Нью-Йорк удивил Николь. В Париже можно было увидеть небо; в Нью-Йорке одни только небоскребы. Нью-Йорк кишел машинами и их звуками: рожками, скрипом тормозов, ревом двигателей. Нью-Йорк был стремительным и ярким. В Париже многие районы освещались газовыми фонарями, и каждый вечер их зажигали факельщики. Нью-Йорк сверкал по ночам. Электрический свет струился из жилых домов, им освещались мосты, веером расходящиеся от Манхэттена, а больше всего света было от вывесок. Каждый, даже самый маленький магазинчик имел освещенную рекламу: сверкали рестораны, парикмахерские, театры, платные стоянки, табачные лавки, швейные и обувные мастерские, банки, аптеки и даже похоронные конторы. Николь вычитала где-то, что в Нью-Йорке более двадцати тысяч вывесок и что их освещают более миллиона лампочек. По ночам город сиял огнями, улицы были полны народа круглые сутки, считалось, что в Нью-Йорке пять миллионов жителей, и Николь казалось, что все они никогда не сидят дома. На Сорок второй улице и Пятой авеню бурлили толпы народа даже обыкновенным будним днем. Все куда-то спешили, что-то делали; люди излучали энергию и высокое напряжение.

Николь поразило то, как принимали ее в домах. В Америке никого не интересовало ни кем она была, ни откуда приехала. Здесь, в Америке, всякий мог быть чем и кем угодно. Полная свобода от прошлого и чувство полного слияния с настоящим. Хозяйки салонов на Парк-авеню принимали актеров и актрис, бутлегеры терлись локтями с банкирами, дебютантки – с неграми-джазистами, молодые люди из интеллектуальной элиты – с девушками, которым нечего было предложить, кроме своей молодости и красоты. Это было открытое общество, абсолютно отличающееся от европейского, в котором выросла Николь, где прошлое и семья определяли жизнь с момента рождения. В Европе вы можете быть знакомы с людьми лет двадцать и так и не увидеть, каков их дом внутри.

– Мне нравится это чувство свободы, – сказала Николь Маргарет Берримэн. – Чувство открытых возможностей.

– А ты, несомненно, нравишься Нью-Йорку. Куда бы ты ни пошла, всюду женщины восхищаются тобой и хотят подражать тебе. – Они были в офисе Маргарет, в редакции «Харперс базар», и Николь подправляла некоторые рисунки моделей для осенней коллекции 1926 года, которые «Харперс» собирался публиковать в августе и сентябре. – Как только женщины видят тебя, им начинает казаться, что на них слишком много всего надето.

– Да, весь этот шелковый шифон и все эти бусы, – сказала Николь. – А длина юбок, а чулки! Я даже видела, что некоторые женщины на ленч надевают бриллианты! Видимо, здесь такая мода. – Ей не хотелось обидеть Маргарет, которая тоже была американкой, поэтому она не сказала, что в Европе надеть драгоценности до наступления вечера считалось верхом безвкусицы.

– Бриллиантами они хотят показать, что богаты; кроме того, у нас считается, что облегающий шифон и закрученные чулки придают женщине сексуальную привлекательность, – сказала Маргарет. – И поскольку сексапильными хотят выглядеть все, то поэтому все так и одеваются.

– Этот знаменитый сексапил… он пошел из Голливуда? – спросила Николь, которой было совершенно непонятно, почему американцы придают этому такое огромное значение. До приезда в Нью-Йорк этот термин никогда не встречался ей, но здесь она слышала его постоянно. Здесь все время только и толковали, что о сексапиле; разгорались споры насчет того, кто этим качеством обладал, а кто нет.

– Сексапил – понятие демократичное, – сказала Маргарет. – Даже те, у кого нет ни ума, ни таланта, ни семьи, ни энергии, могут иметь сексапил. Он вполне демократичен, потому что каждому дает шанс.

Николь с улыбкой пожала плечами. – Николь, я удивлена, почему ты не привезла с собой образцы своих моделей. Мы бы устроили показ новой коллекции Редон. Американки готовы на все ради французских платьев, ты бы имела здесь потрясающий успех. У тебя есть американский дух легкости и свободы плюс французское чувство стиля и французское мастерство. Успех был бы… – Маргарет остановилась, подыскивая слово, – фантастический!

– Правда? – спросила Николь.

– Правда! Тебе надо было взять с собой твою коллекцию. Или хотя бы часть ее, – сказала Маргарет. Те из американок, которые могли себе это позволить, ездили одеваться в Париж; никогда не было наоборот. Чем больше Маргарет думала об этом, тем больше нравилась ей эта идея. – Ты могла бы привезти некоторые из своих манекенов, чтобы показать свои модели точно так, как они выставляются на Вандомской площади. Николь, вот это была бы сенсация!

– Это неплохая идея, – медленно проговорила Николь. – Может быть, я это сделаю в следующий раз. Но это моя частная поездка, Маргарет. Я решилась на нее под влиянием минуты. У меня почти не было времени собрать свою собственную одежду, не говоря уж о целой коллекции! Я приехала сюда с мужчиной, Маргарет, – прибавила Николь застенчиво.

– Я знаю его? – Маргарет была уже давно знакома с Николь.

Она знала Кирилла. Встречалась с Боем. Она пыталась догадаться, кто стал новым любовником Николь. – Это француз?

– Ким Хендрикс.

– Ким Хендрикс! Ты и в самом деле умеешь хранить тайны!

До Маргарет вдруг дошло, что все любовники Николь были иностранцы. Ее удивляло, почему Николь никогда не влюблялась во французов. Возможно, это просто судьба.

– Я хотела держать это в тайне, – сказала Николь. – Я думала, что, если сохраню тайну, удача мне улыбнется. Знаешь, Маргарет, я серьезно хотела бы выйти замуж.

– А как же Салли?

– Ким говорит, что не может признаться ей во всем сейчас, – сказала Николь. – Из-за рождения ребенка… – Салли родила девочку; Николь была первой, кому Ким рассказал об этой новости. Девочку назвали Кристи.

– Салли очень хороший человек, – сказала Маргарет, которая думала, что Николь тоже очень хороший человек.

– Да, это верно. Ты знаешь, она пригласила меня к ним в гости.

– Ей известно про тебя и Кима?

– Не думаю, – сказала Николь. – Я полюбила Нью-Йорк, и ты знаешь, что я люблю и американцев, но не понимаю, как это все здесь происходит. В Европе ни один мужчина не пригласит свою любовницу к себе в дом – в дом, где он живет вместе с женой. Никогда! Так не принято. А ведь именно Ким попросил свою жену пригласить меня. Мне было очень неловко, но Ким вел себя так, как будто это было в порядке вещей. Он познакомил меня и со своим отцом. Он вел себя так, будто я была его невестой.

– Что же будет? – спросила Маргарет.

– Это я тоже хотела бы знать.

– Ким хочет, чтобы вы поженились?

– Нет. Но он постоянно говорит о будущем. Нашем будущем, – сказала Николь. – Я не могу понять Кима. Он приходит ко мне в любое время дня и ночи. Не представляю, как он объясняет это своей жене… – Николь пожала плечами, ей было грустно, неловко, неудобно.

– Ну, знаешь, как сейчас говорят – все можно! – сказала Маргарет. – До тех пор пока вы с Кимом не афишируете свои отношения… ну, в общем, кроме женщин-журналисток, Сухого закона и тисканья на задних сиденьях дешевых автомобилей, ничто никого здесь больше не шокирует.

– Не знаю, выдержу ли я здесь, – сказала Николь. – Я люблю Кима, но я скучаю по своему образу жизни. Я скучаю по «Дому Редон». Я не привыкла бездельничать. Я скоро уеду.

– Если ты уедешь, не согласишься ли ты писать ежемесячную колонку для «Харперс базар»? – спросила Маргарет. Эта мысль пришла ей в голову во время разговора с Николь. Николь хорошо выражала свои мысли; американки жаждали новостей из Парижа, центра мировой моды. Маргарет вспоминала статьи, которые она отправляла своей тете. Из-за этих колонок она и познакомилась с Николь. – Мы назовем эту рубрику «Время и место: Париж».

– О чем же мне писать?

– О чем хочешь. В основном о модах. Но и о светской жизни тоже, о сплетнях, искусстве, об интересных людях, обо всем, что тебя интересует.

– Но я действительно мало что знаю о модах. У меня есть свой собственный стиль, – сказала Николь. – Создают моду другие. Они меняют линию талии, длину юбки, линию плеч. Я же почти ничего не меняю.

– Иной раз мне хочется положить тебя поперек колен и отшлепать. Одно дело быть скромной; другое дело полностью стушеваться, вот как ты сейчас. Колонка из Парижа! За подписью Николь Редон! Женщины будут вставать в очереди, чтобы прочитать ее!

– Я не знаю, – нерешительно сказала Николь. – Я всего лишь портниха, ты же знаешь.

– Ты слишком скромничаешь, Николь, – сказала Маргарет. – Я никогда не могла понять, почему ты такая робкая. Весь Париж у твоих ног, каждая женщина старается быть похожей на тебя, а ты говоришь: «Я только портниха». – Маргарет умолкла, увидев, что ее слова ранят Николь. – Николь, прошу тебя, подумай об этом. У тебя прекрасно получится.

– Я подумаю, – обещала Николь.

– Скажи «да», – настаивала Маргарет. – Николь, скажи «да»… ты же не дура, чтобы лишать себя такой возможности.

Николь покинула Нью-Йорк в середине апреля. В то лето она подготовила свою осеннюю коллекцию. А осенью вышли духи «Николь». Ким часто писал ей и посылал телеграммы. Когда Гертруда Эдерле переплыла Ла-Манш, Ким написал Николь, что так скучает по ней, что готов пересечь Атлантический океан вплавь.