Я не видела ни Джорджиан, ни Тора на протяжении всей недели. Они держали развернутую ими деятельность в строгой секретности, правда, заверили меня в том, что мы непременно встретимся вечером в пятницу, на прощальном обеде перед моим отлетом в Сан-Франциско. А тем временем мне предстояло заняться собственными делами.

Нью-Йорк не страдал от недостатка банков, а мой секретарь Павел, коньком которого были междугородные звонки, скрупулезно обзвонил все эти заведения, обеспечив мне зеленый свет по всему маршруту. Правда, мои посещения здешних служб безопасности имели целью лишь закамуфлировать необходимость повидаться с Тором, который отныне стал моим соперником в заключенном пари. Он больше не являлся моим советчиком, правила игры изменились, как изменились и ее ставки. Но раз уж я попала в Нью-Йорк, не лишним было поинтересоваться работой здешних коллег.

Посещение мистера Пикока из «Юнайтед траст» стояло одним из последних в моем списке, но у него не нашлось ничего нового, что бы он мог мне рассказать, так что пришлось терпеливо выслушивать его болтовню за ленчем. Мне многое нужно было обдумать в одиночестве. Однако, когда я обратилась к последнему пункту своего маршрута, меня ожидал сюрприз.

В Нью-Йорке проживают сотни тысяч человек, которых зовут Гаррисами, и, можете представить мое удивление, когда Гаррис, заведовавший службой безопасности в Сити-Бэнкс, оказался одним из моих старинных знакомцев!

Десять лет назад, когда я виделась с ним в последний раз, это был тощий человек, весь обсыпанный пеплом от сигарет, он никогда не причесывал волосы и носил рубахи навыпуск. Время и достаток хорошо поработали над его внешним видом.

Когда он поднялся мне навстречу из-за своего рабочего стола розового дерева, на котором красовалась коллекция диковинных заморских трубок, в глаза бросились его аккуратно подстриженные серебристые виски, кашемировый блейзер и идеально завязанный репсовый галстук.

— Гаррис! — вскричала я, очутившись в его горячих объятиях. — Как тебе удалось попасть на работу сюда? Ведь на прошлой неделе, когда я говорила с Чарльзом, ты был там, в центре информации…

Гаррис прижал палец к губам и предостерегающе взглянул на окошко в своей двери.

— Не дай Бог, если там что-то перехватят, — сказал он. — За мной следят в четыре глаза. Какие у тебя планы на время ленча? Давай-ка куда-нибудь пойдем и поболтаем.

Гаррис подхватил свое пальто из верблюжьей шерсти, накинул на шею шелковый шарф с бахромой, и мы направились во «Времена года» — ту самую забегаловку, в которой когда-то часто бывали.

Покончив с ленчем, на такси мы доехали до дома, где размещался Научный информационный центр, в котором ничего не изменилось за последние десять лет. Только стены закоптились, словно здесь бушевал пожар. Оголенные медные провода, оплетавшие сердце Чарльза, наверное, совсем позеленели от миазмов, долетавших сюда с «Куинс фактори», если они по-прежнему держат форточку открытой, чтобы охладить ему мозги, как они выражались.

Парочка под именем «Бобсей Твинс», как и все англичане, обращались друг к другу по именам, что затрудняло общение с ними, так как звали их одинаково. Чтобы не возникало недоразумений, они, как истинные технари, разрешили проблему путем нумерации: Гаррис Первичный и Гаррис Вторичный.

Когда мы вошли в информцентр, Гаррис Первичный стоял к нам спиной у своей машины, а у нее все куда-то двигалось и ехало, судя по всему, она складывала и запечатывала конверты. Стоял невообразимый грохот.

Само помещение казалось более чистым, чем прежде. И в его центре возвышался мистер Чарльз, ухоженный и счастливый, бока его лоснились от свежей небесно-голубой краски, а на верхней консоли красовалась бейсбольная кепка команды «Бруклин Доджерс».

— Чтоб я пропал, да ведь это Верити Бэнкс! — взревел Гаррис Первичный, когда, обернувшись, заметил наше присутствие. — Чарльз, малыш, взгляни-ка, твоя мама пришла!

— Выключи этот дьявольский грохот! — прокричал Гаррис Вторичный. — Я даже своих мыслей в мозгу не слышу!

Гаррис Первичный выключил изготавливавшую конверты машину и, сияя, подошел к нам. Он тоже выглядел на удивление прилично в своем твидовом пиджаке с кожаными нашивками на локтях и вязаном шерстяном свитере. Отрастил себе окладистую бороду, и каждый дюйм его фигуры излучал респектабельность.

— Вы оба отлично смотритесь, — заметил я. — Судя по всему, дела идут неплохо, и вы умудрились натащить сюда еще больше металлолома, чем прежде.

— Дело в том, что мы занялись в некотором роде почтовым бизнесом, — пустился в объяснения Гаррис Вторичный. — Чарльз — президент нашей компании, а мы — вице-президенты. В этих помещениях за долгие годы скопилась куча устаревшего ненужного оборудования. И мы подыхали от бесконечной тоски, просиживая ночи напролет, поэтому Гаррис Вторичный устроился днем работать в Бэнкс. А потом сообразили, что можем использовать и это место, даже если один из нас прирабатывает на стороне. Подойдя к делу творчески, мы сумели открыть бизнес. И за последние годы так сработались, что стали как бы единым целым.

— Звучит неплохо, хотя и несколько противозаконно, — заметила я. — Ведь, как бы то ни было, вы не владельцы этого информационного центра.

— Да ведь и ты пользовалась Чарльзом в своих интересах все десять лет, — напомнил Гаррис Первичный. — Мы читали твои вводные и помним, что, не спаси ты ему когда-то жизнь, мы не смогли бы добиться того, что имеем сейчас. Существование Чарльза само по себе натолкнуло нас на мысль о необходимости стать его антрепренерами.

Пока шел наш разговор, я пролистала бумаги, накопившиеся в корзине возле принтера.

— А это что за галиматья? — спросила я.

— Это перечень почтовых отправлений, которые мы делаем для одного крупнейшего клиента, — пояснил Гаррис Вторичный, — для консорциума университетов Вое-. точного побережья. Они собрали в кучу все списки своих выпускников, чтобы выбрать самые сливки — тех, кто побогаче, и разослать им специально сочиненные просьбы о денежных пожертвованиях.

— Эти данные мы дополнили, — вмешался Гаррис Первичный, — почерпнув информацию из Дана и Бред-стрита, авторов «Социального регистра», а также из некоторых других источников об их участии в различны компаниях, предприятиях, о владении. недвижимостью и так далее. Если бы мы сейчас захотели продать этот список, то смогли бы заработать на нем не меньше полумиллиона.

Я изучила список повнимательнее. Он включал не только имя, ранг, серийный номер, но и количество членов семьи, их политические амбиции, деловые связи, членство в клубах, а также имевшуюся в их распоряжении собственность и свободные от налогов взносы в различные организации. Этот список мог бы принести Бобсей Твинс полмиллиона, но мне он, несомненно, принесет намного большие деньги.

Я улыбнулась — мистер Чарльз приходит мне на выручку снова. Вернувшись в Сан-Франциско, надо будет распределить мои тысячи по различным фиктивным счетам, не так ли? На этих счетах похищенные мною деньги будут находиться до тех пор, пока я их во что-нибудь не вложу. Вряд ли я сама смогла бы подобрать более необходимые для этого имена, чем те, которые уже значились в лежавшем передо мною списке. И теперь мне не нужно было выдумывать номера их страховых полисов или данные о кредитоспособности: все это было здесь обозначено аккуратнейшим образом.

В этом списке была еще одна весьма привлекательная деталь: многие среди обозначенных в нем толстосумов являлись к тому же и членами Вагабонд-клуба! Что ж, может быть, на свете и существует высшая справедливость.

Я легкомысленно насвистывала всю дорогу до отеля. Пятая авеню сияла огнями, словно рождественская елка. Воздух был наполнен зимним ароматом, и прохожие торопливо сновали по сверкавшим заснеженным мостовым. Стемнело, когда я вошла в зеркальные двери «Черри-отеля».

Зайдя в номер, чтобы переодеться к обеду, я заметила горящую красную лампочку на телефоне и позвонила портье узнать, не было ли для меня сообщений. Мне ответили, что было два звонка из Сан-Франциско: один от Перл, а второй от Тавиша. Взглянув на ручные часы, поняла, что в Калифорнии половина пятого — не так поздно, чтобы позвонить в банк.

Я решила принять сначала душ. Позвонив вниз и заказав бутылку черри в номер, отправилась заниматься своим туалетом. Когда через пятнадцать минут я вышла из ванной, обмотав влажные волосы полотенцем, то обнаружила в гостиной поднос с бутылкой и бокалами. Налив себе черри, я занялась телефоном.

— Мисс Лоррейн не отвечает по этому телефону, — сообщила мне секретарь банка. — Теперь она работает у мистера Карпа. Пожалуйста, не кладите трубку, я соединю вас.

Через минуту Перл была на линии.

— Хелло, милая, — поздоровалась она. — Хорошо, что ты перезвонила. Мне кажется, я должна ввести тебя в курс происходящих событий. Наш дружище Карп и твой босс Киви замышляют какие-то пакости в твое отсутствие. Мой офис расположен рядом с офисом Карпа, если только предоставленную мне дыру можно назвать офисом, и через стенку я слышу все их переговоры с Киви. По-моему, тебя ожидает заокеанский вояж в ближайшем будущем.

— Что ты имеешь в виду? Они подводят под меня мину?

— Намного хуже, моя сладкая, — мрачно сказала она. — Каким-то образом им удалось пронюхать, что твой маленький избранный круг с особо пристальным вниманием изучает именно их отделы. Поэтому они решили перевести тебя во франкфуртский филиал до конца зимы, прелестное место, особенно в это время года. Если их не остановить, они преспокойно угробят твой проект, запросто избавятся от меня, после чего Карп сможет вить из Тавиша веревки. Кстати, они имели в виду Франкфурт в Германии, а не в штате Кентукки — и вовсе не имели и виду перевод с повышением по службе!

— Это дворцовый заговор, — согласилась я. — Ну что ж, завтра утром буду дома, и мы обсудим все подробнее, если ты сможешь подвезти меня из аэропорта. Прихвати, пожалуйста, с собою Тавиша, мне надо будет поделиться с вами кое-какими новостями.

— Кстати, раз уж мы с тобою наедине, позволь спросить: как твои дела в Манхэттене?

— Провела все это время, отражая бешеные попытки «потрахаться», я ответила на твой вопрос? Ты это имела в виду? — резко отвечала я.

— Да брось ты, — со вздохом ответила Перл.

— Благодарю за мудрый совет, — сказала я и повесила трубку.

«Тавиша, вероятно, нет на месте», — подумала я, набрав другой номер и слушая длинные гудки в трубке. Наконец кто-то ответил, и я могла слышать скрип роликов по полу и гул от установок искусственного климата, пока Тавиша позвали к телефону.

— Где ты был — в операторской? — спросила я. — Ты можешь со мною говорить?

— Вообще-то ты позвонила не в подходящий момент, — отвечал он. — Но хочу сказать, что ты сама знаешь, кто проявляет особенный интерес к нашей работе. Он требует отчета каждый день — чуть ли не по часам.

— Ты говоришь о Киви, — сказала я. — И что ты ему рассказал?

— Но ведь я работаю на тебя, а не на него, — заметил Тавиш. — Хотя он имеет большое влияние на всех остальных членов круга, рад тебе сказать, что среди них не нашлось пока предателя. Но, думаю, что это вопрос времени: рано или поздно он сумеет все взять под контроль, поскольку движется к этому, хотя и медленно, но упорно. Когда ты собираешься вернуться?

— Завтра. Перл Лоррейн обещала подвезти меня из аэропорта: ты бы не мог подъехать вместе с нею?

— Отлично. А я и не знал, что вы так хорошо знакомы. Кстати, мы с ней предприняли здесь кое-какие шаги, чтобы хоть что-то сохранить в твое отсутствие…

— Я только что переговорила с Перл. Ты мне скажи: вам удалось пробраться хотя бы в один файл?

— Нет, хотя мы усердно трудимся над этим, — отвечал Тавиш. — Возможно, к завтрашнему утру у нас уже будут какие-то результаты.

Меня разочаровало известие о том, что Тавиш не смог подобрать ключевые шифры или хотя бы проникнуть в файлы с обычными счетами. Пока не будет в них доступа, я не смогу даже определить номера счетов, открытых для тех важных персон, которые значились в списке Бобсеев Твинс.

А с другой стороны, может, это и к лучшему. Если бы кругу избранных уже удалось разобраться с файлами или кодами, об этом мог пронюхать Киви и, конечно, донес бы до начальства. И тогда бы он присвоил себе свою славу, а меня отстранил от «решения проблемы».

Теперь ясно, что с моей стороны было ошибкой запускать в работу круг избранных в свое отсутствие и еще более безрассудно предоставлять Тавишу действовать в вслепую. Чтобы рассчитывать на его реальную помощь, я должна была посвятить его в свои планы.

И все же самая большая моя ошибка — то, что я оставила без присмотра Киви, пусть всего на неделю. Если ему удастся вытурить меня в Германию, мои планы рухнут, а пари окажется проигранным, еще до того, как я смогу начать действовать. Какое счастье, что завтра я уже вернусь. Возможно, у меня еще останется время для быстрого маневра.

Я привела себя в порядок, причесалась, надела вечернее платье и спустилась на Пятую авеню в поисках такси, которое доставило бы меня к Лелии. Надо же мне в конце концов узнать, как продвигается вторая часть нашего пари.

В связи с приближавшимся Рождеством в холле дома, где жила Лелия, возвышалось гигантских размеров дерево из розовой фольги, на ветках которого ослепительно сияли гирлянды. Наверное, приблизительно так выглядели воплощенные в явь сны Марии Магдалины — до ее встречи со Спасителем.

— Шампанское специально для гостей, — сказал лифтер Фрэнсис, протягивая мне пластиковый бокал.

В передней у Лелии меня встретила горничная, коротко стриженная розовощекая деваха, протянувшая мне бокал, до краев наполненный пуншем. Я допила шампанское, прихватила немного печенья с серебряного подноса и направилась в апартаменты. Дверь в Алую комнату посредине зеркального коридора была полуоткрыта.

— Обед подадут всего через полчаса, — заметил Тор, как только увидел, что я тащу горсть печенья.

— Пусть себе кушает! Ей надо поправиться! — воскликнула Лелия.

Она раскинулась в уютном обитом алым шелком кресле, поставив ноги на мягкую кожаную оттоманку. Около нее стоял Тор в бархатном смокинге с кружевной манишкой персикового цвета, в руках у него был бокал с грогом. Его кудри отливали медью в отблесках пламени от камина. Он выглядел так, словно явился к нам из прошлого века. Не иначе как Лелия успела приложить руку к его нынешнему облику.

Лелия выглядела ослепительнее, чем обычно, на фоне стоявшего за креслом пышного рождественского дерева, чьи ветви украшали атласные банты и восковые свечи. На ней был кафтан из темно-красной парчи, удивительным образом подчеркивавший красоту ожерелья из двух рядов ярко-желтых бриллиантов. Обычно весьма всклокоченные волосы были зачесаны назад, чтобы открыть взору украшавшие ее уши серьги — огромные черные алмазы в обрамлении небольших ограненных бриллиантов, — свисавшие чуть не до плеч. Когда я наклонилась поцеловать ее, то уловила запах ванили и гвоздики.

— Вы оба просто великолепны, — сказала я. — А где Джорджиан?

— Она готовит тебе сюрприз, — сообщила Лелия. — Надеется очень, что, когда увидишь ее работу, ты удивишься.

И, надув губы, она неодобрительно окинула меня взором.

— Дорогая, снова ты в черном — но почему? Здесь никто не умер, и тебе нет нужды рядиться в траур. Когда я была в твоем возрасте, молодые люди, встречаясь со мною на Елисейских полях, застывали от восхищения. Они преподносили мне цветы, целовали руки и сохли от тоски, если я забывала поприветствовать их.

— Времена меняются, Лелия, — возразила я. — '. И теперь дамам одних цветов мало.

— Что еще может быть лучше? — удивленно приподняла она брови. — Ты просто ничего не понимаешь. В твоей жизни наверняка есть огромная макю, которая заставляет говорить тебя подобным образом.

— Ради Бога, что это такое — макю? — с улыбкой переспросил Тор.

— Кель сафройд, — подхватила Лелия. — Она всегда была тре дифисель, эта особа.

— Совершенно с вами согласен, — подтвердил Тор. — Она действительно тре дифисель и на французском, и на английском, и на любом другом языке. Вы же видите, она носит черный цвет не оттого, что грустит по ком-то. Просто черный цвет ассоциируется с властью, а именно власти она жаждет.

— Что есть власть? Обаяние — это главное, — воскликнула Лелия. — Вы, к примеру, обаятельный мужчина, тре джен…

— С прекрасными манерами, обходительный, — подхватила я, ехидно улыбнувшись Тору.

— У этого обаятельного мужчины лишь одна мысль, — распространялась Лелия, — он хочет делать любовь с тобой. Но ты не настолько дура, что не видишь этого!

Тор уже не улыбался.

— Вот как? — холодно осведомился он у Лелии. — Чересчур смелый вывод насчет моего интереса к облаченным в черное заумным занудам. И не так они привлекательны, как можно предположить. Пожалуй, лучше пойду посмотрю, не надо ли помочь Джорджиан. — И он удалился, не удостоив меня даже взглядом.

— Лелия, ты смутила доктора Тора, — укоризненно сказала я. — Ваша заокеанская мудрость часто приводит к конфузу.

— А я говорю, что он любит тебя, — задохнувшись от возмущения, прошипела Лелия. — Ты можешь обзывать меня старой, выжившей из ума дурой, но часто именно ла фоль удостаивается чести во всеуслышание сказать слово правды. Я сумела помочь Моне победить слепоту — я могла видеть цветы для него, — но нельзя помочь победить слепоту, которая идет из сердца.

В этот момент появилась Джорджиан в полупрозрачном, не длиннее мужской рубахи платье, расшитом розовыми блестками, сверкавшими при каждом движении.

— Тор отправился в Павлинью комнату, — провозгласила она. — Идемте же и мы, идемте! Все уже готово.

В Павлиньей комнате, в самом центре, на разостланном на полу брезенте гордо возвышался печатный пресс. Рядом стояли столы с коробками, набитыми всяческими принадлежностями для печати. На знакомых мне по прошлому посещению стояках арматуры были смонтированы внушительных размеров фотоувеличитель и камера, объективы которых в данный момент были опущены на поверхность просторного стола.

Джорджиан застыла перед всем этим и, словно ребенок, широко распахнутыми глазами любовалась на чудо фотографического гения.

Вокруг этой аппаратуры, что-то подкручивая и подвинчивая, поднимая и опуская разные части механизмов, с невообразимым шумом суетился Тор. Когда мы вошли, он не обратил на нас внимания.

Я гадала, что же удалось Лелии разнюхать о сути нашего спора. Она стояла, вся превратившись в слух, у меня за спиной, в дверном проеме.

— Разве это не удивительно? — спросила Джорджиан, не в силах сдержать свой восторг.

— По крайней мере впечатляет, — согласилась я. — А зачем вам этот металлолом?

— Мы собираемся делать ценные бумаги, — сказал Тор, продолжая возиться с прессом, — как я тебе и говорил ранее.

— Ты мне никогда об этом не говорил, — возразила я. — Мне казалось, что ты собирался ограбить Трест депозитов, чтобы доказать, с какой легкостью это можно проделать.

— Не Совсем так, — отвечал Тор, наконец оторвавшись от своих механизмов и глядя на меня со своей неотразимой улыбкой, — Я не вижу смысла в похищении ценных бумаг. В этом нет необходимости, если можно устроить так, чтобы вначале они попали в этот самый трест. Ну подумай, зачем бы мне понадобился фотограф, если я замышлял простое ограбление?

До меня наконец дошло. Они изготовят копии акций и облигаций — придержав у себя настоящие — и отправят на хранение в трест фальшивки. Как я не додумалась до этого раньше? Но и теперь не поздно, на мой взгляд, выяснить ряд вопросов.

— Если ты не собираешься проникнуть в хранилище ценных бумаг, как ты подменишь настоящие акции фальшивыми? — удивилась я. — По-моему, тебе надо было бы их подменить до того, как они отправятся в трест.

— Прелестно, — улыбнулся Тор.

— Позволь мне объяснить, — перебила его Джорджиан.

Взяв со стола документ, она протянула его мне. Я увидела голубую кайму и плотный рифленый текст, проведя пальцами по нему, ощутила неровную, проработанную поверхность.

— Тор раздобыл образцы облигаций, больше всего проданных за последний месяц, — сказала она. — Они-то и составляют основную массу ценных бумаг, которые будут в ближайшее время отправлены в Трест депозитов. Копии со всех образцов облигаций мы размножили, — вот образец, — она указала на документ у меня в руках.

— Так это ты напечатала? — удивилась я, а когда она с гордостью кивнула, спросила:

— Но ведь все ценные бумаги имеют серийные номера?

— Не только, но много и других хитростей, — согласился Тор. — Мы не можем предположить, сколько степеней защиты будет у каждой облигации, пока она не попадет к нам в руки. Но когда она будет отослана в Трест депозитов брокерской конторой или банком, мы ее уже не увидим.

— У нас остается очень мало времени, чтобы вписать на каждую облигацию ее серийный номер, — добавила Джорджиан. — Единственное ограничивающее нас обстоятельство — время высыхания чернил. Нужен быстро сохнущий чернильный растворитель и медленно сохнущая чернильная краска, чтобы получить безупречную подделку.

— Но та, которую ты мне показала, выглядит очень даже неплохо, — призналась я. — А есть у вас какой-нибудь эксперт, к которому можно обратиться за консультацией?

— Нет, разве что ты любезно позвонишь в госдепартамент и поинтересуешься их мнением, — сухо заметил Тор, прислонившись к стене со скрещенными на груди руками.

У меня в голове роилась масса вопросов, но о чем бы я ни спросила эту парочку, по их словам, все выходило легко и просто.

— И как же вы собираетесь наложить руки на все эти ценные бумаги — ограбить инкассатора? — поинтересовалась я. — А водяные знаки? Ведь ими снабжены все ценные бумаги — даже денежные купюры самого маленького достоинства…

— Ах, ну должны же мы сохранить хотя бы некоторые секреты! — с улыбкой прервал меня Тор. — Как-никак ты наш соперник!

— Это точно! — подтвердила Джорджиан. — Мы начинаем состязание! И отныне уста наши запечатаны.

— Мне кажется, вы преждевременно отказались от моей помощи, — возразила я, внезапно почувствовав себя очень одинокой и всеми брошенной. — Я все же банкир.

Держу пари, например, вы не продумали опасность регистрации.

— Какой еще регистрации? — потребовала немедленных разъяснений Джорджиан.

— Когда кто-то приобретает акции, на них печатают имя покупателя, даже если они приобретаются блоком через какую-то компанию, в наименовании компании должно быть зашифровано имя владельцев акции. Тор в курсе этих вещей, он сам мне про них рассказывал.

— Это правда? — грозно спросила Джорджиан.

— Абсолютная, — согласился Тор с загадочной улыбкой, — и именно поэтому мы не собираемся подделывать акции, моя маленькая взъерошенная синичка. Вместо этого будем фабриковать облигации на предъявителя. Облигации на предъявителя — чистое золото, моя милая!

С самого начала нашей беседы Лелия тихо удалилась и не показывалась до тех пор, пока не пришла горничная и не сообщила, что уже накрывают на стол. И мы втроем направились по коридору.

— Насколько посвящена во все дела Лелия? — спросила я у Джорджиан.

— Ты же знаешь мою маму, от нее невозможно ничего удержать в секрете. Она так и рвется всем и во всем помогать. Однако я не уверена, поняла ли она, что наша затея — не игра. Ведь мы действительно занимаемся противозаконными делами, какими бы чистыми ни были наши побуждения. Если нас схватят до того, как мы успеем вернуть на место деньги, то угодим в тюрьму!

— И это главная причина, чтобы держать Лелию от всего этого подальше, — продолжала настаивать я. — Ты же знаешь — это не для нее.

Тор плелся за нами, внимательно разглядывая каждую из множества картин, висевших на простенках между зеркальными дверями.

— И знаешь, я бы и тебе не советовала увязать в этом по самые уши, — добавила я. — Честно говоря, хотя именно я выдала в свое время идею этой авантюры, мне кажется, что все зашло слишком далеко. А тут еще Тор вмешался и превратил все в какой-то балаган. Он обожает проделывать это со мною, поэтому я избегала его все эти годы.

— Хочешь знать мое мнение, — сказала Джорджиан, — он — самое лучшее, что у тебя было в жизни. Ты не предприняла ничего, даже отдаленно напоминавшего приключения, на протяжении этого времени.

— Ты же не видела меня десять лет, — возразила я. — Откуда ты знаешь, что было со мной?

А про себя подумала, что она, пожалуй, права. Если бы не вмешался Тор, вряд ли бы я отважилась воплотить в жизнь свой безрассудный план. И это меня беспокоило.

Тор нагнал нас уже возле самых дверей в столовую, но Лелии мы там не обнаружили. Роскошный, черного дерева стол был навощен до блеска, и в его поверхности отражались чудесные нарциссы и остролист, оживлявшие обстановку. На нем двумя рядами выстроились канделябры с множеством свечей в каждом, и на концах стола красовались серебряные ведерки с погруженным в них шампанским. Сияние свечей околдовывало: мы почувствовали аромат Рождества.

Когда мы рассаживались по местам, в столовую ворвалась Лелия.

— Я сделала решение! — выпалила она в восторге. С заговорщической улыбкой она протянула спрятанный у нее за спиной большой, в форме револьвера, фен для сушки волос. Мы уставились на нее в немом изумлении.

— Мама, ты — гений! — наконец вскричала Джорджиан. — Я сама должна была до этого додуматься!

— Это было так же гладко, как волосы на твоей голове, — самодовольно подтвердила Лелия. — Я сделаю для него маленькую подставку, чтобы он стоял, пока ты будешь сушить свои бумаги для большого преступления. Тогда я стану важной или нет?

— Тогда ты станешь важной, да, — подтвердил Тор, горячо ее обняв.

Как всегда на обеде у Лелии, все было очень вкусно: холодный морковный салат, заливное с мелкими овощами и черными трюфелями в прозрачном желе, печеный фазан в крыжовниковом соусе и с каштановым пюре;

Когда мы уже не в состоянии были съесть ни кусочка, подали десерт и кофе.

Лелия передала Тору коробку сигар, оставив себе одну, обрезала ее концы и прикурила от свечки. Тор, насладившись первой затяжкой, настроился на разговор. Лелия заботливо пододвинула к нему бутылку коньяку.

— Ты знаешь, — сказал Тор, обращаясь ко мне, — я размышлял над проблемой с депозитами долгие годы. Но если бы ты не выскочила с этой своей скандальной идеей, я бы, наверное, так и не осуществил свои планы на практике.

— Не думаю, что тебе требовалось мое вмешательство или наше пари, — возразила я. — Ты смог бы привлечь их внимание, если бы просто похитил несколько миллионов долларов, а потом переслал их обратно.

— Пожалуй, можно было ограничиться меньшей суммой, чем миллиард, чтобы доказать правоту моего взгляда на состояние дел с ценными бумагами, — согласился он. — Но мне хотелось бы преподать, кроме того, еще один жизненно важный урок. Вот почему я и счел необходимым наше с тобою пари. Я столкнулся с проявлениями беспардонной коррупции и алчности в мировых финансовых кругах. Люди доверяют банкам хранение своих денег, а они и некоторые инвесторы начинают распоряжаться ими, как своими собственными, вкладывая их в сомнительные предприятия, пускают в оборот, не считаясь со степенью риска. Ими движет жажда наживы. И в один прекрасный день эта безумная рулетка может подорвать устои цивилизации.

— Понятно, — ехидно улыбнулась я. — Ты решил стать рыцарем-крестоносцем, который стоит на защите интересов мировой экономики.

Но в душе я понимала, что Тор был прав: что-то надо было предпринимать, причем срочно. Банки занимались махинациями, практически не осталось ни одного порядочного или хотя бы компетентного директора. В моем собственном Бэнкс постоянно случались «ошибки» — от невольной некомпетентности до откровенных наглых хищений, и никто не бил тревогу, никто не пытался схватить преступников за руку. Даже тупое упрямство Киви в отношении службы безопасности было просто детской шалостью по сравнению со всем остальным.

— Объясни мне, — попросила я, — как наше маленькое пари может стать событием мирового значения?

— Хочешь верь, хочешь не верь, но именно оно станет таковым, — заверил он, попивая коньяк. — То, как я собираюсь вложить наши деньги, должно произвести определенный эффект. Позже я все объясню в деталях.

— Я готова терпеливо ждать, — сказала я заведомую не правду. Меня сжигало желание разгадать замысел Тора.

— Если бы мир больших денег развивался по своим исконным законам, которые правили им, к примеру, до эпохи воцарения Ротшильдов, он был бы совершенно иным. Изощренным, возможно, даже жестоким, но не коррумпированным. Ротшильды, взяв в свои руки создание современных международных банковских отношений, радикальным образом повлияли на состояние финансовых сфер в наши дни. Они стабилизировали межгосударственный оборот валюты, то есть укрепили систему мировой экономики, в которой до той поры царили разобщение, враждующие между собой группировки…

— Такая ужасная история, — вдруг перебила его Лелия. — Они должны были делать свадьбу авек ля пропре фамий, чтобы держать все в руках. Этот старикашка… он был настоящий кафар!

— Таракан, — перевела я для Тора, который не меньше меня удивлялся этим ее неожиданным взрывам. — Ротшильды вынуждены были заключать внутрисемейные Праки, чтобы не упускать из рук наследство, по крайней мере я так ее поняла.

— Кель кошт, — пробурчала Лелия.

— Какая свинья, — пояснила я.

— Мама, хватит, — вмешалась Джорджиан. — Мы все поняли, и это было давно.

— Если не говорить правду, эти вещи пойдут как ронде Уштор, — словно впав в прострацию, продолжала Лелия. — Твой пап-а, он ворочается в твоей томбю… он был убит в своей… комм ди — он аме, моя таракая?

— В его душе, — продолжала переводить я. — Если мы не станем обсуждать эти вещи, история повторится. У твоего отца убили саму душу, и он не найдет покоя в могиле, если…

— Я и так знаю, что она хочет сказать! — взорвалась Джорджиан. — Черт побери, как-никак это моя собственная мать!

— Наверное, я зря завел об этом разговор… — начал было Тор, но Лелия снова его перебила.

— Вистерия, — сказала она.

— Простите? — Тор был совершенно сбит с толку.

— Вистерия, вот как это название, — повторила Лелия.

— Вистерия — это название цветка, который так нравится Лелии, — растолковала я Тору и добавила:

— В саду у Моне, в Живерни.

— Я понял, — сказал Тор.

— Наш давнишний разговор, — напомнила я.

— Совершенно верно, — подтвердил Тор.

— Я хотел бы кое-что тебе сказать, — сообщил Тор, когда вывел свою машину из подземного гаража под домом Лелии, и мы помчались по Парк-авеню.

— Боже правый, уже почти полночь! У меня самолет завтра утром — ты не мог бы это отложить?

— Не бойся, это не займет много времени, — заверив он меня. — Я хочу тебе сказать о моей новой покупке. Интересно, одобришь ли ты такой вид вложений.

— Если ты уже приобрел что-то, какая разница, что я об этом подумаю? Надеюсь, это не тот род вложений, который можно увидеть только с диванных подушек?

— Ну что ты, — расхохотался он, — мне и в голову бы не пришло покушаться на твое целомудрие. Поверь, это вложение требует многих сотен ярдов открытого пространства, чтобы быть должным образом представленным.

— Открытого пространства? Да ты шутишь — это ночью-то? Куда мы едем? Зачем ты повернул к мосту!

— Мы едем на Лонг-Айленд, куда в это время года не ступает нога цивилизованного человека. Но ведь, в конце-то концов, мы с тобою никогда не были цивилизованными до конца, правда? — Он взъерошил одной рукой мне волосы, а другой вывернул руль так, что машина стрелой взлетела на мост.

Когда я проснулась, мне показалось, что прошло много времени. Голова моя покоилась у Тора на коленях. Он ухитрился скинуть свое пальто и накрыть им меня и теперь задумчиво глядел в окно, лаская мои волосы.

Я уселась и попыталась что-нибудь разглядеть сквозь. покрывшиеся изморозью стекла. Взору открылась необъятная темная поверхность океана. По крайней мере я поначалу приняла это за океан. Но вскоре поняла, что это гладкий лед то ли озера, то ли пруда. Вмерзшие в него лодки рядами выстроились у причалов.

— И как только люди бросают здесь на зиму свои лодки? — удивилась я. — Разве они не испортятся среди льда и снега?

— Конечно, испортятся, если это обычные лодки, — согласился он. — Но перед тобой — волшебные, ледяные лодки. И та, с высокой красной мачтой, принадлежит мне.

— Ледяная лодка — так вот каково твое вложение? — спросил я.

— Идем. Я покажу тебе ее.

Мы вышли из машины в наших вечерних костюмах и зашагали по хрустевшему снегу. На открытом воздухе было гораздо холоднее, чем мне казалось, а усилившийся ветер вздымал облака снега с поверхности льда. Это придавало озеру загадочный, чудесный облик. Я сразу вспомнила сказку про Снежную королеву, которая неслась по небу в волшебной повозке и рассыпала по пути осколки льда, чтобы пронзить и заморозить сердца детей.

— Понимаешь, — возбужденно продолжал Тор, помогая мне пробиться к причалу, преодолевая напор ветра, — эта лодка удивительно легкая, и у нее есть парус, чтобы использовать движущую силу ветра. Она установлена на двух полозьях…

— Как коньки, — сказала я.

Он отпер какой-то ящик на палубе лодки, извлек из него внушительных размеров полотнище и принялся поднимать его на мачту.

— Принцип движения у моей лодки такой же, как и у обычной: ее толкает ветер, надувая парус. А поскольку лодка движется по поверхности скользкого льда, которая почти не оказывает сопротивления, можно развить очень большую скорость даже при слабом ветре.

— А зачем ты его поднимаешь? — спросила я, наблюдая за его возней с парусом. — Не собираешься ли ты отчаливать сейчас?

— Садись, — сказал Тор, подтолкнув меня к скамейке. — Вот тебе ремень и щит от ветра.

Пока я возилась со всеми этими приспособлениями, Тор тем временем уверенными движениями расправлял парус. Прекрасный темный лед вдруг показался мне угрожающим. Услужливое воображение мигом нарисовало такие картины, как я вываливаюсь из лодки, меня со страшной скоростью тащит вслед за ней, а безжалостные ледовые когти сдирают с костей мою плоть. Или еще лучше, как ненадежный лед проваливается подо мною, и я окунаюсь в пучину зимних вод…

— Ты получишь громадное удовольствие, — с улыбкой заверил меня Тор, натягивая веревку и накручивая ее конец на кнехты.

Ветер надул парус, и лодка рывком выскочила на простор озера, набирая быстро скорость.

Стоило мне повернуться лицом к ветру, как колючие снежинки, вихрившиеся над поверхностью льда, иглами впились в щеки. Я зажмурила глаза и почувствовала, как холодный ветер обжигает кожу.

— Как тебе удается править этой штукой? — старалась я перекричать вой и свист ветра в ушах.

— Я или перераспределяю своей вес, или поворачиваю парус, — отвечал Тор, в то время как под днищем оглушительно загрохотал неровный участок льда, — или слегка двигаю рулями. — Его голос звучал так спокойно и уверенно, что я попыталась взять себя в руки.

Мы неслись по льду с такой скоростью, что казалось, вот-вот взлетим. Судорога страха, сводившая мои внутренности, сменилась ощущением холодного стального клинка, пронзившего живот, страх перерастал в ужас. Глазам было нестерпимо больно, я ничего не могла разглядеть от слез и лишь удивлялась, как Тор может что-то видеть без защитных очков.

Когда мне наконец удалось разлепить мокрые веки и осмотреться, я поняла, что мы сменили курс и несемся к противоположному берегу озера. С головокружительной скоростью приближались заснеженные прибрежные кусты и деревья…

Береговая полоса быстро надвигалась на нас, и я решила, что Тор, ослепленный и оглушенный ветром и снегом, попросту ничего не видит. Кусочки льда пулеметными очередями барабанили по корпусу лодки, а вздымаемые нами вихри снега заслоняли обзор. Мы летели все быстрее. В очередной просвет между снежными вихрями я заметила, что прибрежные деревья и скалы словно прыгнули нам навстречу, а полоса разделявшего нас льда сократилась настолько, что — о, ужас! — нам уже поздно было поворачивать!

В горле у меня пересохло, руки тряслись, а кровь стучала, казалось, в ушах. Я изо всей силы вцепилась в борт лодки и заставила себя не зажмуривать глаза, а смотреть, как мы очертя голову, потеряв контроль над лодкой, врежемся в грозную черную линию берега.

Но в последний момент Тор переместил тяжесть тела, и лодка пошла по кривой, повторявшей изгибы береговой линии. Время словно прекратило свой бег, я уже не слышала ни ветра, ни грохота льда — только кровь шумела в ушах.

Когда берег стал постепенно удаляться, по телу моему разлилась волна облегчения.

— Тебе понравилось? — возбужденно спросил Тор, даже не взглянув на меня и не обратив внимания на мое состояние.

Казалось, что мои конечности совершенно онемели.

Ни разу в жизни мне не доводилось испытывать подобный страх. Я была в ярости и всерьез прикидывала, удастся ли мне самой добраться до берега, если сейчас прикончу Тора в отместку за пережитый мною ужас.

— Ну а теперь, когда мы слегка разогрелись, можно попытаться попробовать что-то действительно волнующее, не правда ли? — предложил он.

Мне казалось, что мое сердце едва ли выдержит еще какое-либо волнение. И я, находясь в состоянии шока, не нашла в себе сил вымолвить хотя бы слово. Более того, я полагала, что малейшее проявление недовольства с моей стороны только усугубит положение: Тору всегда доставляло наслаждение щекотать мне нервы.

Не дождавшись от меня ответа, он снова развернул лодку по ветру и стал набирать скорость. И вот уже мы неслись так, что берега слились в одну сплошную полосу, едва уловимую краем глаза. Но пока мы двигались вдоль берега, у меня было какое-то ощущение надежности и уверенности. А стоило Тору развернуть лодку в сторону водной глади, и ее необозримая пустота разверзлась предо мной, словно холодная черная пасть смерти.

— Такие лодки могут развить скорость до сотни узлов, — прокричал он, стараясь пересилить монотонный вой ветра.

— Сколько-сколько узлов? — заставила я себя вымолвить, хотя мне это было совершенно безразлично. Я только надеялась, что, заговорив ему зубы, смогу отвлечь его от претворения в жизнь идеи насчет «чего-то действительно волнующего».

— Морских миль, — пояснил он, — то есть намного больше, чем сто сухопутных миль в час. Мы уже набрали не меньше семидесяти.

— Как захватывающе! — отвечала я предательски дрогнувшим голосом.

— Ты не испугалась? — спросил Тор, искоса взглянув на меня.

— Не будь смешным, — прокричала я, едва не ослепнув от гнева.

— Великолепно! Тогда полетим, как птицы! — с ликованием воскликнул он.

Боже милостивый, теперь я точно отдам концы! Ветер наполнил паруса так, что, казалось, сейчас они лопнут. Нос лодки вошел в плотное облако снега, и она продвигалась в каком-то белесом туннеле. Внезапно мы сказались изолированными от остального мира, и это мгновенно заставило меня напрячь зрение и слух. Тишина была устрашающей.

В следующий миг снежная пелена исчезла, а я чуть не лишилась чувств.

Мы вплотную подкатили к причалу. Вокруг нас выросла, словно сборище безмолвных чудовищ, стена пришвартованных лодок, в которую мы едва не врезались. И не будь я пристегнута, кубарем вылетела бы из лодки. Разворот был таким резким, что, казалось, мы вот-вот слетим с полозьев и врежемся в причал. В течение нескольких мгновений моя голова почти касалась льда, а сила тяготения пригибала ее все ниже и ниже. Но вот со скрежетом мы стали выравниваться и легли на плавную кривую, по направлению к причалу.

Кое-как переведя дух, — мне не хватало воздуха, — я молча застыла на скамейке. Тор курсировал неподалеку от берега, меняя направление лодки, совершая небольшие изящные виражи. Решив наконец возвратиться, он спустил парус, предоставив лодке на малом ходу ткнуться носом в причал и соскочил с палубы, чтобы ее пришвартовать.

Я, парализованная страхом, застыла на месте, настолько потрясенная, что не могла даже встать на ноги. Когда Тор нагнулся ко мне и протянул руку, я не была уверена, что смогу двигаться. Но все же встала на подгибавшихся ногах и с его помощью выбралась на причал, с удивлением почувствовав, как меня заливают волны могучей энергии, не имевшей ничего общего ни с возбуждением, ни с истерикой. И я не могла понять, что это за ощущение. Это была эйфория.

— Мне понравилось, — громко произнесла я, удивляясь самой себе.

Я так и думал, что тебе понравится, — сказал Тор. — А ты не могла бы объяснить, почему?

— Мне кажется, это был страх, — выпалила я. — Верно, страх смерти как утверждение жизни, — подхватил он. — Мужчинам это чувство хорошо известно. Но женщинам — почти никогда. Я разглядел твой страх еще в самый первый раз, когда ты стояла в коридоре, словно потерявшийся ребенок. Ты была так напугана, что подскочила, когда я заговорил с тобою. Так же ты была напугана и тем что могло случиться у тебя на работе, но эти страхи не заставили себя отказаться от намеченной цели. Я протянул руку помощи, ты приняла ее, пошла всем наперекор и выстояла — одна против всех.

Он улыбнулся, приподнял меня над палубой причала и почему-то долго не отпускал. И я почувствовала тепло его тела даже через плотное сукно пальто, а он спрятал лицо в моих волосах. Внезапно на меня накатил необъяснимый страх.

— Вот почему я и выбрал тебя, — наконец произнес он.

— Выбрал меня? — переспросила я, отстраняясь, чтобы заглянуть ему в лицо. — Скажи на милость, что ты имеешь в виду?

— Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду, — отвечал он.

Он выглядел смущенным. Бледный лунный свет посеребрил его шевелюру. Он положил мне на плечи руки и заглянул в глаза. Никогда прежде не видела я такого выражения его бледного лица.

— Возможно, я просто устал, — сказал Тор. — Меня всегда раздражали окружавшие. Я так и не встретил в своей жизни людей, равных по интеллекту. Моя дорогая, я скучал по тебе и счастлив, что ты вернулась.

— Я вовсе не вернулась, — возразила я, чувствуя странное сердцебиение. Конечно же, это сердцебиение было следствием только что пережитого мною в лодке страха. — И, кстати, мне показалось, что это я — усталая С растраченными эмоциями личность, ты ведь всегда говорил, что у меня их нет.

— Твои эмоции не растрачены — они подавлены, — холодно возразил он. — Как можно растратить то, что никогда не находило применения?!

Он резко развернулся и направился к машине. Мне ничего не оставалось, как заковылять следом за ним в моих до смешного нелепых в данной обстановке вечерних туфлях. Вообще повезло, что они не слетели у меня с ног во время «увеселительной прогулки».

— Мои эмоции находили применение, — выкрикнула я ему вслед.

Увидев, что он распахнул дверцу машины, я заспешила, проваливаясь в сугробах.

— У меня сейчас возникла одна эмоция, — заметил он, запихивая меня в машину. — Это — гнев, и тебе удалось вызвать его во мне так, что удивляюсь, почему до сих пор удержался от сильного желания отхлестать тебя кнутом! — и с силой захлопнул дверцу.

Нервно натягивая перчатки, Тор обошел машину. Затем сел за руль, включил зажигание и стал ждать, пока прогреется мотор. Я молча наблюдала за ним, не зная, как завести разговор.

— Мне кажется, это хорошее вложение капитала, — вымолвила я наконец.

— Ты хочешь сказать, что дать выход эмоциям — хорошее вложение? Или ты имеешь в виду приобретение пастушьего кнута?

— Нет, приобретение ледяной лодки, — пояснила я. — Мне кажется, что это хорошая покупка. Он смеялся так, что из глаз брызнули слезы.

— Ну чего ты хохочешь, Как безумный? Разве не для этого ты меня сюда приволок?

— Прелестно, ледяная лодка оказалась превосходным помещением капитала. Банкир года выносит вердикт после того, как сама опробовала ее. Я рад, что ты оценила ее, дорогая, и впредь можешь пользоваться моей лодкой, когда тебе будет угодно.

— Перестань паясничать, — как можно более сдержанно пробурчала я и, чтобы как-то избавиться от неловкости, занялась сигаретой. — Я не могу пользоваться ледяной лодкой, потому что живу в Сан-Франциско, и там собираюсь оставаться.

— Ты живешь в мире фантазий, — рявкнул он тоном, который мне не доводилось слышать от него ни разу.

И рванул машину так, что она буквально выпрыгнула на шоссе, взметая вихри снежной пыли.

Мне оставалось лишь созерцать его мрачный профиль. Честно говоря, я не сразу обрела дар речи.

— Не могу тебя понять, — наконец промолвила я, — и никогда не понимала. Ты говоришь, что хочешь помочь мне, а сам явно пытаешься завладеть мною и постоянно стараешься подогнать меня под некий порожденный твоим воображением идеал. Вот только не понимаю, зачем тебе это надо.

— Я тоже, — неожиданно спокойно подтвердил он. А потом повторил шепотом, словно про себя:

— тоже. Мы оба замолчали. Прошло довольно много времени, когда я снова взглянула на него и увидела, что он улыбается.

— Остается предположить, что я отношусь к тебе примерно так же, как ты отнеслась к ледяной лодке, — признался Тор. В полутьме салона он посмотрел на меня и загадочно улыбнулся.

— Вероятно, ты можешь стать хорошим помещением денег и сил, — добавил он.