Лондон, предусмотрев все – от лимузина, довезшего ее до Кале, до первоклассного места на пароме.

Когда судно тяжело шло через неспокойные воды Английского канала, Мишель молилась за доктора Эрни Стилвотера. Он обещал сделать все возможное, и она безотчетно поверила ему. Теперь ей оставалось только ждать.

Другая машина ждала Мишель у пристани в Дувре. Отвратительная погода преследовала ее и в Лондоне, из-за чего Мишель приехала в госпиталь позднее, чем рассчитывала. Она наткнулась на Денниса, когда он завершал обход. По выражению его лица, она поняла, чего ожидать, еще до того, как он начал говорить.

– Проба спинномозговой жидкости и церебральная пункция не помогли нам. Как с Парижем?

Мишель рассказала ему о Стилвотере и о его обещании помочь.

– Очень хорошо, я буду рассчитывать на него.

– Когда я могу увидеть Франклина? – тревожно спросила Мишель.

– Сейчас же, если хотите. Завтра его выпишут домой.

Деннис Притчард был тронут сиянием, озарившем лицо Мишель. Наблюдая, как она спешит по коридору, он засомневался, правильно ли он поступил.

«Что еще вы можете сделать?»

В отсутствие Мишель Деннис провел много времени, анализируя ранения Франклина Джефферсона и их лечение. Он перечитал записки Мишель о состоянии Франклина, когда она спасла его и доктор Эмиль Радиссон выполнил сложнейшую операцию в очень тяжелых условиях. Каждый факт, который он узнавал, возвращал Денниса к одному и тому же вопросу: что делали с Франклином Джефферсоном в Париже?

Одна возможность казалась ему тем более вероятной, чем больше Деннис рассматривал ее. Но он не мог рассказать Мишель о подозрениях, пока не было подтверждений. Если он был прав, тогда Вильям Харрис и, возможно, другие, были виновны в непростительной небрежности.

Мишель считала, что для выздоровления Франклина полезно, если они уедут из Лондона, его холодного, вредного климата. Она посоветовалась с Дэннисом насчет того, чтобы провести неделю-две на юге Испании, где песок и море полезнее для Франклина. Доктор немедленно согласился, но Франклин слушать не хотел.

– Я и так потерял много времени, – коротко сказал он Мишель. Он показал на послания из банков. – Эти люди знают, что я хочу чего-то от них. Они не будут ждать до скончания веков, чтобы узнать, что именно.

Мишель приуныла, но идею оставила.

В апреле режим Франклина стал более беспорядочным, чем когда-либо. Познакомившись с главными лицами в банковском сообществе, Франклин обратил свое внимание на Банк Англии, последний арбитр британской фискальной полиции и денежного снабжения. Поскольку эти переговоры должны быть абсолютно секретными, время и место выбирались необычные. Мишель и Франклин покидали званный обед, а по пути домой Франклин просил водителя высадить его за несколько кварталов от Треднидл-стрит, главного управления банков. Остальной путь он шел пешком, встречался с кем-то и иногда возвращался домой не ранее 3-х часов ночи.

Работа, необходимость вертеться и прогрессирующая болезнь делали свое дело. Сбитый режим лишил Франклина отдыха, в котором он так нуждался, и когда он ложился спать, во сне приходили кошмары. За ними следовали головные боли, начинаясь как монотонные удары у висков и кончаясь пронзительной болью, заставляющей его кричать. Однажды ночью, когда Франклин не мог не кричать, Мишель вызвала Денниса Притчарда. Врач взглянул на пациента и назначил морфий. После этого Мишель получила шприцы и запас наркотиков на случай возникновения болей.

Каждый приступ уносил частичку жизни Франклина, и для восстановления сил требовалось все больше и больше времени. К концу весны Мишель взяла на себя ряд ролей. Она продолжала организовывать светскую и деловую жизнь. Она была нянечкой для Франклина, и в то же самое время брала на себя все больше ответственности за подготовку его повестки дня. К тому времени, когда зацвели знаменитые английские сады, Мишель почти так же разбиралась в лабиринтах британского банковского дела, как Франклин. Иногда к концу дня Мишель не знала, сколько еще она сможет продержаться. Она повторяла молитву за Эрни Стилвотера в Париже, но каждую неделю его ответ на ее звонок был одним и тем те: пока ничего. В конце концов Франклин затронул этот не обсуждаемый вопрос.

– Я не знаю, сколько еще я могу работать эффективно, – сказал он однажды. – Я знаю, ты не обрадуешься идее позвонить Розе. Но я не вижу выбора. Дело дошло до критической точки. Если я сорву презентацию дорожных чеков, все, над чем Роза работала многие месяцы, пойдет коту под хвост.

«Все, для чего ты работал», – мысленно исправила его Мишель.

Мишель разрывалась между желанием облегчить давление со стороны Розы, под которым работал Франклин, и желанием уберечь их новую жизнь от влияния Толбот-хауза. Сомнения и нерешительность были написаны на ее лице, потому что Франклин взял ее за руку.

– Почему не дать Притчарду еще немного времени? – мягко предложил он.

Мишель крепко обняла мужа.

– Да, – прошептала она.

Мишель прижалась к Франклину. Когда она слушала биение его сердца, ее страхи немедленно рассеивались. Она не знала, что чувство, которое она так стремилась удержать в себе, разделяла с ней Роза Джефферсон более чем за три тысячи миль.

Для Розы весна 1920 года была одним из самых волнующих и продуктивных периодов ее жизни.

Векселя захватили воображение американской публики, и на Розу посыпались звонки от банков всей страны, чтобы делать бизнес с ней.

Хотя бизнес процветал на домашнем фронте в Америке, Роза считала обязательным для себя достигнуть этого же и по другую сторону океана. По письмам Франклина она жадно следила за его продвижением. Хотя она понимала, что Франклину нужно время, чтобы узнать людей, через несколько месяцев Роза начала нервничать по тому поводу, что дела у него идут медленно. Она стала беспокоиться, что Франклин был слишком осторожен и мог потерять возможность заставить работать дорожные чеки.

Ее озабоченность усилилась, когда Вильям Харрис сообщил, что лондонский врач Франклина продолжает требовать армейскую медицинскую карту. Роза тщательно просмотрела все письма Франклина, но в их веселом позитивном тоне не нашла ничего, что показывало бы, что приступы возобновились.

«Может быть, он не говорит мне всего. Или даже кто-то другой убеждает его не говорить слишком много».

Последнее Розе показалось наиболее вероятным, и она не сомневалась, кто именно: Мишель.

Будь все проклято! – думала Роза, измученная дилеммой. Она сознавала, что должна ехать в Лондон немедленно и разобраться в том, что там происходит. С другой стороны, здесь так много дел, касающихся векселей. Нужно вести переговоры по контрактам. Уехать, даже на несколько недель, – значит потерять ценных заказчиков. Больше того, Роза осознавала, что головные банки, будучи ее заказчиками, непрерывно следили за ее успехами. Единственное, что удерживало их от создания их собственной формы векселей, было то, что Роза ушла далеко вперед в игре. Но если ей не удастся добиться мирового признания, что было уже почти достигнуто, конкуренты вырастут за одну ночь.

Проблема продолжала мучить ее. Роза не могла послать ни Хью О'Нила, ни Эрика Голланта вместо себя: у них и без того было более чем достаточно работы. К тому же Роза совершенно не была уверена, не будет ли предрассудков у британских банкиров относительно ирландца и еврея. Зачем ей дополнительные трудности? И оставался только одни человек.

Но был ли Гарри готов к такому делу? И, что более важно, могла ли она доверять ему планы по дорожным чекам? А если нет – можно ли послать его, не рассказывая ему всего?

Низкие результаты в Лондоне занимали ум Розы. Когда Гарри вернулся из Сент-Луиса через 3 дня, она послала его в Саутгемптон. Роза думала рассказать Гарри о своей реальной цели – британских банках, но решила не делать этого.

«Я не могу, чтобы он подумал что-нибудь неправильно. То было бы слабостью. Кроме того, он не должен знать всего».

Роза начала составлять письмо Франклину, рассказывая ему о прибытии Гарри и давая подробные указания, как вести себя в этой ситуации. Ей было больно лгать брату, но выбора, считала Роза, не было.