Тереза О'Доннел всемирно известна почти тридцать лет. Мы знаем о ее кинокарьере, ее особняке, ее неудачном замужестве, ее скольжении вниз, и многие из нас знают о ее известных пьянках. Но даже не верится, что всего три года назад никто ничего не знал о ее дочери – Лайле Кайл. Очарование стиля жизни состоятельных людей фиксировало наше внимание на парфюмерии, которой пользуется Тереза, и на ее требованиях. Но не на ее дочери.

Читатель, который уже знает о том, что случилось с Мери Джейн и Шарлин, возможно, заинтересуется вопросом, что объединило этих двух девушек, если Лаура Ричи не потеряет нить своего повествования. Но вы, дорогой читатель, достаточно сообразительны, чтобы с самого начала понять, как они оказались связаны в самом начале пути к славе. И конечно, вы заинтересуетесь последней из троицы – наиболее знаменитой.

«Роллс корних» миновал западные ворота Бел Эйр, легко взобрался на холм, медленно продвинулся вдоль извилистой дороги и остановился. Лайла Кайл открыла дверцу, выскочила наружу и стала быстро подниматься, перешагивая через широкие мраморные ступеньки, к огромной деревянной двери. Войдя, она оглядела фойе с огромными стеклянными светильниками, лестницу…

– Неплохо, – пробормотала Лайла и посмотрела наверх. Экономка матери вышла из гостиной, ее лицо выражало сочетание удивления и раздражения.

– Лайла, – крикнула Эстрелла, – не хлопай дверью. Я сотни раз тебе говорила.

Лайла остановилась, крепко сжав рукой алебастровые перила. Она медленно повернулась к Эстрелле, закинув через плечо набитую сумочку. Лайла была дочерью не только всемирно известной матери. Ее отцом был Керри Кайл – концертный идол сороковых и пятидесятых. Она собиралась столкнуться с этой сукой – снова. Глядя на мексиканку сверху вниз, Лайла сказала:

– Вы указывайте мне, что я должна делать, Эстрелла? В моем доме? – Лайла медленно спустилась на одну ступеньку, помолчала, потом добавила. – Вы перешли все границы. Так или иначе, вы всего лишь экономка, помните это. Да и мне не девять лет. – Лайла видела, как покраснела Эстрелла. Казалось, на ее лице появились признаки большего расположения к Лайле. Как у той продавщицы в лавке. Смущена от напоминания о том, что она всего лишь прислуга. Много лет назад Лайла решила, что не может дружить с этими сучками, но может внушить им уважение к себе. Плохо, что ее мать никогда не смогла усвоить этот урок.

Удовлетворенная тем, как поставила Эстреллу на место, Лайла повернулась и снова пошла наверх. И, поднимаясь, бросила через плечо:

– И пришлите мне что-нибудь поесть после плавания. Вы знаете, что мне нравится. Позаботьтесь об этом, Эстрелла.

Лайла прошла в свою спальню. Она швырнула сумку на кровать, сняла джинсы и пошла в ванную. Сразу повернула в сауну. Пока та нагревалась, Лайла подошла к двери огромного туалета, надела свой любимый халат, обернулась в него и спустилась через холл в гостиную в противоположной части дома, чтобы посмотреть на бассейн. Она сморщила нос от запаха плесени, царившего в нежилой сейчас комнате. Лайла задумалась. Почему у нее так все складывается? Ведь дело не в деньгах – Лайла знала это. Боже, только Эстрелла и Пьер хозяйничают в доме. И большую часть времени Эстрелла просиживала на своей толстой заднице перед телевизором вместе с Терезой. «Ладно, это не мои проблемы», – решила Лайла.

Через окно она видела контур бассейна. Вид был отличный. Закрывая окна, Лайла посмотрела на здание около бассейна, в котором Тереза уединялась с мистером Демпиллем.

Дом был построен в тридцатые годы. В те дни, когда он еще отличался изяществом и красотой, дом чем-то напоминал Голливуд. В зените своей карьеры Тереза О'Доннел купила участок и построила дом, но это было так давно.

Теперь Тереза О'Доннел была в тени. Ни музыкально-комедийных ролей, ни путешествий, ни выступлений на телевидении, ни даже записей – не осталось ничего, ее очарование было в прошлом. Кое-кто говорил, что Тереза ушла со сцены, но только не Эстрелла, ее неизменная наперсница, и не мужчины, составляющие «Двор Королевы» – тетушка Робби называл так тех, кому доводилось присутствовать при одевании Терезы. Косметика, парик. Платья и туфли. Попытки изменить свою внешность. И подражание Джуди Гарлэнд. С завершающим штрихом – песенкой «Милейшая девочка в мире».

Лайла разглядывала стулья, расставленные по периметру. «Хорошо, – решила она, – что здесь никого нет. Никого из материнских прихлебателей и попрошаек» (хотя, и Лайла это отлично знала, их ряды сильно поредели за последнее время). Но появились новые – нелепо одетые пугала с пустыми карманами и в очках, желавшие написать что-нибудь о комедиях Фрэнка Тэшмена. Они строили глазки Лайле и поклонялись ее матери. Единственное, чего хотела сейчас Тереза, это сидеть и бесконечно просматривать свои старые ленты. «Женщина в красном», «Путешествие в Буэнос-Айрес» – всю старую чепуху, которую Лайла видела добрую сотню раз. И, конечно, «Рождение звезды».

Кэвин был другим. Он приходил интервьюировать Терезу, но увидел Лайлу и остановился с ней поболтать. Парень работал в «Акла», но совсем не походил на киношника. Кэвин смотрелся замечательно – стройный и очень красивый. И он был печален. Он приехал откуда-то с востока и успел прочитать миллион книг. Он дал Лайле «Восточный Эдем», и она прочитала его, хотя видела раньше постановку. Кэвин был интересным человеком, он занимал внимание Лайлы и играл с ней в теннис. Он заставлял ее встряхнуться, плавал с ней от Лонг Бич Марина в Каталину. Кэвин был вежлив с Терезой, но всегда слушал высказывания Лайлы о ней и соглашался. И однажды он обнял Лайлу…

Это было замечательно. Он был выше и даже стройнее. И это было приятно – принадлежать ему. Это было то, чего они оба хотели.

Когда же Тереза заговорила об их свадьбе, Лайла пришла в ярость. Кэвин был ее тайной. К тому же в семнадцать лет ей было рано выходить замуж.

Ее смущало и то, что Кэвин, возможно, не так уж и заинтересован в ней. Но все было обговорено и устроено.

Тереза выбрала дату, оглядываясь на телевизионные программы. Жена Джека Вагнера должна была заняться заготовкой продуктов.

Правда, девушка не знала, что дороги назад не будет. Тереза занималась всем этим серьезно.

Лайла не знала, где сейчас Кэвин, но предполагала, что он на теннисном корте со своим тренером. Даже если бы Лайла сейчас рожала, она бы хотела остаться одна. Девушка была не в настроении, и люди, даже Кэвин, угнетали ее. Лайла вернулась в комнату, сняла трусики и вошла в сухое пекло сауны. За толстой дверью она чувствовала себя спокойно. Капельки пота начали стекать по ее роскошной груди. С десяти лет Тереза давала Лайле гормоны. И сейчас ее груди были почти совершенны – круглые и упругие, с задранными вверх розовыми сосками. Лайла не хотела, чтобы их кто-нибудь касался, кроме ее самой. Она снова подумала о Кэвине и свадьбе. Молодой человек никогда не ласкал ее груди. Даже не пытался. Или сделать что-нибудь еще. Иногда Лайле казалось, что он знает о ней то, чего она сама о себе не знает. Может быть.

Больше всего Лайла хотела убраться из этого дурацкого дома, подальше от матери и всего этого сумасшествия. Ей нужна была поддержка Терезы до тех пор, пока она не сможет распоряжаться собственными деньгами – до двадцати одного года. Одна из плохих услуг, которые оказал Лайле отец, – невозможность распоряжаться деньгами еще четыре года. Все это время девушка зависела от матери. И замужество было единственной возможностью избавиться от этой зависимости. «Около девушки должен быть мужчина, голубушка. Чтобы отгонять волков от двери, – говорила Тереза. – И никто не сможет сказать, что я не смотрела за тобой, что я не была идеальной матерью».

Да, от Терезы и ее амплуа, видит Бог, Лайла хотела сбежать как можно дальше. Но она еще и боялась. Кэвин, конечно, был лучшим из всех, кого она встречала. Молодой человек был не таким, как все, возможно, в силу своей молодости и приятной внешности. Остатки же «Двора Королевы» состояли из вялых безобразных существ преклонного возраста. Что же с ними случилось? Что искривило их губы в постоянной усмешке? Лайла не хотела такой же трансформации Кэвина.

«Но, Боже, я не хочу замуж. Я хочу заниматься любовью подальше отсюда, но я не хочу замуж», – думала Лайла. Кэвин хороший и понятливый. Она могла разговаривать с ним, но не откровенно. И вообще, кроме тетушки Робби, ей не с кем было поговорить, но тот была старше и любил ее мать. А Кэвин любил кинофильмы и всю эту чушь. И это тоже объединяло жениха с ее домашними. Мать сказала, что Кэвин никогда не будет принуждать ее что-то делать. Он будет очень нежным и при желании будет оставлять ее одну.

Иногда Лайла чувствовала себя марионеткой, как Кенди или Скинни. Однажды она возненавидела и отвергла их. А сейчас почти чувствовала себя виноватой перед ними.

Лайла медленно встала, вытерлась пушистым полотенцем и вышла из сауны. Она подошла к бюро и открыла его ключом, который носила на шее. Девушка вынула три пузырька пилюль. Не глядя на этикетки – она помнила пилюли с того времени, когда ей не было одиннадцати, различала их по форме и цвету, – Лайла достала их из пузырьков и наполнила стакан водой.

Одна из пилюль была очень горькой. Лайла прополоскала рот эликсиром, вернулась в спальню, убрала пузырьки и надела свой любимый купальник. Девушка посмотрела в зеркало и попыталась улыбнуться себе. Затем вышла из комнаты и направилась к бассейну.

Лайла лежала в шезлонге около бассейна. Горячая сауна и быстрое плавание сняли с нее напряжение. На закрытые веки легла чья-то тень, и девушка почувствовала, как участился ее пульс.

– Кэвин? – спросила она, открывая глаза и защищая их рукой от послеполуденного солнца.

– Нет, мисс, только Пьер. – Лайла узнала последнего и старейшего дворецкого своей матери.

– Вы видели Кэвина?

– Нет, мисс. Он был здесь около часа назад, но потом ушел. Я не знаю, куда, – и добавил: – Если вы не возражаете, я подстригу здесь кусты, мисс Лайла?

– Вы хотите здесь работать? Сейчас? Идите, найдите себе другое занятие. Сейчас не время для демонстрации трудолюбия. – Пьер вызывал у Лайлы судороги, его глаза всегда преследовали девушку, когда она была на улице. Казалось, ему всегда нужно работать около нее. Лайла просила уволить Пьера, но напрасно: никто не работал лучше Пьера. Но Лайла не могла его выносить.

Обычно в это время Кэвин был в бассейне. Утром он час играл в теннис, потом два часа занимался с тренером, которого наняла Тереза, затем плавал в бассейне. Лайле нравилось то, как он заботится о своем теле. Упражнения. Витамины. Она любила видеть его в теннисных шортах, в купальном костюме. Кэвин поднимался к ней в полдень по дороге в душевую, чтобы поменять теннисную одежду и поцеловать, оставив соленый привкус пота на ее губах. Раньше он иногда встречал Лайлу после школы. Каждая девчонка в школе ненавидела ее за это. Парень был великолепен!

Но сейчас Лайла была одна! Где он трахается? Девушка встала и накинула халат. Она решила вернуться в дом и поискать жениха. Чтобы не нарваться на мать, Лайла пошла кружным путем, мимо солярия, через кухню. Дверь в солярий, которым уже давно не пользовались, была закрыта, но оттуда доносились приглушенные голоса. «Пьер?» – подумала Лайла.

Короткий смешок звучал приглашающе. Девушка толкнула дверь и произнесла:

– Кэвин?

В сумеречной тени Лайла увидела чьи-то дергающиеся тела на прогнившем деревянном столе.

– Кэвин? – спросила она снова. И все ясно увидела. Ее совершенно голый жених полулежал на столе, поддерживая себя руками. Его тренер по теннису расположился за его спиной и стоял задом к Лайле. И двигался, его белые шорты болтались около ног.

– Тебе хорошо? – спрашивал Боб, направляя удар своих бедер в зад Кэвина. – Скажи, что тебе хорошо, – дразнил Боб.

– Да, – услышала Лайла смешок Кэвина, – да, ты ублюдок. – Он всхлипнул, и то же сделал Боб.

Лайла почувствовала холодную боль в сердце, на минуту у нее перехватило дыхание. Всхлипывания продолжались, потом раздался стон.

Этот омерзительный звук подействовал на девушку. Она застонала сама. Кэвин заметил ее первым.

Они медленно разделились, тяжело дыша. Лайла тоже задыхалась. Кэвин схватил свои шорты и сказал:

– Это не то, что ты думаешь, Лайла. Я люблю тебя, крошка. Но Лайла уже визжала:

– Я могла бы убить вас обоих! – Голос пронзительно отдавался в ее собственных ушах. Ужас, нереальность происходящего были невыносимы для бедняжки. – Я ненавижу тебя, Кэвин! Мы собирались пожениться. Но ты занимаешься этим! – кричала она.

– Успокойся, крошка. Только успокойся. Я думал, ты знала. То есть, что это не сюрприз для тебя. – Кэвин попытался ее обнять, ожидая ответной реакции.

Боб подтянул шорты, пригладил потные волосы, взглянул на свое отражение в стеклянной стене и прошел мимо Лайлы. Казалось, он уже видел это раньше. Повернувшись к Кэвину, он бросил:

– Завтра в это же время. Позвони мне. – И ушел. Лайла молча содрогалась, пока ее дыхание не замедлилось.

– Я презираю тебя, ублюдок! – Лайла повернулась к двери и распахнула ее. – Ты ничем не отличаешься от омерзительных подонков, вешающихся на мою мать. Мне следовало знать это. А теперь убирайся отсюда.

Кэвин отпрянул, словно от удара. Его лицо окаменело.

– Да, ты права. Тебе следовало знать. И Тереза сказала, что ты знаешь, все было обговорено. Свобода и респектабельность – тебе, заработок мне. Я чувствую, нас обоих трахнули. Никто из нас не получит то, что хочет. Даже твоя мать. – Кэвин тряхнул головой и прошел в дверь. – Я найду работу в другом месте. Но здесь кого-то затрахали. И это, право, не я! – Он собирался закрыть дверь, но остановился и улыбнулся. – Тебе не тяжело?

Лайла захлопнула за ним дверь и замерла. Ее не трясло, у нее просто не было сил двигаться и думать. Наконец из-за спины, от другой двери в конце солярия она услышала голос Терезы.

– Лучше прими его таким, какой он есть. Он лучшее, что ты когда-либо сможешь иметь.

Лайла круто обернулась.

О, мой Бог! Почему ты мне не сказала? Ты солгала. Я ненавижу альфонсов, ты знаешь это. Ты говорила, он не такой. Ты говорила…

– Я не говорила, что он хочет тебя. – Тереза помолчала. – Он только хочет красивой жизни. Я говорила, что он даст тебе одиночество. И ты будешь в безопасности с ним.

– Почему ты не пришла и не рассказала мне? Тереза, как часто бывало, проигнорировала вопрос.

– Это было так трудно, а ты все испортила. Я делала это для тебя, Лайла.

– Но это моя жизнь!

– И мои деньги! И мой дом, и моя одежда на твоей заднице. Ты захотела бросить Вестлэйк? Хорошо, я позволила. Ты хочешь выйти в свет? Пожалуйста. Но так, чтобы кто-то постоянно заботился о тебе. Чтобы помогать тебе, пресекать всякие слухи. И я организовала это. Я нашла его, заплатила ему. И вот твоя благодарность! В конце концов, я пожертвую твоей свободой, чтобы ты была в безопасности.

– Пощади меня, мама. Ты сейчас скажешь, что Кенди и Скинни более благодарны, чем я. – Лайла глубоко вдохнула. Она не хотела плакать, поскольку была слишком зла. Но злоба была холодной, она заморозила слезы. Лайла зло смотрела на Терезу – обломки бывшей звезды. – Правда в том, что ты завидуешь мне, давно завидуешь.

– Завидую? Смешно! Я – Тереза О'Доннел. Я звезда! Я знаменита! Это ты – одна из тех, кто завидует мне!

– Я могу стать знаменитой, мама. Ты же никогда не станешь молодой.

Словно выстрелив, Тереза изо всей силы ударила Лайлу по лицу. Девушка отпрянула, схватилась за щеку, шагнула к матери, но остановилась. Голос у нее стал низким, глубоким и враждебным:

– Ты никогда не сделаешь этого еще раз. Я уверена. Потому что тогда я убью тебя, а ты не стоишь этого. Я устала от тебя. От твоих постоянных манипуляций. Я не марионетка.

Лицо Терезы побагровело.

– Как ты смеешь говорить мне такое?! – Злобная гримаса искривила ей губы.

Лайла резко повернулась и направилась к дому.

– Я ухожу.

– Не смей уезжать! Куда ты собираешься? – визжала за ее спиной мать. – Ты не можешь быть самостоятельной, у тебя нет денег. Кто их тебе даст? Не смей уезжать, Лайла! Тебе некуда ехать! Но Лайла ушла.