В четыре часа, в понедельник, пока сестры Ромей радостно болтали об их работе, мои глаза были прикованы к тусклой красной лампочке, мигание которой означало, что Ник дожидается в приемной. Он пришел на полчаса раньше.

Когда я наконец впустила его, меня ошеломил его вид: волосы были растрепаны, глаза налиты кровью, на подбородке – щетина. Одет он был в старую рубаху и рваные джинсы. От запаха перегара и пота меня чуть не затошнило.

Он уселся на кушетку ко мне лицом и, прижав руки ко лбу, сказал, что у него ужасно болит голова.

– Что случилось?

– В пятницу, после ужина, мы отправились в клуб и наткнулись на бывшего приятеля Мегги. Он юрист, специалист по налогообложению. Мистер Мак повел себя так, словно перед ним возник Иисус Христос. Он посылал нам напитки, и это совершенно вывело меня из себя. На меня какая-то паранойя напала. Мне стало казаться, что они хотят выдать Мегги замуж за этого парня, а на мне поставили крест. Затем Мегги ушла в дамскую комнату и не возвращалась целых пятнадцать минут. Я был уверен, что она болтает с ним в вестибюле, но у меня не хватило смелости пойти за ней. Господи, каким же я был дураком. Когда мы вернулись к ней домой, на автоответчике было записано сообщение от другого ее приятеля. Она сказала, что это ее сосед, с которым она бегает по утрам, но я уже успел взорваться! Я слышал, как с моих уст срываются слова, которые произносил мой отец. Ты шлюха. Ты сука. Ты принадлежишь мне, и если ты не понимаешь, что это значит, пеняй на себя. Она никогда не видела меня таким. Она плакала, пыталась оправдаться, но чем больше она что-то мне объясняла, тем больше я свирепел. Дело кончилось тем, что я окончательно потерял контроль над собой и ударил ее по лицу. Это было ужасно. Она затихла, а я упал перед ней на колени и стал умолять, чтобы она меня простила. Я ползал перед ней, умолял ее, но она лежала молча. Потом я схватил ее за плечи, чтобы она все-таки заговорила.

– Убирайся, – сказала она очень спокойно. Я ответил, что не уйду, что хочу поговорить с ней. Тогда она заорала во всю глотку, что не желает больше меня видеть, и что, если я сейчас же не уйду, она позовет полицию, позовет отца и почему-то еще пожарную команду.

Это все. Я потерял ее. И я не могу понять, что на меня нашло. Я вел себя, как животное. Как мой чертов отец. Я поклялся, что никогда в жизни не подниму руку на женщину, и тут – на тебе, сорвался.

Я сразу же поняла, что произошло с Ником: все это из-за того, что он увидел меня с Умберто.

– Вы забыли сказать, что видели меня в пятницу вечером, – заметила я.

– Я забыл об этом из-за всего, что произошло.

– Я представляла, как он мечется по углам, а он забыл о том, что видел меня!

– Мне кажется наоборот, все это произошло из-за того, что вы не забыли.

– Что, черт побери, вы имеете в виду? – спросил он.

– Я имею в виду, что все те чувства, которыми вы должны были поделиться со мной, вы выплеснули на Мегги. Ваша ревность предназначалась для меня.

Невероятно, но его лицо помрачнело от сознания того, что я права.

– О, Боже, – выговорил он. – Это правда. Я сам настоял на том, чтобы пойти в ресторан. Я должен был увидеть вас. А когда увидел, с ума стал сходить. Я хотел увести вас. Но потом, когда устроил эту сцену Мегги, я уже не думал о вас.

Меня охватил кашель, и я быстро вышла из кабинета, чтобы выпить стакан воды. У меня разболелась голова, она раскалывалась от основания шеи до затылка.

Когда я вернулась, Ник сидел на краю кушетки, упершись локтями в колени и опустив голову. Под мышками у него виднелись огромные круги пота. От него пахло, как от животного в зоопарке.

– Как мне теперь быть? – причитал он. – Как я встречу Мегги на работе? Как посмотрю в глаза ее отцу? Я не мог их сегодня видеть, поэтому остался дома и напился. Я раз сто звонил ей в выходные, но она не пожелала со мной разговаривать.

– Может быть, теперь, когда вы сами разобрались, в чем дело, вы сможете ей все объяснить?

Он отнял руки от лица и выпрямился.

– Вы что, с ума сошли? Что я ей скажу? Ах Мегги, прости меня, дело в том, что я на самом деле люблю своего психоаналитика, но поскольку не могу обладать ею, то влюбился в тебя?

Я и сама поняла, что это была дурацкая мысль, но промолчала.

– Нет, все кончено. Я потерял ее.

Он встал, сложил руки на груди и принялся расхаживать по комнате.

– Ну и пусть! Все равно она всего лишь заменяла мне вас. Это в вас я влюблен, но обладать вами не могу, так какая мне разница? Какой во всем этом смысл? Жизнь не значит для меня ничего!

Я чувствовала себя отвратительно. Хуже и быть не может. Как я могу продолжать лечить этого человека? Я сделала для него все, что могла, но он был безнадежен. Я пыталась овладеть собой, чтобы не расплакаться. Руки у меня похолодели.

– Прошу вас, сядьте, – сказала я. Я едва могла дышать.

Ник пристально посмотрел на меня, но увидев, что я спокойна, вернулся к кушетке и сел. Я сказала ему:

– Судя по вашему поведению, мне кажется, что вы можете причинить себе вред. Если у вас появятся подобные мысли или мысли, о том, чтобы причинить вред кому-нибудь еще, пожалуйста, скажите об этом мне.

Он сидел и молчал. Потом сказал:

– Послушайте, я как-нибудь справлюсь со всем этим. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством или причинять кому-либо вред. Но вам следует знать одну вещь. Я люблю вас. Я хочу вас. И вам не избавиться от меня. Вы будете видеть меня даже во сне. Я внутри вас, так же как и вы внутри меня. И я не отпущу вас.

Он резко встал и вышел. С начала нашей беседы прошло полчаса. Я сидела и дрожала. А потом закрыла лицо ладонями и заплакала.