Ночная тишина и полная луна, светившая сквозь окно, оказывали на Милли свое обычное гипнотическое влияние. Она лежала на огромной как океан кровати в комнате, увешанной гобеленами, и смотрела на разукрашенный потолок. Со всех сторон в лунном свете мерцали бесценные вазы; статуэтки, изображающие древние азиатские ритуалы, стояли в нелепых и иногда очень фривольных позах. Милли подумала, что если бы отец увидел ее лежащей на этом матрасе, на котором он одерживал свои многочисленные победы, то инфаркт случился бы с ним гораздо раньше. Ну как могли сочетаться в одном человеке английский аристократ и грязный стяжатель и развратник?

Птицы не пели, и ее это удивило, поскольку ее сад в Гонконге был наполнен птичьими голосами. Эта тишина, которую нарушал лишь отдаленный шум прибоя, притупляла чувства Милли. Ей казалось, что лунный свет заключает ее в свои холодные объятия, так что она тоже стала как бы частью этого застывшего безмолвного мира.

Она уже совсем было заснула, но тут вдруг что-то заставило ее подняться и, накинув халат прямо на голое тело, выйти через застекленные двери на террасу.

Все казалось белым, все тени были смыты лунным сиянием; Милли стояла среди побегов вьюнков, закрывающих большую часть террасы. И вдруг воспоминания из далекого прошлого с печальной нежностью тронули ее сердце, как забытая чудная мелодия. И среди зелени вьющихся растений мелькнуло дорогое лицо – лицо Тома Эллери.

Она видела его очень ясно – его улыбку, его плохо различимые во тьме глаза, слышала его голос… «ну, Милли Смит, ну какую же чушь ты порешь».

Сейчас Милли опять держала его в своих объятиях, и шелуха от кукурузных початков в амбаре сквайра Олдройда, где они так невинно встречались, вновь посыпалась на нее. Глядя на рукав своего шелкового халата, она видела, как эта шелуха скользит по нему вниз, увлекая ее за собой в другую жизнь, чистую и светлую, далеко-далеко от этого места разврата. Она сняла шкурки с рукава и положила их себе на ладонь.

В ее ушах звучал голос Тома: «Я буду любить тебя всю жизнь… до самой смерти».

Она прошла в сад, сопровождаемая воспоминаниями о своей первой и единственной любви.

И внезапно она почувствовала какое-то необыкновенное чувство свободы, тело ее стало легким и совершенно невесомым, и Милли побежала. Она бежала по золотистым дюнам, окружавшим «Домик отдыха», затем спустилась к пляжу. Она зашла в плещущую воду по колено, затем по пояс, затем сбросила мешающий ей халат и нырнула прямо в волну набежавшего прибоя. Ее окутала темнота, она отдалась на волю вздымающихся волн, затем проплыла немного вперед, подальше от прибоя, и оказалась в спокойном безбрежном и вечном море. Она перевернулась на спину, чувствуя, как се обволакивают прохладные струи, и чуть зажмурилась от яркого света луны.

В тот момент, когда инстинкт заставил ее развернуться, чтобы плыть обратно в сторону пляжа, она почувствовала какое-то движение в воде, и под нее поднырнуло что-то гладкое и серое, затем это что-то тут же выскочило из воды с шумным всплеском. Большая рыбина подбросила ее вверх, но тут же подхватила ее голову, не дав ей захлебнуться. Из воды выглядывала забавная мордашка с хитрой улыбкой. Это был дельфин с острова Лантау, которого она встречала раньше, теперь он со своей подругой жил у острова Грин. Оба дельфина были донельзя рады встретить старую знакомую. Теперь они оба плыли по бокам от нее, как почетный эскорт. Метров за пятнадцать до того места, где она уже могла встать, оба дельфина повернули назад и поплыли обратно в морс, полагая, что исполнили свой долг и ясно выразили свои дружеские чувства.

С трудом дыша, Милли выбралась на берег, стесняясь своей наготы, но тут она увидела лежащий на песке халат, вынесенный прибоем, и накинула его на мокрое тело, чувствуя себя настоящей русалкой. И буквально в ту же секунду она увидела, что на песке что-то лежит… и не что-то, а какой-то человек.

Милли с опаской подошла к распростертому на песке телу. На нем были лишь рваные штаны, которые носят китайцы. Штанины все были изодраны в клочья. Она подошла к нему и коснулась пальцами холодного лица, с которого смотрели на звезды неподвижные глаза. Луна на мгновение скрылась, затем появилась вновь, и она хорошо теперь видела лицо мертвеца – совсем еще мальчик с пухлыми, не знавшими бритвы щеками. Азиат, погибший трагической смертью, поскольку руки его были скованы цепью.

Милли поднялась, не в силах оторвать взгляда. Мальчик в цепях, недавно утонувший, – но откуда? Кто заковал его в цепи? И нужно же было ему прибиться сюда, на остров Грин. Ее охватила жалость – ведь он чей-то сын, чей-то брат… Она положила руку ему на грудь, но тело было холодно, как лед. И вдруг, к своему ужасу, она услышала, что море выбрасывает на берег еще кого-то, только немного в стороне от них. Тело кидало на волнах вверх и вниз. Она видела, как из воды высовывается покрытая волосами рука, как будто зовя на помощь. Лицо было бородатым, и в глазах застыло выражение безумия. Это был уже не мальчик, а вполне взрослый мужчина. Набежавшая волна, наконец, выбросила его на песок. На нем тоже были кандалы.

И тут Милли увидела на фоне отдаленного берега материка, что по Западно-Ламмскому каналу двигается целый караван крупных джонок, поднявших паруса. Они шли в ряд, под полным парусом, их было шесть, и белая пена бурлила у них за кормой.

Милли выпрямилась, прикрывая глаза рукой от ветра и соленых брызг. Было ясно, что джонки шли со стороны Макао. Ненавидящие глаза двух мертвецов были устремлены на нее.

Может быть, это и есть торговля желтыми рабами, о которой шептались по углам? Торговля, на которой, как она знала, нажился ее муж, а ранее – ее отец?

Она медленно направилась на север, идя вдоль берега, так что огни с материка светили ей в спину, затем она перешла на легкий бег, чтобы побыстрей добежать до вершины скалы, откуда открывается широкая панорама Ламмского канала. Отсюда ей хорошо были видны приближающиеся джонки. Сила ветра направляла их на юг, но сейчас они двигались немного медленней. Люди на первой джонке делали какие-то сигналы фонарями, джонки зашли в бухточку, их перепончатые паруса начали опускаться.

В темноте, постепенно набирая скорость, поднялась ракета и исчезла во тьме. Затем, когда последняя джонка бросила якорь, еще одна. До ушей Милли донесся грохот якорной цепи. Она продолжала наблюдать за происходящим.

Она услышала какие-то крики и, скользя по траве, спустилась чуть пониже и спряталась за камнем. Сквозь расщелину в скале увидела картину, которая навсегда осталась в ее памяти.

В небольшой гавани расположились какие-то служебные постройки, чуть подальше был большой сарай. Когда причалила первая джонка и с нее был спущен трап, по нему стала спускаться колонна сбившихся в кучу людей, скованных цепями, грубо подгоняемая стражниками. Одного, который шел медленнее остальных, избили и сбросили в море.

Милли с ужасом поняла, что стала свидетельницей грязной торговли, наживы на человеческом горе, и равнодушный Парламент с губернатором Бонэмом во главе смотрит на все это сквозь пальцы…

Позже она узнала, что у здешних бизнесменов это называется «торговля свиньями».

Теперь, когда на австралийские фермы прекратилась поставка дешевого труда заключенных, для этой цели стали использовать этих несчастных беженцев. Таким образом было положено начало китайскому рабству, когда умирающие с голоду изгнанники китайских городов покупались за бесценок, их переодевали в более подходящую одежду, снабжали кое-какой едой и отправляли на поля Австралии или Южной Африки. Целые семьи, покидающие опустошенную голодом Квантунскую провинцию, поддавались искушению и жертвовали своей свободой, превращаясь в самых настоящих рабов. То, что увидела Милли, стало обычным промыслом в последние восемь лет: суда, задействованные в «торговле желтым товаром», покидали берега Китая сотнями.

В страшной тесноте, нередко закованный в цепи, сидел этот несчастный «груз» в вонючих, душных трюмах всего, что могло продвигаться на воде. Пунктами отправления были, в основном, порты вроде Амоя, Гонконга и Макао. Суда для таких путешествий обычно строились в Гонконге по заказу тех, в чьих руках и была сосредоточена эта торговля, лицензии же выдавались Морским департаментом колонии, главой которой был Джеймс Уэддерберн.

Прячась в тени, Милли добралась до окруженного колючей проволокой загона, на территории которого находилось что-то вроде барака, со стенками и крышей из циновок. Сквозь дыры в циновках она старалась разглядеть, что происходит внутри.

Сотни узников, в основном голых, лежали на нарах, расположенных в несколько ярусов. Между ними ходили стражники с дубинками, – это были «самсенги», головорезы из китайского тайного общества; «Триада» уже успела прочно утвердиться на улицах Карлуна, и приспешники, не скрываясь, прибрали к рукам проституцию, игорные дома и опиумные притоны – и все под защитой британского флага. Милли почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она повернулась и побежала в сторону пляжа.

Через некоторое время она подошла к главному входу в «Домик отдыха» с колоннами и портиком, там стоял старый Сунг, как будто специально поджидая ее. Он стоял в величественной позе, сложив руки на груди и, низко поклонившись, спросил:

– Изволили купаться, госпожа?

– Да, купалась, – сказала Милли и хотела пройти мимо, но он преградил рукой ей дорогу. – В такое время?

– Когда хочу, тогда и купаюсь. – Она с вызовом посмотрела на него.

– Хорошо купаться с дельфинами. С дельфинами хорошо играть в воде. Хозяин, ваш отец, часто ходил плавать и играть с дельфинами.

– Несмотря на мертвецов на берегу? Морщинистое лицо Сунга выразило крайнее удивление.

– Мертвецов? Этого не может быть!

– Там лежат двое мертвых мужчин, и руки их скованы цепями.

Он улыбнулся, обнажая желтые неровные зубы.

– Ну что вы, госпожа, это луна так на вас подействовала. Этого не может быть!

– Тогда пойди и посмотри сам. – Она повернулась и пошла к берегу. Старик двинулся за ней.

– Ну вы же понимаете, что иногда рыбаков смывает в воду. И ваш отец всегда приказывал достать гроб и подобающим образом их похоронить. Он сам оплачивал похороны. Но чтобы в цепях? Нет, такого не бывало!

– Сейчас увидите, – сказала Милли. Когда они пришли на место, она указала ему на два мертвых тела, которые лежали у самой воды, омываемые волнами.

– Но вы же говорили о цепях? Где эти цепи? – Сунг тронул ногой одного из мертвецов, затем наклонился и перевернул тело. Это был тот, что помоложе. Мальчик.

Цепей не было.

– Когда я их увидела, на них были цепи!

– Да что вы, госпожа, вы просто ошиблись!

– Ничего я не ошиблась! – сказала Милли и пошла прочь, бросив через плечо: – Как следует похороните их – и пришлите счет мне, понятно?

– Да, да, все понял, – ответил мистер Сунг.

Мами уже ждала ее, она терпеливо выслушала рассказ Милли.

– Это страшное место, дитя мое. Разве я тебе не говорила?

– Оно не просто страшное, это прибежище преступников!

– Возможно. Послушай моего совета и забудь про все это.

– Забыть?! У меня под носом торгуют рабами, чтобы увеличить мое состояние, а ты говоришь мне, чтобы я об этом забыла?

– Может быть, твой муж ни о чем не знает, так что не надо особенно кипятиться.

– Как это не знает?! Ведь твой Растус говорил, что Джеймс и мой отец одного поля ягоды.

– Это касалось торговли опиумом, в ней, да, возможно. Но о рабах он никогда ничего не говорил.

– Ничего, скоро мы все разузнаем.

– Не делай ничего, пока не будешь уверена, что ты в безопасности, не забывай об этом, – ответила Мами. – Люди здесь исчезают, даже если просто неосторожно обронят слово, – не забывай, что случилось с моим Растусом.

– Не забуду, – сказала Милли.