ГЛАВА 14

Для Гектора Парадизо было бы непостижимым представить, что его когда-нибудь забудут, ведь пока он был жив, то все в нем нуждались, он всегда был заметной фигурой, всегда о нем говорили, его одинаково любили и ненавидели. Но факт оставался фактом: после его кончины память о нем стала быстро исчезать, поскольку после себя он не оставил людям ничего, что напоминало бы о нем: ни наследников, так как никогда не был женат, ни дела, так как никогда серьезно ничем не занимался. Не осталось у него и родственников, если не считать племянницы.

Сидя в постели, больная Роуз Кливеден не переставая говорила по телефону. Отвязаться от нее было невозможно. В монологи вмешивались лишь звуки кубиков льда, ударяющиеся о стенки бокала.

– Недавно кто-то спросил меня: «Ты помнишь Гектора Парадизо?» Боже мой! Представь только, если когда-нибудь дорогой Гектор услышал бы, как спрашивают «Ты помнишь Гектора Парадизо?» Ты слушаешь меня, Камилла?

– Да, я слушаю, Роуз, – ответила Камилла.

– Тогда скажи что-нибудь.

– Могу повторить то, что сказала пять минут назад, Роуз: я должна повесить трубку.

Филипп поцеловал Камиллу на прощанье.

– Как бы мне хотелось пойти с тобой, – сказала Камилла.

– Никудышная идея, – сказал Филипп.

– Просто хочется посмотреть, как выглядит порнозвезда, – сказала Камилла.

– Подумать только, как вы изменились, миссис Ибери, – сказал Филипп.

Когда Лонни Эдж давал согласие на встречу с Филиппом Квиннеллом в кафе «Вайсрой» на Сансет-Стрип, то поставил условие: никаких разговоров о Гекторе Парадизо. Филипп согласился.

– Речь пойдет о рукописи, что есть у тебя. Рукописи Бэзила Планта, – сказал Филипп. – Почему ты ее не принес?

– Не могу допустить, чтобы эта рукопись исчезла из моего поля зрения, приятель, – сказал Лонни. С тех пор, как Филипп Квиннелл намекнул, что рукопись может стоить уйму денег, он стал рассматривать стопку измятых листов как чулок с деньгами, на черный день. С распространением СПИДа желающих поразвлекаться с мальчиками становилось все меньше, и Лонни, возраст которого приближался к тридцати, начал подумывать о своем будущем. Рукопись он убрал со стола в гостиной, положил в папку и спрятал за стопкой сорочек в гардеробе.

Керли, управляющий кафе «Вайсрой», где когда-то работала Фло Марч, кивнул Лонни, когда тот вошел в кафе.

– Давненько тебя не было видно, – сказал он. Лонни кивнул в ответ.

– Пришел повидаться с мистером Квиннеллом, – сказал он, осматривая помещение опытным глазом.

– Он ждет тебя в кабине номер тринадцать, – сказал Керли.

– Бывшая кабинка Фло, – сказал Лонни.

– Точно. Скучно здесь без рыжей. Она разбогатела, как я слышал.

Когда Лонни сел за столик Филиппа, они заказали кофе подошедшей официантке.

– Хочешь позавтракать? – спросил Филипп.

Лонни родился в бедной семье и привык не отказываться от предложения получить что-нибудь за чужой счет, и сейчас, несмотря на то, что он уже завтракал, ответил утвердительно:

– Конечно, закажи мне несколько пирожных, яичницу с ветчиной, гренки. Пожалуй все.

– Значит, ты не принес?

– Что?

– Рукопись Бэзила Планта.

– Я же сказал, что не хочу упускать ее из виду.

– Но я не могу сказать, стоит ли она чего-нибудь, пока не прочту, – сказал Филипп.

– Я думал, что ты прочел ее у меня дома, пока я принимал душ.

– Я только на минуту взглянул на нее. Я думаю, что она и есть та рукопись, пропавшая рукопись знаменитого романа, но я должен знать это наверняка, прежде чем делать какие-то выводы. Ты не заметил, на страницах есть какие-нибудь пометки?

– Какие пометки?

– Записи? Вставки? Что-нибудь в этом роде. Написанное на полях от руки?

Лонни пожал плечами.

– Не знаю. Вообще-то я даже никогда не читал всю эту чертовщину. Как ты думаешь, сколько она стоит, если окажется тем, чем ты думаешь?

– Не могу сказать. Только три главы рукописи опубликованы, остальное после смерти Бэзила не смогли найти.

– Бэзил был жуткий пьяница. Когда пьет, становится совсем плохим. В остальное время был лучшим парнем на свете. И все-таки, хотя бы приблизительно, сколько она может стоить, как ты думаешь?

– Не знаю. Могу только предполагать. Может быть, и много, но я должен быть уверен, что это не подделка, прежде чем заняться ею.

Объясняя Лонни все сложности идентификации пропавшей рукописи, Филипп поднял глаза и увидел Жюля Мендельсона, входящего в кафе с «Уолл-стрит Джорнэл» в руке. Лонни, сидевший спиной к входу, не видел его. Филипп проследил, как Керли, разговаривал с Жюлем словно с хорошо знакомым, но уважаемым человеком, провел его к столику у окна. Сев за стол и развернув на нем журнал, Жюль принялся за чтение. Он даже не взглянул на подошедшую официантку, которая поставила перед ним чашку кофе.

– Извини, – сказал Филипп Лонни, когда к ним подошла официантка, принесшая завтрак для Лонни. – Я сейчас вернусь.

– Это там, оранжевая дверь рядом с кассой, – сказал Лонни, показывая, где находится мужской туалет.

Филипп кивнул и направился к туалету. Через минуту он вышел и подошел к столику Жюля.

– Мистер Мендельсон, – сказал он.

Жюль оторвал взгляд от журнала, но сделал вид, что не узнал Филиппа.

– Я Филипп Квиннелл, – сказал Филипп.

– Да, – сказал Жюль, продолжая читать и всем видом показывая, что вести с ним разговор не намерен. Он возненавидел Филиппа с того дня, когда статуэтка балерины Дега упала и потрескалась, в чем, по его мнению, был виновен Филипп, а не его собственная раздражительность.

Словно прочитав его мысли, Филипп сказал:

– Я сожалею об инциденте со статуэткой балерины Дега. Я написал миссис Мендельсон записку с извинениями.

– Она говорила, мне, – сказала Жюль, не поднимая глаз.

– Не ожидал, что вы завтракаете в подобном заведении, – сказал Филипп.

– Я не завтракаю, а пью кофе, – ответил Жюль. – Я прихожу сюда в это время читать газеты. – Он постучал пальцем по газете, давая понять Филиппу, чтобы он ушел.

– Здесь, как я вижу, бывает много клиентов, – сказал Филипп. – Посмотрите на того парня, уплетающего оладьи. В джинсах, майке и ветровке.

– Кто он?

– Проститутка. Порнозвезда.

Жюль кивнул, не проявив интереса, и уткнулся опять в газету.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – сказал он, фыркнув.

Филипп улыбнулся и продолжал:

– Вы знаете, что о нем говорят, не так ли?

– Конечно же, я знаю. Я не из тех, кто заглядывается на мужчин.

– Говорят, этот парень убил Гектора Парадизо. Жюль натянуто улыбнулся.

– О, это – избитая тема. Гектор Парадизо покончил с собой, мистер Квиннелл.

– Нет, он не убивал себя, мистер Мендельсон.

– Вам достаточно заглянуть в полицейский протокол.

– В тот вечер, после приема у вас, Гектор отправился в бар под названием «Мисс Гарбо». Это один из баров, где богатые малые решают вопросы финансового характера, чтобы получить молодого компаньона. Есть несколько свидетелей, которые могут подтвердить, что Гектор покинул бар в компании этого молодого человека. Я просматривал полицейский протокол. Этого факта в нем нет. Вы все еще будете утверждать, что Гектор Парадизо отправился с вашего приема прямо домой, чтобы всадить в себя пять пуль?

– Разыгрывать детектива – вероятно, самое главное занятие в вашей жизни, Квиннелл, но для меня это не имеет абсолютно никакого значения, – сказал Жюль. Он медленно перевернул страницу и продолжал читать статью об освобождении из тюрьмы после пяти лет заключения финансиста с Уолл-стрит Элиаса Рентала.

– Это чертово дело не имеет никакого отношения к моей жизни, – сказал Филипп. – Какое, черт возьми, мне дело, поймают они убийцу или нет? Если бы в тот вечер я не был у вас в доме и не ушел бы с Камиллой Ибери и не был бы с ней, когда вы позвонили, чтобы сообщить, что Гектор умер, и не пошел бы с ней в дом Гектора, где опознал тело, то, возможно, даже не вспомнил бы о нем, потому что это меня не касается. Меня интересует только одно: почему это дело замяли? Причина может быть в том, что это «убийство на почве гомосексуализма», как его называют бульварные газеты. Он подхватил мальчика в «Мисс Гарбо». Привел этого мальчика в свой дом. Подрался с ним, возможно, из-за денег – говорят, что он был связан, – и был убит. Сценарий не особенно выдающийся, но и не особенно ординарный. Подобное случилось в прошлом году с известным декоратором из Нью-Йорка. Берти Лайтфут. Помните? Уверен, Паулина знала его. И в Сан-Франциско было подобное. С владельцем галереи. Как его звали? Людовик Като, не так ли? Та же самая история. Зарезан ножом таинственным незнакомцем, тоже был связан. Но почему подобное дело замолчали здесь, в Лос-Анджелесе? Вы думаете, люди из вашего привилегированного круга не знали, что Гектор был голубой? Не думаю. В вашем кругу, возможно, об этом не говорили, но знали. Кого вы пытаетесь оградить? У него не было семьи, для которой подобное разоблачение было бы стеснительным. Только племянница, с которой у меня близкие отношения, и теперь она хочет, чтобы это дело был раскрыто.

– Послушай, Квиннелл, – сказал Жюль, наконец оторвавшись от чтения. Голос его прозвучал грубо. Он не привык иметь дело с людьми, которые относятся к нему без почтения.

– Да?

– Слушай меня внимательно, задница. Ты сам не знаешь, о каком дерьме говоришь.

– А, известный коллекционер и филантроп наконец заговорил, – сказал Филипп.

Оба пристально посмотрели друг на друга, и Филипп отошел.

Иногда, после того, как они кончали заниматься любовью, Жюль – все еще голый, все еще в постели – хватал трубку телефона и звонил в свой офис, чтобы передать мисс Мейпл свои распоряжения. Дважды он разговаривал с президентом в Белом доме, все еще лежа в постели Фло с телефонным аппаратом на груди. Однажды Фло слышала, как он сказал: «Наилучшие пожелание Барбаре» как само собой разумеющееся, как будто эти слова не имели особого значения, о чем она позже рассказала Глицерии. В тот день он жестом попросил Фло принести ему выпить чего-нибудь холодного, не прерывая разговор. Фло восхищалась способностью Жюля вести деловые разговоры по телефону, речь в которых шла о больших суммах денег. Продать это. Купить то. Она была преисполнена сознанием собственной важности только оттого, что слышала, какие огромные суммы денег обсуждаются по телефону из ее дома. Она узнала, что Симс Лорд – адвокат и ближайший помощник Жюля, что Реза Балбенкян – его посредник в Нью-Йорке, что мисс Мейпл – секретарь уже больше двадцати лет, что Жюль иногда называет ее Патокой. Именно мисс Мейпл, которую Фло никогда не встречала, оплачивала ее счета и высылала ей по почте деньги на карманные расходы. Фло протянула Жюлю банку чая со льдом.

– Терпеть не могу баночный чай со льдом, – сказал Жюль. – Вообще-то я ненавижу пить из банок, и точка.

– О, – сказала Фло. Она всегда чувствовала себя обиженной, когда Жюль критиковал то, что она делала.

– Послушай, – сказал Жюль, беря ее за руку. – Как зовут декоратора, услугами которого ты пользуешься?

– Нелли Поттс, – сказала Фло.

– Правильно, Нелли Поттс. Попроси ее позвонить «Штеубену» в Нью-Йорк. Скажи, чтобы она заказала для тебя приличные бокалы и стаканы. По двенадцать штук разного вида. Бокалы для воды, высокие стаканы для виски, бокалы и рюмки в старинном стиле, для красного и белого вина, для шампанского. Вкус выпивки намного лучше, когда пьешь из хорошего бокала.

– Блеск! – сказала Фло в восхищении. – Может быть, сделать на них монограммы? Например ФМ? Я где-то читала, что у Дона Белканто бокалы с монограммами.

– Нет, нет, монограммы – это безвкусица, – сказал Жюль, – и займет много времени. Закажи обычные бокалы. Пусть пошлют их через транспортную контору. Через два дня они будут здесь. И тогда ты сможешь подавать мне выпивку в приличных бокалах.

– Позвоню Нелли позже, – сказала Фло. Ее обрадовала перспектива занять чем-то свое время.

– Кстати, о Нелли Поттс, – сказал Жюль, протягивая руку и беря конец новых штор. – Ты имеешь представление, сколько стоят эти шторы?

– Да, конечно, Жюль, – ответила Фло.

– Не слишком ли много денег ты потратила на шторы, Фло? Ты хотя бы поинтересовалась вначале их ценой?

– Да, Жюль.

– И тебя не смутила чрезмерность цены? Фло удивленно подняла брови.

– Но тебе это по карману, Жюль, – сказала она.

– Дело не в этом.

– А в чем же?

– Этот дом мы сняли в аренду. Тратить сорок тысяч долларов на шторы для дома, который снимаешь, бессмысленно. Ты же не сможешь из взять с собой, когда съедешь отсюда. Эта бывшая телезвезда, у которой ты сняла дом, и так извлечет выгоду из ремонта, сделанного здесь.

– Не надо мне каждый раз тыкать в нос, что мы этот дом арендуем, Жюль. Кстати, переоборудование моей гардеробной, которое сейчас проводят, будет стоить тебе не меньше, – сказала Фло.

– Не могу поверить.

– Разве я этого не стою, Жюль? Каждый раз, когда ты высказываешь недовольство по поводу моих затрат, я готова отказаться от наших договоренностей, – сказала Фло высокомерно.

– Давай-ка прекратим этот разговор, Фло. Я устал. У меня достаточно других забот.

Фло поднялась с постели, где лежала, прижавшись к Жюлю. Взяла халат и надела его.

– Я хочу, чтобы ты купил этот дом для меня, Жюль, – сказала она. – Менеджер Трента Малдуна, говорит, что он готов его продать.

– Сейчас не время говорить о покупке дома, – сказал он. – Я же тебе только что сказал, что устал и у меня много забот.

– Ты постоянно увиливаешь от этого, Жюль. Никак не можешь найти подходящего времени. Мне надо иметь что-то свое, личное. Я живу в доме, который арендован, езжу на машине, взятой напрокат. Что со мной будет, если с тобой что-нибудь случится? Я уже привыкла жить обеспеченно.

– О тебе позаботятся. Симс Лорд все устроит, – сказал Жюль.

– Ты знаешь, Жюль, я целыми днями сижу здесь, ожидая тебя. У меня нет друзей, никто сюда не приходит, кроме служанки, которая работает у Фей Конверс. У меня нет работы. Ты боишься показаться со мной на людях, поэтому я почти не выхожу никуда. У меня тридцать костюмов от «Шанель», эти чертовы шторы, стоимостью сорок тысяч долларов, да еще будет сотни две бокалов без монограммы, вот и все. Но этим жизнь не заполнишь. Поэтому, я повторяю, я хочу, чтобы что-то принадлежало мне, какая-нибудь собственность.

– Хорошо, хорошо, я куплю тебе дом, – сказал он.

– Спасибо, Жюль, и еще я хочу иметь паспорт на собственную машину.

– Я лучше оденусь, – сказал он, поднимаясь с постели и подбирая одежду, раскиданную по комнате.

– Эй, Жюль, не мешало бы тебе спустить жирок на животе, – сказала Фло. – Паулина слишком много водит тебя на банкеты. Когда ты наклоняешься, чтобы завязать шнурки на ботинках, то лицо твое краснеет, а дыхание становится затрудненным.

Жюля рассердили ее слова, но в то же время он был тронут ее вниманием. Он не любил, когда напоминали о том, насколько он грузен. Недавно его взбесила статья в журнале, в которой о нем говорилось как о человеке чрезмерно больших пропорций. Но одновременно он был поражен тем, насколько его отношения с Фло отличались от отношений с Паулиной. Дома Жюль одевался и раздевался в своей комнате, Паулина – в своей, и они представали друг перед другом готовыми выйти в свет или отправляясь спать.

Фло подошла к нему и обняла за шею.

– Послушай, меня это вовсе не беспокоит. Я вижу в тебе только то, что люблю.

Кончив одеваться, Жюль прошел в гостиную, где Фло сидела на заново обтянутой софе и читала колонку Сирила Рэтбоуна в «Малхоллэнд». Ему показалось невероятно трогательным то, как Фло двигала губами, когда читала.

– О, ля-ля, – сказала Фло, выставив мизинец на руке таким образом, чтобы это напоминало, по ее мнению, жест великосветской дамы.

– Что такое? – спросил Жюль.

– «Паулина Мендельсон устраивает день открытых дверей в своей оранжерее для лос-анджелесского клуба садоводов», – прочитала она. «Миссис Мендельсон, элегантная жена Жюля Мендельсона, денежного туза, вывела редкий сорт желтой орхидеи – фалэнопсия» Я правильно прочитала название?

Жюль отвернулся. Не не переносил, когда две стороны его жизни случайно накладывались одна на другую.

– Ты же знаешь, Фло, двигать губами, когда читаешь, некрасиво, – сказал он.

– Я двигаю? – спросила она, прикрывая рот ладонью. – Когда я училась в школе «Святого причастия», сестра Андретта, моя учительница, обычно говорила: «Флоретт, ты двигаешь губами», и все дети в классе начинали смеяться. Я думала, что избавилась от этой привычки.

– Завтра я принесу тебе несколько книг, которые ты должна прочитать. Не все же тебе читать колонки сплетен.

– Только, ради Бога, не очень толстые, а то мои губы не выдержат.

Паулина Мендельсон не стала ничего говорить и устраивать сцен Жюлю по поводу запаха на его пальцах, который она почувствовала, когда поцеловала его руку. Вместо этого она стала внимательнее за ним наблюдать. Никаких выдающихся его признаков, никаких явных следов, таких, как следы губной помады на воротничках сорочек или на носовых платках, она не замечала. Впервые за двадцать два года жизни в «Облаках» их обычай встречаться в «комнате закатов» за бокалом вина перед тем, как идти переодеваться к обеду, был нарушен, когда Паулина несколько дней подряд не появлялась там после неожиданной вспышки ярости. Когда они ехали в машине по дороге на какой-нибудь очередной прием или обратно, она чувствовала, что мысли его витают где-то далеко, но, войдя в дом, где они были желанными гостями, они автоматически разыгрывали роль преданных супругов, и никто, даже самые внимательные наблюдатели, не замечали, что они разыгрывают маскарад. Несколько раз среди ночи Паулина просыпалась и видела, что Жюль лежит, уставившись в потолок, но промолчала. Она знала, что пришло время навестить ее отца в Мэне, но ничего не говорила о своих планах.

Она привыкла к роли жены одной из самых видных фигур в стране и была достаточно рассудительна, чтобы понимать, что довольно трудно найти замену мужу с таким положением даже для дочери Макэдоу. Она решила действовать осторожно. Жюль, обеспокоенный переменой в отношении к нему жены, ее холодностью, чувствовал, что с ней что-то случилось. Он предполагал, что она, вероятно, слышала о его любовной связи, хотя делал все возможное, чтобы это не стало предметом обсуждения и сплетен. Сама мысль о том, что его брак с Паулиной может распасться, казалась ему невероятной, хотя его страсть к Фло была в самом разгаре.

Чувствуя подозрения Паулины, оказавшись перед лицом крушения брака, который он так ценил, Жюль тем не менее продолжал свои послеобеденные визиты на Азалиа Уэй, поскольку его влечение к Фло не ослабевало ни на минуту. Напротив, его эротическая страсть возрастала с каждым днем. Он не мог спокойно видеть ее влекущих к себе грудей и обильно покрытого волосами лобка, которые казались ему более прекрасными, чем лицо. «Будь голой», – говорил он ей по телефону из машины, чтобы ни минуты времени, проведенного с ней, не было потеряно. Он желал ее все больше и больше, и она подчинялась. «Не пользуйся духами и дезодорантами», – попросил он однажды, – твой естественный запах сводит меня с ума». Он умолял ее говорить непристойности в момент близости, и она подчинялась. «Еще грубее», – шепнул однажды ей в ухо. Она поняла, что он имеет ввиду не ее прикосновения, а ее слова, и опять она подчинилась. Позже он спросил ее: «Где, черт возьми, ты научилась таким словечкам?»

Она лежала на спине в постели и курила сигарету, уставившись глазами в пространство, и ответила на удивление грубо: «Не читай мне мораль, коль сам этого требуешь, Жюль.»

Он посмотрел на нее, зная, что она права. На следующий день он принес ей подарок – кольцо с сапфиром, в окружении бриллиантов. Она была в восторге. «Как у принцессы Ди, – сказала она, – только больше. Я всегда мечтала, что если у меня будет кольцо, очень хорошее, то обязательно с сапфиром. Я тебе когда-нибудь об этом говорила Жюль? Нет, не говорила. Как же ты узнал?

– Это цвет твоих глаз, – ответил Жюль. Она была польщена.

– Ты меня удивляешь, Жюль. Временами ты такой мрачный и бесчувственный, что я было подумала, будто ты не замечаешь во мне ничего, кроме цвета волос на лобке.

Жюль громко рассмеялся. Он знал, что она по положению и интеллекту намного ниже его, но все-таки любил. Любил безумно.

– Я люблю тебя, Жюль, – сказала она просто.

– На самом деле? – спросил он.

Она подумала о том, что только что сказала. Она скорее преклонялась перед ним, чем любила, но в ее чувствах к нему любовь все-таки присутствовала.

– На самом деле, – ответила она.

В тот день, когда он уходил, она пошла проводить его до машины.

– Я с ума схожу по этому кольцу Жюль. Никогда не буду его снимать. Но не забывай и о доме, хорошо? Я хочу, чтобы дом был мой.

Несколько дней спустя две женщины, игравшие главную роль и жизни Жюля Мендельсона, случайно встретились на стоянке машин у салона Пуки. Паулина Мендельсон редко появлялась в салоне Пуки, чтобы сделать прическу. Она была одной из немногих особых клиенток Пуки, ради которых парикмахер с радостью корректировал свой насыщенный распорядок дня и регулярно приходил в «Облака», чтобы заняться ее волосами в изысканно обставленной гардеробной. Но в тот день, накануне приема у Каспера Стиглица, куда Паулина ни в какую не хотела идти, Пуки не смог выбраться в «Облака», получив приглашение слишком поздно, а потому Паулине пришлось ехать в Беверли-Хиллз, чтобы сделать прическу у него в салоне. Когда она припарковала машину на стоянке у салона, красный «мерседес» с откидным верхом, выезжая со стоянки, врезался в передок ее машины. В «мерседесе» сидела Фло, только что побывавшая в салоне.

– Я очень сожалею, – сказала Фло, выскочив из машины и подбежав к Паулине. – Это моя вина. Но я оплачу. Не беспокойтесь. Не так все плохо. Вмятина небольшая.

Взглянув в окно машины, она поняла, что стукнула машину Паулины Мендельсон.

– О, мой Бог, миссис Мендельсон, – сказала она, – с вами все в порядке?

– Да, все хорошо, я даже не почувствовала, – сказала Паулина. Она вышла из машины, чтобы осмотреть вмятину. – Не беспокойтесь, это всего лишь случайность. Девушка показалась Паулине знакомой. – Мы не знакомы? Раньше никогда не встречались? – спросила она.

– Нет, нет, мы не знакомы, – сказала Фло, оробев, и торопливо добавила: – Просто я знаю, кто вы. Я узнала вас по фотографиям в газетах и журналах. Вы уверены, что с вами все в порядке?

– Я чувствую себя прекрасно.

– Спасибо, миссис Мендельсон. – Перед женой своего любовника Фло испытывала восхищение.

Паулина улыбнулась.

– Мне нравится ваш костюм, – сказала она.

– О, Боже, пытаюсь подражать вам, – сказала Фло, взволнованная комплиментом.

Паулина, взглянув на костюм от «Шанель», вспомнила что-то.

– Я знаю, где вас видела. На похоронах Гектора Парадизо. Вы были дружны с Гектором?

Фло начала нервничать.

– Да, я знала Гектора. Ну, мне надо бежать. Вы были так добры, миссис Мендельсон, благодарю вас.

– Скажите мне ваше имя. Я скажу Жюлю, что видела вас, – сказала Паулина.

– До свиданья, миссис Мендельсон. – Она побежала к своей машине, села, включила зажигание и отъехала. Она была сбита с толку. Фло Марч никогда не приходила на ум, что Паулина Мендельсон может быть доброй.

Хотя Паулина была не из тех жен, что легко покупаются на безделушки, особенно дорогие безделушки, тем не менее Жюль решил сделать ей подарок, чтобы смягчить сложившиеся между ними отношения. От принца Фредерика Гессе-Дармштатского, большого друга Паулины, который возглавлял отдел драгоценностей на аукционе «Бутбис» в Лондоне, Жюль слышал, что в ближайшие дни будут выставлены на продажу серьги с желтыми бриллиантами, и попросил его приобрести серьги для него.

В воскресенье, в день обеда у Каспера Стиглица, Уилли, парикмахер Жюля, приходивший обычно в предрассветный час, чтобы побрить его, пришел после обеда, подстричь ему волосы. Накануне Паулина с большой неохотой согласилась сопровождать Жюля на прием у Каспера Стиглица. «Для меня это имеет большое значение, Паулина», – сказал ей тогда Жюль. В его голосе прозвучало требование, слышать которое ей приходилось нечасто. Она подумала, что это подходящий момент, чтобы устроить ему сцену из-за женщины, с которой он встречался, но отказалась от своего намерения, не желая решать подобным образом возникшую в их жизни ситуацию. «Хорошо, Жюль», – сказала она.

– Посмотри-ка, что я купил для Паулины, – сказал Жюль, обращаясь доверительно к парикмахеру, что случалось очень редко, хотя Уилли ежедневно более двадцати лет приходил брить его. Он открыл ящик туалетного столика и достал небольшую бархатную коробочку. Открыв ее, он вынул пару сережек с желтыми бриллиантами, окруженными мелкими белыми бриллиантами.

– Видишь, – сказал он гордо, – она давно искала серьги, которые бы подходили к ожерелью и браслету с желтыми бриллиантами, а я узнал, что серьги будут выставлены на продажу на аукционе «Бутбис» в Лондоне, и на прошлой неделе мой человек приобрел их для меня.

Парикмахер Уилли ничего не понимал в желтых бриллиантах, он только видел, что они большие, а значит стоят дорого, а потому сделал вид, что восхищает ими. В этот момент в комнату вошла Паулина, одетая в неглиже. В руке она держала пару плечиков с платьями.

– Какое из платьев больше подойдет для твоих друзей мистера Стиглица и мистера Цвиллмана? – спросила она, показывая платья Жюлю. Он, знавший, что вкус у жены безупречный уловил нотку сарказма в вопросе, но не отреагировал.

– Привет, Уилли, – сказала она, обращаясь к парикмахеру.

– Привет, миссис Мендельсон, – сказал Уилли. Он продолжал стричь и подравнивать волосы Жюлю, но не упустил из виду, что в отношениях супругов, которых он так хорошо знал, произошли изменения. Жюль Мендельсон был не только его клиент, но и благодетель, давший ему деньги на приобретение салона на бульваре Сансет, где он обслуживал всех знаменитостей из киноиндустрии.

– Я бы выбрал вот это, – сказал Жюль, указывая на одно из платьев. – Ты же понимаешь – воскресный вечер, не такой уж роскошный прием, как ты думаешь?

– Никогда не бывала на воскресных приемах у гангстеров, – сказала Паулина. – Мне трудно судить.

– Мистер Стиглиц – продюсер, – сказал Жюль.

– Но мистер Цвиллман – гангстер, во всяком случае, так говорит Роуз Кливеден, – ответила Паулина. – Роуз советует надеть с корсажем.

– У меня для тебя подарок, – торопливо сказал Жюль, стараясь переменить тему разговора. – Вот. – Он протянул ей бархатную коробочку.

Паулина открыла коробочку и посмотрела на сережки.

– Очень милые, – сказала она без энтузиазма, на который рассчитывал Жюль, поднося столь необычный подарок. Жюлю показалось, что она хочет что-то добавить, и он ждал, поглядывая на нее через зеркало над туалетным столиком, пока Уилли продолжал свою работу.

– Я видела их в каталоге «Бутбис», который прислал мне Фредерик. Они принадлежали миссис Скорино. В котором часу мы должны быть у Стиглица?

Жюль и парикмахер переглянулись, смотря в зеркало. Жюль, смущенный, пожал плечами.

За Паулиной Мендельсон утвердилась слава самой гостеприимной хозяйки и лучшей собеседницы в обществе. Но эти качества она блестяще проявляла только с людьми, которых хорошо знала, или людьми творческих профессий, которых она приглашала иногда для того, чтобы разнообразить свои приемы. С людьми из делового мира: банкирами, чиновниками из музеев, правительственных служб, с которыми Жюль общался, ведя свою многостороннюю деятельность. Люди же, с которыми ей предстояла встреча в тот воскресный вечер в доме Каспера Стиглица, не принадлежали к ее кругу, но тем не менее она не собиралась изменять своим привычкам и как-то под них подделываться.

Войдя в гостиную Каспера Стиглица, Мендельсоны обнаружили намного больше людей, чем ожидали увидеть. По желанию Арни Цвиллмана, который осуществлял контроль над приготовлениями к приему, Каспер расширил круг приглашенных, чтобы менее заметным было отсутствие Арни и Жюля, когда они уединятся для разговора во время демонстрации фильма. Перл Силвер, вдову известного продюсера и хозяйку самого гостеприимного дома в колонии работников кино, пригласили только накануне. Обычно Перл Силвер не посещала дом Каспера Стиглица, но согласилась придти, когда узнала, что Марти Лески и Сильвия Лески тоже приглашены. Марти Лески, возглавлявший «Колосс Пикчерс», считался самым влиятельным человеком в киноиндустрии, а Сильвия Лески, чей отец был главой студии, пока его не сменил ее муж, всю свою жизнь провела в среде работников кино, и журналисты, такие, как Сирил Рэтбоун, относились к ней как к королевской особе Голливуда. Марти Лески был противником наркотиков, а потому не бывал у Каспера Стиглица, но в субботу за карточной игрой в клубе «Хиллкрест Кантри» ему рассказали, что на обед придет Жюль Мендельсон.

– Ты шутишь, – сказал он. – Жюль Мендельсон придет в дом Каспера Стиглица? И Паулина тоже? Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?

Марти Лески не был амбициозным человеком, но, подобно многим в сфере кино, проявлял большой интерес к коллекционированию произведений искусства. По этой причине его незадолго до этого выбрали членом совета директоров Лос-Анджелесского Окружного музея изобразительных искусств. Он объяснил Сильвии, которая, подобно Паулине Мендельсон и Перл Силвер, не проявляла никакого желания идти к Касперу Стиглицу, что для него представляется великолепная возможность поближе познакомиться с Жюлем Мендельсоном с тем, чтобы впоследствии попытаться уговорить его передать свою замечательную коллекцию Лос-Анджелесскому музею, а не каким-то другим музеям, которые уже давно охотятся за сокровищами Жюля.

Дом Бельканто, прославленный исполнитель народных песен, имевший, как говорили, связи с мафией, и его четвертая жена Пеппер также были среди присутствующих. Известно, что Дом каждую пятницу играл в карты с Арни Цвиллманом в Палм-Спрингс, и именно Арни пригласил Дома и Пеппер придти к Стиглицу. Небольшой поначалу круг гостей расширили за счет Амоса Свэнка, ведущего телепрограммы, почти никогда не посещавшего приемы, а если и появлявшегося на них, то молчавшего большую часть времени, хотя он приковывал внимание всей Америки пять раз в неделю в своей программе «После полуночи». Амос только что в четвертый раз женился, и жена уговорила его пойти на прием, иначе он бы никогда не появился у Стиглица.

Перл Силвер и Сильвия Лески не были дружны с Паулиной, но состояли членами одних и тех же благотворительных комитетов, а потому они тепло поприветствовали друг друга. Женщины, не сказав друг другу ни слова, дали понять, что находятся здесь по принуждению. Паулина одиноко стояла в стороне, теребя в руке отделанную золотом и бриллиантами сумочку, и делая вид, что рассматривает картины Каспера Стиглица, ни одна из которых ей не понравилась. Внезапно среди толпившихся гостей она увидела Филиппа Квиннелла, с которым не встречалась со времени ленча в «Облаках» после похорон Гектора Парадизо, когда он так разозлил Жюля, что стало причиной падения статуэтки балерины Дега с настоящей розовой лентой в волосах.

– Восхищаетесь живописью? – спросил, подходя к ней, Филипп.

Жюль, стоявший рядом с Паулиной, приветствовал Филиппа кивком головы, но руку не протянул.

– Я ненавижу подобное искусство, эти огромные белые полотна с голубыми точками в середине. А вы? – спросила Паулина.

– Да, ничего общего с «Белыми розами» Ван Гога, – ответил Филипп.

Паулина улыбнулась.

– Мы скучали без вас, – сказала она.

– Не думаю, что Жюль скучал обо мне, – сказал Филипп.

– Но я скучала.

– Вы кажетесь сегодня какой-то другой, – сказал Филипп.

– Какой же?

– Печальнее, – сказал Филипп, немного подумав. Паулина улыбнулась, глядя на него с симпатией.

– Знаете, Филипп, если бы я была из тех, кто не соблюдает супружескую клятву, и если бы Камилла Ибери, не была моей лучшей подругой, я бы вам устроила сейчас такую сцену, несмотря на то, что я на пятнадцать, а может быть, на шестнадцать лет старше вас.

Филипп, смущенный, покраснел.

– Не припомню, когда чувствовал себя таким польщенным.

– Довольно неподходящее место для встречи, – сказала Паулина, указывая на комнату, заполненную гостями.

– Да, действительно. Я не мог поверить, когда услышал, что вы собираетесь придти.

– Мне тоже не верилось, – сказала она.

– Как поживает балерина Дега? – спросил Филипп.

– Отбыла в Париж на реставрацию. Жюль отправил ее туда на нашем самолете. В Лувре есть замечательный реставратор, о котором нам рассказал Пьер Розенберг. – Она прижала сумочку к груди и оглянулась вокруг, – Скажите, Филипп, мистер Стиглиц женат?

– С недавнего времени он живет один после целой серии скандалов, – сказал Филипп, – но на презентации они до сих пор появляются вместе. Об этом мне рассказал дворецкий Каспера Уиллер.

Паулина рассмеялась.

– Расскажите, кто эти люди? Я немного знаю Перл Силвер, а Сильвия Лески и я являемся сопредседателями благотворительного общества Седар-Синай. Но другие, кто они? Вы знакомы с ними?

– Нет, но кое-кого я знаю, – сказал Филипп. – Я не знаком с Амосом Свэнком, но он известный телеведущий.

– О, конечно, – сказала Паулина.

– И с Домом Бельканто я не знаком.

– А я знаю, кто такой Дом Бельканто. Он выступал на одном из благотворительных концертов. Но кто же остальные? – спросила Паулина. – Например, эта девица с выступающими зубами?

– Гортензия Мэдлен, литературный критик из «Малхоллэнд».

– А эта леди, говорящая с Марти Лески о кинобизнесе со скоростью сто слов в минуту?

– Мона Берг, известный киноагент, а рядом с ней Джоэль Циркон, тоже агент.

Если для Мендельсонов и Лески данный прием был не чем иным, как тяжелой обязанностью, то для Джоэля Циркона – ступенькой вверх по социальной лестнице. Его пригласили в последнюю минуту в качестве эскорта Моны Берг, которая не пожелала являться одна. Джоэль никогда не слышал о Жюле Мендельсоне, но был в полном восторге оттого, что находился в одной комнате с Марти Лески, Домом Бельканто и Амосом Свэнком. Его, кажется, даже не смущало, что они не заговорили с ним, когда он подошел к их группе. Заметив Уилларда, дворецкого Каспера Стиглица, с которым часто выпивал и проводил время в «Мисс Гарбо», Джоэль сделал вид, ради приличия, что знать его не знает.

– А который из них Арни Цвиллман? – спросила Паулина. – Он из тех людей, о которых все наслышаны, но представления не имеют, как они выглядят.

– Вот тот, очень загорелый, что разговаривает с Домом и Пеппер Бельканто, – ответил Филипп.

Паулина обернулась, чтобы рассмотреть его. Арни Цвиллман никогда не разрешал фотографировать себя. Поэтому когда «Лос-Анджелес Трибьюнэл» несколько лет назад опубликовала специальную статью о проникновении мафии в бизнес Лас-Вегаса, то раздел, посвященный Арни Цвиллману, не смогли проиллюстрировать хорошей фотографией, а воспользовались снимком, сделанным лет пятнадцать назад в одном из ночных клубов Лондона, где Арни проводил время, крутя роман с певичкой.

– Кто, черт возьми, этот Арни Цвиллман? – спросила Паулина. – Можете вы объяснить мне?

– Он тот человек, что поджег «Вегас Серальо» ради страховки.

– Так все о нем говорят. Но это ничего не объясняет.

– Его брата застрелили в собственном бассейне в Лас-Вегасе. Его предыдущая жена несколько раз попадала в больницу «Седар» после его побоев, но никогда против него не возбуждали дел. Он был связан с несколькими убийствами на почве гангстеризма, но умудрился избежать сетей последних шести прокуроров. Это вам что-нибудь объясняет? – спросил Филипп.

Но Паулина уже не слушала. В комнату входил человек, разговаривать с которым она не имела ни малейшего желания.

– О, Боже, ловец знаменитостей, – сказала она.

– Кого вы увидели? – спросил Филипп.

– Мистера Сирила Рэтбоуна, – ответила Паулина.

– Репортер колонки сплетен? – спросил Филипп. Он посмотрел в ту сторону, куда устремила взгляд Паулина, и сразу узнал человека, которого встретил в бунгало Лонни Эджа в тот день, когда приходил к нему, чтобы расспросить о смерти Гектора Парадизо.

– Да, он сводит меня с ума. Он проявляет ко мне нездоровый интерес. Пишет обо мне без конца. Умоляю, не отходите от меня, – попросила Паулина.

Непривычный к роли хозяина приемов, Каспер Стиглиц не встречал вновь прибывших гостей, чтобы провести их по комнате и познакомить с присутствующими, но Сирил Рэтбоун был не из тех гостей, которые ждут, когда хозяин их представит. Увидев в гостиной Паулину Мендельсон, эту знаменитость, он, не дослушав приветствие Пеппер Бельканто, бросился в ее направлении с видом гарцующей лошадки, протягивая к ней руки и восклицая напыщенным голосом, словно они были лучшими друзьями:

– Паулина! Как чудесно!

– Здравствуйте-как-поживаете? – произнесла скороговоркой Паулина. По движению Сирила Рэтбоуна Паулина поняла, что он собирается расцеловать ее в щеки, и если она, не желая неприятностей, вынуждена была пожать протянутую им руку, то уж позволить целовать себя в щеки человеку, которого она недолюбливала, не могла. Сирил уже приблизился к ее лицу, но она внезапно отступила.

– Я простужена, – сказала она, покачав головой. Рэтбоун покраснел, получив такой отпор. Он ненавидел Паулину за ее аристократическое высокомерие в отношении себя, но в то же время как подхалим испытывал чувство гордости от близости к такой знаменитости, как Паулина. Улыбнись она ему лишний раз или пригласи его на один из своих пользующихся славой приемов – и его ненависть испарилась бы, превратив его в самого преданного поклонника. Но этого не случилось.

– Вы знакомы с Филиппом Квиннеллом? Сирил Рэтбоун, – сказала Паулина, представляя их друг другу.

Сирил посмотрел на Филиппа с любопытством, поскольку его интересовало, кто был этот молодой человек, который, как он заметил, входя в гостиную, очень задушевно беседовал с Паулиной. Лицо Филиппа показалось ему знакомым.

– Простите, не расслышал вашего имени, – сказал он Филиппу.

– Квиннелл, Филипп Квиннелл, – сказал Филипп. Он припомнил, что Лонни, не разобрав его имени, представил его в тот день Сирилу как Фила Квина.

– Мы уже встречались?

– Если бы мы встречались, я бы наверняка запомнил вас, – сказал Филипп. Если бы Филипп не стоял рядом с Паулиной, то Сирил, вероятно, вспомнил бы, при каких обстоятельствах они встречались.

– Несмотря на присутствие здесь вас, Лески и Перл, прием кажется мне второстепенным, – сказал Сирил, обращаясь к Паулине и подразумевая, что он тоже принадлежит к перечисленным именам, которые по социальному положению стоят намного выше других гостей. Говоря это, он ожидал, что это замечание будет оценено Паулиной, но ошибся: она не засмеялась и не выразила согласия.

– Как поживают ваши желтые фаленопсии? – спросил он, пытаясь втянуть ее в разговор. Он нарочно упомянул о редком сорте орхидей, который она вывела, потому что он писал об этом в своей колонке.

– Очень хорошо, – ответила она.

– Только сегодня я вспомнил о нашем общем друге Гекторе, – сказал он, прибегая к последнему средству, чтобы завязать разговор.

Она молча кивнула.

– Дня не проходит, чтобы не случилось того, о чем бы мне не хотелось поделиться с Гектором, – сказал Сирил. В свое время именно Сирил Рэтбоун послал Гектору Парадизо вырезки из парижских газет с фотографиями Фло Марч, спасающейся от пожара в гостинице «Мерис», с Жюлем Мендельсоном на заднем плане. – Бывало, мы беседовали с ним каждый день.

У Паулины не было никакого желания заводить разговор о своем большом друге Гекторе Парадизо с таким человеком, как Сирил Рэтбоун. Паулина опустила глаза. Она никогда не понимала, что такого интересного находил Гектор в Сириле, а сейчас она опасалась еще того, что любое ее замечание может быть опубликовано в его колонке, и, возможно, не совсем правильно. Не поднимая глаз, она рассмотрела, что Сирил Рэтбоун носит галстук одной из привилегированных школ Англии, в которой он никогда не учился, а ноги с маленькой ступней обуты в чересчур начищенные ботинки от «Лобба» на Сент-Джеймс стрит.

В этот момент гостей пригласили к столу, и Паулина немедленно воспользовалась ситуацией, чтобы отделаться от человека, которого считала неприятным.

– Боже мой! – сказала она, пожав плечами и как бы недоумевая, как она и Жюль могли оказаться в таком доме.

– Вы были не очень вежливы с мистером Рэтбоуном, – сказал Филипп.

– Сирил Рэтбоун не из обидчивых, – ответила Паулина. – Надеюсь, вы сидите рядом со мной за столом, Филипп?

– Если даже нет, то я воспользуюсь опытом Гектора Парадизо и поменяю карточки мест, – сказал Филипп.

В другом конце гостиной стоял Жюль в окружении Марти Лески, Дома Бельканто и хозяина дома. Он делал вид, что восхищается картинами Каспера Стиглица, которые для Каспера подобрал художник-декоратор со студии, когда оформлял внутреннее убранство его дома. На самом деле Жюль, как и его жена, ненавидел подобную живопись, но, будучи сам коллекционером, проявлял учтивость ко вкусам других людей, даже если находил их низменными. Его репутация как знатока искусства была так высока, что каждое его слово считалось в высшей степени авторитетным, а потому Касперу доставляло большое удовольствие фальшивое восхищение Жюля. Когда Дом Бельканто спросил у него имя художника, изобразившего на полотне разбитые тарелки и кофейные чашки, Каспер изо всех сил пытался припомнить его фамилию, но не мог. Доверительно шепнув Жюлю, что ему надо отлучиться, чтобы высморкать нос и проверить, все ли в порядке на кухне, он извинился и исчез. Он очень беспокоился, чтобы обед, а затем демонстрация фильма начались вовремя, так как хотел избавиться от гостей до того, как придут Ина Рей, Дарлин и порнозвезда Лонни, на приглашении которого настояла Ина Рей, чтобы вчетвером развлечься после приема. Арни Цвиллман, воспользовавшись отсутствием Каспера, сам представился Жюлю и познакомил его со своей будущей женой Адриенной Баскетт.

Обед начался.

Карточки мест за обеденным столом готовила секретарь Каспера Бетти. Ни Жюль, ни Паулина словом не обмолвились о том, что на карточках их фамилия был написана неправильно: с двумя «д» вместо одного. Эта ошибка была еще одним доказательством низкого уровня приема. Паулина, ни на минуту не забывавшая о натянутости отношений с Жюлем, удержалась от того, чтобы поймать его взгляд и посмеяться над неграмотно написанными карточками, как обычно они делали на протяжении двадцати двух лет супружества, понимая друг друга без слов. Удержалась она и от того, чтобы привлечь его внимание к черным салфеткам и черного цвета посуде, так как Жюль знал, что ей претит подобный вкус. Они не обменялись взглядами и тогда, когда официанты, приглашенные из бюро по обслуживанию приемов, несколько раз подходили не с той стороны, чтобы наполнить их бокалы вином, не улыбнулись друг другу и при виде низкосортного итальянского вина «Соаве» в высоких бутылках с оставленными на них ценниками в 8 долларов, а ведь Паулина знала, что это привело Жюля в бешенство. Жюль ждал кульминации этого вечера, которая имела непосредственное отношение к Арни Цвиллману, и хотел заставить его сделать первый шаг.

Почти все сидевшие за столом отдавали в разговоре предпочтение Жюлю Мендельсону, даже Марти Лески, привыкший доминировать в подобных беседах. Жюль олицетворял власть, и в его присутствии разговоры о фильмах, актерах, провалах и успехах, которые обычно вели за столом люди, связанные с кино, казались тривиальными. Поэтому ему задавали вопросы о президенте, об экономике и, наконец, о проводившихся в то время в Вашингтоне слушаниях в Сенате, связанных с обсуждением кандидатуры на вакантный пост в Верховном суде, предложенной президентом, в ходе которых были выявлены повергшие всех в изумление сведения о жизни кандидата, связанные с женщинами и злоупотреблением алкоголем.

– У меня нет достоверной информации, но что-то подобное в прошлом Джона было, – сказал Жюль осторожно, не желая вдаваться в подробности в разговоре с людьми, которых он не знал и которые наверняка на следующий день будут его цитировать, особенно Сирил Рэтбоун в своей колонке сплетен. На самом деле Жюль был прекрасно осведомлен о том, как проходят слушания, и вполне отдавал себе отчет, что некоторые аспекты поведения кандидата как в зеркале отражают его собственные грехи, а потому могут быть использованы против него, когда придет время ему самому предстать перед Сенатом, и тогда его связь с Фло Марч выйдет наружу. Холодок пробежал у него по спине. Он посмотрел на сидевшую напротив него за столом жену, красивую и элегантную, и впервые ясно осознал, каким сокровищем обладает. Жюль, никогда не пивший за столом много вина, взял бокал с дешевым вином Каспера Стиглица, залпом выпил, отчего лицо его исказилось в гримасе.

– Но ведь у всех должностных лиц есть секреты, которые их компрометируют, – сказала Перл Силвер, известная своим умением поддержать разговор, – разве не так, Жюль? Даже у Рузвельта, несмотря на его инвалидную коляску. У него была некая Люси, забыла ее фамилию, которая, к тому же, считалась хорошей подругой Элеоноры. Я хочу сказать, что у всех таких людей есть секреты.

– Мне кажется, у любого человека есть в прошлом что-то, о чем он не хочет, чтобы узнали, – сказала Сильвия Лески.

– Только не у меня, – сказал Каспер Стиглиц, хотя все знали, что он был арестован за перевозку наркотиков, возвращаясь с натурных съемок за границей, и что Марти Лески, глава студии, обращался с просьбой к влиятельному лицу в Вашингтоне, чтобы Каспера не сажали в тюрьму в их округе.

– Тогда вы исключение, Каспер, – сказала Перл Силвер, обмениваясь взглядами с Сильвией Лески.

Воцарилось молчание. Но тут заговорил Филипп Квиннелл, хотя на подобных приемах было принято, что разговор ведут важные гости, а остальные молчат.

– Я всегда считал, что если в твоем прошлом есть, что скрывать, то рано или поздно, все равно это станет известным, – сказал он и посмотрел на Жюля, но Жюль отвернулся, чтобы ответить на вопрос, заданный ему Пеппер Бельканто.

– Вы так считаете? – спросила Паулина. Она тоже взглянула на Жюля.

Филипп, захватив внимание сидевших за столом, продолжал:

– Но поверьте мне, миссис Мендельсон, что для людей высокого положения или близких к высокому положению всегда найдется способ избежать наказания. Это такая же истина, как то, что день сменяет ночь. В этом суть власти.

Наступило неловкое молчание. Филипп почувствовал устремленный на него тяжелый взгляд Жюля Мендельсона.

– Кто этот парень? – спросил Арни Цвиллман у Каспера Стиглица, наклонившись к нему за спиной Адриенны Баскетт.

– Он написал книгу, – ответил Каспер.

– Дерьмовое занятие, – сказал Арни.

Каспер извинился и вышел из-за стола. Филипп обратил внимание, что частые отлучки Каспера в ванную комнату начинают давать свои результаты. Он почти ничего не ел, постоянно сморкался, притворяясь простуженным. Джоэль Циркон, не сказавший ни слова за весь обед, вышел из комнаты вслед за Каспером, надеясь получить приглашение принять участие в том, что он называл «некое занятие».

Обычно разговоры, вроде того, что состоялся за столом, в доме у Каспера не велись. Было время, когда он был заметной фигурой в общественной жизни кинематографии, но в последние несколько лет, с тех пор как он снял фильм, который ни в какой степени не мог сравниться с его ранними фильмами, имевшими бешеный успех, коллеги, наслышанные о его подозрительных привычках, перестали приглашать его к себе на приемы и отказались ходить к нему. Через год после развода Каспер пристрастился к разговорам вроде тех, что он вел с Иной Рей и ей подобными, которых она приводила к нему в дом.

Весь обед Гортензия Мэдден сидела злая и молчаливая. Вечер ей испортил неожиданно явившийся Сирил Рэтбоун, которого, казалось, знали все, в то время как ее никто из гостей не знал. Это она поняла, когда ее представляли. Все мечты о том, что ее заметит Паулина Мендельсон и пригласит к себе на прием, разбились, когда Сирил монополизировал Паулину до обеда, и она не смогла даже познакомиться с ней. Рядом сидел Филипп Квиннелл, но все свое внимание он сосредоточил на Паулине, сидевшей по другую сторону от него. Несколько раз она пыталась завести разговор с другим своим соседом Арни Цвиллманом, но он отвечал только «да» или «нет» и возвращался к разговору с Адриенной Баскетт, тоже его соседкой. У Арни Цвиллмана никогда не находилось времени на некрасивых девушек. Когда Каспер вышел из-за стола, разговор перестал быть общим, и Филипп обратил внимание на нее.

– Каспер говорил мне, что вы – литературный критик в «Малхоллэнд», – сказал он.

– Да, – ответила она с важным видом. За весь вечер ее впервые узнали.

– Вы здорово побили меня в рецензии, которую написали о моей книге, – сказал он.

– Какая это была книга? – спросила она, хотя прекрасно знала, о какой книге идет речь.

– «Смена», – ответил Филипп, – О Резе Балбенкяне, финансисте с Уолл-стрит.

– Ах, эта, – сказала она. – Совершенно не в моем вкусе.

– Я это хорошо понял, – сказал Филипп, потом добавил: – Но она стала популярной.

– Как будто это имеет значение, – Она засмеялась, и смех ее был похож на фырканье. – Вас только это и волнует, не так ли?

– А вас будто не волнует признание?

– Конечно, нет.

– И аплодисменты?

– Нет, – она покачала головой. Филипп заметил что-то знакомое в ней.

Гортензия взяла его карточку и прочла имя, словно не запомнила его. Она прищурила глаза и сложила губы трубочкой, пока читала. – Вы зарабатываете на жизнь писательским трудом, мистер Квиннелл?

– Да, конечно, – сказал он.

– Хм, – ответила она и склонила голову. Филипп наблюдал за ней.

– А я знаю, что вы зарабатываете на жизнь не как певица ночного клуба, – сказал он.

Она посмотрела на него испуганно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Как только что заметила Перл Силвер «все люди имеют компрометирующие их секреты», – сказал Филипп.

– Не могу понять, о чем вы говорите, – сказала Гортензия.

Филипп очень тихо, так, что даже его соседка Паулина Мендельсон не могла услышать, начал напевать:

– «Ты не первая моя любовь, я знавала другие чары, но то была прелюдия, прелюдия в других объятиях».

Гортензия смотрела не него, напуганная возможным разоблачением.

– Марвин Маккуин? Певичка? В «Мисс Гарбо»? Кстати, о плохих рецензиях. Ваш коллега Сирил Рэтбоун не рецензировал еще ваши выступления? Мне было бы очень интересно почитать его рецензию, – сказал Филипп и снова запел, немного громче:

– «Теперь тебе лучше уйти, потому что я слишком люблю тебя, лучше уходи».

– Чего вы хотите? – спросила она.

– У меня есть рукопись, я хочу, чтобы вы ее прочли.

– Ваша?

– Нет, не моя.

– А чья?

– Вот этого я вам не скажу. Я хочу, чтобы вы ее прочли и сказали, кто, по вашему мнению, ее написал.

– Что это, игра?

Марти и Сильвия Лески ушли сразу после обеда, объяснив, что видели этот фильм накануне у себя дома. Перл Силвер, сославшись на головную боль, уехала с Лески. Дом Бельканто, выполнив обязательство перед Арни Цвиллманом, тоже уехал, сказав, что он с женой в тот же вечер собирается вернуться в Палм-Спрингс. Амос Свэнк с женой вообще ушли по-английски, не извинившись и не попрощавшись.

Спустя пятнадцать минут после начала фильма в темноте демонстрационной комнаты Арни Цвиллман похлопал Жюля по колену и вышел из комнаты.

– Если тебе не нравится этот фильм, мы можем показать другой, – сказал вслед уходящему Арни Каспер Стиглиц.

– О, нет, нет, я смотрю с удовольствием, – сказала Адриенна Баскетт. – Люблю исторические фильмы.

– Картина не заработает и цента, – сказал Каспер. Через несколько минут после ухода Арни, Жюль шепнул на ухо Паулине:

– Я скоро вернусь. Надо позвонить Симсу Лорду. Когда он поднялся с места, его фигура оказалась в луче проектора, отбросив огромную тень на экран.

– Не загораживайте экран, – послышался голос Гортензии Мэдден, которую больше не восхищало присутствие Мендельсонов, поскольку они так и не знали ее имени и всячески избегали разговора с ней за кофе.

Пока Жюль пробирался к двери, через которую вышел Арни Цвиллман, Паулина наблюдала за ним. С тех пор, как возникла идея посетить прием у Каспера Стиглица, Паулина не понимала цели их визита. Она чувствовала, что уход Жюля как-то связан с отсутствием Арни Цвиллмана. Она не могла понять, что связывает их, и только надеялась, что это не имеет никакого отношения к Киппи.

– Разве она не божественна? – прошептал Сирил Рэтбоун, наклонившись к Паулине, которая сидела впереди него. Сирил был не из тех, кто легко сдается.

– Кто? – спросила Паулина.

Сирил назвал имя очень красивой актрисы, появившейся в этот момент на экране. Паулина, не оборачиваясь, согласно кивнула головой. Она никогда не вмешивалась в дела Жюля, но сейчас у нее появилось непреодолимое желание последовать за ним.

– Видите этого актера? – сказал Сирил об актере, показанном крупным планом. – У него уже было семь провалов подряд. После этого фильма ему ничего не остается, как играть в комедийных сериалах. К тому же, он спит с режиссером.

Выйдя из демонстрационной комнаты, Жюль в нерешительности остановился в гостиной, не зная, в какую сторону идти. Следы предобеденной выпивки были убраны. Из кухни доносились голоса официантов, моющих посуду, а из столовой был слышен звук пылесоса.

– Мистер Цвиллман просил передать вам, что он в кабинете, – раздался голос за спиной Жюля. Он обернулся. Дворецкий Уиллард стоял в дверях гостиной.

– Где это? – спросил Жюль.

– Пройдите через холл. Первая дверь налево, – ответил Уиллард.

– Благодарю вас.

Жюлю было не по себе из-за того, что он оказался в такой ситуации, но все-таки пошел в указанном направлении и открыл дверь кабинета. Арни Цвиллман сидел на диване с бокалом в руке. Мужчины пристально посмотрели друг на друга.

– Закрой дверь, – сказал Цвиллман. Жюль закрыл за собой дверь.

– Выпьешь? – спросил Цвиллман.

– Нет, спасибо, – ответил Жюль.

– Лучше выпей. Прочищает мозги.

– Я никогда не пью после обеда, – сказал Жюль.

– Сегодня можно сделать исключение, – сказал Цвиллман, наливая виски и содовую из бутылок, стоявших на столике рядом с диваном.

– Твоя жена всегда такая молчаливая или считает, что сегодняшнее сборище не подходит к ее обычным стандартам? – спросил Арни.

– Моя жена сегодня чувствует себя неважно, – ответил Жюль.

– Она знает, что твой отец был бухгалтером у Аль Капоне и все свое время посвящал тому, чтобы найти способы увильнуть от налогов? – спросил Арни.

– Нет, не знает, – ответил Жюль невозмутимо. – Это было пятьдесят пять лет назад, и теперь это не имеет никакого значения для нас.

– Только не дави на меня своим дерьмовым превосходством, Жюли, – сказал Арни.

– Жюль, и только Жюль, – сказал Жюль.

– О, извини, Жюль, – сказал Арни с притворной церемонностью.

– Послушай, Цвиллман, в чем дело? Я не нуждаюсь в поддразниваниях дешевого поджигателя и карточного шулера, – сказал Жюль, не пытаясь скрыть насмешку в голосе.

Арни Цвиллман уставился на Жюля. Затем очень спокойно сказал:

– А знает ли твоя жена, эта светская дамочка, о девушке со сломанной рукой, упавшей с балкона гостинцы «Рузвельт» в Чикаго в тысяча девятьсот пятьдесят третьем?

Жюль весь вспыхнул. Арни Цвиллман улыбнулся.

– А может быть, об этом знает твой друг президент, который собирается послать тебя главой делегации на экономическую конференцию в Брюссель?

Жюль почувствовал, как сдавило грудь. Сердце билось тяжело, и он приложил к нему руку.

– Это был несчастный случай, – сказал он почти шепотом.

– Сядь, – сказал Арни таким тоном, словно говорил с мелким служащим.

Жюль, тяжело дыша, опустил свое грузное тело на стул и посмотрел на Арни Цвиллмана.

– Сюда, – сказал Арни, похлопывая по дивану рядом с собой. – У меня полип на голосовых связках, и я не люблю повышать голос.

Жюль с трудом поднялся со стула, подошел к дивану и сел рядом с Арни Цвиллманом.

– Жирка многовато у тебя, приятель, – сказал Арни. – Сколько тебе лет, Жюль?

– Давай поговорим о том, зачем ты хотел видеть меня, Цвиллман, – сказал Жюль.

– Так сколько? Пятьдесят семь? Пятьдесят восемь? Или около того? Надо беречь себя. Посмотри на меня. Я тех же лет, что и ты. А посмотри на мой живот. Плоский, как гладильная доска. И знаешь, почему? Я ем овощи. Ем фрукты. Каждый день прохожу по пять миль. Каждый день принимаю массаж. Ежедневно парюсь в сауне. Помогает сбросить эти дерьмовые лишние фунты. Тебе лучше спустить жирок. Он вреден для сердца. Что думает об этом твоя дамочка? Или это ее не волнует?

– Если миссис Мендельсон и недовольна, то молчит об этом.

– Я говорю не о миссис Мендельсон, Жюль. Жюль помолчал, затем спросил:

– Ради чего мы здесь сидим?

– Я друг твоего сына Киппи, – сказал Арни.

– Пасынка, а не сына, – сказал Жюль.

– Ты прав, пасынка. Он постоянно говорит мне то же самое о тебе: отчим, а не отец. Очень испорченный малый, этот твой пасынок, но обаятельный. Прямо скажу: очень обаятельный. Честолюбивый не в меру, но с таким богатеньким отчимом, как ты, его ждет, вероятно, большое наследство.

– Нет, не ждет, – сказал Жюль, выразительно покачав головой.

– Ну, возможно, не прямо от тебя, но уж, наверняка, от его мамочки при условии, если ты окочуришься первым, что вполне вероятно, – сказал Арни.

Для Жюля Мендельсона мысль о смерти была отвратительна. При его удачливости в делах он все еще строил планы, как преумножить свое состояние и власть. А венец достижений в его жизни уже близок – назначение главой американской экономической делегации на европейские государственные переговоры в Брюсселе.

– Со стороны Киппи было любезно устроить нашу встречу – сказал Арни. – По телефону тебя не так просто поймать.

– Не понимаю, каким образом мой пасынок знаком с тобой, – сказал Жюль.

– О, я уверен ты знаешь, что Киппи время от времени попадает в маленькие неприятности, и, когда не может обратиться за помощью к своему известному отчиму или к своей светской мамочке, он приходит ко мне, – сказал Арни. – На днях его дела могут кончиться совсем плохо. Ты знаешь об этом, не так ли?

Жюль спокойно выслушал Арни. Не в первый раз ему приходилось выслушивать подобные пророчества о пасынке. Директора нескольких очень дорогих школ в один голос предсказывали почти то же самое Киппи Петуорту после исключения из очередной школы.

– Я думаю, предварительные разговоры окончены, Цвиллман. При чем тут мой пасынок? Ради чего я сижу и веду разговоры с тобой в доме этого кокаиниста Стиглица, которого раньше никогда не встречал? – спросил Жюль.

– Пасынок, черт возьми, тут ни при чем. Я здесь не для того, чтобы обсуждать Киппи, а для того, чтобы поговорить об отмывании денег, имея в виду, что тебе приходится, или скоро придется, иметь дело с международной банковской системой в Брюсселе. Как насчет того, чтобы войти в мое дело по отмыванию денег, Жюль?

– Красивая девушка, не так ли? – сказала Паулина об актрисе, сидя в темноте демонстрационной комнаты. Свое замечание она адресовала Филиппу Квиннеллу, но его услышал Каспер Стиглиц, вернувшийся в комнату после очередного посещения ванной комнаты явно на взводе.

– Большая любительница баб, – сказал Каспер. Он сел в кресло позади Паулины и рядом с пультом, с помощью которого переговаривался с киномехаником.

– О, нет, не могу поверить, – сказала Паулина, покачав головой.

– Правда, правда, – сказал Каспер. – Она совратила половину недотеп в Калифорнии.

Паулина, пораженная, несколько минут сидела молча, перестав смотреть на экран. Ее беспокоило отсутствие Жюля, и ей пришло в голову, что он уехал домой, оставив ее здесь одну, так как по натуре не был человеком, получающим удовольствие от фильмов или спектаклей. Она посмотрела на Филиппа. В ответ он улыбнулся, понимая, что она чувствует себя неловко из-за неудачного замечания Каспера Стиглица. Наконец, набравшись смелости, она встала и, подобно Жюлю, оказалась в луче проектора, загородив своей тенью экран.

– Вам надо в туалет, Паулина? – спросил Каспер.

– Где мой муж? – в ответ спросила она.

– Беседует с Арни Цвиллманом где-то в доме, – сказал Каспер.

– Как я могу туда пройти?

Из темноты появился дворецкий Уиллард.

– Я провожу вас, миссис Мендельсон, – сказал он.

– Вам не нравится фильм, Паулина? – спросил Каспер. Он нажал кнопку переговорного устройства и громко спросил киномеханика:

– Берни, какие еще картины ты захватил с собой?

– Мне, кстати, нравится этот фильм, Каспер, – сказала Гортензия Мэдлен.

Паулина ничего не ответила. Сидевший рядом Филипп Квиннелл тоже поднялся.

– С вами все в порядке, Паулина? – спросил он ее.

– Да, Филипп, садитесь. Со мной все в порядке. Я должна найти Жюля, только и всего, – прошептала Паулина.

Дворецкий протянул ей в темноте руку, и она взяла ее. Он провел ее к раздвижной стеклянной двери и открыл ее.

– Осторожно, здесь ступенька, – сказал он тихо. Выйдя из демонстрационной комнаты, Паулина вдохнула свежий вечерний воздух.

– Извините, миссис Мендельсон, за то, что вам сказал мистер Стиглиц, – сказал дворецкий.

– В жизни не слышала таких выражений, – сказала Паулина и остановилась.

– Он бывает немного несдержан в выражениях, когда употребляет, – сказал Уиллард.

Паулина взглянула на дворецкого, не уверенная в том, что он имел в виду именно то, о чем она подумала, но решила не задавать никаких вопросов. Она выросла в доме, где было много слуг, и хорошо понимала, что такое «границы общения», как называл это ее отец.

– Посмотрите на эти розы, – сказала она, – их надо подрезать и больше поливать. Сад в безобразном состоянии.

– Он запустил все с тех пор, как ушла жена, – сказал Уиллард.

– Я бы сказала, что он и себя запустил, – ответила Паулина.

– Обойдем здесь, вдоль бассейна, – сказал он. – Осторожно, несколько фонарей вышли из строя. На прошлой неделе один из гостей мистера Стиглица споткнулся и упал.

– Боже, надеюсь, я не упаду, – сказала Паулина, держась за руку Уилларда.

– Я знаю ваш дом, миссис Мендельсон, – сказал он.

– Вот как?

– До того, как вы его купили, его называли «дом фон Штерна».

– Да, кажется, называли, много лет назад, – сказала Паулина, – мы купили его у фон Штерна.

– Но почти никто не знает, что фон Штерн построил этот дом для Кэрол Лупеску, звезды немого кино. Там она и покончила с собой.

– Я этого не знала.

– Включила газ.

– Боже мой!

– Только не в доме, а в гараже, в «Дузенберге».

– А, понимаю.

– Я помешан на домах. Мое хобби – собирать сведения о домах, где жили или живут кинозвезды. Я знаю историю каждого такого дома в городе.

– Боюсь, что наш дом совершенно не похож на тот, который мы купили у фон Штерна.

– Я знаю. Слышал, что вы полностью переделали его и вдвое увеличили площадь, – сказал он.

– Вы много знаете.

Подходя к террасе, Уиллард торопливо сказал:

– Гектор Парадизо был мой друг. – Будь Гектор Парадизо жив, Уиллард никогда бы не назвал его своим другом, а лишь знакомым, но поскольку он был мертв, то их отношения можно было спокойно называть дружбой, не опасаясь разоблачения. – Я видел вас на похоронах Гектора в церкви «Доброго Пастыря».

– Как это было печально, – сказала Паулина. Они уже были на террасе, и Паулина вспомнила дорогу. – О, да, вот отсюда мы вышли, не так ли? Теперь я вспомнила.

– Миссис Мендельсон, Гектор не покончил с собой. Вы ведь знаете это, правда?

Паулина взглянула на Уилларда.

– Нет, не знаю. Самоубийство – таково официальное заключение патологоанатома, – сказала она, удивляясь про себя, почему она обязана объяснять это дворецкому Каспера Стиглица, которого она, возможно, видит в первый и последний раз. Но в то же время она подумала, что он был внимателен к ней и, вероятно, откровенен в том, что сказал.

– Пожалуйста, послушайте, – сказал Уиллард с настойчивостью в голосе. – Один неприятный человек по имени Лонни Эдж и есть тот парень, что убил Гектора. Верьте мне, миссис Мендельсон. Я говорю вам это только потому, что знаю, какими близкими друзьями вы были с Гектором.

Паулина не знала, что сказать. Она никогда не понимала ни смерти Гектора, ни настойчивости мужа, утверждавшего, что это было самоубийство. Ее замешательство было прервано громким смехом, раздавшимся в вечернем воздухе. Паулина и Уиллард одновременно обернулись, чтобы узнать, где смеются. Трое, две девушки и парень, нестройной походкой вышли из-за угла дома и направились к бассейну.

– И ради Бога, не трогай его волосы, потому что он носит парик и думает, что мы этого не замечаем, – сказала одна из девушек, и все трое разразились смехом.

Уиллард узнал голоса, но все-таки крикнул:

– Кто там?

– Привет, Уиллард, это мы – Ина Рей, Дарлин и Лонни, – в ответ крикнула Ина Рей.

– Бог мой, – сказал Уиллард, посмотрев на Паулину, – Вы пришли рано, Ина Рей, мистер Стиглиц еще показывает фильм. Может быть, вы подождете в его комнате, пока гости не разойдутся? Пройдите через вход на кухню.

– Приготовил что-нибудь выпить, Уиллард?

– Спросите на кухне, – сказал он и повернулся к Паулине, разглядывавшей троицу. – Следующая смена гостей, – объяснил он.

– Она сказала, что имя молодого человека – Лонни? – спросила Паулина.

– Да.

– Тот Лонни, о котором вы говорили только что? Уиллард кивнул и открыл входную дверь.

– Активная жизнь ведется в этом доме, – сказала Паулина. – Они вошли в дом. – Вы не знаете, где мой муж?

– В кабинете с мистером Цвиллманом.

– Вы покажете мне дорогу?

– Сюда, пожалуйста.

Паулина посмотрела на Уилларда, словно желая запомнить его лицо. Затем, не постучав, открыла дверь в кабинет Каспера Стиглица. Жюль и Арни Цвиллман сидели бок о бок, ведя откровенный разговор. В руках они держали бокалы с вином, комната была наполнена клубами сигарного дыма. Прервав разговор, они удивленно уставились на вошедшую Паулину.

Стоя на пороге комнаты, Паулина заметила, что мужчины вели заинтересованный разговор. С таким видом Жюль разговаривал только со своими друзьями из мира финансов.

– Жюль, я хочу домой, – сказала Паулина, не входя в комнату.

Жюль посмотрел на часы.

– Фильм уже кончился? – спросил он.

– Для меня – да.

– Что-нибудь случилось, Паулина?

– У меня ужасно разболелась голова, и я должна уехать немедленно, с тобой или без тебя.

– Ты знакома с мистером Цвилл…

– Да, – ответила она, не дав ему договорить. – Так ты едешь, Жюль? – Она повернулась и ушла.

– Эй, Уиллард, – крикнула Ина Рей из спальни Каспера, где она, Дарлин и Лонни курили марихуану и пили коктейль в ожидании, когда кончится фильм, гости разойдутся и начнется оргия. – Зайди сюда на минуту, хорошо?

Уиллард был в кухне и рассчитывался с официантами, выговаривая им за то, что они разбили одну из тарелок от сервиза из черного фарфора.

– Что случилось, Ина Рей? – спросил он, закончив дела на кухне. Он хотел дать ей понять, что не намерен все бросить и бежать на зов гостьи такого сорта, как Ина Рей.

– Мой друг Лонни хочет тебя кое о чем попросить, – сказала она.

Уиллард посмотрел на Лонни. Сняв куртку и джинсы, тот сидел на кровати Каспера в майке и черном атлетическом ремне, сигарета с марихуаной свешивалась из уголка губ.

– Твое лицо мне знакомо, Уиллард, – сказал Лонни.

– Я был в «Мисс Гарбо» в ту ночь, когда вы ушли вместе с Гектором Парадизо, – ответил Уиллард.

– Можно подумать, что весь чертов город был в «Мисс Гарбо» в ту ночь, – сказал Лонни. – Бедный Гектор. Кто бы мог подумать, что он всадит в себя столько свинца.

Какое-то время мужчины смотрели друг на друга.

– Вы чего-то хотите?

– Да. Мистер Фил Квиннелл все еще смотрит фильм?

– Да, – ответил Уиллард удивленно.

– Когда он выйдет, отдай ему вот это, ладно? – Лонни протянул ему большой конверт, на котором корявыми буквами было написано «Мистеру Ф. Квинелу. Лично». Ниже подписано «Ксерокопия».

– Вы пишете мемуары, Лонни? – спросил Уиллард. – Для начала научились бы писать грамотно.

– Передай это ему, задница, и оставь замечания при себе. Идет? – сказал Лонни. Он положил руку на колено Дарлин и, поглаживая, стал двигать ее все выше и выше, одновременно поглядывая на Уилларда.

– Слушай, ты, дешевка. Не трогай полотенец мистера Стиглица, чтобы утереть свою «игрушку». Понял?

– Я знаю правила, Уиллард, – сказала Ина Рей. – Я знаю, где он держит дешевые полотенца. И когда только, черт возьми, кончится этот фильм? Мы можем начать без него. Этот парень уже горяченький.

«Бентли» Жюля был припаркован во дворе дома Каспера Стиглица. Жюль открыл дверцу для Паулины, обошел машину и сел за руль. Не говоря ни слова, они пристегнули ремни. Подав машину назад, Жюль почувствовал, что врезался в стоявшую позади маленькую «хонду».

– О, мой Бог! – сказал Жюль. Он открыл дверцу и выглянул.

– Надо пойти и сказать дворецкому, что я ударил машину, – сказал он.

– Нет, не надо, – сказала Паулина.

– Может быть, это машина Цвиллмана.

– Цвиллман не станет держать такую маленькую машину, поверь мне. В конце концов, ты же ударил не золотистый «роллс», что стоит рядом. Вот он-то, вероятно, и принадлежит Цвиллману. Ты можешь позвонить завтра. На машине осталась только царапина.

– Почти на девятьсот долларов царапина, – сказал Жюль.

– Можно подумать, ты не в состоянии заплатить. Поехали. Я хочу побыстрее выбраться отсюда, – сказала Паулина. – Хуже время, чем здесь, я нигде не проводила.

Он вывел машину с подъездной дорожки в переулок и поехал по Маунтин Драйв, не остановившись на «красный» свет.

– Ты пьян? – спросила Паулина.

– Немного, – ответил Жюль.

– Ты рискованно ведешь машину.

– Хочешь сесть за руль?

– Да.

Жюль остановил машину на обочине Маунтин Драйв, не выключая мотора, отстегнул привязной ремень, вышел, медленно обошел машину и сел на место Паулины. Паулина тоже отстегнула ремень и перебралась на водительское сиденье. Затем они оба пристегнули ремни. Паулина включила газ и поехала по Маунтин Драйв по направлению к бульвару Сансет.

– Мистер Цвиллман… – сказал Жюль, когда машина остановилась на красный свет на бульваре Сансет.

– Что ты хочешь сказать?

– Я никогда не пью после обеда, ты же знаешь, а он заставил меня выпить три рюмки, – сказал Жюль.

– Ты не обязан был пить.

– Знаю, но выпил.

– Мистер Цвиллман был той причиной, из-за которой мы ходили в этот кошмарный дом на кошмарный обед? – спросила Паулина.

– Да.

– На будущее, если кто-то спросит тебя – полиция или большое жюри, например, – «Откуда вы знаете Арни Цвиллмана?» – ты можешь сказать: «Меня познакомили с ним на приеме в доме Каспера Стиглица, кинопродюсера. Мы с женой обедали у него. Смотрели фильм. Мистер Цвиллман был среди гостей, так же как Марти и Сильвия Лески», и так далее и тому подобное. Это ведь так и было?

– Ты очень проницательна, Паулина. Цвиллман знал, что к нему домой мы не придем, как, впрочем, и никто другой, кроме этого кокаиниста Каспера Стиглица, которого больше никуда не приглашают. Он стал как прокаженный.

– И все-таки ты повел меня туда, в дом прокаженного и кокаиниста, и встретился с гангстером, – сказала Паулина. – Замечательно будет читать об этом в колонке Сирила Рэтбоуна. Интересно, напишет ли он о Ине Рей, Дарлин и Лонни?

– О ком? – спросил Жюль.

– О поздних гостях, которые пришли, когда я уходила.

– О, господи! – сказал Жюль.

– Чего хотел мистер Цвиллман? Какую-нибудь неофициальную информацию для своих биржевых операций? – спросила Паулина.

– Речь шла о переговорах в Европе в 1992 году, – сказал Жюль.

Паулина засмеялась.

– Каким образом мистера Арни Цвиллмана, который поджег «Вегас Серальо» ради страховки, могут интересовать переговоры в Европе?

– Его интересуют не переговоры, а роль, которую я буду в них играть, представляя Соединенные Штаты, – медленно произнес Жюль.

– Не заставляй меня выдавливать из тебя все по капле, Жюль. Расскажи все, чтобы я поняла суть, – сказала Паулина. Она свернула «бентли» с бульвара Сансет на каньон Бенедикт и поехала на Анджело Драйв, где свернула налево. Дорога шла вдоль холма, где было много крутых поворотов, отчего приезжие опасались ездить здесь по ночам. Паулине редко приходилось водить машину вместо Жюля, и он, немного пьяный, был восхищен ее водительскими способностями.

– По всему видно, что мистер Цвиллман связан с перевозками наркотиков и имеет огромные суммы наличных денег на руках, ты даже не представляешь, какие огромные суммы, которые, как он считает, я мог бы помочь ему пустить в оборот через европейский Общий рынок, – сказал Жюль, икнув.

– Почему он думает, что ты согласишься на это?

– Он угрожал мне.

– Чем?

Жюль посмотрел в окно и не ответил. Паулина взглянула на него.

– Что ты ему сказал? – спросила она.

– Послал к черту.

– Когда я вошла в комнату мне не показалось, что ты послал мистера Цвиллмана к черту, – сказала Паулина. – У меня создалось совсем другое впечатление.

Жюль не ответил.

– Ты собираешься сообщить об этом в полицию, в ФБР или в ЦРУ? Или президенту, вообще кому-нибудь? – спросила Паулина.

Они посмотрели друг на друга.

– Нет, – тихо ответил Жюль.

– Много лет назад, когда мы только что поженились, ты сказал мне, что в прошлом, когда ты был молодым, что-то случилось.

– Не хочу говорить об этом, – отрезал Жюль.

– Ты не доверяешь мне, Жюль? После двадцати двух лет, что мы прожили вместе? – спросила Паулина.

– Я тебе полностью доверяю, Паулина, но об этом говорить не хочу.

– Тогда скажи мне одно. Арни Цвиллман знает о том, что случилось?

Жюль снова посмотрел в окно.

– Ты думаешь он использует это против тебя? – спросила Паулина.

– Не знаю, – ответил Жюль. – Никогда не думал об этом.

Несколько минут они ехали молча, пока Паулина маневрировала на крутых поворотах.

– Тебе не приходило в голову, что наша жизнь, так называемая идеальная жизнь, разваливается? – спросила она.

– Да.

– И это тебя не беспокоит?

– Конечно, беспокоит, Паулина. Я не хочу, чтобы это случилось, – ответил Жюль, – но что же делать?

– У меня нет делишек, вроде твоих, – сказала Паулина. В этот момент она круто повернула машину направо к воротам «Облаков». Она опустила стекло и набрала семизначный номер кода электронного замочного устройства, вделанного в красную кирпичную стену. Ворота медленно отворились.

Жюль, наблюдавший за ней, сказал:

– Ты удивительно деловая женщина, Паулина.

С холма, на котором стоял дом, послышался неистовый лай сторожевых собак.

Паулина посмотрела на Жюля.

– Я знаю, – сказала она.

Машина двинулась по направлению к дому, ворота закрылись.

Когда они въехали на вымощенный камнем двор, бешено лающие сторожевые собаки окружили машину. Жюль открыл дверцу машины.

– Хорошо, дружище, хорошо, а теперь пошел, пошел. Смитти! Ты здесь, Смитти?

– Здесь, мистер Мендельсон, – ответил сторож.

– Отгони собак, пожалуйста, – сказал Жюль.

– Замолчите, успокойтесь, пошли вон. Я открою вам дверцу, миссис Мендельсон, – сказал Смитти. – Надеюсь, вы хорошо провели вечер?

– Спасибо, Смитти, поистине хороший вечер, – сказала Паулина. Ее отец научил трех своих дочерей держать себя с достоинством перед слугами, что бы ни случилось в жизни.

– Вы поставите машину в гараж, Смитти? – спросил Жюль.

– Понятное дело.

Войдя в холл, где не стенах висели шесть полотен Моне, Паулина подошла к лестнице и начала подниматься по ковровой дорожке, держась рукой за перила.

Жюль, шедший за ней седом, положил руку поверх ее руки.

– Может быть, мы позавтракаем вместе? – сказал он. Предложение было необычным, так как Жюль уходил из дома по утрам намного раньше, чем Паулина звонила, прося Блонделль принести поднос с завтраком. Они ни разу не воспользовались «комнатой восходов» для завтраков, как планировали, когда пристраивали к дому «комнату восходов» и «комнату закатов».

– Я решила поспать подольше, – ответила Паулина, вынимая руку из-под руки Жюля. Она продолжала подниматься по лестнице, когда взгляд ее привлекла третья по счету картина Моне, висевшая криво. Она остановилась и поправила раму.

– Когда бы ты ни встала утром, – сказал Жюль, глядя на нее снизу, – я буду ждать.

Она обернулась и посмотрела на него. Оба понимали, что пришло время поговорить и объясниться. Затем голосом, в котором прозвучала властность – черта характера, неожиданно проявившаяся в ней в последнее время, когда она взяла на себя смелость принимать решения, чтобы утвердить свой авторитет в доме, она высказала свое первое из этих решений:

– Я не хочу отсылать картины Моне в музей Карнеги в Питтсбург на выставку.

– Но мы же обещали, – сказал Жюль. – Уверен, что они уже напечатали каталог.

– Меня это не волнует, – сказала она. – Я не хочу отсылать их. Я хочу, чтобы они были на месте, когда придут члены садоводческого клуба.

– Хорошо, – сказал Жюль, нахмурив брови. Ее решение огорчило его, потому что он очень серьезно относился к своим обязательствам перед миром искусства, но он также знал, будучи опытным человеком, когда можно уступить. Смотря на жену, он уже мысленно обдумывал подходящую причину отказа, о которой сообщит утром куратору музея Карнеги.

Паулина тоже смотрела на него, впервые задумавшись о том, что муж начал стареть.

Гости, отсидевшие просмотр фильма в доме Каспера Стиглица, начали разъезжаться. Каспер, обрадованный тем, что избавился от них, не вышел во двор, чтобы проводить их, а прямиком пошел в спальню, где Ина Рей, Дарлин и Лонни ждали его.

Филипп Квиннелл, открыв дверцу взятой напрокат машины, увидел лежащий на сиденье большой конверт. Он взял его, отметив, что имя его написано на конверте неправильно, и сразу понял, от кого он и что в нем находится.

– Эй! Кто-то врезался в мою машину и осталась вмятина! – закричала Гортензия Медден, подойдя к своей «хонде». – Голову могу дать на отсечение, что это сделал подлиза Сирил Рэтбоун. Как только Паулина Мендельсон ушла из демонстрационной комнаты, он наплевал на все и смылся. Только он мог врезаться в машину и уехать, не оставив даже записки. Доберусь я до этого мерзавца завтра и заставлю все оплатить.

Филипп захлопнул дверцу своей машины и подошел к Гортензии с конвертом в руке.

– Скверно. А дверь открывается? – спросил он.

– Сейчас попробую, – сказала Гортензия, пытаясь открыть дверцу, и открыла.

– Могло быть хуже, – сказал Филипп.

– Ну и поганец, этот Сирил Рэтбоун, – сказала Гортензия, кипя от злобы. – «Паулина! Как чудесно!» – повторила Гортензия слова Сирила, имитируя его напыщенный голос.

– Я понимаю ваше состояние, и, возможно, сейчас неподходящий момент, но я хочу дать вам рукопись, о которой говорил за обедом, – сказал Филипп.

– Что вы хотите, чтобы я с ней сделала? – спросила она.

– Просто прочтите, – сказал он, – и скажите, кто, по вашему мнению, написал ее. Я живу в «Шато Мармон».

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 14.

«Многие думают, что я хочу к Пуки, парикмахеру, только потому, что он причесывает Паулину Мендельсон, но это не так. Я бы никогда не стала этого делать. Я знаю Пуки еще со времен, когда работала в кафе «Вайсрой». Он был постоянным посетителем. Приходил каждое утро. Сок, тосты из хлеба грубого помола, чай. Всегда одно и то же. Однажды он сказал мне: «Ронда», – тогда меня еще звали Ронда, потом я стала Фло – у тебя очень красивые волосы, но тебе этот стиль прически не идет. Приходи ко мне, и я сделаю, как следует». Я чуть не умерла. Я хочу сказать, что о Пуки писали в газетах, как и обо всех этих знаменитых леди, которым он делал прически, например, Фей Конверс, Сильвии Лески и Паулине Мендельсон. Я сказала ему: «Ты шутишь? Я не могу столько заплатить.» А он сказал: «За мой счет».

Конечно, я пошла. С тех пор я ношу эту прическу. И было это до того, как я встретила Жюля Мендельсона. Когда я начала встречаться с Жюлем, когда начала носить всю эту дорогую одежду, ездить на «мерседесе» и жить в Беверли-Хиллз, я стала платить ему столько же, сколько платят светские дамы и кинозвезды. Я знаю, он, должно быть, удивляется, откуда у меня деньги, но никогда не спрашивает об этом. Я знала, что для меня он был бы счастьем, избери я его своим любовником, но я поступила по-своему.

Он всегда делает прически Паулине Мендельсон у нее дома. Только раз я видела этот дом, даже наверх не поднималась, но, думаю, у нее есть все, даже красивый собственный салон рядом с гардеробной, потому что она не любит приходить в салон Пуки. Но однажды, когда меня причесывали, вошла она. Я чуть не умерла. Она собиралась лететь на Восток, навестить отца, собралась, как я догадываюсь, неожиданно, и ей надо было срочно сделать прическу. Ты знаешь, что я делала в это время? Сидела и читала о ней в колонке Сирила Рэтбоуна.

Тогда впервые я подумала, что Пуки, возможно, догадался обо мне и Жюле, потому что он быстро задернул занавеску, словно не хотел, чтобы она увидела меня, потом вышел из-за занавески и заговорил с ней. Когда он вернулся, чтобы закончить мою прическу, он не сказал ни слова.»