Эйприл ждала свою последнюю секретаршу, чтобы представить ей слабоумного журналиста из «Лос-Анджелес Таймс», который что-то там писал о ней. У нее не было времени на подобную ерунду, но с тех пор, как она появилась на обложке «Вест Коуст» как победительница соревнования между худшими нанимателями, набрав даже меньше очков, чем южно-африканские алмазные копи, средства массовой информации восприняли это как вызов. И вот ей приходилось тратить драгоценные сорок минут на какого-то сопляка из прессы.

«Эйприл Айронз» было ее собственным величайшим изобретением, некоторые утверждали, правда, что это единственное, чего она добилась, но ей было абсолютно наплевать, что о ней говорят. Никогда не добьешься успехов в кинобизнесе, если будешь прислушиваться к сплетням всяких идиотов.

Продукция компании «Интернэшнл Студиоз» принесла ей всевозможные награды. Она обошла всех остальных продюсеров, у нее была власть, власть над всеми ними, и она могла делать все, что пожелает, покуда дела казались успешными для Боба Ле Вайна и международных акционеров.

В свои сорок четыре (хотя публика всегда давала ей года на три меньше) Эйприл Айронз могла делать и делала все что хотела. После всех этих трудных лет, когда нужно было добывать мелкие суммы для издания какой-нибудь книги или постановки пьесы, у нее, наконец, появились надежные счета. И никто из всех этих индустриальных сукиных сынов не помогал ей. Она провела четыре года у Уорнеров, освещая каждый кусок дерьма, прислушиваясь и выискивая что-то или кого-то, кто мог действительно что-либо значить. Она добивалась работы с Рэем Старком и Джоном Хьюстоном и добилась. «Жизнь Ноны» прошла с успехом, позволив ей встать на ноги с малыми затратами, и никто, черт возьми, не помогал ей в этом. Она потратила все свои сбережения – шестьдесят тысяч долларов, оставленные ей дедом, и те деньги, что удалось выручить, заложив дом в Бруклине, штат Массачусетс. Когда, наконец, пришло время распределять доходы, ей пришлось раздать все до копейки. Но критики клюнули, дело пошло, сначала оценили всякие юнцы, затем городская интеллигенция. Следующим шагом был фильм «Просьба» с Анджелой Блейк в эротических сценах. На сей раз доходы были больше, чем расходы, и из восьми миллионов пришлось выложить только четыре.

Это уже было кое-что. Она завела себе студию, на которую работали деньги других людей. Она вывела для себя жизненную формулу: будь миловидной, будь смелой, работай на износ и никогда не давай всякой сволочи говорить тебе «нет».

И вот теперь она разглядывала этого журналистишку, сидящего напротив нее за чашкой кофе. Те, кто приходили к ней раньше, бывали трех сортов: невозможно самоуверенные в себе жополизы, считающие, что все на свете может стать пищей для прессы; в меру самоуверенные жополизы, ищущие сенсации, из которой можно что-то сделать; и, наконец, ожесточившиеся жополизы, которые будут терзать и мучить вас всего лишь за какую-нибудь короткую строку в газете, которая принесет им несколько долларов.

Весь Голливуд называл ее железной девочкой. Но самое смешное, что при этом половина считала ее девственницей, а другая половина – шлюхой. Какое из двух мнений могло быть для нее угрожающим, неизвестно. Во всяком случае, теперь, когда у нее была власть, ни одно из мнений не могло действительно казаться угрожающим.

Репортер, взъерошенный юнец лет под тридцать, нервно поерзывал в своем кресле. Она заставила себя улыбнуться, попросила горничную принести кофе и внимательно посмотрела на него. Они начинали с обычных дурацких вопросов: трудно ли женщине делать бизнес, каким достижением в своей жизни она больше всего гордится, каково общее направление работы. Она отвечала, одновременно думая о своих планах на вторую половину дня. Ей надо было бы освежиться перед ланчем, который она обещала провести с Сэмом Шилдзом. Похоже, «Джек, Джилл и компромисс» пойдут, и она рассчитывала подписать с Сэмом контракт на другой фильм.

Для него у нее была еще одна задумка – она хотела бы, чтоб он стал ее спутником. Ей надоели окружавшие ее восторженные мужчины – один допекал ее вне дел студии, другой надоедал во время работы. Сэм Шилдз нравился ей. Ее привлекала его обособленность, его вечный снобизм, присущий большинству уроженцев западного побережья, который она находила наивным и старомодным. Плюс, он относился к той породе мужчин, которые действительно любят женщин, а вокруг можно было по пальцам пересчитать гетеросексуальных мужчин, любящих женщин.

Может быть, Сэм и не настолько любил их – ну какой мужчина всерьез любит женщин? – но ему нравилось в них именно то, что женщинам нравится в самих себе. Мягкость, нежность, ласковость. Женственность. Эйприл нравились их мимолетные отношения. Конечно, после Крайстал Плинем Сэм явился как… как всякий мужчина в сравнении с Крайстал Плинем. И, как обычно, Крайстал сделала попытку вернуться. Эйприл ожидала этого, она знала, что Крайстал спала со всеми директорами, которые имели дело с Эйприл. Она сделала вид, что не знает ее.

Но теперь ситуация изменилась, и ей очень хотелось любовного увлечения. Крайстал могла еще послужить, улаживая дела с ее мужем и менеджером. А для Сэма было уготовано нечто новенькое. Эйприл решила, что должна что-то взять от жизни. Сэм казался ей правильным выбором, обещал быть пылким любовником, у них может составиться неплохая пара. Возможно, даже и женитьба. Потому что в сорок четыре года пора обзавестись семьей. Эйприл подарила еще три минуты сопляку с карандашиком, нужно было готовиться к ланчу с Сэмом в «Грилле».

– Есть еще вопросы? – спросила она, доставая темно-красную губную помаду, чтобы несколько освежить губы.

– Да, есть. Я где-то читал, что прежде, чем уволить свою последнюю секретаршу, вы целый месяц вместо имени называли ее сукой. Это правда?

Эйприл застыла, ее рука с тюбиком губной помады зависла в воздухе. Неужели нельзя обойтись без таких вопросов?!

Она холодно посмотрела на него своими серыми глазами и сказала:

– Не берите в голову. Я никогда не называла эту суку сукой. А теперь можете идти.

Проклятый журналистишка из «Лос-Анджелес Таймс» отнял у нее много времени, и для того, чтобы как следует подготовиться к встрече с Сэмом, у нее осталось всего каких-нибудь две-три минуты. Приехав в «Грилл», она нашла там Сэма, сидящим в баре с самым мрачным выражением лица. Что ж, Сэм и принадлежал к типу угрюмых мужчин. Именно это ей в нем и нравилось. Ее уже тошнило от калифорнийского солнца и радостных бизнесменов.

– Послевчерашняя грусть? – спросила она Сэма, подойдя к стойке бара. Один из независимых продюсеров, постоянно кормившийся в ее фирме, сидел на длинном стуле у стойки рядом с Сэмом и тотчас пересел, уступая ей место. Эйприл сделала вид, что даже не заметила этого, и приземлилась возле Сэма, ожидая ответа на свой вопрос.

– Да, но постановщики фильмов испытывают это в еще большей степени, после того как фильм выходит на экраны.

Сэм промолчал, и она решила пойти в атаку:

– Если бы я хотела просто выпить, то какого хрена мне нужно было приезжать сюда? – спросила она самым нежным тоном.

Сэм попытался вытряхнуть себя из грустного расположения духа.

– Извини, Эйприл. Чего бы тебе хотелось?

– Выпить.

Сэм посмотрел на нее:

– Понятно. Чего конкретного?

– Так, ладно. Возьми мне «Столи» со льдом. И себе закажи, ради Бога, чего-нибудь покрепче, не пива, и приходи за мой столик.

Эйприл отошла от бара и села за столик, Сэм вскоре последовал за ней, неся напитки, – на сей раз «Столичную» водку.

– Так что, ты возьмешь меня на премьеру? – спросила она, стараясь небрежно произносить слова.

– Если я сам пойду туда, то только с тобой.

– Конечно, ты должен пойти. Это хороший случай для тебя.

– Ты думаешь, детская благотворительность принесет доход? Она рассмеялась.

– Нет, я имею в виду международных акционеров.

– Признавайся, ты всегда говоришь только о бизнесе?

– Разреши уж мне признаться во многих вещах. В одном я уже призналась: постановщики фильмов чувствуют некоторую депрессию, когда фильм окончен. И это вполне естественно. Все чувствуют себя немного подавлено, когда заканчивается гонка. Поэтому участники постановки потом стараются не встречаться какое-то время, чтобы забыться. – Она немного отпила. – Другое признание, мистер Бродвей, состоит в том, что постановщики фильмов всегда спят с занятыми в фильме актерами, а актеры спят с постановщиками, и делается это не из любви и не из уважения друг к другу, а просто, чтобы легче было общаться на съемочной площадке. Это всегда благоприятно действует на картину.

Сэм усмехнулся и покачал головой.

– Ты просто прелесть, Эйприл. Я ценю твои милые признания, но ответь мне, с какой стати ты решила обо мне заботиться? Я достаточно взрослый мальчик и могу сам за себя постоять. Собьют, я тут же снова вскочу на ноги. И ни одна актриса не заманит меня в свои любовные сети. Хороший секс – всего лишь хороший секс, не более того. А когда он кончается – он кончается, и все.

Эйприл сама удивилась, насколько сильно ей нравится этот парень. Это даже было смешно.

– Так откуда же такое мрачное настроение?

Сэм помолчал, отпил из стаканчика и медленно поставил его на столик. Посмотрел ей прямо в глаза.

– Мне нужно кое-что решить. Мне нужно позаботиться о моей следующей работе, оставаться мне здесь или возвращаться в Нью-Йорк… У меня башка кипит от мыслей.

– В таком случае, я добавлю тебе пищи для размышлений. Как ты отнесешься к тому, чтобы снять у меня еще один фильм?

– Но тебе не нравились мои спектакли.

– Я говорю не о спектаклях, а о кино.

– Что за фильм?

– Нет, сначала ты ответь на мой вопрос. Готов ли ты снова работать со мной?

Ухмылка прокатилась через все лицо Сэма.

– Да я битое стекло буду жрать, – ответил он, улыбаясь.

– Не понимаю, как это воспринимать. Если ты любишь жрать битое стекло, это значит – да, если нет, то – нет. Так что же? – она тоже улыбнулась ему.

– Разве ты не знаешь сама, Эйприл? Ты единственная, кто может по-настоящему делать дело. Я никогда не работал с более квалифицированным продюсером. Сеймур был хорош, но получить предложение от тебя – истинное удовольствие. Даже видеть, как ты кого-то приглашаешь к себе, – удовольствие.

– Значит, я принимаю это как «да». А я, между прочим, приняла одно из своих самых важных решений. Я хочу воссоздать «Рождение звезды». Я добилась прав на это воссоздание. И хочу, чтобы ты был постановщиком.

Сэм перестал улыбаться, посмотрел в сторону и покачал головой.

– Я не делаю воссозданий.

– А ты видел оригинал?

– Нет, – ответил он немного по-овечьи.

– Так вот, для тебя это будет не воссоздание. Это будет оригинал. Ну, согласен?

– Есть сценарий?

– Хочешь сам его написать?

– Честно говоря, ненавижу работать по чужим сценариям.

– Так ты согласен. Слушай, это классика! Парень скатывается вниз по жизни, девчонка наоборот – на подъеме. Любовные отношения. Несчастье. Мы сделаем это современно. Свободно. В духе девяностых.

– Кто в главной мужской роли?

– Майкл Маклейн.

– Майкл Маклейн? Господи Иисусе! Эйприл, его уже никто не хочет снимать.

– Именно поэтому. Он вышел в тираж, а актер прекрасный. Плюс, он не затребует много денег, и на него можно положиться. Я слышала, у него большие трудности в последнем фильме у Рикки Данна, так что даже фильм может не выйти. После «Аккбара» у него не остается ничего другого, как выложиться на полную катушку или исчезнуть навсегда из кино.

Сэм задумался. Затем спросил:

– А на женскую роль?

– Подумай сам о ком-нибудь.

– Даже не знаю. Но если ты хочешь взять Маклейна потому, что он летит под откос, то на женскую роль давай возьмем кого-нибудь, кто сейчас действительно на подъеме.

– Например?

– Возможно, Феб Ван Гельдер. Или ту девчонку, что снималась в последней роли у Ретфорда.

– Пожалуй.

– А что ты скажешь о какой-нибудь из трех девчонок, которые снимаются у Ди Геннаро? Они завоевали популярность, по-моему, это сейчас самое горяченькое.

Эйприл смотрела на него, задумчиво кивая. Кажется, одна из них – дочь Терезы О'Доннел? А та как раз снималась в старом «Рождении звезды». Это будет шикарно для рекламы и прессы.

– Даже не знаю, – сказала она. – Все-таки, телевидение – не кино.

– Кино, конечно, есть кино. Но такой выбор был бы правильным. Они новенькие, они свеженькие, и каждая из них будет отлично смотреться рядом со старым развратником Майклом Маклейном.

– Плюс, они очень хороши собой и всем дают направо и налево, да? – рассмеялась Эйприл. – Но играть-то они смогут? Я скорее буду иметь дело с неофиткой в кино, чем с телезвездой.

– Да, но одна из них вполне могла бы завершить переход из телевидения к кино.

– А, тоже самое говорили про Тони Джири.

– Про кого?

– Ну как же! Тот лысеющий парень из «Главной больницы». Люк-люк и Лаура. Пробовал выйти на большой экран.

– Никогда не видел его.

– Никто его не видел. Сэм вздохнул.

– Что ж, у нас будет еще много разговоров впереди о девушках и о фильме. Но все же, попытка – не пытка.

– Конечно, разговоры ничего не значат, особенно пока дело не началось. Главное, что ты согласен, и я могу начинать подготовку. Мы сделаем фильм. Если хочешь, можем и твоих девчонок попробовать.

– Что ж, давай. Мало кто догадается. Ди Геннаро держит их в большом секрете.

– Я раздобуду их.

«Что ж, это может оказаться интересно, – подумала она. – Особенно, если тем самым можно будет утереть нос Марти. Да, конечно, нужно попробовать».

Сэм снова повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза:

– Ты знаешь все и всех? – спросил он.

– Все и всех необязательно знать, – ответила она, медленно облизывая свои ярко-красные губы.