Роза лежала в ванной, разглядывая свои покрытые красным лаком ногти. Возможно, сегодняшняя вечеринка будет для нее удачной. У Рика будет несколько полезных людей — достаточно влиятельных и с хорошими контактами, не последним из них был и сам Рик. Все мужчины устроены довольно просто, и из них можно вить веревки, если знать, как с ними обращаться.

Рик Гудман приехал из Нью-Йорка. Он был несколько старше своих однокурсников и намного больше развит. Он также вел колонку светских сплетен в газете «Червелл». В прошлом году Розе пришлось несколько раз стать объектом его довольно грубых шуток, когда была застигнута в мужской половине колледжа далеко за полночь — там собрались, чтобы почтить память Яна Палаха . Возмущенная устаревшим правилом не покидать Оксфорд на срок более двух недель, она быстро нашла сочувствующих, кои шли в ее комнату непрерывным потоком. Кто-то даже написал на стене «Свободу Розе Кассиди» (возможно, и сама Роза). Ее «заточение» обсуждалось в колонке у Рика. Он сам интервьюировал ее в ее спальне. Это было сенсацией недели, и, однако, оно не открыло ей двери в оксфордскую прессу. Журналистику оккупировали мужчины, они пишут даже о модах и макияже. Женщинам же, по ее мнению, достается только тяжелая и нудная работа. А она хотела получить, с помощью Рика, работу интересную.

Из ванны Роза могла слышать обычные разговоры девушек — рассказы о каникулах, прочитанных книгах и о приготовлении к обеду в «Холле». Роза нагнулась и вынула затычку в ванной. Никто из этих девушек не видит дальше очередного прочитанного романа, прошедшей вечеринки и последнего приятеля. Даже у Анни имеются эти буржуазные недостатки.

Роза Кассиди жила в Лондоне вместе с двумя старшими братьями и младшей сестрой в холодном викторианском доме с пропахшим собачьей мочой коридором и с окнами, на которых красовались плакаты, призывающие бороться с апартеидом. Ее родители были психиатрами по профессии и радикальными левыми по убеждениям. Своим детям они уделяли мало внимания, но хотели, чтобы те получили хорошее образование. Розу послали в одну из лучших в Лондоне школ для девочек, где она стала одной из двух или трех лучших в классе по успеваемости, что, однако, не помешало ей написать на двери директрисы: «К черту всю эту систему обучения». Многие из ее друзей продолжили образование в Суссексе или Варвике, с презрением относясь к «элитности» и недемократичности Кембриджа и Оксфорда, но Роза была полна решимости последовать за своим старшим братом, который поступил в Оксфорд. И к тому же полученная в Оксфорде степень бакалавра все еще давала преимущества при поисках работы. Прибыв сюда, Роза была здорово изумлена — Оксфорд оказался весьма провинциальным и консервативным местом.

Собрав свои вещи, Роза открыла дверь и пробралась по коридору в комнату Анни. Анни, одетая в какую-то огромную футболку, босая, сидела на полу, разбирая свой чемодан.

Увидев Розу, она как-то отрешенно улыбнулась.

— Поторопись переодеться, иначе я тебя не возьму с собой, — сказала Роза. Анни встала.

— Мне нравится твое вечернее платье, — она кивнула на мокрое полотенце, которым Роза себя обвязала. — Чья это вечеринка — одного из твоих приятелей?

— Ее дает один американец. О времена, о нравы! Мне нужно, чтобы ты рассказала ему, какой я замечательный человек. Я хочу, чтобы он предоставил мне возможность написать что-нибудь для «Червилл». Может быть, статью о демонстрации.

— Какой демонстрации? — спросила Анни, стягивая с себя свою футболку и пряча ее в гардероб. Роза была потрясена.

— Той самой демонстрации. Вьетнам, помнишь? Даже на Мальте наверняка слышали о моратории. Это будет массовый протест против войны по всей Америке. Миллионы людей не выйдут на работу. В Вашингтоне они пойдут к Белому дому и будут зачитывать фамилии погибших. Только американцев, конечно, — поспешно добавила она. — Никого не волнует судьба нескольких сотен тысяч узкоглазых крестьян. В любом случае, в следующее воскресенье мы пройдем маршем до Гросвенор-Сквер с петицией. Мы надеемся, что эту петицию вручит сама Ванесса Редгрейв.

— Удивительно.

— Так все и будет. Все идут. И тебе следует пойти.

Анни поколебалась. Роза прочитала ее мысли без труда.

— Ты хочешь провести приятный день с мистером «Красные розы», — произнесла она осуждающе.

— Тебе просто завидно, — спокойно ответила Анни, доставая из шкафа белую рубашку.

Роза на мгновение замерла. Потом рассмеялась.

— Я никому не даю возможности и подумать, что мне можно послать розы. «Черт с ними», — вот мой девиз. — Она посмотрела, как Анни застегивает юбку. Анни подумала и расстегнула одну пуговицу внизу.

— Еще одну, — сказала Роза.

— Да? Я думаю, что это слишком…

— Конечно, еще одну. — Роза тряхнула головой. — Это даже забавно, насколько мы разные. Как мел и мыло.

— Как «инь» и «ян», — продолжила Анни.

— «Кама» и «сутра», — поддержала игру Роза.

— Реальность и ее отражение.

— Мысль и чувство. Но чур я буду чувством, — добавила Роза.

— Свинья и жемчужина, — Анни шутливо хрюкнула. — Ладно, хватит, я то я не могу сосредоточиться и подвести глаза.

Отправившись в свою комнату, Роза включила магнитофон и принялась покрывать лицо кремом. Затем она зажгла сигарету и попыталась выпустить дым из носа, как Жанна Моро. Глаза тут же наполнились слезами. Она повернулась к зеркалу и глянула на себя. Большие зеленые глаза под черной челкой, по серебряному кольцу на каждом пальце. Короткие облегающие платья. Если вы невелики ростом, вам нужно что-нибудь, чтобы вас замечали.

Потом Роза погасила сигарету о портрет председателя Мао на донце пепельницы и принялась натягивать свои пурпурные колготки. Она вспомнила, какие длинные и загорелые ноги у Анни, и подумала, что, пожалуй, ей лучше было бы пойти на вечеринку одной. Впрочем, и вдвоем они составляли привлекательную пару: одна — высокая блондинка, другая — миниатюрная брюнетка. Они были обречены появляться всюду вместе.

Джордан стоял в дверях, наблюдая за происходящим. Как и говорил Элиот, здесь собралось блистательное общество. Черные свечи в фигурных канделябрах бросали свет на стены, покрытые деревянными панелями, и на парчовые занавески. Слуги в белоснежных костюмах подавали шампанское на серебряных подносах. Здесь были самые разные люди — преподаватели, студенты, деятели театра, радикалы, левые журналисты и несколько аристократов из Висконсина. Всем действом руководил Рик, он был одет в черный костюм и белую рубашку без воротника, просто вылитый Неру. Только его поблескивающие глаза выдавали, как он доволен, что сумел сюда пригласить очень нужных людей, о которых сейчас рассказал Джордану: несколько человек из руководства колледжа, в том числе и его глава; театральный режиссер, у которого был невероятно удачный сезон в «Плей-хаузе»; скандально известный своим радикализмом экс-президент Союза студентов; некий субъект в темно-красных вельветовых брюках, который угодил под суд за издание подпольной газеты. В дальнем углу сидел сын известного писателя, в ботинках из змеиной кожи и в дешевой рубашке.

Джордан был изумлен размахом связей Рика, он умел использовать все, даже обаяние своих многочисленных мачех.

— Это впечатляет, — признал он.

— Стараемся, как можем. — Рик выглядел польщенным. — Ты привел Брюса?

Джордан и Элиот переглянулись.

— Он сказал, что у него нет подходящего костюма.

— Черт. — Рик обнял их обоих. Мгновение они стояли вместе, трое молодых американцев, со склоненными головами, как бы в бессловесной молитве. Затем Рик выпрямился.

— Но надо продолжать наше шоу. Элиот, иди к ним. Я рассказал о тебе сестре моего приятеля по комнате. — Он махнул рукой Джордану. — А ты, я знаю, можешь позаботиться о себе сам. Действуй.

Хотя Джордан не очень любил шампанское, он взял бокал, чтобы не выделяться, и прошелся по комнате. Некоторое время он флиртовал с третьей женой известного философа и был вознагражден приглашением на ленч в воскресенье. Джордану стало жалко одиноко стоящего нигерийца, и он пригласил его вместе выпить пива в «Кингз Армз». Надменный кандидат от консервативной партии на предстоящих выборах пообещал Джордану показать ему Палату общин, если он будет избран.

У Джордана состоялся не очень приятный разговор с одним из руководителей Модлин-Колледжа, на шее которого болтался галстук с чересчур большим узлом. Когда Джордан вежливо заметил, что колледж имеет богатую историю, тот ответил:

— Историю? Это так важно для американцев? Я думаю, что в вашей стране до сих пор считают, что вторая мировая война началась в тысяча девятьсот сорок первом. — И он засмеялся.

Джордан изобразил на своем лице улыбку. Он уже заметил, что англичане, особенно те, кого затронула война, любят напоминать про Дюнкерк и карточную систему. Казалось, их раздражало, что им помешали выиграть войну в одиночку.

— Да, в тысяча девятьсот сорок первом война началась для нас, — произнес он миролюбиво.

— Лучше поздно, чем никогда, не так ли? — ядовито произнес «большой узел» и подмигнул.

— Возможно, — спокойно произнес Джордан. — Но вообще-то считаю, что в конце концов русские одолели бы Германию, но карта Европы без участия американцев выглядела бы совершенно иначе.

Его собеседник нахмурился, потом продолжил:

— Много льется сейчас крови, не правда ли? Сначала Корея, потом Вьетнам. Но, — он кивнул на бокал с шампанским в руке Джордана, — я думаю, вам нет до этого дела. Здесь, в Оксфорде, довольно уютно. К тому же здесь платят стипендию и устраивают вечеринки вроде этой.

Что это за народ — оксфордские преподаватели? Даже самые, казалось бы, сдержанные, просто переполнены ядовитой злобой.

— Да-да, почти так же уютно, как здешним преподавателям, — сказал Джордан. Он почувствовал, что его вежливость уже на крайнем пределе, и протянул руку, чтобы пожать руку собеседника. — Побеседовать с вами было настоящим удовольствием.

Джордан отошел от него, злясь на себя за то, что не мог сдержаться, и уязвленный словами этого типа. Он оглянулся вокруг, раздумывая, не пора ли ему оставить мужскую компанию: здесь были довольно красивые девушки, а в соседней комнате начались танцы. Те, кто постарше, уже начали потихоньку разбредаться. Взгляд Джордана остановился на соседе Рика по комнате, Вискаунте, который, прислонившись к камину, неотрывно смотрел на девушку с подведенными сурьмой глазами, которая выглядела как бездомная бродяжка. Она, казалось, застыла. Пока Джордан глядел на них, Вискаунт протянул руку, сунул в вырез ее платья и сжал ей грудь. Джордан мог видеть, как костяшки пальцев двигаются под тканью. Внезапно ему опять вспомнился Элридж, которому плотские радости теперь недоступны, он не сможет ни дать никому наслаждение, ни получить сам. Джордану тут же стало не по себе среди этого шума и тепла от потных тел.

Он обернулся, разыскивая Рика и раздумывая, не пора ли отправляться домой. Наконец он увидел его, тот разговаривал с темноволосой девушкой, которую Джордан видел на демонстрации, организованной студенческим союзом прошлым летом. Он улыбнулся Рику и показал жестом, что собирается уходить. Рик только пожал плечами. Джордан наклонился взять свое пальто и шарф и увидел, что Рик держал за руку высокую девушку, стоящую спиной к Джордану. Классные ноги, отметил Джордан, и шикарные белые волосы до талии. На мгновение Джордана охватило искушение. Но он сегодня себя чувствовал слишком плохо. Хотелось остаться наедине со своими мыслями.

— Ну как вы не видите, что эта разновидность материализма — это только еще одна попытка сохранить существование безнадежно больного общества?

Роза пыталась убедить президента колледжа Сент-Джон, что ему следует продать ненужную собственность колледжа и полученные средства передать на нужды третьего мира, и вдруг ощутила на своем плече чью-то руку.

— Как себя чувствует моя любимая маленькая марксистка? — спросил Рик, отводя ее от ошарашенного преподавателя.

«Сам ты маленький», — обиженно подумала Роза.

Темные, проницательные глаза Рика были всего на несколько дюймов выше ее собственных. Она всегда чувствовала, что он над ней смеется. Но он, по крайней мере, ценит ее общество. И она подарила ему одну из своих самых лучших улыбок.

— Что касается «Червилл», — произнес он. — Мне они говорили, что газете нужна помощь по части рекламодателей. Я подумаю, что могу для тебя сделать.

Объявления! Роза с разочарованием прикусила губу, как она могла принимать слова Рика всерьез? По всей вероятности, он уже потерял к ней интерес, махая рукой кому-то за ее спиной.

— Это кто-то, кого я знаю? — спросила она, не желая, чтобы ею пренебрегали.

— Это просто один из моих соотечественников — Джордан Хоуп.

Через комнату им улыбался высокий загорелый американец, пышущий здоровьем.

— Ух ты, — произнесла Роза. — Это реальное существо?

Рик нахмурился. Первый раз Роза видела, что он не знает, что сказать.

— Хороший вопрос, — произнес он наконец. — Когда я был на корабле, мне стало очень плохо. Ко мне пришел Джордан и стал мне читать. Это было поразительно — деревенщина с Юга, и так хорошо понимает Дилана Томаса! 

— С ним стоит познакомиться? Он интересный человек?

Рик сделал рукой неопределенный жест.

— Пожалуй, но только если вы не касаетесь политических вопросов. Однажды он так долго читал мне лекцию об экономическом и социальном значении урожая арбузов, что я чуть не стал молиться, чтобы на нас налетел айсберг.

Джордан Хоуп. Роза постаралась запомнить это имя. Внезапно она сжала руку Рика.

— Не верю своим глазам! Это Дон Яго?

— Возможно. Ты хочешь познакомиться с ним? Какую сексапильную даму он привел! Роза щелкнула языком.

— Это не дама, это — моя лучшая подруга.

Анни танцевала с австралийцем по имени Джон, а может быть, Дон или Рон — здесь было слишком шумно, чтобы хорошенько расслышать. Впрочем, неважно. Он был хороший танцор, и после шампанского было замечательно плыть с ним в танце. Вверху разбрасывал разноцветные лучи вертящийся стробоскоп. «Давай проведем ночь вместе», — от этой песни чуть сотрясался пол. Она улыбнулась и, тряхнув своими длинными волосами, всецело отдалась танцу. Вот бы и Эдвард оказался здесь, но ей и так было хорошо. Роза спасла ее от скучного вечера, который она собиралась пожертвовать перебиранию шмоток. Когда музыка кончилась, австралиец потащил ее к столу с напитками с криком: «Пить! Пить! Меня мучает жажда!» При свете она увидела, что он довольно стар, ему было уже около тридцати. Он наполнил два стакана и, подмигнув, вручил один ей.

— У меня есть травка, которая может тебе понравиться. Хочешь попробовать?

Анни никогда не пробовала наркотиков, но ей не хотелось в этом признаться. Не успела она ответить, как знакомый голос произнес:

— Я хочу. — Это была Роза, откидывающая назад волосы, как она всегда делала, когда была чем-то увлечена. — Вы — Дон Яго?

— Похоже на то. Это зависит от того, с кем я говорю. — Он обнажил зубы в улыбке, обнял Анни и подтолкнул ее к человеку, который подошел вместе с Розой. — Эй, Рик, ты встречал такое удивительное создание?

Рик заключил руки Анни в свои.

— Анни, — произнес он, — здравствуй и прощай. — Он погладил ее руку, от неожиданности она вздрогнула. — Сделай мне одолжение, парень, — холодно произнес он. — Если ты хочешь курить наркотики, иди отсюда.

— Отлично! — сказал Дон. — Мы пойдем наверх посмотреть на луну.

— Только если у вас есть приборы ночного видения, — рассмеялась Роза. — А ты что скажешь, Анни?

— Почему нет? — ответила Анни.

На лестнице было полно народа. Кто-то прислонился к перилам, кто-то сидел на ступеньках, со стаканами в руках и с сигаретами. Дон провел их в застекленную комнатку на крыше. Удостоверившись, что их здесь никто не видит, он вытащил из кармана маленький пакет, Анни наблюдала за ним внимательно. Хотя она часто слышала о таком развлечении на вечеринках, но ни разу еще не видела, как выглядит сигарета с марихуаной.

Дон зажег сигарету, затянулся и передал ее Розе. Когда наступил ее черед, Анни тоже с шумом втянула дым и медленно его выпустила. Однако ничего не произошло. Она разочарованно откинулась к стене, ожидая, когда до нее дойдет сигарета следующий раз. За окном шумел дождь, но его заглушала песня «Поезд на Марракеш». Дон стал им рассказывать о том, как попал в тюрьму. Худшим было, по его мнению, то, как стригли в тюремной парикмахерской. Англией управляет свора зашоренных старых пердунов. И Лондон будет ареной борьбы с ними, он в свою Австралию возвращаться не собирается.

— Вы знаете разницу между Австралией и йогуртом? — спросил он.

— Йогурт — живая культура, — выпуская дым из ноздрей, ответила Роза.

— Да. Точно. — Он опустился на колени. — Слушайте, цыплята. Я здесь скоро отморожу свои яйца. Почему бы не отправиться к вам, согреться и повеселиться?

— Ты имеешь в виду — в колледж? — поколебавшись, спросила Роза.

Джон вскочил, как будто увидел прекрасную даль.

— Эй, целый колледж наполнен отличными девочками, кровь с молоком. Я могу начать с вас двух, а затем продолжить с остальными. Трогаемся!

Анни хихикнула. Он был довольно привлекателен, несмотря на то, что был стар. Возможно, на нее начала оказывать влияние сигарета. Она почувствовала легкость, ее скандальный дом с его невыносимой атмосферой остался где-то далеко. Кроме того, ей показалось, что Розе этот парень зачем-то нужен.

— Ты можешь отвезти нас домой, если хочешь, — она услышала собственные слова.

Когда они вернулись за своей верхней одеждой, то услышали странный шум в кустах.

— Иисус! Что это? — спросил Дон, привлекая к себе обеих девушек.

— Возбужденный олень, — произнесла Анни. Им почему-то ее слова показались ужасно смешными.

Дон зашел в микроавтобус, разрисованный сердцами и солнцами.

— Это мой фургон.

Анни забралась назад. Сиденья были покрыты овчиной и вышитыми подушками. Окна закрывали занавески из индийского шелка. В машине как-то странно пахло.

Взвизгнув колесами, фургон двинулся в путь.

— Куда едем, красотки? — крикнул Дон. Анни хотела сказать, что он пьян, но какое это имело значение? И она тоже была пьяна. Она лежала поперек сиденья, ноги находились около заднего окна. Голова кружилась.

— Осторожнее, красный! — вскрикнула Роза. Раздался громкий сигнал. Фургон резко затормозил, потом снова двинулся в путь. Что-то перекатывалось рядом с головой Анни, она протянула руку и вытащила бутылку водки. Было слышно, как на переднем сиденье Роза ругает Дона.

— Это действительно был красный светофор? — спросил он в изумлении. — А я думал, что в воздухе гигантская клубника. Он резко крутанул руль, и машина вильнула.

Он начал петь, аккомпанируя себе ударами по рулю. Анни и Роза присоединились к нему.

— Поворачивай направо! — воскликнула Анни. — На Вудсток Роуд.

— Вудсток! Это прекрасно! — Дон заерзал на сиденье. — Я хотел бы там побывать. Все эти люди шли рука в руке, прямо как в садах Эдема. Вы можете представить себе, как здорово это было? Лежать на траве, слушать музыку и заниматься любовью?! Вот таким и должно быть будущее. Никто не будет жить в своем крохотном ящике, жениться и выходить замуж. Мы все будем жить в коммунах, среди полей и тучных стад, и босые дети будут бегать под солнцем.

— Под каким солнцем? — удивилась Анни.

— Моногамия умрет, это уж точно! — согласилась Роза. — Сугубо буржуазный пережиток. Это же мука — жить всю жизнь с одним и тем же человеком.

— А если ты его любишь? — спросила Анни, но ее слов никто не расслышал.

Когда они подъезжали к Леди Маргарет Холлу, ворота уже закрывались.

— О, погодите! — воскликнул Дон, выскакивая из фургона. — Я только приехал. Девочки, вы не можете меня спрятать где-нибудь у себя — можно в кровати? Я обещаю хорошо себя вести.

Роза погладила его по руке.

— Может быть, в другой раз. — Ее глаза блеснули под ресницами. — Если ты попросишь меня написать что-нибудь для своей газеты, я могла бы по возвращении в Лондон… обсудить это с тобой.

— Ты — маленькая ведьма, — улыбнулся он и похлопал ее по животу. — Тебе надо следить за ней, — сказал он Анни. — Она может завести тебя на плохую дорожку.

Он достал фломастер, поднял рукав Розы, и написал номер своего телефона на ее руке. Потом вздохнул и с чувством запечатлел по поцелую на губах обеих.

— Вы обе — потрясные чувихи. Я люблю вас. Увидимся, девочки.

Анни и Роза глядели, как он возвращается к фургону в своих ботинках с высокими каблуками.

— Он совсем пьяный, — хихикнула Анни.

— У него есть газета, — сурово заметила Роза. — Тебе надо научиться концентрироваться на самом важном.

— Я это и делаю. — Глядя на Розу, Анни вытащила что-то из кармана.

Роза разразилась смехом.

— Анни!

Анни вручила Розе бутылку и обняла ее за плечи.

— Пойдем, прикончим эту водку.

Джордан ехал в машине, думая об Элридже. Даже сейчас было не поздно изменить свое решение. Один телефонный звонок в Штаты — и его имя будет занесено в список призывников. Может, стоит сыграть в орлянку с судьбой? Но ему была нужна его жизнь, он не хотел умирать. «Дворники» хлопали, качаясь влево и вправо. Да, нет. Да, нет.

Джордан остановился на Валтон-стрит. В доме было темно и тихо. В сердце Джордана закралась тревога. Даже не поставив сумку на пол, Джордан бросился наверх, одолевая по две ступеньки кряду, и заколотил по двери Брюса. Ответа не последовало. Он повернул ручку, и на него пахнуло густым сигаретным дымом.

— Брюс? — с тревогой произнес он. Пружины кровати скрипнули, и надтреснутый голос произнес:

— Ради Христа, Джордан, я говорил вам всем, я не собираюсь становиться самоубийцей. — Брюс втянул воздух носом. — Я пахну, как карри?

Они ели на кухне. Джордан попытался повеселее рассказать о вечеринке, стараясь при этом не переборщить, чтобы Брюс не расстраивался, что не поехал. Брюс сказал, что намерен прогуляться. И ему неважно — есть на улице дождь или нет. Он обожает дождь. Джордан глянул на его неуклюжую походку и нечесаные волосы, прикрывшие клетчатый воротник сорочки. Бессмысленно было говорить ему, что он через минуту промокнет до нитки.

Джордан взял чашку с кофе в свою комнату и, войдя в нее, прищурился от света. На глаза ему попалось письмо. «Дорогая миссис Диксон…» Джордан снял пиджак, стащил с шеи галстук и, сев, забарабанил пальцами по столу. Вдруг вниз рухнула стопка книг. Он бережно поднял их с пола — «Государь» Ювенала, «Европа и европейцы» Белова и «Как становятся президентами» Теодора Уайта. Среди книг был пластмассовый кубик, на каждой грани которого было приклеено по фотографии. Этот кубик подарила ему на прощание мать. Джордан стал медленно его поворачивать. На маленьком кубике, казалось, вся его жизнь. Вот он маленький мальчик, наряженный пиратом на Хэлловин. А здесь — абсолютно невероятная фотография — он жмет руку президента Кеннеди в Белом доме. А вот он с мисс Пурвис, учительницей из родной его школы, благодаря ей он поверил в себя, в то, что сможет достичь всего, что захочет. Была и фотография матери, держащей в руке пачку долларовых банкнот после его победы в гонке. Последним был черно-белый портрет отца, сделанный в фотосалоне. Он был таким серьезным и таким красивым в своей военной форме, отец, которого он никогда не видел.

Он погиб не в войне, а в дорожной аварии всего за неделю до того, как родился Джордан. Джордану только исполнилось три года, когда мать показала ему в первый раз грамоту отца — благодарность президента за военную службу. Впоследствии каждый год на годовщину его смерти она доставала эту грамоту и рассказывала Джордану о том, кого так любила и кем так восхищалась. Иногда Джордан видел отца во сне. Он всегда был в военной форме. А Джордан, проснувшись среди ночи, часами лежал без сна, остро чувствуя горечь утраты.

Какой бы ответ подсказал ему отец? Что честней — вступить в армию и участвовать в грязной войне или бороться против нее? Кофе остыл, пока Джордан глядел в ясные глаза на фотографии, стараясь найти ответ. Наконец он взял ручку и начал писать, сначала медленно, затем быстрее, и, наконец, с увлечением, когда понял, что пишет именно то, что следовало. Он опустит письмо сегодня же вечером, бросит его в красный почтовый ящик на углу улицы, пока не передумал. Миссис Диксон решит, что у него что-то с головой, но все равно, он уже принял решение.

Он кончил письмо. Элридж как живой стоял перед глазами. Отныне он будет его вести.