Было около пяти, когда Ким пришел домой, неся свой чек и свой контракт и помахивая бутылкой настоящего французского шампанского, купленной у местного бутлегера, обрабатывающего люксы в «Уолдорф-Астория». За ним, словно на буксире, шел Гюс Леггетт – он случайно столкнулся с Кимом в фойе «Уолдорфа». Гюс находился в Нью-Йорке по делам; со своей стороны, Ким поделился с Гюсом хорошими новостями и пригласил вместе отметить радостное событие.

– Посмотри, что у меня есть! – возбужденно воскликнул Ким, входя в квартиру. Салли только что вернулась из магазина и разгружала на кухне пакеты со свежей зеленью из соседней итальянской лавки.

– Чек, контракт, шампанское или друг? – поинтересовалась Салли, но тут Ким крепко обнял ее и страстно поцеловал, словно они были одни, потом он представил Гюса.

– Все, все, что угодно! Выбирай! Салли, Перкинс – гений! И твой муж тоже! Бог мой, у нас столько поводов для торжества! Они даже выплатили мне аванс! У нас будет пирушка на пятьсот долларов!

Слушая, как Ким болтает, Салли радостно подумала, что Ким не знает еще одного повода. Пока Ким сидел в «Алгонкине», Салли посетила своего гинеколога доктора Ардена, который подтвердил ее догадки: у них будет ребенок. Ей очень хотелось рассказать об этом Киму, но сейчас, когда Гюс был здесь, а Ким – на седьмом небе от восторга новым редактором и жутко оптимистичных перспектив «Западного фронта», она не могла этого сделать.

Ким откупорил шампанское, – пена и брызги полетели в разные стороны, и первый бокал за «Западный фронт» был выпит на кухне стоя. Меньше чем за час они втроем прикончили бутылку. Ким и Гюс переключились на джин, намешанный прямо в ванной, в то время как Салли пошла переодеваться для торжества, которое грозило продлиться всю ночь. Ким поклялся, что он не вернется домой, пока не будет потрачен последний цент из его пятисот долларов.

Они начали с сомнительного бара неподалеку от редакции газеты «Сан», где Ким знал всех и пригласил выпить присутствующих. Потом они посетили закусочную на Пятьдесят второй улице, где Ким неожиданно встретил знакомого преуспевающего гангстера, по кличке «Бриллиантовый», Даймонда Легса, который присоединился к их компании по просьбе Кима. Но после восьми они отправились в «Плазу», где Ким заказал каждому ужин и по бутылке шампанского.

– Такими темпами тебе не надолго хватит пятисот долларов, – сказала Салли, наслаждавшаяся экстравагантными выходками Кима.

– А их и не должно хватать. Деньги нужно тратить.

– Нью-Йорк – большой город, – сказал Гюс, когда принесли еду и они приступили к ужину. – Но теперь, раз уж ты стал писателем, тебе необходимо бросить его и отправиться в Париж. Жизнь там дешевая и приятная. Парижане никогда не слышали о Запрете. Девушки – потрясающие, – прости меня, Салли, – и если ты – литератор, то это просто центр Вселенной.

– Да, мне бы там понравилось! – сказал Ким. – Скажу тебе вот что: Эс. Ай. был прав насчет репортеров. Если заниматься репортажами слишком долго, они все становятся похожими один на другой. Разница только в именах и датах. Что скажешь, Сал? Париж?

Эти слова вырвались у него бессознательно. Как только он произнес это импульсивное приглашение, он вспомнил о Николь и нервно отогнал от себя эту мысль.

– Это моя мечта, – ответила Салли. У нее перед глазами встала картина: их ребенок – их ребенок! – гуляющий в Буа.

– Это похоже на сказку.

– У нас достаточно денег, чтобы поехать туда, – сказал Ким, пытаясь отогнать образ Николь Редон, продолжающий возникать у него в голове. – Но я не знаю, хватит ли у нас денег жить там. Если мы поедем, я не хочу искать другую работу.

– Если тебе нужны деньги, можешь рассчитывать на меня, – сказал Даймонд. Он был очень хорошо одет – от «Брукс и бразерс» – и хорошо и правильно говорил. Он мог сойти за выпускника колледжа. Ким ему нравился, он вызывал у него восхищение. Он считал Кима Хендрикса настоящим джентльменом. Ким всегда платил по очереди за выпивку, никогда не напивался вдрызг, никогда не ругался грязными словами и был женатым человеком без связей на стороне. Он избегал всех «девочек» – и шлюх, берущих по два доллара за ночь, и светских путан, отдающихся за просто так.

– Без процентов. Просто назови сумму.

Ким благодарно кивнул. Он знал, что Даймонд говорит искренне. Он был хозяином своего слова.

– Мы также можем использовать мои сбережения, – предложила Салли. У нее были небольшие сбережения в банке, оставленные ей дедом, который ежегодно клал на ее счет две с половиной тысячи долларов, – сумма была достаточной, чтобы при правильном распределении обеспечить скромную жизнь в Париже для двоих.

– Мне не хотелось бы оказаться на иждивении своей жены, – сказал Ким. – Жилье и пищу обязан обеспечить муж. По крайней мере, меня так воспитали.

– Это не беспокоит Эрни Хемингуэя. Они живут на сбережения Хедли. Но не думаю, что у Кима будут такие проблемы, – сказал Гюс– Я помогу тебе встать на ноги. Для начала я куплю права издания «Западного фронта» во Франции за двести пятьдесят долларов авансом плюс положенный авторский гонорар. Как насчет этого, Ким?

Все повернулись к Киму. Авансы были редкостью, а уж на иностранные права – и вовсе неслыханным делом.

– Ну как я могу отказаться? – удивился Ким. Единственный его интерес к деньгам заключался в том, как потратить их, а теперь, казалось, деньги будут падать прямо с неба. Он обнаружил, что это приятное ощущение.

– Тогда договорились? – Гюс протянул руку.

– Договорились, – ответил Ким, и они обменялись рукопожатием.

– Официант, еще шампанского! – заказал Ким.

Празднование продолжалось. Они обошли еще писательский бар на Мак-Дугал, где все знали Кима и уже слышали новости о «Западном фронте» и где зависть была более сильной, чем самогон бутлегера; забегаловку на Восьмой авеню, где роли девочек исполняли мальчики; ирландский бар на Третьей авеню. В какой-то момент они вернулись назад, в «Плазу», где Ким радостно истратил остатки денег. Он объявил, что теперь он банкрот и голодает.

– Наконец-то я чувствую себя настоящим писателем, – сказал он.

Даймонд настоял на передаче роли хозяина ему и отвел их в одно известное местечко в «Маленькой Италии», где заказал огромные тарелки со спагетти и приправой из чеснока и оливкового масла.

– Абсолютная гарантия, что у вас не будет похмелья, – сказал он, посыпая спагетти свеженатертым острым сыром и крупномолотым черным перцем из деревянной перечницы. Владелец ресторана прислал тяжелые бутылки великолепного красного вина, которое его отец делал из собственного винограда, растущего в саду на Милберри-стрите, позади его апартаментов. Все ели, пили и говорили о Париже и писателях, о том, как действуют эти акулы-кредиторы, о немыслимо коротких юбках, которые девушки носили с закатанными чулками и коротко остриженными волосами; о негритянском джазе, о флягах на поясе у юнцов из колледжа, которые они таскали с собою в открытую, и об огромном крутом вышибале из забегаловки с нижней Пятой авеню, который принадлежал к какой-то фундаменталистской секте и в те моменты, когда не читал Библию, использовал свои кулаки для усмирения недисциплинированных клиентов. Салли все это завороженно слушала. С Кимом она всегда чувствовала себя в гуще событий, к тому же главный сюрприз она ему еще не преподнесла! Она решила, что, как только родится ребенок, они поедут в Париж. Жизнь казалась более прекрасной, чем она могла себе представить, когда выходила замуж. Казалось, это было так давно!

– Ты – не единственный в семье, у кого есть волнующие новости, – сказала Салли Киму на следующий день. Они проспали до двух часов дня и теперь, перед уходом Кима в редакцию «Сан», ели яичницу с беконом.

– Вчера я видела доктора Ардена. Ким, у нас будет ребенок!

– Ребенок? – Ким, казалось, был потрясен. Прошло некоторое время, прежде чем он осознал, что чувствует себя одновременно взволнованным и пойманным. Странно, думал он, как можно испытывать такие два противоположных чувства одновременно. Это напомнило ему о тех двух случаях, когда он лишился сознания: один раз – в Сен-Гобе Форест и другой – в доме Уилсонов на Вашингтон-сквере. Эти нахлынувшие чувства мешали ему сосредоточиться. В оцепенении Ким спросил:

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. Я уже подозревала это, а доктор Арден подтвердил мои догадки. Разве ты не счастлив? – Глаза Салли сияли от возбуждения. – Разве ты не рад?

– Я думал, ты пользуешься колпачком, – сказал Ким, еще не оправившись от шока. Когда они только поженились, Салли пожелала предохраняться от беременности. Их совместная жизнь была такой свободной, такой независимой, такой волнующей и непредсказуемой, что Салли хотела насладиться ею прежде, чем родить ребенка. Ким бурно протестовал против всего, что противоречило природе, называя это не только неестественным, но и извращенческим. Он сказал Салли, что она будет играть с судьбой, а ни у кого нет на это права. Но Салли неожиданно проявила настойчивость и посетила доктора Ардена, который помог подобрать ей размер колпачка. Ким по-прежнему протестовал, и после нескольких дней споров они наконец пришли к соглашению: Салли могла пользоваться своим колпачком тайно, чтобы Ким ничего об этом не знал. Но страстные возражения и рассудительные аргументы Кима оказали свое воздействие на Салли. Иногда она пользовалась колпачком, иногда – нет. Иногда она надеялась, что забеременеет, а иногда считала, что этого не произойдет. Теперь, когда она забеременела, она была на седьмом небе от счастья.

– Не всегда, – сказала она Киму. – А теперь скажи мне, ты рад?

– Одна моя половина…

– А другая?

– Испугана, – признался Ким. Он не мог заставить себя сказать ей, что теперь, когда он начал свою карьеру писателя, когда он стал думать о том, чтобы оставить свою прежнюю работу и вести по-настоящему независимую жизнь, о которой он мечтал, ребенок был бы помехой. Он не сознавал этого до сих пор, но уже изменил свое мнение о колпачке. Он начал понимать, что его лихорадочная, импульсивная жизнь, которую он любил, жизнь, которую он делил с Салли, зависела от этого кусочка резины.

– Как ты себя чувствуешь? Я имею в виду физически?

– Прекрасно, как никогда прежде!

– Ты никогда и не выглядела лучше! – Несмотря на затянувшееся торжество, глаза Салли блестели, ее золотистые волосы играли в лучах солнца.

– И. ты такая же стройная, как всегда. По твоему виду и не скажешь, что там уже сидит ребеночек.

Он коснулся ее живота. Отсутствие явных физических перемен в Салли улучшило самочувствие Кима. Он знал, что понадобится время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

– Я тоже немного боюсь. Думаю, все боятся, – рассудительно заметила Салли. – А теперь расскажи мне о другой своей половине. Счастливой половине…

– Я до смешного счастлив, – глаза Кима зажглись. – Я буду отцом! Представляешь! Вчера – подающий надежды писатель! Сегодня – будущий отец! Теперь мне действительно необходима работа.

– Почему? – Салли знала, что Ким всегда считал, что работает недостаточно усердно, и все же трудился больше, чем любой, кого она знала.

– Я собираюсь стать известным и богатым. Ребенку нужен отец, которым он мог бы гордиться.

– А если он – это она?

– Девочкам тоже необходим отец, которым можно гордиться, – сказал Ким. Ему как-то не приходило в голову, что будущий ребенок может оказаться девочкой. И не потому, что он хотел конкретно мальчика или девочку.

– Ты всегда говорил мне, что гордился своим отцом и тем, что люди приходили к нему со своими проблемами. Тебе не нужно делать еще большего для нашего ребенка… – Салли ощутила дрожь, произнеся слова вслух, – чтобы он гордился отцом.

– Ну, я буду таким богатым и таким знаменитым, что наследник Хендрикса станет самым гордым ребенком на двух континентах, – сказал Ким, его уверенность была подстегнута новостью Салли, но и его сомнения также возросли. Теперь очень многое, почти все – и образ жизни, который он хотел вести, и будущее еще неродившегося ребенка, – зависело от «Западного фронта».

Ким нежно поцеловал Салли на прощание и ушел в «Сан». Придя в офис, Ким уже чувствовал себя на вершине мира. Он не знал, было ли тому причиной его встреча с Максвеллом Перкинсом, или удивительная новость Салли, или это было просто его естественное жизнелюбие, но Легс Даймонд был прав, когда говорил, что спагетти и чеснок абсолютно исключают похмельный синдром.