Глава 15

Я пишу самое скорбное письмо из всех, какие мне приходилось писать. Это самый печальный опыт в моей жизни. Я спрашивал себя, печален ли этот опыт и для тебя, и пришел к выводу, что это не так, поскольку иначе ты сделала бы то, о чем я тебя просил, – правдиво рассказала бы мне о своем прошлом. Я писал тебе, дважды мы разговаривали по телефону, но ты отказываешь мне в этом, хотя я сказал тебе, что в противном случае мы не сможем жить вместе. И конечно же, ты должна это понимать.

А теперь я вынужден сказать тебе то, чего более всего страшился, – до свидания. Я вновь пытаюсь обрести покой и от всего сердца желаю тебе того же.

Руки Гиацинты дрожали, когда она перечитывала эти строки.

В ее комнате, освещенной неяркой лампочкой, царила тишина. Свет, радость, надежда, любовь, солнце – все померкло. Что осталось? Дети, которые фактически ей больше не принадлежали? Блистательная «карьера», утратившая свою привлекательность?

– Тебе нужно работать, – еще раньше предупреждала ее Францина. – Работа – верное средство от тоски.

Мать звонила Гиацинте почти ежедневно после того вечера, когда Уилл увидел детей и все рассыпалось. Францина не задавала вопросов. Впрочем, в этом и не было нужды – всякий мог легко предсказать дальнейшее развитие событий. Мать лишь предлагала помощь и говорила банальности о том, что Гиацинта должна занять себя. Францина и сама всегда трудилась: три студентки колледжа жили в ее доме – она любила заниматься благотворительностью, а кроме того, «они составляли ей очень хорошую компанию». Францина знала, как выживать и справляться с проблемами.

Арни тоже дал ей доброжелательный совет. Если бы Гиацинта не чувствовала себя столь опустошенной, ее, вероятно, позабавило бы то, что Арни, несомненно, испытывает удовлетворение, поскольку Уилл исчез со сцены.

Была полночь. Напомнив себе, что завтра опять предстоит напряженный деловой день, Гиацинта отложила письмо и выключила свет.

– Ты не очень хорошо выглядишь, – заметила Лина, внимательно приглядывавшаяся к Гиацинте уже несколько недель.

Сказано из лучших побуждений, но без пользы. Увы, Лина затронула больной вопрос.

– Мне искренне жаль, Гиацинта. Я считала, что вам хорошо вдвоем и вы отлично подходите друг другу.

Гиацинта молчала, и Лина продолжила:

– К счастью, он редко сюда приходит. Да у него и нет больше причин приходить, поскольку мы встречаемся с ним на заседаниях руководства корпорации. Так что ты не увидишь Уилла здесь, и тебе будет легче, я уверена.

Лина ждала от Гиацинты объяснений, но, не дождавшись ответа, перешла к практическим вопросам.

– Ты понимаешь, что твое имя упоминается почти во всех крупнейших магазинах? И даже широко рекламируется в трех?

«Ну и что? – подумала Гиацинта. – Это не имеет значения. Я больна. У меня нет сил».

– Я мало что значу для вас сейчас, – сказала она. – Порой даже подозреваю, что вы больше не хотите иметь со мной дела.

– Не хочу иметь с тобой дела? Да разве ты не сознаешь, что можешь уйти куда угодно и начать свое собственное дело! И можешь сделать это в любой момент?

– Я никогда не стремилась к этому, Лина. Никогда! Вы открыли меня. Могу ли я так поступить с вами?

Лина улыбнулась и ласково посмотрела на Гиацинту.

– Не многие люди столь верны и порядочны, дорогая. Ты старомодна в хорошем смысле слова. При всем своем таланте ты отличаешься удивительной чистотой и очаровательной наивностью.

– Вот-вот, и все говорят, что я наивна. – И Гиацинта невесело засмеялась.

Осенние дни тянулись бесконечно. В конце лета над городом повис удушающий смог. Затем начались беспро-светные осенние дожди, навевавшие на Гиацинту тоску.

Она начала работать как одержимая, растрачивая последние силы. Гиацинта работала потому, что ничего другого у нее не оставалось.

Как-то позвонил Арни. Он не был в Ню-Йорке с тех пор, когда встретился с Уиллом. Гиацинта обрадовалась, услышав его голос.

– Привет, Гиа. Я в городе. Пообедаем? В обычном месте и в обычное время?

Арни был полон энтузиазма, сердечен и очень хотел ее видеть.

– Я заеду к тебе на работу, и если ты согласишься, мы пешком пройдем к центру. О’кей?

– Конечно. В шесть сорок пять?

– Ты слишком задерживаешься на работе.

– Ну, это еще рано. Мы сейчас готовимся к весеннему показу.

Гиацинта сидела за письменным столом, когда появился Арни. Он огляделся и удивленно поднял брови. Огромный стол Гиацинты был завален бумагами, папками, бюллетенями, фотографиями и вырезками.

Арни нежно поцеловал ее в обе щеки.

– Ну и ну! Я не имел понятия!.. Впрочем, я ничего не знаю об этом виде бизнеса, кроме того, что женщины теряют рассудок и тратят целые состояния, чтобы приобрести тряпки. – Арни засмеялся. – Не хочу никого обидеть. Если ты делаешь деньги на этих тряпках, действуй… А это что такое? Да ведь это ты!

Он взял лежащую сверху вырезку из газеты, где со снимка смотрели улыбающиеся лица: англичанин, женщина со Среднего Запада, изготавливающая вязаные изделия, и Гиацинта.

– Ты только посмотри на себя. На эти глаза, волосы. Прямо настоящий шелк!

Шелковый водопад, сказал когда-то Уилл.

– Но в жизни ты лучше, Гиа. Будь я проклят, если ты не хорошеешь день ото дня! Что это – специальные витамины?

– Вероятно, работа.

– А газета, кстати, канадская.

– Мы много продали в Канаду.

– Даже не верится. Я все еще вижу тебя такой, как в тот день, когда ты приехала из Техаса. Джерри только что вылез из пеленок, да ты и сама была еще ребенком.

– Двадцать шесть лет.

– Это почти ребенок. Да ты и сейчас дитя, только одета получше. – Арни улыбнулся и широко развел руками. – Так как ты всего этого достигла?

Гиацинта пожала плечами. Сначала бабушка научила ее шить и всей своей жизнью показала, как надо добиваться цели. Потом появился Уилл и направил ее на этот путь… Но не стоит думать об этом.

– Я умираю от голода. А ты? Поехали, если ты готова.

– Готова.

В ресторане, разворачивая салфетку, Арни сказал:

– Давай сделаем заказ, а после этого я расскажу тебе о детях. По телефону трудно говорить подробно.

Гиацинта встревожилась:

– Я буду есть то, что и ты, мне все равно. Ты хочешь сообщить о детях что-то неприятное? По телефону их голоса порой звучат весело, но иногда я слышу от них жалобы, однако помочь им не могу.

– Ничего не изменилось с того времени, как ушла Арвин. Теперь в доме новый друг – Бадди.

– Бадди? Мальчик?

Арни засмеялся:

– Нет, до этого не дошло. У Бадди рост пять футов десять дюймов, и она могла бы быть моделью, но стала певицей. Бадди блондинка, однако у нее был некрасивый нос. Джеральд исправил его, и теперь она без ума от Джеральда.

Комок подступил к горлу Гиацинты. Какая низость! Он не стыдится собственных детей.

– Но Бадди добродушная, и дети с ней ладят. Так что оснований для беспокойства нет.

Арни избегал взгляда Гиацинты. Сосредоточенно намазывая булочку маслом, он вновь заговорил:

– Нет оснований полагать, что Джеральд пренебрегает детьми. Он и сейчас без ума от них, но слишком занят другими делами. И дети уже не очаровательные малыши. Женщины больше не останавливаются и не захлебываются от восторга при виде Эммы или Джерри, даже когда он надевает короткие фланелевые штанишки. Они становятся независимыми, огрызаются. Так что не так уж много веселого.

Гиацинта не нашлась что сказать. И Арни тактично перевел разговор на другую тему.

– Не многое изменилось с тех пор, как я видел тебя в прошлый раз. Я отправлял Диамонда на пару скачек за пределами штата, и он выступает хорошо. Жеребец смотрится великолепно. Отличные перспективы. Езжу я, разумеется, на Майоре, вместе с твоими детьми. Ну да ты про это знаешь. Что еще? Я искал землю для покупки. Устал снимать квартиры – может, построю для себя дом. А почему бы и нет?

Арни ждал, что Гиацинта что-то расскажет ему, однако не давил на нее. Наконец он спросил:

– Ты видела его после нашего последнего разговора?

– Все кончено. Он хотел от меня объяснений, которые я не могла ему дать.

Арни присвистнул.

– Я это предвидел. Помнится, даже предупреждал тебя.

– Верно.

– Нет надежды возобновить это?

– Нет. Надо мной все еще висит угроза. И кончится ли все это когда-нибудь?

– Никто не знает. Конечно, чем больше проходит времени, тем лучше. Однако ты читаешь газеты и знаешь, что и через многие годы находят виновников. А пока и четырех лет не прошло.

– Да. Это был глупый вопрос.

– Жаль. Я очень хотел бы, чтобы ты преодолела все невзгоды. Мне тяжело видеть, как ты страдаешь. Если бы я был в силах помочь тебе, то сдвинул бы для этого горы.

Тронутая его словами, Гиацинта сказала:

– Моя мать называет тебя принцем, и я согласна с ней.

– Как поживает твоя мама?

– Работает за двоих. Еще она встретила очень хорошего человека, и я очень рада за нее, хотя вижу ее редко. Но мы собираемся с ней во Флориду на День благодарения. А почему ты спросил?

Арни помрачнел.

– Я не хотел портить тебе аппетит и собирался сказать об этом после обеда. Джеральд забирает детей в этот день на чью-то яхту, а затем куда-то хочет повезти на Рождество и Новый год. Кажется, в Акапулько.

Вилка Гиацинты звякнула о тарелку.

– Он не может так поступить!

– Боюсь, что может. Я пытался отговорить его, но он уже принял решение. Тебе остаются февральские каникулы, вот что Джеральд обещает.

– Обещает! Я похожа на нищенку, выпрашивающую у него милостыню! А если он скажет: «Сегодня нет милостыни, для вас ничего не осталось»? Что тогда?

– Успокойся, Гиа. Такое не произойдет.

– И ты можешь это гарантировать?

– Я никогда ничего не гарантирую. Но не верю, что он посмеет. Поешь немного, Гиа. Мужчины не любят тощих женщин.

– Мужчины! – с горечью воскликнула Гиацинта.

– Ты до смерти напугана и страшно сердита, верно? Ничего удивительного. Я знаю, это мерзко, но что ты можешь сделать? Вероятно, Джеральд и сам сожалеет об этом, но не признается. Так что бери десять дней в феврале. И ты отлично проведешь это время с детьми.

Арни ободряюще улыбался и олицетворял собой покой и тепло.

– Ладно. Я настраиваюсь на февраль. Незачем биться головой о каменную стену.

– Хорошо, Гиа, что ты так на это смотришь. И все должно быть отлично.

Одно дело – принять героическое решение, а другое – его выполнить. На работе приходилось держаться бодро и улыбаться, а вот дома ее обступали видения и страхи, вспоминалось прошлое, полное ошибок. Настоящее порождало смятение, будущее было неопределенным.

Вечером накануне Дня благодарения, который Гиацинте пришлось провести с гостями Лины в ее роскошном доме, она вдруг утратила решимость. Францина перед этим приглашала дочь поехать на Запад и навестить членов семьи, но Гиа отказалась. Поскольку Францина летела из Нью-Йорка, сегодня она должна была провести вечер с Гиацинтой. Разговор неизбежно зайдет о Джеральде, о жестокости, о возмутительном отношении к бывшей жене, о тайне, и снова мать спросит, почему Гиацинта не хочет рассказать ей, в чем все дело.

Это было слишком. Вскочив со стула, Гиацинта подбежала к телефону и набрала номер Джеральда.

– Это я! – крикнула она в трубку. – Что ты со мной делаешь? Тебе доставляет удовольствие мучить меня? Ты настоящий дьявол!

До Гиацинты донесся бархатный голос, который когда-то так очаровал ее.

– Дьявол? Не знал об этом. Должно быть, все зависит от точки зрения.

Он был спокоен и, похоже, даже слегка насмешлив. Если бы Джеральд находился сейчас рядом с ней в комнате, она наверняка ударила бы его.

– Почему ты не пускаешь ко мне детей? Они мои, слышишь? Это я их родила! Я нянчила и кормила их, а ты… ты…

Джеральд глубоко вздохнул:

– Гиацинта, ты слишком эмоциональна и склонна к истерии. Я не отбираю у тебя детей. Тебе не на что жаловаться. Ты говоришь, что я мучаю тебя. Чем? Потому что изменил планы на каникулы?

– Это далеко не все. Эти твои омерзительные женщины…

– Омерзительные? Кто это тебе сказал?

Гиацинта не собиралась выдавать Арни.

– Эмма и Джерри, – ответила она. – В основном Джерри. Знаешь ли ты, что он смотрит порнографию по кабельному телевидению поздно ночью?

– Нет, я не знал, но непременно разберусь с этим. У меня очень напряженная работа, и я не могу за всем углядеть.

– Я тоже занята, и…

– Я слышал о твоем успехе, это очень впечатляет, но…

– Успех или нет, а я бы сумела присмотреть за детьми.

– Дети не страдают, Гиацинта. Они здоровы и ухожены. Взгляни на них. Это видит всякий.

– Они страдают, Джеральд. Они хотят жить с матерью, как и большинство детей.

– Ну а эти дети не могут, поэтому незачем к этому возвращаться. Ты добровольно подписала бумагу – цену за мое молчание. – Голос Джеральда стал колючим. – Ты должна быть благодарна, потому что мне не следовало так поступать. Не следовало возвращать тебе улики, найденные на газоне.

– Что же это за мир, где нет прощения и понимания?! – воскликнула Гиацинта. – Кто-то же может воздействовать на тебя…

– Воздействовать на меня? А ты попробуй воспользоваться законным способом. Ты ведь знаешь, что с тобой случится.

Гиацинта не помнила, кто из них первый повесил трубку. Кипя от ярости и обливаясь слезами, она бросилась на постель.

Когда спустя несколько часов в дверь позвонили, Гиацинта все еще лежала. Вспомнив, что к ней должна приехать Францина и переночевать у нее, она поднялась и пошла открывать.

Мать была в дорожном наряде с небольшим чемоданчиком в руке. Лицо ее выразило ужас.

– Боже мой, что случилось?

– Ничего. Я плакала.

– Это я и сама вижу. А что произошло? Ты только взгляни на себя!

Из зеркала на Гиа смотрело печальное, бледное лицо, обрамленное спутанными черными волосами.

– Я разговаривала с Джеральдом.

– Ну и что он?

– Я хочу забрать детей, а он не желает и слышать об этом. Пожалуйста, не спрашивай меня больше ни о чем. Ты и сама все знаешь.

Францина прошла в комнату, сняла жакет и приготовила вещи на ночь. Когда она вернулась, Гиацинта лежала на диване, глядя в потолок. Францина села рядом и окинула дочь тревожным взглядом.

– Конечно, нет смысла снова просить тебя объяснить мне все.

Гиацинта посмотрела на мать и, заметив в ее глазах жалость, опять разрыдалась.

Францина спросила:

– Тебя мучает что-то еще, кроме тоски?

– Голова.

– Это давление. Сядь, я помассирую тебе шею.

Пальцы у нее были прохладные и сильные. Пока мать массировала ей шею, Гиацинта подумала: «Францина раздражала меня, говорила глупости. Я любила бабушку больше, чем ее, она знала об этом, но проявляла терпение. Я была высокомерной и слишком незрелой для своего возраста. Только мать предвидела, что произойдет у меня с Джеральдом».

«Попробуй воспользоваться законным способом. Ты знаешь, что с тобой случится. Уголовное преступление второй степени».

Слезы покатились по щекам Гиацинты.

– Господи, да что же это такое? – воскликнула Францина. – Я не могу этого больше выносить! Слышишь? Не могу!

Гиацинта закрыла глаза и шепотом сказала:

– Не смотри на меня. Просто слушай.

Была почти полночь, а они все сидели. Францина, смертельно бледная, уставилась в стену.

– Теперь я чувствую себя лучше, а вот ты хуже, – заметила Гиацинта.

– Да. Я чувствовала бы себя лучше, если бы знала, что делать, но ничего не могу придумать.

– Потому что выхода нет.

– Ты не могла сказать об этом Уиллу, – пробормотала Францина. – Никто не согласился бы принять на себя такую ответственность. Никто, кроме Арни. Ты понимаешь, что он исключительный?

– Конечно. Я всегда говорю, что бесконечно благодарна ему.

– Он хочет большего, чем благодарность.

– Я знаю и об этом.

– У него есть шанс?

Гиацинта печально улыбнулась.

– Ты хочешь видеть дочь хорошо и надежно устроенной. Это вполне естественно.

– Значит, ты все еще думаешь о Уилле?

«Думаю? Вспоминаю. Мечтаю. На днях в лифте я слышала его голос и не решилась обернуться, пока не поняла, что это не он. Всякий раз, когда звонит телефон, у меня дрожит рука, хоть я и уверена, что это не Уилл».

– Мне очень жаль, Гиацинта. Тебе нужен покой.

– Мне нужен сон. Сейчас я хочу спать.

К добру ли или не к добру, но, рассказав все Францине, Гиацинта почувствовала безмерную усталость.