На следующую встречу Уильям не пришел. Днем позвонила его дочь и сказала, что у него инфаркт, и теперь он находится в отделении интенсивной терапии госпиталя «Сент-Джон» в очень подавленном состоянии.

– Не могли бы вы его навестить? – спросила она.

– Ну конечно, – ответила я. – Приду к нему вечером. Только вы его пожалуйста предупредите. – Я почувствовала себя виноватой из-за того, что снова опоздаю на мероприятие, где мы должны были быть вместе с Умберто. Но что я могла поделать? Важнее было навестить Уильяма.

На фоне белых простыней Уильям выглядел осунувшимся и серым. Он слабо улыбался.

– Я все-таки выкарабкался, правда?

В течение получаса он делился со мной своими мрачными мыслями. Теперь он навсегда попал в зависимость от своего здоровья. Он больше не сможет бегать трусцой. Жизнь его окончена, так и не начавшись.

– А что говорят врачи? – спросила я.

– Они и сами пока ничего не знают. Время покажет.

– Потом вы будете смеяться над своим пессимизмом, – мягко заметила я.

Он снова попытался изобразить улыбку.

– Возможно. Тем не менее, я почувствовал себя лучше после разговора с вами. Спасибо. И простите за беспокойство. – Ему делалось все труднее говорить.

Я пожала ему руку.

– Позвоните мне пожалуйста, когда будете готовы, чтобы я снова вас навестила. Я буду рада вас видеть.

Он кивнул головой и закрыл глаза. Я ушла, думая о том, как не похожи мои встречи с ним на встречи с Ником.

В конце недели Ник снова стал мучить меня своими мольбами. Он называл себя увядающим растением, а мое тело животворной водой. Я процитировала ему Дзен, буддийскую мудрость: нельзя поймать мяч, если смотришь на руку бросающего. Этим я хотела сказать, что он не сможет взять то, что я хочу ему дать, если все свое внимание будет сосредотачивать только на мне самой. Ник спорил по этому поводу в течение целого часа.

В начале нашего следующего сеанса, после того как я закрыла дверь и направилась к стулу, он подошел ко мне, и не успела я отойти, обнял меня и зарылся лицом в мои волосы. Дыхание его было учащенным.

Я вся напряглась, руки мои застыли вдоль бедер, и, глядя мимо него широко раскрытыми глазами, я спокойно сказала: – Отпустите меня.

Меня охватила паника, словно он приставил к моей шее пистолет с взведенным курком. Я повторила как можно более твердо:

– Отпустите меня.

Покрасневший и пристыженный, он выпустил меня из своих объятий и отступил к кушетке.

Возбуждение, которое он вызвал у меня, вызывало внезапные приступы кашля во время сеансов. Дыхание у меня становилось прерывистым, и я не могла его успокоить.

Даже в его отсутствие я стала замечать, что у меня перехватывает горло. У меня развился страх подавиться во время еды. Я стала есть маленькими кусочками, медленно.

И все же я упрямо отказывалась сдаваться и передавать его на лечение кому-нибудь другому в надежде, что мое упорство будет вознаграждено.

– В вашем сознании я разделена на множество частей, – сказала я как-то Нику. – Вы меня то любите, то ненавидите. Вы не воспринимаете меня как смесь хорошего и плохого. Себя вы тоже воспринимаете по частям. Временами вам кажется, что все хорошее, что есть в вас, находится во мне, и вы стремитесь вернуть это, для чего, как вам кажется, должны овладеть мной.

Он вытянулся на кушетке, скрестив руки на груди и ничего мне не отвечая.

Пытаясь избавиться от своего желания, Ник стал встречаться с женщиной по имени Мегги Мак Катчен, дочерью старшего совладельца его компании. Он назвал ее безупречной, не такой, какими были все его предыдущие женщины, умной и консервативной. В общем, можно было взять это описание, заменить имя на мое, и вышло бы то, что нужно.

Правда Ник никогда не упоминал своих сексуальных отношений с Мегги, а говорил только о ее уме и очаровании. Не желая лишний раз поднимать тему сексуальности, я оставляла это без внимания.

Вскоре он явился на один из сеансов злой и принялся расхаживать по кабинету взад-вперед, нервно ударяя кулаком о ладонь.

– Я не могу в это поверить! Я боюсь вас! – прошипел он. Он ходил по комнате, как пантера в клетке.

– Думаю, вы будете ревновать меня за то, что я переспал с Мегги! Я чувствую себя так, словно я изменил вам.

– Вы полагаете, что то, чего я хочу от вас, – это верность?

– О, Господи! – Руки его повисли, будто я ударила его.

Он отвернулся от меня, подошел к окну и посмотрел на улицу.

– Вы не представляете, как это унизительно. Я чувствую себя полным дерьмом. Я влюблен в вас, а вы, должно быть, смеетесь надо мной про себя.

– Почему я должна смеяться? Он снова разозлился.

– Потому что это смешно! Я всего лишь пациент, и вы никогда не ответите на мою любовь! – он выскочил из кабинета и с такой силой хлопнул дверью, что картинки, висящие на стенах, перекосились.

У меня пересохло в горле, и я выпила несколько глотков воды, чтобы успокоиться.

На следующий сеанс он явился с таким видом, словно ничего не произошло. Он спокойно улегся на кушетку и сказал:

– Мы с Мегги отлично провели выходные. Ее родители уже стали относиться ко мне как к члену семьи. Ее мать – настоящая красавица, и я нравлюсь ей. В субботу мы с мистером Маком играли в гольф, а все воскресение провели на ранчо. У них огромное поместье. Гараж на пять машин, а с горы виден весь город. – Затем он добавил вполголоса: – Я кое-что украл на ранчо.

Наконец-то он признался, что что-то украл! Сначала я послушаю, что он украл на ранчо, а затем выведаю, что крал у меня.

– Я просто не смог удержаться, – продолжал он глухо. – Мы жарили мясо на лужайке возле бассейна, и миссис Мак попросила меня сходить на кухню и принести банку с маринованными овощами. Я побежал в дом, включил свет в кладовой и вошел внутрь.

Он рассказывал, то и дело запинаясь и останавливаясь.

– Не могу передать, как странно то, что я пережил. Там было огромное количество всяких стеклянных банок – консервов. Соки, груши, яблоки, варенье, небольшие луковицы – такое изобилие всего! Макароны, крупы, печенье, шоколад, соки. К стенам у них подвешены пучки всевозможных засушенных трав. Там стоял пряно-сладкий запах.

Вдруг он громко всхлипнул. Я сидела молча, чтобы дать ему возможность попытаться сдержать слезы. Он расчесал пальцами волосы, оставив взъерошенные вихры.

– Я бы все отдал, чтобы снова стать маленьким мальчиком, чтобы это была моя кладовая, и мать послала меня туда за какими-нибудь продуктами. Почему у меня никогда не было такого? Мегги выросла во всем этом. Может быть, и вы тоже! Почему меня судьба лишила этого?

Он сложил руки на поясе и повернулся сначала влево, а потом вправо. Временами его голос делался злым, но быстро смягчался.

– Я трогал руками банки, читал, что написано на этикетках, вдыхал запахи, но затем испугался, что кто-нибудь войдет и увидит меня. Я понял, что должен прихватить что-то с собой. Я не сомневаюсь, что они дали бы мне все, чего бы я ни пожелал. Но мне хотелось, чтобы они об этом не узнали. Мой выбор пал на сущую безделицу. На пакетик сушеных бобов. Они были прекрасны – бобы и фасоль самых разнообразных цветов в одном целлофановом пакетике. Он и стоит-то наверное не больше двух долларов. Но он был такой чудесный. Я взял маринованные овощи, а заодно сунул в спортивную сумку пакетик с бобами и вышел.

– А почему вас смутило то, что она может узнать о вашем желании?

– Я хочу так много, что это пугает и смущает меня. Думаю, это испугало бы любого, кто заметит во мне такое.

Он был прав. Даже меня это пугало.

– Ник, а вы когда-нибудь брали что-нибудь в моем кабинете?

– Да. Всякие мелочи. Иногда даже какой-нибудь мусор.

О, Боже! Что же я бросала в мусорное ведро? Черновики карт других пациентов? Использованную губную помаду? И почему я не использовала машину для уничтожения бумаг?

– А что вы потом делали со всем этим?

– Я хранил эти вещи, как воспоминание о вас.

Я представила себе склад у него в доме, с куклами-троллями и моей старой губной помадой.

– А вы все еще испытываете потребность делать то же самое?

– Нет, – ответил он. – Я больше не хочу ничего у вас красть. Я хочу, чтобы вы отдали мне себя.

Это было еще хуже. «Как далеко он способен зайти, чтобы добиться своего?» – подумала я.