Шестая кража была совершена из усадьбы Даниэля Иноути на Гавайях. Четыре рисунка работы Матисса были украдены, пока он находился в Лондоне на праздновании Пасхи в кругу членов своей обширной семьи. Ничего больше не пропало, не осталось никаких следов преступников; сторожа, находившиеся в соседнем помещении, не потревоженные, проспали всю ночь.

Сэм Колби был вне себя от ярости. Шесть! Шесть различных адресов на двух континентах, и никаких следов, за исключением того, что все кражи совершались по одному сценарию. На чем, пропади все пропадом, строить расследование? Он расценивал эти кражи как персональное оскорбление и, как только появилась возможность, вылетел на Гавайи поговорить с Иноути, который в тот же самый день прилетал туда из Лондона.

— Расскажите мне все, — попросил он Иноути.

— О чем?

— Обо всем, черт возьми! Откуда мне знать, что пригодится для расследования, а что нет, пока не услышу своими ушами.

Они сидели на веранде, выходившей на океан. Вокруг росли великолепные орхидеи и гибискусы; вверху простиралось безоблачное небо, пели птицы. Ничего этого Колби не замечал. С тем же успехом он мог находиться в офисе, начисто лишенном окон.

— Начнем с работающего у вас персонала; по крайней мере, в половине случаев виновные бывают из их среды. Сколько у вас домов?

— Четыре.

Колби вздохнул и пустился в расспросы. Затем они перешли к четырем его офисам и работающему в каждом из них персоналу, его ближайшим деловым партнерам, шестидесяти четырем членам семьи, людям, с которыми он общался.

— Хорошо, теперь распорядок ваших путешествий.

— Его не знает практически никто, кроме моего секретаря.

— Но ей можно позвонить и узнать, где вы находитесь.

— Несомненно. Было бы невозможно заниматься делами, если бы меня нельзя было достать. У меня нет причин прятаться.

— Правильно, поэтому мне нужно знать, где вы были в прошлом году.

— Зачем это?

— Потому что вор знал, когда вас не будет на Гавайях, и мне не хочется, чтобы он или они были единственными, кто располагает этой информацией. О'кей?

Иноути сунул руку в карман и достал оттуда толстую, в кожаной обложке, записную книжку.

— Могу зачитать вам, где я был.

— Отлично.

По мере того как Иноути читал, Колби записывал и впервые заметил, что солнце почти село. Кто-то говорил, что, если будет возможность, нужно обязательно увидеть закат на Гавайях. «Что ж, сегодняшний придется пропустить, — подумал он, — может быть, завтра».

— Можно включить свет?

Иноути потянул за шнурок звонка, появился слуга и включил верхний свет, а затем ряд масляных фонарей по периметру веранды. За час работы они одолели только пять месяцев из рабочего года Иноути, и в этом месте он пригласил Колби пообедать вместе с ним.

— У меня нет никаких планов на вечер, а вы, должно быть, проголодались.

— Тронут вашим вниманием, — ответил Колби.

Блюда были роскошными, беседа приятной, поэтому Колби позволил себе расслабиться и насладиться обедом. Когда обед закончился и Иноути выкурил сигару, Колби отодвинул стул и предложил:

— Давайте вернемся к работе.

Он должен продвинуться вперед, обязан или раскрыть эти проклятые кражи, или уйти на пенсию и погибать от безделья.

Они уютно потягивали коньяк в гостиной, Колби раскрыл свою тетрадь.

— Мы закончили Мадридом. Где вы были после этого?

— В Сан-Франциско месяц с моей замужней дочерью, затем месяц в Гонконге с сыном и его семьей. Оттуда, в августе, я поехал в Бангкок.

— А где вы там останавливались?

— В «Бангкокском регентстве».

— И там, конечно, было много встреч?

— О да, множество.

— А после этого?

— Амстердам. Я остановился в амстердамском отеле Сэлинджеров. Ряд встреч был непосредственно в номере, и полагаю, большинство из тех лиц знали, что потом я собирался направиться в Нью-Йорк.

— А в Нью-Йорке?

— В «Бикон-Хилле». Конечно же, множество встреч и там, уверен, что упоминал о намерении направиться затем в Вашингтон. А в Вашингтоне — этим октябрем — я останавливался в другом «Бикон-Хилле», он только что открылся.

Колби записывал, стараясь поспевать за быстрой речью Иноути. Вдруг его рука неожиданно застыла.

— «Бикон-Хилл», — прошептал он.

— Да. Это самые цивилизованные отели изо всех известных мне. Вам доводилось бывать хоть в одном из них?

— Нет еще. Давайте продолжим: с октября до настоящего времени.

— До февраля я пробыл здесь, затем в Женеве, потом поехал в Рим, где находился с друзьями до отъезда в Лондон на Пасху в кругу семьи. Так прошел год моей жизни.

— С кем вы путешествовали? — спросил Колби.

— О, мистер Колби, это личный вопрос.

Колби пытался настаивать во имя полноты расследования, однако не нажимал с присущей ему настойчивостью. Деловая сосредоточенность и буднично-рабочий голос скрывали охватившее его возбуждение. Наконец-то в расследовании произошел прорыв, которого он так ждал. Он был готов рискнуть последним долларом, что нашел нить, связывающую шесть различных преступлений, совершенных в шести различных городах, на двух континентах и на одном из Гавайских островов.

Неужели он ошибался? Вернувшись в Нью-Йорк, Колби перечитал свои записи и обнаружил, что только пять из шести краж имели кое-какие общие черты. Серрано не укладывался в эту модель. Нужно поговорить с ним еще раз. Поль настойчиво хотел сопровождать его.

— Нет, нет и нет, — сказал ему Колби. — Я уже говорил прежде и повторю вновь, что не может быть и речи о съемках моих бесед с пострадавшими. Кто даст мне прямые ответы перед объективом нацеленной в голову и стрекочущей кинокамеры?

— Наши камеры совсем не стрекочут, — терпеливо проговорил Поль. — Бритт Фарлей, к примеру, говорил честно и откровенно; в большинстве случаев он совершенно забывал о присутствии оператора. Когда он хотел, мы отправляли оператора отдохнуть. Сэм, я не могу снять фильм о тебе, не засняв тебя за работой.

— Ты уже многое снял. И в моем офисе, и беседы с представителями страховых компаний и специалистами по раскрытию мошенничеств; снимал обворованные апартаменты — чего никогда не разрешили бы, если бы ты не был лично знаком с парой жертв. Во всяком случае, это ты уже записал на пленку. Кроме того, миллион часов моих рассказов о жизни и о работе…

— Пока всего лишь тридцать или сорок часов, — сказал Поль, — это неплохо, но было бы еще лучше, если бы в кадре присутствовали динамика и напряжение. Лишь фиксирование расследования в развитии может сделать фильм по-настоящему уникальным. Аудитория чутко реагирует на драму реального человека. Сэм, позволь мне попробовать! Если не получится, не буду больше просить; найду другой способ, как сделать это.

Колби колебался. Он знал, что был подлинным виртуозом проведения бесед, и мысль увековечить их на пленке для грядущих поколений была более чем соблазнительной.

— Два условия, — наконец сказал он, — ты сразу же уходишь, если Серрано попросит тебя уйти. И ты не расскажешь ни одной живой душе о том, что узнаешь во время беседы. Ни жене, ни матери, ни даже своему парикмахеру. Хотелось бы услышать твою торжественную клятву.

— Клянусь. Можешь доверять мне, Сэм; ты сам это знаешь.

— Полагаю, что да. Я никогда не знаю ничего, до тех пор пока не получу кучу доказательств. О'кей. Завтра утром в Акапулько. Рейс в восемь тридцать.

Апартаменты Карлоса Серрано, казалось, парили над гремящими улицами и переполненными пляжами Акапулько: стены были сделаны из стекла, и сидя на низкой кушетке, можно, было видеть лишь океан, сливавшийся с безоблачным небом ясного апрельского утра. Кричащие чайки и белые паруса нарушали голубизну, расстилавшуюся перед окнами; изнутри на стенах буйствовали цвета картин, исполненных маслом, и полок, уставленных древней перуанской посудой. Одна из стен была подозрительно голой.

— Решил оставить ее такой, — сказал Серрано, — как напоминание, что был обворован, и потому впредь должен быть более бдительным.

— Хорошо, — Колби кивнул. — Я высоко ценю ваше согласие встретиться со мной еще раз; вы были очень терпеливы, но у меня возникло несколько дополнительных вопросов и хотелось бы уточнить некоторые из ваших предыдущих ответов. Приношу извинения за причиняемые вам неудобства.

— Да нет, что вы. В конце концов, речь идет о моих картинах. Все, что пожелаете.

Открыв записную книжку, Колби написал на чистом листе «Апрель» и поставил дату.

— Мне хотелось бы еще раз пройтись по вашему рабочему календарю за год, предшествовавший краже: места, где вы бывали, люди, с которыми вы встречались, гости, посещавшие ваш дом.

— Вы знаете людей, которых я встречал; мы о них говорили.

— Я уже принес извинения за некоторые повторения; думаю, это необходимо.

— В таком случае, — Серрано открыл папку, лежавшую на соседнем столе, и извлек из нее пачку исписанных от руки листов бумаги. — Видите, инспектор, я тоже готовился к встрече с вами… В действительности я припомнил ряд обстоятельств, о которых забыл упомянуть в прошлый раз. Хотите начать — с какого времени?

— Кража произошла в ноябре прошлого года. Начните с начала того года.

Оператор уже заснял огромную комнату, вид из окна, художественную коллекцию, размещенную в двенадцати других комнатах апартаментов; теперь, скромно стоя в дальнем углу, он устремил камеру на Серрано. Поль ронял отдельные замечания по поводу освещения, уровня звука, вопросов, которые подчеркивали мастерство Колби, движений его тела, рук, даже головы, которые раскрывали, что он был чем-то особенно заинтересован. Колби проявлял повышенный интерес к встречам в отелях; Поль сделал пометку расспросить его об этом позже.

— В Аспене где вы останавливались? — спросил Колби.

— Снял дом на Ред-Маунтин, но это не имеет значения; там не было встреч. В Аспене я отдыхал.

— На протяжении двух месяцев?

— В Аспене замечательно кататься на лыжах. Кроме того, я приобрел там две картины в замечательной галерее Джоанны Лион, так что было и немного бизнеса. Но никаких встреч.

Серрано полистал свою записную книжку, освежая воспоминания относительно летних разъездов: все они были с друзьями.

— В сентябре я посещал Чикаго для встречи с брокерами, специализирующимися на продаже скота и продовольствия. Это было…

— Вы не называли Чикаго на нашей последней встрече.

— Это как раз один из эпизодов, о которых я забыл. Там я останавливался в «Бикон-Хилле» и провел две встречи в конференц-зале отеля.

— Сколько времени вы там пробыли?

— Пять дней.

— А затем?

Серрано продолжал говорить, но Поль внимательно изучал лицо Колби. Оно как-то неуловимо изменилось; не было и прежней заинтересованности в беседе. Похоже, он получил то, на что надеялся. Поль мысленно проиграл беседу в обратном направлении. Аспен. Галерея Джоанны Лион. Дома друзей в Швейцарии и Италии. Чикаго. Встреча брокеров по продаже скота и продовольствия в «Бикон-Хилле».

— Что это было? — спросил он в самолете на обратном пути в Нью-Йорк. Колби покачал головой.

— Пока еще не могу сказать. — Он раскрыл свою записную книжку, обрывая дальнейшие разговоры.

Поскольку ему приходилось думать, то приходилось и планировать. Предстояло продумать, как сплести сеть для замечательного факта, что у всех жертв всех шести краж имелось одно общее обстоятельство: все они останавливались в отелях «Бикон-Хилл» за несколько месяцев до того, как были обворованы их дома.

Почти наступило лето, прежде чем Джинни реорганизовала свои финансы и завершила покупку двухпроцентного пая корпорации «Сэлинджер-отель». Сделка была совершена на ее имя. По договоренности позднее она продаст этот пай Лоре за деньги, которые сама же предоставит ей, но прежде она хотела навести полный порядок в делах. С этой целью она появилась в июне на собрании держателей акции корпорации, чтобы там был удостоверен факт приобретения ею пая. Как такового обсуждения не было; фамилия Старрет достаточно известна, голосование было единогласным.

— Рады, что ты с нами, — сказал Коул Хэттон. Они с Джинни были знакомы на протяжении длительного времени.

— Ваше участие существенно укрепит наше правление, — официальным тоном сказал Феликс.

Много лет назад он был знаком с Вилли Старретом, и Вилли всегда считал, что большой бизнес должен становиться больше. Поэтому Феликс предположил, что и Джинни должна быть такой же. Он полагал, что жены обладают определенным деловым стереотипом действий, который они усваивают от мужей, даже если и разводятся с ними. Джинни станет его союзником в борьбе за сохранение империи неприкосновенной, вместо того чтобы распродавать ее по частям в периоды временных трудностей.

— Так, есть незначительные затруднения, — рассказывал он Джинни за кофе во время перерыва собрания. — Едва ли это можно считать кризисом. Снижается наполняемость отелей, но все проходят через подобные циклы в развитии нашего бизнеса. Конечно, нам хотелось бы иметь больше наличности, но этот процесс также подвержен цикличности. Сейчас мы строим два новых отеля, в последнее время неприятно подскочили цены, но в этом также нет ничего нового.

— Я слышала, будто кто-то из членов правления настаивает на продаже нескольких отелей, — сказала Джинни, словно Хэттон и человек, продавший ей свой пай, не рассказали ей всего, что следовало знать о состоянии дел корпорации.

— Некоторые из них, — коротко сказал Феликс, отвергая подобную идею. — Подобное не случится.

Он переменил тему. Не было причин говорить о других своих трудностях: этот лицемерный негодяй Бен обманным путем прокрался в семью; наконец, Ленни, проводящая теперь в Нью-Йорке большую часть времени, едва замечающая его дома, почти чужая. Она оставалась такой же спокойной и элегантной, как прежде, но он чувствовал, что между ними оставались нетронутыми лишь тончайшие нити. Ее чувство долга, ее потребность в безопасности, ее восхищение им, как могущественным бизнесменом — все, похоже, подверглось эрозии; отношения развивались так, словно между ними не существовало больше никакой связи.

Однако Феликс не давил на Ленни; он опасался порвать последнюю тонкую нить. Даже отчужденность лучше, чем откровенный разрыв, а она, по-видимому, хотела сохранить статус его жены. Он в любой момент мог найти себе женщину, не в этом суть. Ночи с Ленни были менее важны для него, чем осознание факта, что она его жена и, самое главное, что об этом знал весь мир.

— Я взял билеты на тэнглвудский бал, который состоится в следующем месяце, — сказал он ей за обедом в июне.

Феликс и Ленни находились в доме Эллисон и Бена в Бикон-Хилле. С ними за столом сидели Аса и Кэрол, Томас и Барбара Дженсен; в последнее время они никогда не обедали вдвоем.

— С утра в этот день мы съездим за город. Я давно не отдыхал.

— Не думаю, что удастся освободиться, — спокойно сказала Ленни. — Кроме того, мы ездили за город много раз… Эллисон, а тебе и Бену следовало бы прокатиться, милое дело.

— Скорее всего, именно так мы и поступим, — сказала Эллисон. — Это пойдет на пользу брату или сестричке Джада. Нужно с самого начала приобщаться к культуре.

— Эллисон! — воскликнула Ленни, а Эллисон и Бен обменялись улыбкой длиной с целый стол. — Когда вы узнали?

— Сегодня утром.

— И когда это произойдет? О! Как замечательно для вас обоих. И для Джада, хотя, возможно, на первых порах он будет другого мнения. Я так рада за вас: разве не замечательно, происходит столько всего хорошего…

Феликс ничего не сказал, предоставляя другим возможность беседовать, скрытно наблюдая за Беном с нарастающей яростью. Сын Джада Гарднера, сидящий в доме Оуэна, заселяющий дом Оуэна своими детьми, планирующий — в этом Феликс не сомневался — прибрать к рукам корпорацию, а заодно захватить место Оуэна и здесь. Самодовольный негодяй, притворный сукин сын; сумел подружиться с Томасом Дженсеном и Коулом Хэттоном, даже с Асой! И Феликс ничего не мог поделать с этим… ничего, ничего, ничего. По крайней мере, пока.

Нет, он не сдался, он никогда не сдается, когда ставки достаточно высоки; он отделается от чертова подлеца. Вопреки самому себе, отлично понимая, какое самообладание ему потребуется в ближайшие месяцы в отношениях с правлением, избавление от Бена Гарднера превратилось для Феликса в цель, которая отодвигала на второй план все остальные проблемы.

Феликс размышлял над этим даже в машине по дороге домой. За рулем сидел Аса, изредка перекидывавшийся словом с Кэрол, расположившейся рядом с ним. Феликс и Ленни сидели на заднем сиденье, не касаясь друг друга.

— Я хочу, чтобы ты присутствовала на этом балу в Тэнглвулде, — проговорил он, стоя перед входной дверью в дом, окутанный теплым вечером. — Несколько человек интересовались твоим регулярным отсутствием на вечерах. Я не могу не обращать на это внимания, мне далеко не безразлично, что они подумают.

— А что они подумают? — спросила Ленни.

— Что мы разошлись. Или иную чушь в этом роде.

— Но ведь мы никогда не были вместе, Феликс. Как такое может быть чушью?

— Ты моя жена. Я всегда предоставлял тебе полную свободу, поскольку тебя это устраивало…

— И тебя тоже.

— Устраивало нас обоих, — сказал он.

— Ты игнорировал меня до тех пор, пока не возникала нужда. Тебе важна лишь форма отношений. Так гораздо проще, нежели иметь дело с реальными людьми и настоящими эмоциями.

— Проклятье! Я всегда знал чего хотел: я хотел тебя. Это ты первой отвернулась прочь, надменная всю жизнь, как и вся твоя семья.

Ленни вставила ключ в дверь, но он, положив свою руку сверху, остановил ее. Феликс почувствовал раболепный страх от этого прикосновения, но затем его прорвала ярость.

— Ты не посмеешь уйти от меня! Ты будешь делать так, как я скажу! Я ни черта от тебя не прошу, но хочу, чтобы ты была на этом мероприятии в Тэнглвуде, и ты скажешь мне, сейчас, что ты будешь там.

Паника охватила Ленни. Его прикосновение вызывало отвращение; ей было противно чувствовать его рядом с собой. «Но я замужем за ним, — без всякой связи подумала она, — до тех пор пока я… почему бы ему так не думать?..»

Почему я все еще здесь? У меня есть свой дом в Нью-Йорке и хорошие друзья; у меня есть Эллисон и ее семья, Томас, Барбара и Уэс…

В то же время все это привычно, знакомо; оно составляет часть ее нынешней жизни. Иное же было неизвестным и пугающим: развод, одиночество, не жена. Утрата места и статуса, признаваемого обществом, утрата границ, удерживавших жизнь от превращения в нечто бесформенное и открытое.

«Я слишком стара для этого», — подумала она.

Однако и другие женщины поступают так; не я одна. Тысячи, сотни тысяч женщин предпочитают идти на риск, чем жить наполовину… Она вспомнила умные слова о супружестве, которые говорила Эллисон в то утро на Кейп-Коде. Почему она не может следовать собственным словам, чтобы построить другую жизнь для самой себя?

— Я обращаюсь к тебе! — Ярость Феликса проступала сквозь стиснутые зубы.

Ленни не слышала произнесенных им слов, его рука удерживала ее, и они стояли близко друг к другу в белом круге света от входного фонаря, почти как влюбленные.

— Отстань от меня, Феликс. Отстань от меня.

Услышав собственные слова, она почувствовала, как внутри ее что-то освободилось: теперь она могла говорить, могла действовать, она смогла вырваться из пут собственной трусости.

— С этого мы начинали, давай не будем так же заканчивать.

— Что за чертовщину ты мелешь?

— Мы начали с того, что ты грубо схватил меня за руку и вытащил из дома Джада. Ты даже ударил меня. Мне не хотелось бы заканчивать подобным образом.

Она вырвала свою руку, и, застигнутый врасплох, он позволил ей уйти. Быстро открыв замок, она проскользнула в дом.

Феликс проследовал за ней в гостиную. Лампа была оставлена включенной, и ее мягкий свет делал украшенную цветами мебель домашней и зовущей: именно в этой комнате должна бы была жить любовь. Вместо этого они разошлись в противоположные концы гостиной. Феликс, выпрямившись как столб, вспомнил, что так, бывало, стоял Оуэн, когда был сильно сердит.

— Никто не говорит об окончании, — резко проговорил он. — Наш брак так же хорош, как и у большинства других людей. Откуда, черт подери, набралась ты этих сентиментальных идей, что люди счастливы и любят друг друга? Пусть все остается как есть; ты пользуешься большей свободой, чем другие. У тебя есть любовник в Нью-Йорке…

— Что?

— Вас видели несколько раз вместе. Но это не имеет значения. До тех пор пока ты ведешь себя в рамках приличий и поступаешь должным образом, пока ты здесь, со мной — все останется как есть. Нет причин менять; я не буду менять…

— А я буду.

Ее голос был низок, и это было более убедительным для Феликса, чем если бы она кричала на него.

— Я хочу развестись, Феликс. Я позволила всему этому слишком затянуться. Наши отношения не брак — у нас вообще нет никакого брака — и я не могу представить себе, почему ты так думаешь, почему ты терпишь все, что бы ни произошло, даже неверную жену. Откажись, Феликс, пора положить конец; не заставляй меня бороться с тобой; между нами нет ничего, за что стоило бы бороться.

— Ты не уйдешь от меня. Ты моя, и ты останешься…

— Нет, нет, нет, нет. Я попалась на эту удочку однажды; я действительно верила, что принадлежу тебе. Но теперь — не верю. Мне сорок восемь лет. И я не собираюсь и дальше жить наполовину.

— Это более жизнь, чем то, что ты имела прежде! Я вытащил тебя из грязи и дал тебе все…

— Ты вытащил меня из кровати человека, которого ты ограбил и уничтожил!

Наступила неожиданная тишина.

— Бен, — прохрипел Феликс. — Он рассказал тебе. Негодяй! Чтобы настроить тебя против меня. Вот для чего он проник сюда. Но он лжец, и что бы он ни говорил тебе…

— Он не лгал! — набросилась на него Ленни. — Он не рассказал мне о тебе ничего, чего бы я уже не знала.

— Когда? Сколько времени?

Он ждал ответа, но она хранила молчание.

— Значит, тебе рассказал Джад. Ты виделась с ним после нашей свадьбы, и он рассказал тебе. Слабовольный сукин сын… Забрал мои деньги и нарушил свое слово.

— Он сдержал свое слово, — мягко проговорила Ленни, — я никогда больше не видела его.

— Ты лжешь. Откуда же ты узнала? Это один из них…

— Какая разница? Если бы я действительно прислушалась к вам двоим в тот день, я бы знала, что происходит, и все сложилось бы по-другому. Но теперь это не имеет значения. Важно, что я больше не живу с тобой.

Она сжала руки перед собой, желая знать, почему так страшилась произнести эти слова.

— Нет ничего, что бы мне в тебе нравилось, Феликс, что могло бы оказать на меня влияние. Долгое время я находилась в плену светских обязанностей, и мне казалось, что это означало любовь, или восхищение тобой, или уважение. Но все оказалось ложью. Ты меня не интересуешь.

— Пропади ты пропадом за свое распутство и ложь! — взревел он. — Трахалась в Нью-Йорке, а теперь притащилась сюда обратно, словно ты принадлежишь этому…

— Ты же сам говорил, что я принадлежала тебе!

Ее рука взметнулась вверх и прикрыла рот, как бы останавливая гнев. Ленни Сэлинджер должна оставаться спокойной и контролировать свои эмоции; она никогда не повышала голос.

— Ты прав. Мне не следовало возвращаться. Зачем ты впустил меня? Зачем я тебе теперь нужна? Что ты за мужчина, Феликс, раз хочешь женщину, которая не хочет тебя?

Он посмотрел на нее, и лицо его стало болезненным; вспомнились моменты, когда она уклонялась от его поцелуев, вырывалась из объятий. Однако тогда он был абсолютно уверен в себе: он одолел Джада и знал, что получит Ленни в свое полное распоряжение. Сейчас ни в чем не было уверенности, и впервые в жизни Феликс начал понимать, что теряет жену. Его охватил ужас.

— Ты мне нужна, — почти неслышно проговорил он. — Происходит столько неожиданных событий. Мне нужен человек, на которого можно положиться. Черт побери, у меня нет никого, на кого можно положиться!

Ленни смотрела на него. Ему шестьдесят один год, и за все эти годы он не приобрел ни одного друга, не сохранил ни одного родственника, на которого можно было бы положиться. Он стоял, ссутулившийся, с поседевшими волосами, отросшими по бокам, с усами, все еще темными, стараясь походить на Оуэна Сэлинджера, которого любили абсолютно все.

— Ты нужна мне! Слышишь? Ты нужна мне!

— Слишком поздно, — спокойно сказала она. — Если бы ты произнес эти слова двадцать или десять лет назад… Боже мой, или даже пять… Если бы ты был способен произнести их или хотя подумать, ты был бы совершенно другим человеком и ничего подобного не произошло. А теперь слишком поздно.

— Нет, не поздно!

Он снова собрался с силами и пересек комнату, приблизясь к ней.

— Тот дурак не стоит и минутных воспоминаний, тем более жизни, и его сын не лучше. Если ты думаешь, что я позволю тебе предпочесть их тому, чем располагаем мы вместе…

— Не прикасайся ко мне!

Она оттолкнула устремленные к ней руки Феликса и выбежала в прихожую.

— У нас нет ничего общего, как ты не можешь этого понять? Разве ты не слышал, что я сказала?

Она встала на первую ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж.

— Повторяю еще раз. Я развожусь с тобой, Феликс. Извини, что не сделала этого много лет назад, тогда я трусила, но я делаю этот шаг сейчас, и нет ничего, что могло бы остановить меня. Во всяком случае, не ты: тебе не нужен скандал. Ты хочешь, чтобы весь мир завидовал тебе.

— Погоди минуту! — Его лицо потемнело; он чувствовал, что готов разорваться на части. — Куда, черт возьми, ты направляешься?

— В свою спальню. Мы высказали все, что имели сказать; утром я извещу своего адвоката…

— Ты не останешься на ночь в этом доме!

— Что?

— Это мой дом. Убирайся отсюда!

— О чем ты говоришь? Это наш дом.

— Нет! Я купил его; ты жила здесь на моем содержании. Убирайся!

Ленни нерешительно стояла на лестнице, глядя на Феликса, словно рамкой, окруженная дверным проемом, ведущим в гостиную. Это она сделала дом таким, каков он сейчас: она выбирала мебель, покупала картины, устраивала обеды. Но все, разумеется, на деньги Феликса.

— Если ты этого желаешь, — произнесла она наконец, — я могу остановиться у Эллисон и Бена, А завтра я отправляюсь в Нью-Йорк…

— Можешь катиться хоть к черту, но ты не будешь жить и в том доме!

— Но тот дом мой! Я выбрала и обставила его…

— Нет, он тоже мой, он куплен на мои деньги, содержится на мои деньги, и ноги твоей в нем не будет.

— Феликс, ты не можешь поступить так.

— Не могу? Не могу? Ты не имеешь ни малейшего представления, на что я способен. Ты романтическая дура; ты всегда была ею. Я найму новых сторожей в нью-йоркском доме; им прикажут не пускать тебя. Можешь жить у своего любовника.

— Я остановлюсь в «Бикон-Хилле»! — бросила она ему.

— Ах ты, блудливая сука, убирайся отсюда!

Его лицо исказила ярость, но он плотно сжал рот. «Он выглядит, как ребенок, старающийся не расплакаться», — вдруг подумала Ленни.

Ей было стыдно за себя; это она вела себя, как ребенок, задев его самолюбие упоминанием об отеле Лоры.

— Извини, мне не следовало говорить этого. Феликс, пожалуйста, так будет гораздо легче нам обоим и семье, если мы будем действовать вместе, если мы сможем сотрудничать…

— Сотрудничать? — Он буквально выплюнул это слово. — С неблагодарной шлюхой? Я стащил тебя с матраса на полу и превратил в женщину, перед которой открыты все двери общества, а ты никогда не поблагодарила меня, никогда не сказала, что поняла, от чего я тебя спас. Ты никогда не благодарила меня за корпорацию, которую я построил для тебя! Сотрудничать? Когда ты сотрудничала со мной? Я не просил тебя торчать здесь все время, не просил рассказывать о своих проблемах, не расспрашивал, чем ты занималась весь день. Я просил, чтобы ты наполнила меня ощущением гордости. А что сделала ты, чтобы я чувствовал себя гордым? Ни черта! Мне пришлось все делать самому, все самому… Он, задыхаясь, глотал воздух.

— Убирайся из моего дома, — сказал он потухшим голосом. — Уходи! Не хочу видеть тебя здесь.

Ленни видела, как он опустился на стул и сел к ней спиной. Впервые за все время совместной жизни она испытывала к нему жалость, ей было больно за него, но не было никакого желания успокоить его.

— Прощай, Феликс, — спокойным тоном проговорила она.

Взяв со стола в прихожей и повесив на плечо сумочку, вышла из дома. Она замешкалась, прежде чем сесть в машину… Купленный на мои деньги, содержится на мои деньги, тебя в него не пустят… но другого способа добраться до Бостона не было. Феликс не пошел за ней, не пытался остановить; она села за руль, включила зажигание и поехала обратно в город по тому же шоссе, по которому они ехали менее часа назад. На этот раз она была одна.

— Дело в том, что я кое-что обнаружил, — сказал Сэм Колби Полю за кофе и десертом. Эмилия отправилась спать. На протяжении всего обеда в апартаментах Поля в Саттон-плейсе Колби рассказывал о старых друзьях, большинство из которых уже умерли или разбрелись, выйдя на пенсию, о родителях, которых помнил весьма смутно и которых память делала более приятными людьми, чем они были в действительности. После ухода Эмилии Поль перевел беседу на кражи,

— Да, я действительно кое-что обнаружил, — повторил Колби, рассеянно наблюдая за служанкой, которая принесла очередную чашечку кофе. — И это отличное чувство, смею тебе сказать, после всех этих месяцев бесплодных усилий. Мне не по себе, когда нет результата. Когда некий хитрозадый мошенник делает из меня дурака — препротивное ощущение.

— Из этого следует, что ты активизируешь встречи с людьми? — буднично спросил Поль. — Проверю, чтобы оператор был в полной готовности.

— Ничего подобного. Извини, но ничего подобного. Некоторое время мне придется заняться этим в одиночку. Когда буду готов, я тебе скажу.

— Послушай, Сэм, мы же вместе идем сквозь это. Я пытаюсь снять фильм, и ты обещал оказать мне необходимое содействие. Ты же убедился, что при опросе Серрано все было в порядке, поэтому нет никаких оснований исключать меня из бесед с другими людьми. Ты отлично знаешь, я не раскрываю секретов, но должен все заснять.

— Мне тоже этого хочется, Поль, говорю как перед Богом, но… ладно, черт с тобой, дай мне подумать.

— Позавчера мне в голову пришла новая идея, — сказал Поль — Скажи, а что, если в этом фильме проследить две жизни: твою и картины. Я прослежу путь картины от художника, создавшего ее, к коллекционеру, покупающему ее, к вору, который крадет ее…

— Ты оставляешь в стороне парня, который нанимает вора для кражи.

— Его может и не быть.

— Как правило, он есть. Другого пути сбыть по-настоящему ценные вещи нет. Я хочу сказать, что не понесешь картину Ван-Гога в знакомый художественный салон в Бруклине. Большие деньги идут от коллекционеров, которые платят в среднем от пятидесяти тысяч до миллиона за картину, за которую им пришлось бы заплатить в три, в четыре, в десять раз больше, если бы ее приобретали честным путем. Или они не могут ее купить, потому что картина не продается. Оказывается завещанной музею после смерти владельца или что-нибудь в этом роде.

Поль кивнул. Он держал в руке карандаш и делал пометки.

— Некоторое время спустя, после того как картина куплена на аукционе или через картинную галерею, кто-то оплачивает ее похищение. Я хочу поговорить с ним или с ней. А после этого с вором, который крадет картину. Затем с тобой.

— Как ты собираешься найти того, кто заказывает похищение? Вора?

— Я полагал, что ты назовешь мне некоторые имена из раскрытых тобою прошлых дел. Или из дел, которые ты ведешь сейчас. Позволь мне участвовать в расследовании, шаг за шагом, а не только интервьюировать от случая к случаю. А когда ты решишь загадку, позволь мне поговорить с каждым, с кем говорил ты, но самостоятельно.

— Этого я обещать не могу. Но я сделаю все, что в моих силах. Это крупное дело, поверь мне; то, чем я занят, очень серьезное дело. Когда буду готов, ты узнаешь все раньше других. Надеюсь, своевременно для твоего фильма, если немного подождешь.

— Сколько?

— Откуда я знаю? Расследование как половой акт: никогда не знаешь сколько оно продлится, пока не поймешь, что именно у тебя в руках и насколько хороши эти материалы. Почему тебя волнует срок, если ты все равно получишь свой фильм?

— Этот фильм заказан, Сэм. Одна из телекомпаний намерена приобрести его. Они нас финансируют, и мне назван крайний срок.

Колби уставился на него:

— Телевидение? Телесеть?

— Я получил приз в Париже, — сухо сказал Поль, — который превратил меня в своеобразную знаменитость. Телекомпания захотела получить что-нибудь о произведениях искусства, поскольку цены на аукционах резко пошли вверх. А реальные детективные истории всегда привлекали внимание публики. Они хотят получить фильм в январе.

— В январе? Через шесть месяцев? Еще уйма времени.

— Мне нужно закончить съемку рабочего материала, потом не всегда удается договориться об интервью на то время, которое подходит мне. Иногда по той или иной причине их приходится повторять, кроме того, предстоит смонтировать весь материал. Так что шесть месяцев — не так уж много.

— Надеюсь закончить это дело до этого срока. Поль молчал.

— Нельзя торопиться, старина Поль. Я веду расследования по-своему; именно так я и заслужил свою репутацию. Рекомендую подождать.

— Хорошо, пока поработаю вокруг твоего расследования. Но обещай поставить меня в известность сразу же, как только сможешь. И позволишь снять.

— Слово чести. Не пожалеешь. Вот что я тебе скажу. Хочешь поговорить с вором? В Сиэтле есть один парень, который крутится в автосервисе; этим он занят теперь, когда оставил темные дела. В свое время я засадил его за ограбление двух картинных галерей. Вот его имя; скажи, что тебя послал я. Позвони, когда вернешься. К тому времени буду знать, есть ли у меня что новое.

Следующим утром Колби принялся за работу. Он стремился выяснить все, что только возможно относительно отелей «Бикон-Хилл», не посещая их. Пока нет необходимости настораживать кого бы то ни было до того, как он сам будет абсолютно уверен. Колби выяснил через агентство по найму, что один из работников службы безопасности чикагского отеля был уволен Клэем Фэрчайлдом и затем перешел работать в бостонский отель Сэлинджера. Колби опросил его, но тому практически нечего было рассказать.

Колби пытался восстановить схему преступлений, сидя в своем офисе. Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон. Как все организовано? Можно подыскать горничных в каждом из отелей и платить им за проникновение в определенные номера в отсутствие клиентов, красть ключи от их домов, яхт и тому подобное. Нет, очевидно, не красть; никто из потерпевших не заявлял о пропаже ключей. Скорее, снимать с них копии. Также списывать коды систем сигнализации и шифры сейфовых замков.

Колби с разных сторон обдумал идею об использовании горничных в каждом из отелей, затем решил отказаться от нее. Он был готов поспорить, что парень искал особых гостей, тех, кто, как было широко известно, обладал произведениями искусства, за которые многие коллекционеры выложили бы хорошие деньги. А поскольку неизвестно, какой номер получит гость, нужно было бы иметь свою горничную практически на каждом этаже. В результате вовлекается слишком много людей, чтобы обеспечить безопасность операции.

Если не горничные, то кто? Кто может проникать в номера и располагать достаточным временем, чтобы снять слепки с ключей, пролистать записные книжки и дневники деловых встреч, выписать шифры? Работники служб безопасности? Возможно. Они могут войти в любой номер. Однако подыскать четырех человек в четырех отелях и не беспокоиться, что любой из них может поднять шум… Мало, маловероятно.

То же самое и в отношении портье, лифтеров, работников ресторанов и других служащих отелей. Если необходимо иметь четырех человек, по одному в каждом отеле, то система становилась чертовски рискованной.

В таком случае — ответственные администраторы. Президент отелей, вице-президенты за контролем над качеством обслуживания, безопасности, функционального обеспечения и, может быть, несколько секретарей. Однако секретарей следует, видимо, исключить. Их наверняка хватятся, если они будут отсутствовать несколько дней. Итак, должен быть кто-то, кто обычно объезжает все отели, поэтому если его — или ее — не кажется на месте, го все, естественно, будут считать, что он или она находится в другом отеле.

Подобные логические рассуждения путем простого исключения привели к тому, что в списке лиц, подозреваемых Колби, остались: Лора Фэрчайлд, Клэй Фэрчайлд и два других вице-президента.

Подобный результат означал одно: нужно копать дальше. Колби приступил к проверке прошлого каждого из них. И натолкнулся на золотую жилу.

Он не мог поверить в свою удачу, читая справки об аресте Лоры и Клэя, обвинении их в воровстве в Нью-Йорке, отчеты о рассмотрении в суде дела по завещанию Оуэна Сэлинджера. Колби перечитывал их снова и снова, посмеиваясь над собой: был ли кто-нибудь еще столь же удачлив, как Сэм Колби? Затем он отправился в Бостон, чтобы изучить прошлое Сэлинджеров, читая старые газеты и великосветские журналы. В них снова встречались те же имена: Лора и Клэй Фэрчайлд в числе тех, кого допрашивала полиция в связи с кражей семейных драгоценностей из летнего фамильного дома на Кейп-Коде.

В тишине газетного хранилища Колби откинулся на спинку стула и испустил протяжный вздох. Разрази его гром, если он не везучий человек! Значительную часть успеха можно отнести на счет его одаренности, но какая-то часть несомненно принадлежала удаче — удаче ирландца. Она всегда сопутствовала ему. Впредь не следует забывать об этом и не отчаиваться, когда дела пойдут неважно. Колби собрал свои записи и удалился. Предстояла встреча с Феликсом Сэлинджером.

— Вы не сказали моей секретарше о цели визита, — проговорил Феликс, пока Колби усаживался на стул, стоявший перед его столом. — Мне нечего сказать по поводу кражи в Нью-Йорке; я едва пользовался тем домом, когда случилась кража.

— Понимаю. Однако я хотел бы поговорить с вами о несколько иной, хотя и существенной части моего расследования.

Он наклонился вперед и понизил голос:

— То, о чем я хочу поговорить с вами, мистер Сэлинджер, довольно деликатный вопрос, и я не могу приступить к его обсуждению, не заручившись вашим словом хранить абсолютную конфиденциальность. Совершенно, полностью конфиденциально.

— Я не передаю слухов, — холодно ответил Феликс, Феликс считал, что кража произошла исключительно по вине Ленни, следовательно, пусть у нее и болит голова: она пользовалась домом, в ее частную жизнь произошло вторжение. Теперь, когда дом полностью принадлежал ему, когда он сменил все замки и нанял новых сторожей, ему было наплевать на расследование.

Он, скорее всего, отказался от встречи с Колби, если бы в июле было много работы, но ему было скучно, он был раздражен. Во всем он винил Ленни: у человека, покинутого собственной женой, так много свободного времени. Не было даже заседаний правления корпорации, к которым приходилось готовить доклады о состоянии дел. Он сам отменил их на летний период Его мучила хандра, и он изнывал от необходимости отстаивать свою линию руководства корпорацией. Феликс считал, что за лето решит возникшие проблемы, а к сентябрю, когда члены правления соберутся вновь, контроль над состоянием дел будет полностью у него в руках. Но сейчас ему было скучно, так что Колби в некотором роде оказался развлечением.

— Я не распространяю слухов, — еще раз повторил он, — мои мысли я держу при себе.

Колби кивнул. «У него ледяная кровь», — подумал он.

— Что ж, тогда хорошо. Я расследую шесть краж, пять, не считая вашей, они имеют сходные черты, и я прорабатываю версию, что все они были совершены одним или одними и теми же людьми.

— Да?

— Сейчас для расследования мне необходима информация в отношении некоторых людей. Двое из них некогда работали на вас, фактически жили с вами, и я хотел бы спросить…

Феликс буквально выскочил из кресла, подался вперед, опрокинув подставку. Карандаши, ножи для бумаги, ручки раскатились во всех направлениях.

— Жили с нами?

— Почти четыре года, в… — Колби сверился со своими записями и назвал даты. — Я веду речь, как вы понимаете, о Лоре Фэрчайлд и ее брате Клэе Фэрчайлде,

Если не возражаете, попросил бы вас ответить на некоторые вопросы…

— Нет, — Феликс сел на свое место. — Вовсе нет. Все, чем могу быть полезен.

«Ну вот, разве мы теперь не тепленькие и веселенькие?» — проговорил про себя Колби.

— У нас пока нет никаких доказательств, — начал он. — Вы понимаете, насколько существенно эго обстоятельство. Я, как говорят у нас, выуживаю информацию, вот почему я так упорно настаиваю на строгой конфиденциальности.

Феликс, соглашаясь, кивнул; он весь напрягся и ждал продолжения.

— Итак, без доказательств, мы, судя по всему, обнаружили связь, существующую между шестью жертвами преступлений…

Он изложил Феликсу свои теории, которые тот выслушал с неослабевающим вниманием.

— Теперь, конечно, я могу установить наблюдение за этими людьми, но кражи совершаются с интервалом около шести месяцев, и что мне прикажете делать, пока я буду ждать следующего ограбления? Сидеть, сложа руки? Но даже в этом случае мы можем упустить их — слежка несовершенна — и тогда нам, возможно, придется ждать еще, а потом, может быть, еще шесть месяцев. В случае ошибки относительно Фэрчайлдов и вице-президентов, я упускаю шанс поймать настоящего вора. Поэтому вы, надеюсь, видите стоящую передо мной дилемму. Мне необходимо собрать всю возможную информацию в максимально короткий срок. Поэтому, что бы вы ни рассказали мне…

Феликс заговорил. Бесцветно. Он описал появление Лоры и ее брата на Кейп-Коде, как она окрутила и пролезла в дела Оуэна, кражу драгоценностей Ленни, которые так и не нашли, что, по-видимому, указывало на то, что действовали изнутри и вся эта операция была спланирована и реализована Лорой и Клэем. Он вспомнил, как семья возвратилась в Бостон с Лорой и Клэем, присосавшимися, как пиявки.

— Она даже умудрилась добиться помолвки с моим племянником: чтобы закрепить свое положение в нашей семье.

— А кто ваш племянник? — спросил Колби, приготовив карандаш.

— Поль Дженсен. Он кинорежиссер в Калифорнии. «Матерь Божия! — подумал Колби, машинально занося имя Поля в тетрадь. — Какого черта я тут делаю?»

— Они все еще помолвлены?

— Слава Богу, нет. Конечно, нет. Он дал ей пинка под зад тогда же, вместе со всеми нами. Потом женился на девушке из Бостона, она из хорошей семьи. Нет, их связь длилась недолго.

— Сколько? — спросил Колби.

— Год. Может, два.

— Два года они были помолвлены? И не были женаты?

— Нет. Мой отец умер, мы разоблачили ее двойственность и заставили собрать вещи. Обоих. С тех пор мы больше их не видели.

— Вы видели их на судебном процессе.

— Да, разумеется, я как-то забыл об этом.

Колби вздохнул. Предстояло решить, как быть с Полем. Проклятье, Поль нравился ему. Колби нравилось делиться с ним своими мыслями, к тому же хотелось сняться в его фильме, тем более что фильм будет транслироваться по телевидению. «Боги переменчивы», — с грустью подумал он.

Колби открыл новую страницу в своей тетради.

— Насколько я понимаю, от кухарки в вашем доме до владельца четырех отелей лежит большая дистанция, — сказал он, обращаясь к Феликсу. — Мне хочется знать подробности, и вы могли бы помочь мне выяснить сумму, необходимую для этого.

— Я не сую нос в чужие дела. Колби кивнул:

— Однако эти отели она купила у вас. Те самые, которые были частью завещания Оуэна Сэлинджера.

Феликс смотрел на него в напряженном молчании, и Колби поспешно произнес:

— Поэтому вам известно, сколько она заплатила за них. И вы можете оценить, хотя бы приблизительно, во что обходится реконструкция старого здания. Плюс расходы, связанные с оплатой персонала и эксплуатацией отеля на сотню или около того комнат.

— Номеров, — холодно проговорил Феликс. — В трех из этих отелей только многокомнатные номера. Лишь в чикагском отеле есть и комнаты и номера.

«Не отходи от нее», — подумал Колби, делая пометку.

— Хорошо, вы, думаю, поняли, к чему я веду. Большое значение имеет, находится ли она по уши в долгах, или что-нибудь в этом роде. Если бы вы могли мне помочь в этом…

— О! Да, конечно.

Он подался вперед и начал сыпать цифрами.

— Она заплатила приблизительно десять миллионов за три отеля и еще двадцать за «Нью-Йорк Сэлинджер-отель». Обновление зданий стоило от двадцати до тридцати миллионов; я не был в этих отелях, но читал доклады. Я бы сказал, что, по грубым оценкам, ей требовалось по десять миллионов наличными для каждого из трех отелей — выплаты по закладным, расходы по реставрации зданий и начальные расходы — может быть, четырнадцать миллионов на нью-йоркский отель. Затем, конечно, эксплуатационные расходы: в зависимости от соотношения количества персонала к количеству гостей они могут составлять от пятидесяти до ста пятидесяти тысяч долларов на комнату…

— В год? — уточнил Колби.

— Конечно.

Колби просуммировал названные цифры.

— Сорок четыре миллиона только на то, чтобы открыть двери ее отелей. Правильно? Три по десять миллионов, один за четырнадцать. Прежде чем туда вселится первый клиент.

— Приблизительно так.

— Где она могла достать такие деньги? Она работала у вас на кухне, верно? И ушла из вашего дома без гроша? На суде она заявила, что работала помощницей управляющего курорта в Адирондаке. А затем — бац! — вдруг она появляется, имея на руках сорок четыре миллиона долларов наличными, скупая отели направо и налево. Где она достала их?

Впервые за шесть недель, прошедших со дня, когда его покинула Ленни, Феликс ощутил прилив радости.

— Ей, должно быть, пришлось их занять, — проговорил он.

— Отлично. Интересно, как вы займете сорок четыре миллиона долларов, будучи лишь помощником управляющего курорта?

— Вы уговариваете кого-нибудь поддержать вас, — ласково сказал Феликс. — По этой части она обладала поразительными способностями: она уже окрутила двух стариков; наверное, нашла еще одного. Скорее всего, больше, чем одного.

— Звучит так, что лично я был бы не против иметь ее на своей стороне, если мне потребуются деньги, — сказал Колби, обращая все в шутку, однако Феликс не улыбался. — Хорошо, как это устроить?

Феликс откинулся на спинку кресла, посмотрел в потолок и когда начал говорить, его манеры совершенно изменились: он стал сухо профессиональным, его мышление логичным и почти абстрактным.

— Предположим, вам нужно десять миллионов долларов для отеля в Чикаго. Вы создаете корпорацию и продаете паи: половину тому, кто вас поддерживает, за пять миллионов, вторую себе, за пять миллионов, которые вы занимаете у того же, кто вас поддерживает.

— В таком случае он вступает в дело за десять миллионов.

— Да, но ваш партнер имеет половину доходов от деятельности корпорации. Если вы не сможете выплатить долг партнеру, прибыль полностью переходит к нему и он получает в собственность всю корпорацию.

Колби кивнул:

— А три другие отеля?

— Вы продолжаете занимать. Вовлекаете новых инвесторов, продаете им часть вашего пая. Это означает, что вы более не владеете половиной корпорации. Может случиться, что потребуется больше денег, но тогда вы теряете контроль: у вас может остаться только двадцать или тридцать процентов акций корпорации, прежде чем вы соберете нужную сумму. Если первоначальный партнер на вашей стороне, то у вас двоих вполне достаточно голосов, чтобы пересилить новых инвесторов. А может быть, и нет. Не знаю. Однако главная проблема — ваш долг. Можно предположить, — Феликс помолчал, а затем решил назвать сумму, раза в два превышающую действительную, чтобы представить положение Лоры Фэрчайлд как отчаянное, — вы должны выплачивать полмиллиона долларов в год только по процентам за ссуду.

Колби тихонько присвистнул:

— Выплачивать из зарплаты, которую она получает за управление своими отелями?

— Не знаю, где еще она достает деньги.

— Итак, она должна зарабатывать более полумиллиона долларов в год, чтобы прожить и выплачивать долг.

— Полагаю, так.

— Может ли она получать такой доход от четырех отелей?

Феликс колебался.

— Возможно, — проговорил он неохотно, — зарплата и премии зависят от того, насколько хорошо обстоят дела в отелях. Это, в свою очередь, означает необычайно высокую заполненность номеров во всех четырех отелях и чрезвычайно высокие расценки за комнаты и номера.

— Сколько стоит номер в ее отеле в Нью-Йорке? — спросил Колби.

Феликс снова заколебался:

— От одной до двух с половиной тысяч долларов в сутки.

Колби присвистнул снова:

— И она их получает?

— Не знаю, какова у нее заполняемость номеров. Но уверен, некоторые платят такие деньги.

— Получается, что она может выплачивать долг, но с определенным трудом.

— Совершенно верно.

Колби погрузился в глубокие размышления. «Полмиллиона долларов по процентам. Она, вероятно, выплачивает их на средства, вырученные от продажи краденых картин. Воры крали от шести до десяти картин в год; если она продолжит так и далее, то скоро выплатит долг. Или купит еще один-два отеля. Черт возьми, — подумал он, — скоро она сама станет инвестором и купит часть пакета акций какой-нибудь корпорации. Например, корпорацию отелей Сэлинджеров. Стоп, — сказал он себе. — Не торопись с выводами. Есть вероятность, что вором может оказаться ее брат или другие вице-президенты». Однако он не располагал данными о мотивах, которые могли двигать теми, другими. Колби вздохнул. Самое время приступить к сбору данных об их частной жизни. Также нужно придумать способ, как получить информацию, не настораживая их, как заполучить расписания их поездок: выяснить, находились ли они поблизости от мест преступления в дни, когда совершались кражи.

Конечно, подумал он, отложив в сторону тетрадь и пожимая руку Феликсу, вором может оказаться совершенно другой человек, который имеет что-то против Лоры Фэрчайлд и хотел бы подставить ее, или кто-нибудь кто просто нуждался в крупных суммах и который каким-то образом нашел некоторые связи, а может быть, друзей, которые знали работу отелей «Бикон-Хилл» и способ проникать в них на достаточно долгий срок, чтобы найти коды отключения охранной сигнализации и суметь изготовить слепки с ключей. В то же время между этими шестью кражами может существовать иная связь, которой он пока не обнаружил, и тогда отели «Бикон-Хилл» не будут иметь к ним никакого отношения.

«Никогда не известно заранее», — размышлял он, опускаясь в лифте с верхнего этажа «Бостон Сэлинджер-отеля». До завершения дела было еще далеко. Но если бы ему пришлось спорить прямо сейчас, сегодня, то он поставил бы свои деньги на находчивую, активную и, очевидно, чрезвычайно удачливую Лору Фэрчайлд.