ГЛАВА 13

– Кто же эта женщина? – спросила декоратор Нелли Поттс о своей последней клиентке. Нелли сидела за ленчем в «Плюще» на бульваре Робертсона с Петрой фон Кант, модной флористкой, чей магазин находился неподалеку.

– На ее счет у меня есть кое-какие подозрения, – ответила Петра, постучав по бокалу, давая знать официанту, чтобы ей принесли еще одну порцию «кровавой Мэри».

– Она истратила сорок тысяч долларов на новые занавески в доме, который она снимает, если не считать того, что она потратила на снос стены, чтобы расширить площадь гардеробной и уборной, – сказала Нелли.

– И все эти костюмы от «Шанель», – добавила Петра, занимавшаяся аранжировкой цветов для леди, которую они обсуждали.

– Только представь, что она тратит столько денег на дом, который сняла на три года.

– Это не должно тебя волновать.

– Не похоже, что она получила наследство.

– Господи, конечно, нет.

– При этом она, кажется, не работает.

– Если вообще чем-то занимается, – сказала Петра. – Болтает без умолку. Все время просит рассказать, для каких приемов я поставляю цветы да какие цветы заказывают мне клиенты, и даже сколько все это стоит.

– И о моих клиентах она хочет все знать. Не примет решение, пока я ей не расскажу, что у кого-то из тех, о ком она читает в колонке светской хроники Сирила Рэтбоуна, нет такой же софы, какую я ей предлагаю, или таких же тканей, только тогда она соглашается со мной. Но в общем-то она мне нравится.

– И мне тоже.

– Ее, верно, содержит кто-то очень богатый, – сказала Нелли.

– Это точно, – ответила Петра.

– Она оплачивает счета?

– Сразу, даже не дожидается начала месяца.

Без светло-русого парика, без голубых теней на глазах, без голубых контактных линз, то есть без того, в чем представала она перед посетителями ночного клуба как Марвин Маккуин, Гортензия Мэдлен, грозный литературный критик журнала «Малхоллэнд», возвращалась к своей реальной жизни, в которой коммерческий успех других вызывал у нее ярое презрение. Свои волосы она зачесывала назад и закалывала в пучок, как все старые девы, носила очки с такими сильными стеклами, что они увеличивали ее глаза, губы поджимала, чтобы скрыть выступавшие вперед зубы, не меняя их положение даже тогда, когда жевала любимую хлорофилловую жвачку, от которой язык ее становился зеленым.

В тот день постоянное выражение недовольства на ее лице еще больше усугубилось. Сквозь каждую пору ее тела просачивалось недовольство. Даже разгромная критическая статья, только что написанная о последней работе популярного писателя, которая наверняка ранит автора, а ради этого статья и писалась, не могла смягчить ее недовольства, как это бывало раньше после написанных ею разгромных статей, или на минуту ослабить ее внутреннюю раздраженность.

В руке она держала письмо с отказом, который она восприняла очень болезненно, потому что это письмо, присланное вместе с записями печальных песен о потерянной любви, которые она с таким старанием записала за свой счет, было от дискжокея одной из радиостанций. Дискжокей, которого звали Деррик Лэфферти, поклонялся святыням, которые он называл «шансонье, давно сошедшие с эстрады вечерних клубов», таких, как Либби Хольман, Мейбл Мерсер, Спивви и Бриктоп, но ее записи он нашел неподходящими для исполнения в его программе, хотя она пела те же песни, что и певицы, перед которыми он благоговел. Она и представить себе не могла, что отказ так глубоко ее ранит.

Сквозь тонкие, как бумага, стены, отделявшие ее от соседнего офиса, она слышала как Сирил Рэтбоун, автор колонки светских сплетен в «Малхоллэнд», смеялся и болтал с кем-то по телефону, принимая приглашения, выслушивая информацию для своей колонки, назначая встречи в фешенебельных ресторанах. Гортензия Мэдлен ненавидела Сирила Рэтбоуна, считая его филистером.

Она собралась уже было поднять трубку телефона, чтобы заказать себе бутерброд для очередного одинокого ленча за своим письменным столом, как раздался звонок. Плохое настроение сказалось на том, как она произнесла «Алло», которое прозвучало как лай злой собаки.

– Гортензия? – спросил голос в трубке.

– Кто говорит? – ответила она злобно.

– Каспер Стиглиц.

– О, Каспер, привет.

– Что, черт возьми, случилось с тобой?

– Ничего особенного.

– Ты напугала меня до чертиков. Гортензия ненавидела это выражение.

– Я работаю, только и всего.

– Кого сегодня распинаешь? Она проигнорировала его вопрос.

– Какова причина твоего звонка, Каспер?

– Я звоню, чтобы пригласить тебя на обед в воскресенье. Небольшой прием в моем доме.

Как и все в городе, Гортензия знала, что Каспер Стиглиц катится вниз и давно не в почете, и готова была отказаться.

– Жюль и Паулина Мендельсоны придут, и еще несколько человек, – сказал Каспер, не дожидаясь ее ответа. В голосе Каспера безошибочно можно было услышать нотку гордости, когда он назвал имя Мендельсонов.

Гортензия была ошеломлена. Никак не могла поверить, что ее приглашают на прием, где будут присутствовать Мендельсоны. Из соседнего офиса опять послышался громкий хохот Сирила Рэтбоуна, бурно отреагировавшего на услышанную о ком-то сплетню. Она знала, как Сирил Рэтбоун добивался личного знакомства с Паулиной Мендельсон, и как Паулина Мендельсон отвергла его домогательства и никогда не приглашала его на свои приемы, чтобы он писал о них. Перспектива того, что Сирил узнает о приглашении ее на прием, была настолько привлекательна, что она впервые со времени получения письма с отказом от Деррика Лэфферти почувствовала радость.

– Позволь мне заглянуть в еженедельник, Каспер, – сказала она, хотя этого ей не требовалось, поскольку у нее вообще не было никаких планов, если не считать выступлений в «Мисс Гарбо», но она потянула время, прежде чем ответить. – Когда это будет?

– В воскресенье, – сказал Каспер.

– Придется изловчиться, но я смогу, – сказала Гортензия.

– В восемь часов. После обеда будет фильм.

– Великолепно, Каспер.

Фло Марч лежала на новеньком шезлонге около бассейна, обставленного новой мебелью для бассейна, в точности такой, как у Перл Сильвер, о чем ей сообщила Нелли Поттс, декоратор. Верхнюю часть купальника Фло спустила и лежала так, чтобы лучи предзакатного солнца, уже не такие сильные, как днем, падали на ее спину и плечи. На столике рядом с шезлонгом стоял таймер, чтобы звонком подсказать, что двадцать минут прошли, именно таким временем советовал ей ограничиться ее тренер по аэробике. Белый телефон с длинным проводом также стоял на столике на случай, если позвонит Жюль, а она знала, что он наверняка позвонит. Тут же стояло ведерко со льдом, несколько банок «коки», лосьон для загара, лежал последний номер «Малхоллэнда», открытый на странице с колонкой Сирила Рэтбоуна, золотой портсигар с ее именем, выложенным сапфирами, золотая зажигалка и бинокль. Фло, более одинокая, чем сама себе признавалась, пристрастилась наблюдать с помощью бинокля за соседями, живущими на холме над Азалиа Уэй.

Она задремала, но плачущий вой маленькой собачки разбудил ее. Открыв глаза, она сняла большие темные очки и увидела смотрящего на нее белого вестхайлендского терьера.

– Ну и ну! Привет! – сказала Фло собачке. – Что ты здесь делаешь? Ты чья? – Она похлопала в ладоши, и собачка запрыгнула к ней на шезлонг. – Какая ты премиленькая собачонка. Потерялась? – Она села, натянула купальник. – Пить хочешь? Хочешь воды? – спросила она. Она встала и прошла к дому, где лежал аккуратно свернутый ее новым садовником-мексиканцем садовый шланг, налила немного воды в красный глиняный поддон для горшочков с геранью, которые садовник расставил вокруг террасы. – Иди сюда, попей воды! – крикнула она собачке. Когда собачка подбежала, Фло села на стоявший рядом стул и стала наблюдать, как она пьет. Закончив, собачка прыгнула на колени Фло, которая прижала ее к себе, как ребенка. – О, какое ты ласковое существо, – сказала она. Так она сидела с собакой, испытывая удовольствие.

– Простите, мэм, – послышался голос из-за высоких кустов, отделявших дом Фло от соседнего дома. Фло, хотя и слышала голос, но не отвечала, поскольку ее никогда не называли «мэм».

– Мэм? – повторил голос.

– Вы ко мне обращаетесь? – крикнула Фло, хотя никого не видела за высокими кустами.

– Вы не видели нашу собачку?

– О, да, она здесь, – сказала Фло.

– Вы не будете возражать, если я зайду к вам и заберу ее, мэм? Мисс Конверс очень рассердится на меня, если она снова убежит. В мои обязанности входит присматривать за ней, но я не могу вести дом мисс Конверс и одновременно следить за маленькой Астрид.

– Конечно, конечно, заходите, – сказала Фло. Она поднялась со стула и подошла к шезлонгу, где лежал ее махровый халат от «Портхолта», гармонирующий с ее купальными полотенцами.

– Вот ты где, озорная собачонка, – сказала служанка, которая, обойдя сад, вошла в ворота. – Извините, что она побеспокоила вас, мэм.

– О, нет, не ругайте ее. Она меня совсем не побеспокоила. Она замечательная, такая дружелюбная, не правда ли, дорогая? Как, вы сказали, зовут ее?

– Астрид.

– Какая странная кличка для собаки, – сказала Фло.

– Назвали так в честь какой-то звезды конькобежного спорта, которая умерла, или что-то в этом роде. У меня и так голова забита, чтобы еще помнить историю собаки. Как бы то ни было, моя хозяйка мисс Конверс получила ее от миссис Роуз Кливеден, ее приятельницы, после того, как миссис Кливеден сломала ногу, когда упала, запнувшись об Астрид, на ленче сразу после похорон, а она в свою очередь получила собаку в наследство от Гектора Парадизо, который пять раз в себя стрелял, хотя говорят, что это было самоубийство. Или что-то такое. У этих людей никогда ничего толком не поймешь. – Служанка покачала головой с сердитым выражением.

Фло смотрела на нее зачарованно.

– Вы имеете в виду, что это собака Гектора Парадизо? – спросила она.

– Будьте с ней осторожны, потому что она отгрызла кончик пальца одному молодому человеку, – сказала служанка. – Забыла его имя.

– Но она самая ласковая из всех собак, что я видела. Не могу поверить, что она может наброситься на человека, – сказала Фло. Собаку она держала на руках. – Как вас зовут? – спросила она.

– Глицерия, мэм. Извините, что мы побеспокоили вас.

– Нет, нет, не побеспокоили, – торопливо сказала Фло. Она ни с кем не разговаривала, кроме Жюля, с тех пор как два дня назад у нее побывала Нелли Поттс, которая наблюдала, как развешивали шторы стоимостью в сорок тысяч долларов. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – спросила она Глицерию, не желая отпускать ее.

– Выпить? О, нет, мэм, – сказала Глицерия.

– Я не имею в виду выпить спиртное, а что-нибудь, вроде «коки» или чая со льдом, или что-то еще.

– Что ж, может быть, чай со льдом, только я не услышу отсюда телефонные звонки, а мисс Конверс это не понравится, – сказала Глицерия.

– Какая мисс Конверс? – спросила Фло с любопытством.

– Как какая? Мисс Фей Конверс, конечно, – ответила Глицерия.

– Фей Конверс? – воскликнула Фло. Она с трудом сдержала себя. – Кинозвезда? Фей Конверс живет рядом со мной за этой живой изгородью?

– Вы не знали этого? Разве вы не заметили, что каждый день мимо нас проезжают туристические автобусы?

– Нет, не знала. Не могу придти в себя. Фей Конверс – моя соседка. С трудом верится.

Она бросилась в дом, напевая от счастья, открыла банку чая со льдом для служанки Фей Конверс.

– Вы можете оставлять Астрид у меня в любое время! – крикнула она из дома. – Я присмотрю за ней, если вы очень заняты. Всю жизнь мне хотелось иметь собаку.

Жюль Мендельсон впервые увидела собачку по кличке Астрид в доме Гектора Парадизо, когда приехал туда рано утром после звонка, сообщившего, что Гектор умер. Фло он об этом не рассказал, а потому не разделял ее энтузиазм в отношении Астрид, и собачка, в свою очередь, упорно проявляла антипатию к Жюлю. Хотя она не набрасывалась на Жюля, как сделала это с Киппи, но лаяла на него с такой злобой, когда он навещал Фло, что Жюль приходил в ярость, которую Фло никогда в нем раньше не замечала.

– Я прихожу сюда, чтобы расслабиться. И вовсе не желаю, чтобы это злющее отродье лаяло на меня, – говорил Жюль, уставившись на собаку и тяжело дыша.

– Эта собака Фей Конверс, Жюль. Она заходит ко мне в гости, – ответила Фло, подчеркивая известность имени хозяйки собаки, что, но ее мнению, должно было усмирить ярость как ее любовника, так и собаки. Фло с большим удовольствием упоминала имя Фей Конверс в разговорах, особенно после того, как узнала, что Фей – ее ближайшая соседка. Тот факт, что знаменитая кинозвезда даже не знает о ее существовании, не играл для нее роли.

– Иди сюда, непослушная собачонка, и перестань лаять, – сказала Фло Астрид, показывая рукой, чтобы собачка заняла место рядом с ней на ее заново обитой софе, материал на которой, как ей рассказала Нелли Поттс, был в точности такой же, как на мебели в гостиной Роуз Кливеден.

– Убери ее отсюда, – зло сказал Жюль, указывая на Астрид. – Не хочу здесь никаких собак.

После этого Фло, заслышав шум машины Жюля на подъездной дорожке, отсылала Астрид через дыру в живой изгороди во двор к Фей Конверс, опасаясь, что Жюль запретит ей общаться с Астрид. Собачка стала играть важную роль в жизни Фло. Каждое утро по возвращении с собраний «анонимных алкоголиков» Фло свистом звала Астрид, и собака через известную ей дыру в изгороди, отделявшую участок Фло от участка Фей Конверс, прибегала на ее зов. Видно было, что собаку ее хозяйка мало ласкает, а потому Фло без устали носила ее на руках, гладила, разговаривала с ней. Она купила для нее специальную миску и разного сорта собачьей еды. Ей нравилось брать с тарелка кусочек еды и подбрасывать его в воздух, чтобы Астрид ловила.

Частенько Глицерия приходила к ней, чтобы выпить чашечку кофе или стакан чая со льдом, в зависимости от погоды, и поболтать. Фло, жадная до новостей о своей знаменитой соседке, восторженно внимала пикантным подробностям, которые Глицерия рассказывала ей о Фей Конверс. Иногда по ночам, оставшись одна, Фло наводила бинокль на дом Фей Конверс и наблюдала за кинозвездой (если она была в городе), принимавшей нескончаемый поток гостей. Как хотелось Фло Марч оказаться среди знаменитых и изысканных людей, но она прекрасно понимала, что ей предназначена только одна роль – роль любовницы Жюля Мендельсона.

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 13.

«Еще я занималась теннисом. Я выросла в окружении, где не играют в гольф или теннис. Что касается тенниса, то мне всегда представлялось, что эта игра для людей «первого сорта». И еще мне нравилась одежда для тенниса: короткие шорты, кепка с козырьком. Поэтому по утрам, три раза в неделю, я брала уроки тенниса на корте отеля «Беверли-Хиллз». И знаешь, что? У меня очень хорошо получалось. Инструктор по теннису говорил, что у него никогда не было ученицы, которая бы так быстро освоила эту игру.

Когда Фей Конверс уехала на выездные съемки очередной ее картины, Глицерия сказала, что я могу без проблем пользоваться кортом Фей, которой был расположен рядом с домом. Для меня это было все равно, что иметь свой собственный корт. Но проблема все-таки существовала: мне не с кем было играть.»