Атуотер подала жалобу в психологический совет, что означало отдельное расследование с новым защитником, которого моя страховая компания уже не оплачивала. Медицинская страховка не предусматривала косметическую помощь, и по мере того, как пациенты покидали меня, мои счета все росли и росли.

Это приводило меня в отчаяние больше всего. Я так любила мой дом, что страх потерять его не давал мне заснуть по ночам. Я все еще хорошо помнила, как отец вымаливал отсрочку в выплате квартирной платы, а мама постоянно дрожала от страха, что нас выселят.

Я позвонила своему шефу по психологии и попросила его увеличить мои часы, но получила ответ, что федеральный закон в данный момент заморозил заработную плату. Я спросила Кевина Атли, нет ли у него для меня места в клинике, и он обещал подумать. Я решила отказаться от телефона в машине, от членства в спортивном клубе, от приходящей уборщицы, даже от обедов в ресторане, потому что все это слишком быстро опустошало мои ресурсы.

Я обсудила со своим банковским менеджером возможность займа, но он был вынужден отказать мне, потому что не было никакой гарантии, что в будущем у меня будет приличный доход. Мне претила мысль брать деньги в долг у друзей, потому что я не знала, когда смогу их вернуть, и я не хотела чувствовать себя должником.

Родители выслали мне все деньги, которые они смогли собрать – пятнадцать тысяч долларов, – и я всегда буду им за это благодарна. Думаю, что именно мама, ничего не сообщив мне, послала письмо Силки, потому что он прислал мне чек на две тысячи долларов и приглашение приехать к нему в удобное для меня время. Я провела пальцем по обратному адресу на конверте, вспоминая о наших прежних развлечениях.

Но и этим дарам пришел конец. Только по закладной мне нужно было платить двадцать восемь сотен долларов в месяц. Не раз я задумывалась над тем, как мне помогли бы деньги Умберто, но я была слишком горда и слишком обижена, чтобы звонить ему. В конце концов я смирилась перед неизбежным и вызвала агента по продаже недвижимости. Единственное, что мне оставалось – это продать дом.

Не падай духом, говорила я себе. Это всего лишь собственность. Когда все будет позади, ты купишь другой. Но чувствовала я себя примерно так же, как человек, которому ради спасения жизни ампутируют конечность.

После того как я выставила дом на продажу, я смогла получить еще одну закладную на оплату счетов по кредиту и даже отложила небольшую сумму на оплату судебных издержек. После того как интерес ко мне в средствах массовой информации поутих, у меня еще оставалось шесть частных пациентов, которые давали мне доход, достаточный для того, чтобы содержать офис и машину. Я могла быть спокойна за место консультанта и за работу в клинике по желудочным заболеваниям. От Кевина пока ничего не было слышно.

Я была глубоко тронута неожиданным вниманием со стороны моих друзей. Вэл дала мне десять тысяч долларов. Не взаймы, а просто так. Она сказала, что это не такая уж большая плата за те тысячи часов терпения, которые она от меня получила. И хотя, по моему мнению, терапия была взаимной, дар ее я приняла.

– Если бы я оказалась на твоем месте, ты бы, не задумываясь, сделала для меня то же самое, – сказала она.

Линда одолжила мне три тысячи долларов и сказала, что выплатить их я могу в течение десяти лет, хотя она и была уверена, что я выиграю процесс и вскоре положение мое выправится. Для нее эти три тысячи долларов были большой жертвой.

После скандала мне позвонил даже Паллен и предложил помощь. Я ничего от него не приняла, но его щедрость так меня тронула, что я даже подумала, не совершила ли я ошибку, что так быстро ушла от него.

Умберто прислал мне письмо, в котором предлагал помощь. Я послала ему ответ с благодарностью и вежливым отказом. Я чувствовала себя настолько оскорбленной, что не могла даже подумать о том, чтобы принять его помощь, но я с сожалением вспоминала, как часто он умолял меня быть ближе к нему, а я отталкивала его и продолжала свою гонку. Мысли эти не давали мне покоя, потому что, хотя я и понимала, что я натворила, объяснений этому я не находила.

Уильям по-прежнему оставался самым надежным моим пациентом. Я с большим удовлетворением узнала, что его отношения с Руфью превратились в настоящий любовный роман.

– Если я не могу заниматься обычным сексом, – сказал он однажды, – мы что-нибудь придумываем, и все получается очень неплохо. Я должен благодарить вас. Без вас я бы ничего не смог.

В моем бедственном положении его благодарность мне была очень кстати.

– Я ничуть не изменился, – поспешил он добавить. – Я все так же уверен, что либо я, либо она можем умереть на следующей неделе. На меня страшно действуют эти ужасные телефонные звонки Элизабет. Но в чем-то я уже не тот. Понимаете?

– Да, вы пытаетесь жить счастливой жизнью.

– Но почему жить счастливо нужно пытаться?

– Потому что счастливая жизнь означает еще и согласие пережить потерю этого счастья.

– Вы уже давно пытаетесь довести это до моего сознания, но понадобился сердечный приступ, чтобы я наконец это понял, – кивнул он.

– А некоторые люди так этого и не осознают, – ответила я, при этом остро ощущая потерю своего счастья.

Я видела, что для Уильяма лечение было практически окончено, и хотя я была счастлива за него, для меня это означало еще одну брешь в бюджете.

Я поражалась, насколько беспечной я была раньше в финансовых вопросах. Вдруг все стало для меня непомерно дорогим, и я чувствовала жалость к бездомным людям, которые бродили по улицам возле моего дома.

Наше дело попало в список первоочередных, и Андербрук сказал, что, как только закончится расследование, дело передадут в суд. Даже не представляю, как бы я вытерпела, если бы нужно было ждать годы.

Естественно, к дантисту он отправил меня в Беверли-хилз: где одна парковка стоила десять долларов за два часа. Дантист подсчитал, что пластиковые коронки на мои передние зубы обойдутся мне в три тысячи долларов, и он хотел, чтобы половину денег я заплатила вперед. Негодуя, хотя бы из принципа, я все-таки выплатила первые полторы тысячи из денег, которые мне одолжила Линда. Когда мне стали вводить новокаин под верхнюю губу, мне казалось, что там у меня рана, но конечные результаты были поразительны. Через четыре недели мои зубы впервые в жизни сверкали белизной.

Парикмахер, дерматолог, косметолог и модельер тоже влетели мне в копеечку. Я оставила семьсот долларов в салоне красоты, а пять тысяч долларов на покупку костюмов, но, когда Андербрук увидел результаты моих трудов, он не удержался от возгласа:

– Да! Прекрасно выгладите, доктор!

«Шовинистическая задница! – подумала я. – Чертовы шовинисты присяжные и судья». Но то, что я увидела в зеркале, было несомненно привлекательно, и я вынуждена была признать, что оно мне нравится.